Напрасное далёко

      Март был не в форме. Март был не в порядке. Марту было плохо ещё с весны, когда пришлось сдавать экзамены, на что наложился плотный график тренировок и соревнований. Тогда впервые в его жизни появились нервные судороги и ощущение безысходности и тоски: всё, что когда-либо радовало Кальниченко перестало приносить ему хоть малейшее удовольствие. Он зубрил формулы, ходил на фехтование, изредка даже виделся с друзьями, но делал это всё на автомате, словно выполнял некую обязательную программу. Лето казалось юноше настоящим спасением, он ожидал хорошо отдохнуть и снова ринуться в бой с новыми силами, но по итогу большая часть его времени прошла за бесцельными валяниями в кровати или одиночными прогулками по району. Общаться не хотелось от слова совсем, тренировки превратились в каторгу, мотивация делать хоть что-либо испарилась без следа. Ни поездка в лагерь, ни спортивные сборы в августе не смогли вернуть Марта к жизни, несмотря на то, что не происходило ничего особо ужасного. А с началом учебного года всё только усугубилось. К судорогам также подключились апатия, потеря концентрация и сбитый к чертям режим: по ночам Кальниченко не мог уснуть, как не пытался. Добавило стресса и появление в фехтовальном клубе Лаврентия — тот быстро отнял у него столь привычную первенства, заставив чувствовать себя ещё более разбитым. Поначалу подросток пытался злиться на новенького, дабы черпать хоть какие-то силы в гневе, но их не было от слова совсем, да и хорошо скрываемая неприязнь быстро прошла в ту ночь, когда избитый Бесфамильный оказался на пороге квартиры профессора Кальниченко. Всё вышеописанное давило на Марта страшным грузом и только уединение с бритвенным лезвием приносило недолгое облегчение — причиняя себе боль, парень мог хотя бы на короткое время ощутить краски этого мира, которые поблекли вот уже как полгода назад. К кому обратиться за помощью, да и что вообще можно сделать с подобным состоянием сын профессора совершенно не представлял, но здравый смысл подсказывал, что ему просто необходимо хотя бы поговорить с кем-то. Однако ни отец, ни сестра, с которыми у юноши не было особо доверительных отношений, на эту роль не годились, расстраивать своими переживаниями мать он не хотел, а друзья… друзья бы просто не поняли бы его — в этом Март был уверен. Но держать в себе всё накапливающуюся безысходность становилось невыносимым, а самоповреждения неотвратимо утрачивали свою эффективность. Вдобавок впереди были соревнования, к которым Кальниченко был совершенно не готов. Об всём об этом парень захотел поговорить с Лаврентием, когда навестил его в больнице, но в тот вечер так и не решился и предпринял повторную попытку. Правда, сдержать обещание и заскочить в перерыве между школой и тренировкой он не смог, так как попросту уснул, едва добравшись до дома. Зато вечером, превозмогая усталость, Март всё-таки сел на автобус и добрался до больницы, где, несмотря на протест со стороны медсестры всё же сумел прорваться в палату.       Бесфамильный сидел на койке, обхватив колени руками и смотрел отрешённым взглядом куда-то перед собой. В голове всё ещё эхом звучали слова Яна об убийстве Виноградова. — Это сделал не ты, это сделал я, — альтернативная личность была совершенно спокойна: казалось, он предвидел вопрос Лаврентия. — Ты сделал это моими руками, взяв под контроль моё тело, — в голосе рыжего фехтовальщика звучали слёзы. — Ты сам говорил, что ты это я, да тебя даже не видит никто, кроме меня, по ходу, а значит, я убийца. Я отнял жизнь у человека, да ещё и так жестоко! — в отчаянии юноша схватился за голову — ко всем его несчастьям теперь прибавились отнюдь не самое доброе альтер-эго и страшное преступление. — Я отнял жизнь у человека, да ещё и так жестоко, — передразнил подростка Ян. — Тьфу, блин! А то, что этот человек, как ты выражаешься, тебя изнасиловал, шантажировал и мог конкретно так навредить тебе и тому, кто тебе нравится, тебя не волнует? — Стоп, — Лаврентий поднял заплаканные глаза на собеседника, выловив из всех его слов лишь одно, от которого сердце пропустило удар: — Нравится? Ты сейчас о ком? — О Марте Кальниченко, естественно, — раздражённо процедил альтер. — Ты можешь врать кому-угодно, только не мне, потому что я это ты, а ты это я, и я прекрасно знаю, как ты относишься к Марту. — Чего? — только и смог выговорить Бесфамильный, которого после признания в убийстве уже ничем нельзя было удивить, но Яна уже и след простыл — видимо, он решил, что нужно дать время основной личности, чтобы осознать услышанное, и в этом он был, безусловно прав. Оставшись один на один с самим собой Лаврентий за короткое время испытал целую гамму чувств: от шока и привычного, только в разы усиленного отвращения к самому себе до ощущения приятного тепла в груди при мысле о Кальниченко. — Итак, я убил человека и мне нравится мой друг, — пробормотал про себя парень, чувствуя как ползут вверх уголки губ в болезненной ухмылке. — Пожалуй, нужно начать писать мемуары — по такой жизни самое то снимать кино, — молодой человек прекрасно понимал, что эта горькая ирония — не более, чем защитная реакция, что не даёт ему в полной мере осознать произошедшее и окончательно поехать рассудком, но ничего не мог с этим поделать. — В конце концов, в том, что мне нравится Март, нет ничего предосудительного — он хороший человек, прекрасный фехтовальщик и заслуживает уважения и восхищения своей персоной, почему бы ему мне не нравиться? — от такого самовнушения на душе стало немного полегче, но совершённое преступление камнем висело на шее. Лаврентий как мог, старался не затрагивать эту тему в собственных мыслях, но получалось не очень: суровый и холодный факт высился перед ним как скала перед набегающими волнами, и от него было некуда деться. В состоянии прострации Бефамильного и обнаружил поздний посетитель. — Привет, — Март приземлился на пустующую койку напротив. — Ты в порядке? — Да-да, в полном, — Лаврентий был даже рад, что появление товарища заставило его отвлечься от раздумий. — Что там с подготовкой к соревнованиям? — в отличии от Кальниченко Бесфамильный буквально мечтал принять участие в намечающемся состязании. — Завтра боевая практика, послезавтра непосредственно сами соревы, — очень неохотно отозвался Март и, чуть помолчав, добавил: — Тебя это удивит, но я не готов, и даже не хочу выходить на дорожку. — Ничего себе, — Лаврентий и вправду не ожидал такого заявления. — А что случилось-то? — В том-то и дело, что я не знаю, — Кальниченко тяжело вздохнул, устремив взгляд в пол. — Полгода назад, во время весенних соревнований и подготовки к экзаменам я вдруг заметил, что всё, абсолютно всё, утратило для меня смысл. Я думал, что просто устал, что отдохну за лето, но вот уже второй месяц учёбы и тренировок, и я понимаю, что просто не вывожу. У меня нет сил и нет желания абсолютно ни на что, понимаешь? Я хочу закрыться от всех, никого не слышать и не видеть. И самое страшное — мне совсем не хочется жить. Последняя фраза произвела на Бесфамильного особенно гнетущее впечатление. Он по себе прекрасно знал, что это такое и уж совсем не хотел, чтобы его, по сути, единственный, друг проходил через подобное. — Может, тебе и правда стоит поехать куда-нибудь, чтобы никого не видеть и не слышать, а просто побыть наедине с собой? — осторожно предположил рыжий парень. — Например, на осенних каникулах. — Может, — как-то бесцветно согласился Март. — Но до каникул нужно дожить, а я буквально не чувствую, что живу. Существую — да, но не живу. И лезвия меня уже почти не спасают, — юноша грустно улыбнулся и, сбросив обувь, растянулся на койке, глядя в потолок. — Одно я знаю точно: мне не хватит сил пережить эти соревнования, а подводить ребят хочется меньше всего. — Ну… — Лаврентий замялся. — Думаю, я смогу заменить тебя, если хочешь. — Со сломанными рёбрами? — Кальниченко уставился на товарища как на сумасшедшего. — Совсем рехнулся, да? — Ну, мне ведь не так уж и больно, — беззастенчиво соврал Бесфамильный, ощущая полное бессилие от того, что никак не может помочь. — Не верю, — отрезал Март. — В любом случае, это не вариант: я обещал быть, значит, буду. — В таком случае, — Лаврентий выдержал паузу, обдумывая каждое слово, — просто представь, что эти соревнования — последнее препятствие, которое тебе нужно преодолеть, а потом всё будет хорошо. Да, я знаю, что до каникул ещё долго, но по учебе я готов помочь тебе всем, чем только смогу, чтобы это сильно не давило на тебя, а потом ты сможешь поехать куда-нибудь и побыть в одиночестве, например. — Хм, последнее препятствие, говоришь? Допустим, — Кальниченко вздохнул. — Ты что, действительно хочешь мне помочь? — Всем, чем только смогу: от поговорить, до сделать за тебя домашнее, — заверил товарища Бесфамильный. — Тебе нужно только пережить эти соревнования. — Что ж, не обещаю, но постараюсь сделать всё, от меня зависящее, — Март наконец-то ощутил облегчение от того, что выговорился, а осознание того, что он больше не одинок в своих проблемах, придавало сил. Молодой человек не был уверен, что возьмёт призовое место, однако точно знал, что никого не подведёт.       Субботняя боевая практика представляла собой симуляцию соревнований, максимально приближенную к ним по условиям. До появления Бесфамильного, практически все боевые практики выигрывал Кальниченко. Так должно было стать и в этот раз, однако в самом финале Март встретился с серьёзным противником — своей сестрой Мартой. Марта была лучшей среди девушек, если не считать её «заклятой подруги» Люды, и показывала очень хорошие результаты, часто выигрывая у парней, однако последний раз победителем на боевой практике была девушка лет пять назад, если не больше, и то это было большое исключение. В связи с этим Март не испытывал ни малейшего волнения, будучи убеждённым в том, что так или иначе обойдёт сестру, как неоднократно делал в прошлом. Однако уверенности в себе у парня значительно поубавилось после того, как сестра не только открыла счёт, но и уверенно вела, обходя его на два укола. Несмотря на то, что Кальниченко заставил себя максимально собраться и уже воспринимал тренировку как настоящий бой, ситуация все равно складывалась не в его пользу. Когда за соперницей числилось тринадцать очков из пятнадцати, юноше удалось наконец-то добраться до неё, и теперь их разделял лишь один балл. Тем временем Марта, играючи вывела счёт на 14:12 в свою пользу, заставив брата ощутимо занервничать. — Ого, да у нашей валькирии есть все шансы выиграть эту практику, — шепнул Илье Белову Игорь Гришин, неотрывно следивший за происходящим на дорожке. — Да, ей до победы всего один укол остаётся, — кивнул Илья, чувствуя как накаляется обстановка. — Начали! — сигнал к атаке заставил напрячься всех, наблюдающих за поединком, а участников боя предельно сконцентрироваться. Март Кальниченко ещё никогда так сильно не хотел победить. Вероятно, потому, что считал поражение показателем собственной слабости — он всегда побеждал Марту, боевые практики всегда были для него пустяком, значит, проиграть это сражение недопустимо. Впрочем, сестра была сегодня более, чем хороша и уверенно держала дистанцию, не подпуская противника слишком близко, однако это её не спасло: укол настиг девушку на последней черте, теперь счёт стал 14:13. — Все ещё ведёт Марта, но уже получше: один укол — сравнять счёт, ещё один — победить, — пробормотал про себя Кальниченко, возвращаясь на исходную позицию. Следующей атакой он хотел заполучить ещё один балл, и так и получилось, но… — Одновременные уколы. 15:14 в пользу Кальниченко Марты, — такого разочарования парень не испытывал практически никогда. Весь его четко выстроенный план рухнул, как карточный домик, а победа сестры стала жирным подчёркиванием его собственной несостоятельности. «Пиздец, ты скатился, конечно», — усмехнулся про себя юноша, пожимая руку сопернице — та была спокойна как удав, и лицо её не выражало буквально никаких эмоций. — Не переживай, тебе просто не повезло, — попытался приободрить друга после боя Игорь. — Одновременные уколы вообще штука редкая, так что здесь чистой воды случайность. — У настоящих профессионалов таких случайностей не происходит, — мрачно буркнул Март. — Ещё как происходит. К тому же, это даже не соревнования, так что не стоит беспокоиться, — вставил свои пять копеек Илья. — Да в том-тот дело! — не выдержал Кальниченко, заставив обернуться на себя всех находящихся в раздевалке. — В том-то и дело, что это даже не соревнования, а я проигрываю Марте, у которой выигрывал всегда! Возразить хоть что-то никто не успел, потому что виновник произошедшего, вытащив из шкафчика одежду, быстрым шагом удалился переодеваться в туалет, сопровождаемый озабоченными взглядами товарищей. Между тем, у девушек царила праздничная атмосфера: все, включая Люду, отфехтовавшую с этот день довольно скверно, поздравляли с победой Марту. Для фехтовальщиц это было в какой-то степени общее достижение: ведь наконец-то одной из них удалось доказать, что она не хуже парней, так что радовались все вместе. Победительница принимала благодарности со сдержанной улыбкой — свои эмоции она выражала ещё реже, чем брат, и даже во время особо ожесточённых поединков умудрялась не кричать, нанося заветный укол, что для фехтовальщиков было делом обыденным. Возможно, именно такая безэмоциональность и являлась ключом к её успеху, так как помогала разносить соперниц в пух и прах на холодную голову. И в этот раз Марте впервые проиграл её брат. Нельзя сказать, чтобы Кальниченко оказалась недовольна результатом, отнюдь, но и радости ей эта победа почему-то не принесла.       В раннем детстве двойняшки много времени проводили у своих бабушек, пока их родители — оба профессора, много работали и редко бывали дома. Впрочем, бабушка по отцовской линии не особо уделала время детям, заботясь больше об огороде, а у бабушки по материнской линии дети бывали сравнительно редко. Марта, которая родилась на четыре минуты раньше, и, вплоть до подросткового периода была всегда выше, чем Март, взяла на себя роль старшей и защищала брата от назойливых деревенских ребятишек, а в младших классах — от зарвавшихся одноклассников. Именно она уговаривала Марта всё-таки собраться на тренировку, и успокаивала, когда тот боялся раскатов грома. Потом они повзрослели, и отдалились друг от друга. Это не было следствием ссоры или какого-либо недоразумения, просто в какой-то момент из самых близких друг другу людей брат и сестра стали просто соседями по квартире, которых объединяло только лишь фехтование. У каждого была своя жизнь, свои интересы, свои друзья; они встречались лишь во время завтрака, обеда и ужина и на тренировке, но толком не общались. Тем не менее, несмотря на это, Марта все же продолжала выполнять роль старшей, правда, теперь уже тайно: она умудрялась наблюдать за Мартом и при этом оставаться незамеченной. Так было и сейчас: девушка прекрасно знала о состоянии брата, поначалу надеялась, что это пройдёт, и видела, что не проходит. Знала о бессонных ночах и о порезах. Знала и мучилась от того, что рассказывать отцу было бесполезно, как и напрямую предлагать Марту помощь — однажды предпринятое усилие было пресечено холодным «я в порядке, и в помощи не нуждаюсь», а что ещё можно сделать фехтовальщица не знала. До тех пор, пока не появился Лаврентий Бесфамильный. Через Илью и Игоря, с которыми «валькирия» поддерживала приятельские отношения она узнала о том, что Март, несмотря на первоначальное пренебрежение, довольно быстро подружился с новеньким и шестое чувство подсказало ей, что именно этот человек — тот, кому можно рассказать о своих переживаниях и с кем можно придумать, как помочь Марту. Однако возможности пересечься один на один с Лаврентием не было ровно до этого вечера перед соревнованиями. Зная, что брат будет готовить шпаги, Марта сорвалась а больницу и была на месте ещё до того, как успело сесть солнце. — Я понимаю, что ты меня почти не знаешь, и не уверена, что поверишь, но у меня к тебе дело, касающееся Марта — сходу заявила фехтовальщица ошеломлённому Бесфамильному. — Не знаю, в курсе ли ты, но в последние полгода его самочувствие вызывает беспокойство: мне кажется, он совершенно утратил желание жить и существует абсолютно бесцельно. В его жизни появились эти чертовы самоповреждения, и он… — Я в курсе, — прервал посетительницу Лаврентий, отчего на бесстрастностей лице последней появилась смесь озабоченности с удивлением. — И давно? — спросила она. — Не очень, — уклончиво ответил Бесфамильный. — А с какой целью ты мне это рассказываешь? Хочешь помочь или… — привычка не доверять никому (лишь на Марте она частично дала осечку) дала о себе знать. — Хочу помочь, — Марта была настроена решительно. — Но не знаю как. Пыталась с ним поговорить, но меня вежливо послали. Говорить родителям смысла нет — им не до того, как, собственно, всегда, — девушка горько усмехнулась, — а к кому ещё обращаться — не знаю. Ты ему сейчас ближе, чем я, как бы печально это не звучало, поэтому я надеялась, что узнав, как обстоят дела, ты сможешь что-то предпринять, как-то повлиять на Марта. — Ну пока что я предложил ему помощь с учёбой. Если тебе нетрудно, можешь сделать тоже самое, — сказал Лаврентий. — Полагаю, что Марту необходимо снизить уровень стресса и давления на него, и побыть наедине с собой. — А он ничего с собой не сделает? — с опаской спросила посетительница. — После того, как я впервые увидела у него порезы, меня не покидает мысль о том, что он… — Покончит с собой? — прочитал её мысли собеседник. — Нет, вряд ли. Если не оставлять его один на один с проблемами. А этого мы не допустим, так ведь? Кальниченко согласно кивнула. — Я рада, что у Марта есть такой друг, как ты, — после недолгого молчания сказала она. — А я рад, что у Марта есть такая заботливая сестра, — улыбнулся Бесфамильный. — И вот ещё что: я как мог замотивировал его на завтрашние соревнования, но всё же меня там не будет. Поддержка ему не помешает. — Поняла — Тогда удачи завтра. И тебе, и Марту, — на такой положительной ноте окончился диалог двух неравнодушных к Кальниченко людей, после чего один из них вернулся к чтению «Графа Монте-Кристо», а другая поспешила домой.

***

      Воскресенье выдалось безрадостным и унылым. Небо застилали свинцовые тучи, на улице было холодно и уныло, как и у Марта на душе. Тем не менее, он помнил слова Лаврентия о том, что эти соревнования — последний рубеж перед долгожданным отдыхом, знал, что он не один, и что ему помогут, отчего становилось не так тяжело. Да и чувство долга перед командой, в состав которой помимо него самого входили Илья, Игорь и Богдан в качестве запасного тоже не давало впасть в отчаяние, несмотря на то, что проигрыш на боевой практике серьёзно ударил как по самолюбию, так и по уверенности в себе. Как не убеждали друзья и сестра парня в том, что произошедшее — всего лишь небольшая неприятность, ничуть не умаляющая его боевых качеств, Кальниченко находился в шаге от того, чтобы сильно разочароваться в себе как в фехтовальщике. К счастью юноши, его состояние не укрылось от бдительного Михаила Ивановича, который всегда был заинтересован не только в спортивных успехах, но и в хорошем настроении своих подопечных, и прямо перед началом соревнований провёл с подростком мотивационную беседу. Ободрение тренера стало решающим фактором и свой первый поединок Март закончил с разгромным счётом 15:8. Дальше дело пошло хорошо: у Кальниченко словно окрылось второе дыхание и он со своим привычным рвением разносил соперников в пух и прах. Марта, в свою очередь, решительно громила остальных девочек, уверенно приближаясь к четвертьфиналу, который для двойняшек оказался весьма непростым: брат встретился с техничным соперником, с которым бой не заладился с самого начала, а сестре попалась соперница, которая словно была нарочно натаскана против неё. Как ни пытался Март добраться до своего опоннента, тот всегда был на шаг впереди, в то время как противница Марты на каждую её атаку отвечала чётко выстроенной защитой, либо грамотными контратаками.       Счёт был удручающий — 9:2, не в пользу Кальниченко, когда тот вытирая со лба пот и убирая выбившиеся из хвоста пряди, что так некстати лезли в глаза в решающий момент, когад к нему подошёл Михаил Иванович. — Здесь без вариантов — поединок можно заранее считать проигранным, — настрой его ученика снова оставлял желать лучшего. — Грустно признавать, но в этот раз придётся обойтись без призового места в личных. — Рано падаешь духом — тут одним приёмом вся ситуация исправляется, смотри, — тренер показал Марту несложную комбинацию, чем вызвал у подростка лёгкое удивление. — Так просто? И это всё? — парень и сам не ожидал, что из, казалось бы, полнейшего тупика есть выход, да ещё и довольно простой. — Всё. Вот если не поможет — тогда и поговорим. Давай иди, и покажи на что ты способен, — похоже, что Михаилу Ивановичу удалось дважды за соревнования оказать на подопечного положительное влияние — тот сразу приободрился, и уже следующая атака принесла очко в его пользу. Тут свою роль сыграла удача: соперник хоть и отличался мастерством, но интеллектом природа его немного обделила, так что Март умудрился тринадцать раз подряд провернуть один и тот же приём и каждый — успешно. На табло светилось 15:9, победа числилась за Кальниченко.       Тем временем, судьба Марты, отчаянно противостоявшей натиску противницы, решалась последним уколом, отчего обычно хладнокровная девушка начала подавать признаки явной обеспокоенности. Помощь тренера оказалсь очень кстати: выяснилось, что соперница имеет одно слабое место в обороне, и при правильном подходе можно нанести ей хороший удар в локоть, при этом использовав технику, которую Кальниченко не демонстрировала ранее. Конечно, учитывая тот факт, что оппонентка словно была давно знакома с её стратегией, были шансы провалить атаку, но не попробуешь — не узнаешь, и Марта пошла на риск. Занимая исходную позицию, фехтовальщица чувствовала, как сердце, словно птица, клокочет где-то в горле, готовясь выпрыгнуть наружу, но усилием воли заставила себя успокоиться. «Соберись!» — мысленно приказала себе девушка. «Последний укол решает всё» — Начали! — сигнал к атаке заставил Кальниченко действовать молниеносно — одним чётким движением она отвлекла внимание соперницы, чтобы затем, в едином броске нанести тот самый, решающий укол в локоть. Звякнуло табло, и на нём высветились цифры: 15:14. В её пользу. Победа. Ещё одна победа! Тяжело дыша, Марта сорвала с головы маску и, пожимая руку опоннентке, встретилась взглядом с Михаилом Ивановичем — тот был рад не меньше её.       После того, поначалу весьма неудачного, для него боя, Март встретился в полуфинале с Игорем, что его отнюдь не обрадовало — во-первых, Игорь был левшой, что уже само по себе создавало определённые неудобства, во-вторых, Игорь знал все его приёмы и техники досконально, и сражение с ним всегда становилось особенно ожесточённым, как, впрочем, и с Ильёй. С одной стороны, Кальниченко был не против проиграть своему товарищу — это было бы вполне достойное поражение, а призовое место — чёрт с ним! Но с другой, в ходе поединков юноша успел словить тот азарт, обычно присущий закоренелым картёжникам, и несмотря на то, что силы его были на исходе, горел желанием добраться до финала. Ведомый этим желанием, Март открыл счёт. Впрочем, после второго укола Игорь бы, стро собрался и огорошил друга ответными двумя уколами. Далее, если кому-то и удавалось взять верх над соперником, то длилось это очень недолго, и обычно упущенный балл отвоёвывался обратно следующей же атакой. Фехтовальщики держались на равных и никто не хотел уступать, более того — никто из созерцающих бой не мог с уверенностью сказать, кто выйдет победителем. — Раньше я вот точно мог сказать, кто из них победит, а сейчас — так на так не приходится, — Богдан покосился на табло, высвечивавшее 13:13 — пару секунд назад ненадолго уступивший Гришину Кальниченко снова сравнял счёт. Тем временем напряжение достигло своего пика — казалось, что даже воздух вокруг наэлектризовался и любое неосторожное движение способно вызвать искру. Изрядно уставшие, но не собирающиеся сдаваться, Игорь и Март вернулись на исходную, заставив зрителей затаить дыхание в ожидании.       Тем временем в далёкой Ялте, за сотни километров отсюда, профессор Анатолий Васильевич Кальниченко сошёл с трибуны под аплодисменты своих многочисленных коллег, только что представив их вниманию свой фундаментальный труд, посвящённый изучению синдрома неполной маскулинизации и его лечению. Яркие фотовспышки, поздравления со всех сторон, вопросы от журналистов — всё это в единочасье обрушилось на выдающегося учёного-генетика. Тот любезно отвечал, позволяя сфотографировать себя со всех сторон, улыбался и чувствовал себя вполне довольным жизнью, купаясь в лучах славы и признания, когда вдруг в один короткий миг страшная боль, словно выстрел, пронзила грудную клетку профессора. Анатолий Васильевич пошатнулся, схватившись за сердце и медленно осел прямо на руки нескольких окруживших его людей. Глаза его были пусты — мгновенный инфаркт не оставил учёному ни единого шанса…