Лаврентий пришёл в себя в больничной палате. Болели сломанные рёбра, перед глазами всё плыло, осознание произошедшего не укладывалось в голове. Зато в воспалённом сознании отчётливо, словно резиновый круг на воде плавал вопрос «почему?», «почему я вообще проснулся?» и отчаянное «лучше бы я умер». У его койки сидела Дёмина, чей мутный силуэт казался Бесфамильному сюрреалистичным, что-то говорила, но парень её не слышал. Слова превращались в фон, а сил отвечать что-либо не было совершенно. Хотелось, чтобы она ушла. Чтобы ушли все и не осталось ничего, кроме холодной, ослепляющей белизны стен и болезненной пустоты в груди.
В полуовощном состоянии, не в силах даже пошевелиться, юноша провалялся до самого вечера. После обеда к нему заглядывали ребята: Игорь, Илья и Март с Мартой. Спрашивали, как он себя чувствует, выясняли, что же случилось. Лаврентий отвечал невпопад и всё также хотел чтобы они ушли. Лишь ближе к вечеру его отпустило. Ощущение дереализации и нестерпимое желание умереть отступили, позволив мыслить более-менее трезво. Прокрутив в голове воспоминания о прошлой ночи, рыжий фехтовальщик пришёл в неописуемый ужас, поскольку близость с Галей автоматически подразумевала раскрытие его тайны, а в том, что молчать девушка уж точно не станет, Бесфамильный был абсолютно уверен. Беспокоило его и появление верзилы Вани, который на долгое время лишил своего соперника возможности участвовать в соревнованиях: хоть Лаврентий и не знал всей сути задуманного его одноклассницей, однако понимал, что дело нечисто и был напрочь лишён иллюзий о том, что коварная Погребняк воспылала к нему чувствами.
«Поссорилась с парнем и решила отомстить вот таким вот образом», — подумал юноша, изучая строение одинокой лампочки под потолком. «Теперь наверняка разболтает о том, что она видела», — от одной мысли о том, что находится у него между ног, парня словно пробило электрическим током отвращения. Стало вдвойне мерзко: от того, что этот ужас видел посторонний человек, что теперь об этом узнает вся школа, а там, того и гляди, до фехтовальщиков дойдёт, и от стойкого ощущение использованности.
— Блять, — негромко выругался Лаврентий, с трудом перевернувшись на бок — сломанные рёбра отдавали сильной болью, однако ему удавалось её игнорировать. Встав с койки, Бесфамильный, опираясь о предметы мебели, попадавшиеся на его пути, потихоньку направился в сторону уборной, успев отметить, что помимо него, в палате больше нет ни одного пациента.
«Наверняка, Лена позаботилась. Спасибо ей за это», — мысленно поблагодарил приёмную мать юноша.
Больничный туалет, освещённый тусклым, бледно-оранжевым светом, походил на вход в потусторонний мир. За окном, затянутым массивной решёткой, начался ливень, усиленно барабанивший в двойные стёкла. Ветер со звериным воем срывал пожелтевшие листья с одиноких деревьев и яростно швырял их в стены больницы, словно стремясь прорваться в здание. Лаврентия, с детства любившего подобную погоду, на этот раз ничуть не взолновала буря на улице, он с трудом передвигался, пару раз чуть не упал, и каждое его действие было механическим, как у завденной игрушки.
Покидая уборную, Бесфамильный напоследок глянул в зеркало и, к своему потрясению, вместо собственного отражения, увидел усмехающегося Яна.
— Чего уставился? Вроде не первый день знакомы, — хмыкнул зазеркальный гость, небрежным жестом убирая спадающие на лицо тёмные пряди и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Вижу, ты очень обеспокоен тем, что видела Галя Погребняк, так вот: ничего она не видела. А не видела потому, что явно переборщила со снотворным и ты просто-напросто отключился. Делать что-либо с тобой в подобном состоянии твоя дама не стала и была крайне разочарована, однако, надеясь, что с утра ситуация улучшится, и она всё же добьётся своего, разделась и легла рядом с тобой. Ну а что было дальше, ты и сам знаешь.
— Это всё меня, безусловно, очень радует, — Лаврентий почти молниеносно переварил поданую ему уинформацию, — вот только откуда ты это знаешь?
— А ты до сих пор не понял? — фыркнул Ян. — Я был там. Был, пока ты валялся в отключке, ясно? Потому что я — часть тебя, и, где бы ни был, там же всегда буду и я.
Бесфамильный нервно сглотнул. Подобное с трудом укладывалось в его голове. Впрочем, до этого момента юноша ещё не задумывался всерьёз о том, кто же такой его таинственный новый знакомый. Тот выглядел слишком реалистично как для галлюцинации, да и голос его звучал со стороны, словно говорил реальный человек, вот только был ли Ян и в самом деле реальным?
— Что ты хочешь сказать? Как это — часть меня? — стараясь не поддаваться спонтанной тревожности, счёл нужным уточнить Лаврентий.
— Буквально, — усмешка не покидала лица пришельца. — Я — есть ты. Я живу в твоём теле и появляюсь тогда, когда тебе требуется помощь — ведь ты сам призвал меня, не забывай об этом. Цель моего существования — решать твои проблемы, причём жёстко и радикально. А насчёт Гали Погребняк не парься: она никому ничего не наболтает — а фантазия у неё хорошая, уж поверь, а то, что она решила использовать тебя в своих целях ей дорого обойдётся, очень дорого, — голос Яна превратился в зловещий шёпот, от которого по спине невольно пробегали мурашки, и мгновенно оборвался, поскольку в помещение заглянул ни кто иной как Март Кальниченко собственной персоной.
— Так и знал, что найду тебя здесь, — жизнерадостный тон парня резко контрастировал с замогильным холодом, исходившим от незванного гостя из зеркала, который с появлением в туалете постороннего человека, словно растворился в воздухе. — Как самочувствие?
— Эм… уже получше, — беззастенчиво соврал Лаврентий, бросив опасливый взгляд на зеркальную гладь, за которой не было никого, кроме него самого — бледного, растрёпанного и напуганного.
— Что-то случилось? — состояние товарища не укрылось от Марта.
— Нет, всё в порядке, — нацепил дежурную улыбку Бесфамильный и быстро сменил тему: — Ты здесь какими судьбами? Вроде приходил уже днём
— Да вот решил ещё раз заскочить после тренировки, — ответил Кальниченко. — Наши, конечно, очень сожалеют о случившемся с тобой. Да и соревнования на носу, Игорёк вон вообще выражал опасения, что без тебя нам командные не выиграть.
— Пусть меньше панику разводит, — хмыкнул Лаврентий, стараясь скрыть, что польщён. — Пока у вас есть ты, вам ничего не грозит. Кроме призового места, разумеется.
— Очень надеюсь, что так и будет, потому что я, честно говоря, не совсем в форме, — внезапно признался Март.
— Это ещё почему? — окинул его удивлённым взглядом товарищ, кивнув в сторону коридора с намёком на то, что диалог лучше продолжить в палате. Впрочем, выслушать историю друга Бесфамильному не удалось — рёбра словно обожгло калёным железом и парень, сдавленно охнув, вцепился в стену. Упасть ему не позволил Кальниченко, благодаря которому путь от уборной до больничной койке был пройден относительно успешно — в сумрачном коридоре не было ни единой живой души, словно во всей больнице в одночасье исчез персонал.
— Ложись, ложись, тебе в таком состоянии стоит передвигаться максимально осторожно и совсем недалеко, — Март заботливо поправил подушку Лаврентия и бережно укутал его в одеяло, отчего тот почувствовал лёгкий укол в области сердца, после которого по всему телу разлилось приятное тепло и умиротворение.
— Я бы и рад, но не моя вина, что туалеты так далеко, — буркнул Бесфамильный, стараясь скрыть смущение. Мельком брошеный на руки друга взгляд выхватил шрам на левой руке, точно такой же, как был у него самого — напоминание об особо напряжённом поединке против иногороднего мастера спорта два года назад. — У нас с тобой шрамы одинаковые, — озвучил очевидную, но весьма приятную для себя мысль Лаврентий.
— А? О, действительно. Прикольно, — Кальниченко улыбнулся, и от этой улыбки в мрачноватой палате на несколько секунд стало намного светлее.
— Тоже боевой?
— Ага. Года два назад получил в бою с Мирошиным, если слыхал о таком.
Ларвентий присвистнул.
— Конечно слыхал, как не слыхать. Ты сейчас охренеешь, но я с ним тоже сражался.
— Оу, и какой счёт? — заинтересованно вспыхнули зеленовато-серые глаза Марта.
— На тот момент 10:15, не в мою пользу, — расслабившийся Бесфамильный попытался потянуться, но снова сморщился от боли.
— Не забывай: без резких движений, — напомнил ему посетитель. Лаврентий согласно кивнул, собираясь было поинтересоваться чем завершился бой товарища с пресловутым Мирошиным, когда в палату заглянула медсестра.
— Товарищ Кальниченко, уже поздно, посещение окончено, — заявила она тоном, не терпящим возражений, чем прервала диалог двух друзей. Март тяжело вздохнул, поднимаясь — он был не готов так быстро прощаться.
— Похоже, мне пора. Не переживай — завтра между уроками и тренировкой заскочу, — пообещал он Бесфамильному и направился в сторону выхода из помещения, сопровождаемый суровым взглядом медсестры.
***
Капитан Власенко и его помощник сержант Васильев в тот вечер засиделись допоздна. Обоим не давало покоя дело Виноградова, уж больно странным оно было.
— Смотри, Алексей, какое дело, — Сергей Николаевич развернул перед напарником на столе несколько специально сломанных по его просьба шпаг, — все они, хоть и поломанные, но безопасные. То есть, чтобы убить человека вот таким вот тупым концом, — милиционер взял один из клинков и демонстративно ткнул местом слома себя в ладонь, — нужно ой-как постараться. В нашем же случае шпага была сломана криво, так, что этот самый обломок превратился в грозное оружие, ставшее причиной гибели Антона Виноградова, — именно такую информацию предоставил капитану судмедэксперт. — Из всего этого я могу сделать вывод, что раз наш убийца знал, как сломать шпагу так, чтобы она стала смертоносным клинком, да и в целом выбрал её в качестве орудия преступления, то он однозначно связан с фехтовальщиками — ни о каких случайных совпадениях и речи быть не может. К тому же, уверен, что убийство не было спонтанным — сломать клинок случайно в пылу ссоры так, чтобы он мог представлять опасность, или даже использовать уже сломанную ранее шпагу, если только её не ломали со злым умыслом, как видишь, вряд ли получится.
— То есть, вы хотите сказать, что преступник планировал свои действия заранее и, скорее всего, был знаком со своей жертвой? — осторожно спросил Алексей Васильев.
— Именно так, — кивнул капитан Власенко.
— Но мы ведь допросили всех фехтовальщиков и фехтовальщиц, знакомых с Виноградовым — у всех у них есть алиби, а в неприязненных отношениях с покойным находились едва ли не все, — заметил сержант.
— Вот это, Алексей, мне и не нравится: мотив мог быть, грубо говоря, у каждого, но при этом у каждого — безупречное алиби. Да ещё и никто ничего не знает и ничего не слышал. Поверь моей чуйке — так не бывает. Кто-то из этих милых ребят со шпагами что-то очень тщательно скрывает, и нам необходимо выяснить, что именно, — Сергей Николаевич аккуратно накрыл сломанные шпаги и пробежался взглядом по лежащему на столе списку участников и участниц фехтовального клуба. — Завтра надо будет поговорить с ближайшим окружением каждого и каждой из них, — сказал он. — И начнём мы, пожалуй, с них, — палец капитана коснулся аккуратно выведенной на листе бумаги фамилии Кальниченко.
***
Галя Погребняк совершенно не горела желанием идти в больницу к Лаврентию, однако встреча с Дёминой произвела на девушку настолько неизгладимое впечатление, что она всё-таки решилась навестить одноклассника. Она хотела сделать всё как можно быстрее и забыть данный инцидент как страшный сон, поскольку не испытывала какого-либо раскаяния за свой поступок и сострадания по отношению к пострадавшему — первую красавицу больше волновало то, что её благоверный теперь не хочет её знать и никакие доводы на него не действовали. Меньше всего на свете Галя ожидала встретить своего парня в палате Бесфамильного. Да-да, здоровяк Ваня чуть поостыв, решил всё же проведать жертву своей ревности; с одной стороны потому, что не горел желанием нести уголовную ответственность за свои действия, с другой — потому что не верил в версию того, что представшая его взору сцена в то злополучное утро была последствием принуждения, как твердила его девушка, а не банальной измены.
— Привет, Лаврюха, как себя чувствуешь? — не сразу добившись, чтобы его допустили к пострадавшему, бесцеремонно поинтересовался Ваня. Лаврентий, который меньше всего ожидал увидеть перед собой учащегося техникума которому был обязан сотрясением и сломанными рёбрами, уставился на посетителя полным ужаса взглядом и еле-еле сумел выдавить из себя что-то наподобие «да нормально всё».
— Не пизди — во какой напуганный, — визитёр вальяжно плюхнулся на край койки, отчего та со скрипом просела под его весом. — Ты это… в общем, извини меня, а? — кажется, извиняться для парня было делом непривычным. — Я вспылил, сам понимаешь, не каждый день застаёшь свою девушку в постели с другим… В общем… ты скажи честно: у вас это всё по обоюдному было, или… — тут Ваня нахмурился и взгляд его сделался угрожающе тяжёлым.
— По обоюдному, — как можно спокойнее ответил Бесфамильный, мысленно желая, чтобы посетитель поскорее убрался восвояси. — Ты, может, мне и не поверишь, но иннициатива исходила от Гали — я к ней пришёл английским заниматься, и всё шло совершенно нормально. Потом мы выпили чай, ну а дальше всё как в тумане, — Лаврентий отвёл взгляд, чувствуя, как по спине пробегают мурашки ужаса, так как от одной мысли о том, что его раздевали и трогали против воли сделалось дурно. Настолько, что парень едва смог сдержать рвотный позыв, и лишь незаметно сжал простынь под одеялом так, что тихо хрустнули костяшки. Ваня криво усмехнулся, после чего с выражением гадливости на лице процедил:
— Очень похоже на Галку — обмануть, заворожить, подсыпать чего — всё это очень в её стиле, — сказал он. — Что ж, примерно это я и ожидал услышать. Ещё раз извини за тот инцидент и только ты это… по братски, — ученик техникума понизил голос до заговорщицкого шёпота, — не катай заяву, а?
— Нафиг оно мне сдалось, — махнул рукой Лаврентий — он и правда не хотел ни на кого заявлять — заявление не срастит ему кости и не вернёт упущенную возможность проявить себя на ближайших соревнованиях, которых он очень ждал. — Не буду ничего катать, расслабься.
— Ну спасибо тебе, братан, реально спасибо, — не удосужвшись поинтересоваться нравится ли подобное поведение собеседнику, Ваня заключил того в грубые медвежьи объятия. Бесфамильный в этот момент испытал такой ужас, какой и представить себе не мог, однако тело его среагировало на подобное полнейшим оцепенением, из-за чего юноша сумел пробормотать «больно, пусти» лишь тогда, когда посетитель особо сильно сдавил его рёбра.
— Ой, извини, извини, — наспех извинился визитёр. — Выздоравливай скорее! — он похлопал Лаврентия по плечу, после чего наконец-то покинул палату. Бесфамильный вздохнул с облегчением, но ненадолго — в коридоре он услышал чьи-то возбуждённые голоса, затем последовало резкое «шалава ты, Галка» со стороны Вани, возмущённое шиканье медсестры, и в помещение вплыла Галя Погребняк.
«Блять, час от часу не легче», — пребывая в полнейшей прострации, подумал пострадавший. Между тем одноклассница поправила юбку и осторожно присела рядом, вытянув красивые длинные ноги в новеньких лакированных туфельках. Что было дальше Лаврентий почему-то не помнил.
Когда он очнулся, за окном уже начинали сгущаться сумерки, а в палате включили свет. На больничной койке кто-то сидел. Бесфамильный, чьё последнее воспоминание было о Гале, повернулся, удивлённый тем, что девушка до сих пор не ушла, заодно пытаясь вспомнить, что они делали всё это время — ведь посетительница появилась в обед, когда солнце стояло высоко, но обмер, шокированный: перед ним сидел никто иной как Ян. На этот раз он был ближе, чем когда-либо. Лаврентию даже показалось, что он ощущает дыхание этого человека, но нет: Ян сидел максимально близко и, казалось, вообще не дышал. Он выглядел одновременно таким же материальным, как стены палаты и прикроватная тумбочка, и вместе с тем само его существование ощущалось каким-то неправильным и противоестественным.
— Очнулся наконец? — насмешливо склонив голову набок, спросил гость. — А у меня для тебя новость: я неплохо так поговорил с это твоей Галей, и когда мы выйдем отсюда, у нас с ней состоится встреча, можно сказать, даже свидание, — Ян усмехнулся, но усмешка эта походила на какой-то жуткий оскал, отчего Бесфамильный невольно содрогнулся.
— Как — «свидание»? — ошеломлённо переспросил он и задал самый важный вопрос: — Почему я этого не видел и совсем ничего не помню?
— Потому что, — теперь лицо Яна было уже в каком-то миллиметре от лица Лаврентия — чёрные глаза напротив цветных, — когда появляюсь я, ты отключаешься.
В этот момент у Бесфамильного словно ушла из-под ног почва, и он ощутил себя падающим в недра зловещей бездны — все провалы в памяти теперь были вполне объяснимы, а вместе с этим пришло одно страшное осознание, которого до недавних пор ещё удавалось как-то избегать, выраженное в одной единственной, полной ужаса и отчаяния фразе:
— Я убил Антона Виноградова?
