Напрасное далёко

      Получив от капитана Власенко задание побеседовать с двойняшками Кальниченко в неформальной обстановке, Алексей Васильев решил, что лучше всего это сделать после соревнований. Прибыл он в фехтовальный зал как раз тогда, когда эхо разнесло по помещению победный возглас Марта Кальниченко, которому удалось вырвать заветный балл у Игоря Гришина, и вырваться вперёд. — Поверить не могу, что этот же человек вчера так расстроился из-за проигрыша Марте, — хмыкнул Илья. — Да, Март сегодня в ударе, — подтвердил сидевший рядом Богдан, не заметив как позади него занял свободное место сержант в штатском. Дожидаясь окончания соревнований, Васильев решил как бы невзначай послушать разговоры фехтовальщиков, чтобы составить представления как о Кальниченко, так и о его соратниках. Между тем, Игорь Гришин несколько сдал позиции, и поединок завершился уверенной победой его противника. В итоге, к концу дня за Мартом числилось второе место, за Мартой — первое в личных и наоборот в командных. Что касается слившегося с толпой милиционера, то он за этот день сумел составить о двойняшках своё мнение и успел выловить их на выходе из раздевалок. — Кальниченко? — уточнил на всякий случай сержант. — Да, мы, — Март и Марта синхронно кивнули. — Милиция, — предъявил удостоверение Алексей Васильев. — Нужно поговорить. — О чём? Вы же уже нас допрашивали, — заметно напрягся Март. — Да всё о том же. Это не под протокол, не волнуйтесь, — успокоил брата с сестрой страж порядка. Тут к ним как раз подошёл Михаил Иванович. — Ребят, всё в порядке? — поинтересовался он. — А вы, товарищ, кем будете? — Милиция, — ответил сержант. — Хочу пообщаться с вашими подопечными в неформальной обстановке, так сказать. — Хорошо, но только в моём присутствии, — от тренера не укрылось, что оба Кальниченко чувствуют себя не очень комфортно. — Поверьте, так им будет спокойнее. Милиционер не стал возражать, и вся четвёрка вышла на улицу. Никакого допроса не произошло, как и обещал Васильев — он сначал распросил ребят о прошедших соревнованиях, результатами которых те были вполне удовлетворены, а потом разговор перешёл на само фехтование в целом. Алексей выбрал правильную стратегию — милиционер заговорил с двойняшками о том, что им очень нравилось, и те сами с большой охотой рассказывали ему все подробности. Так страж порядка узнал не только весь спортивный путь брата и сестры, но и о том, что определённого момента Антон Виноградов показывал неплохие результаты, но затем резко пошёл по наклонной, и что последний завидовал Марту чёрной завистью, а затем переключился на новенького — Лаврентия Бесфамильного. — И давно с вами Бесфамильный? — шестое чувство заставило сержанта сфокусировать своё внимание на рыжем фехтовальщике. — С начала сентября, — ответил Кальниченко. — Он сменил школу и перебрался в нашу секцию. — Очень способный парень, целеустремлённый и старательный, — добавил Михаил Иванович. — С самого первого дня показывал блестящие результаты. — А чего его нет с вами? — удивился Васильев. — Он в больнице лежит в результате драки, — пояснил Март. — Подраться любил? — Да нет, скорее, даже наоборот, — покачал головой Кальниченко. — Во всяком случае, я бы Лаврентия агрессивным не назвал. Да и конкретно в данной ситуации он стал жертвой нападения на почве ревности со стороны одного неадекватного типа. — Из-за девчонки пострадал? Бывает-бывает, — с пониманием кивнул милиционер. — А с Виноградовым у Бесфамильного конфликты возникали? — Открытых и в пределах секции — точно нет, — уверенно ответил Михаил Иванович. — Я бы так не сказал, — мрачно изрёк его ученик. — Буквально на прошлой неделе, когда я сидел дома с простудой, Лаврентий явился после тренировки к нам домой весь избитый и израненный. С его слов мне удалось узнать, что Тоха Виноградов его как минимум избил, как максимум — шантажировал. — Что ж вы мне ничего не сказали! — воскликнул потрясённый тренер. — Я первым должен узнавать о подобных инцидентах. — Ну рассказал бы я, а что бы вы сделали? — Кальниченко тяжело вздохнул. — Как миниум, выгнал бы Виноградова из секции на день раньше, — ответил Михаил Иванович, явно разочарованный услышанным — он-то был более, чем уверен, что знает о своих подопечных едва ли не всё. — А вот об этом я не подумал, — вынужден был признать Март. — Я хотел ребятам рассказать, чтобы мы провели коллективную воспитательную беседу с Тохой, но до этого не дошло — вы его как раз попросили из клуба, а на следующее утро милиция обнаружила труп. — А Бесфамильный не говорил, чем именно его шантажировал Виноградов? , — вся эта история конфликта убитого с новеньким явно заинтересовала сержанта Васильева. — Если бы — Лаврентий находился в таком шоке, что вообще говорил с трудом. И, честно говоря, у меня есть подозрения, что Тоха его не просто избил. — Что ты имеешь в виду? — в сторону Марта в одночасье устремились взгляды как милиционера, так и его сестры с тренером. — Он его сломал, — с расстановкой ответил парень. — Не знаю как, но сломал. Если не физически, то морально — точно. Почему я так думаю? Да потому что никогда я не видел ни одного человека таким затравленным и травмированным, как Лаврентия в ту ночь. И, честно сказать, я бы хотел ошибаться. Повисло тягостно молчание, в ходе которого каждый думал о своём: Марта — о том, каков же на самом деле друг её брата, Михаил Иванович — о том, как давно его ученики перестали ему доверять и что ещё скрывают, Март — о том, что сейчас чувствует Лаврентий, а Алексей Васильев мысленно расставлял по полочкам и анализировал услышанные им факты. — Что ж, спасибо за всё, что рассказали, — первым нарушил тишину сержант. — Передавайте от меня привет Лаврентию Бесфамильному и пожелания скорейшего выздоровления. И ещё раз поздравляю с призовыми местами. — Спасибо, — упоминание побед заставило двойняшек отвлечься от своих мыслей и улыбнуться. — До свидания! На этом пути милиционера и ребят с их тренером разошлись: Васильев зашагал по направлению к метро, в то время как Кальниченко сели на подъезжающий автобус, а Михаил Иванович пошёл дальше пешком.       Внезапная и неожиданная смерть выдающегося профессора потрясла совесткое научное сообщество и разлетелась по всем республикам. Уже к вечеру в нескольких газетах вышла заметка, освещавшая произошедшее на конференции в Ялте, а бывшая супруга генетика, профессор биологии Анна Эриховна Рюйтель, мать Марта и Марты, узнала о трагедии одной из первых. И только двойняшкам, занятым на соревнованиях, до сих пор не было ничего известно.       Первым, что услышали Март и Марта по возращению домой, был телефонный звонок. Аппарат буквально разрывался, и Март, наспех сбросив обувь, быстро пересёк коридор и снял трубку. — Квартира профессора Кальниченко слушает, — выпалил заученную фразу парень. — Март, это ты? — голос матери юноша узнал бы из тысячи. — Рада, что вы дома. Как прошли соревнования? — подросток оказался очень удивлён такому вопросу, потому что Анна Эриховна мало интересовалась их с сестрой жизнью и, если даже отец не всегда знал точную дату состязаний, то та тем более. — Хорошо, — немного растерянно ответил Март. — У меня второе в личных и первое в командных, у Марты — первое в личных и второе в командных. — Мои поздравления, — обычно радостная фраза прозвучала максимально сухо и формально. — У меня есть для вас новость и она крайне неутешительная, — сразу перешла к делу профессор биологии: она в целом редко заботилась о чьих бы то ни было чувствах и привыкла говорить всё прямо, как есть. — Сегодня ваш отец скончался от инфаркта на научной конференции в Ялте. Завтра его тело перевезут в Киев, на послезавтра назначены похороны, — последнее предложение Кальниченко уже не слышал — его тело пронзила знакомая нервная судорога, отчего парень оперся об стену. — Что случилось? — Марта была уже в шаге от брата. — Отец умер, — лаконично ответил тот и, не дослушивая длинную речь матери, механически повесил трубку. — Инфаркт. — К-как? — только и смогла вымолвить девушка. — Кто звонил? — Мама — Так почему ты прервал разговор, ей ведь сейчас нужна наша поддержка, как и нам — её! — воскликнула Кальниченко. — Ну да, конечно, — саркастически хмыкнул Март. — Она не общается с отцом последние десять лет, ты забыла? Он для неё никто, а с нами она увидется послезавтра на похоронах — мысль о том, что мы семья, и должны встретиться, её как-то не посетила, чему я, в принципе, не удивлён. — Как же так? — в уголках глаз Марты начали собираться слёзы. Сдержанность и самообладание уверенно сдавали позиции. Не то чтобы она не знала о характере Анны Эриховны — то была женщина крайне холодная, рациональная и бескомпромиссная, не особо любившая кого-либо, кроме самой себя, но никак не ожидала, что та буднично сообщит им известие о смерти отца и даже не предложит встретиться. — Это неправильно! Так не должно быть! Не должно! — тут уже девушка не выдержала окончательно и бросилась в объятия брата, безудержно рыдая. Она впервые в жизни чувствовала себя брошенной, одной против целого мира. Март же крепко обнимал худенькие плечи сестры, что была почти на две головы ниже, и аккуратно гладил её по голове, стараясь не думать о безрадостном будущем.       Когда время перевалило за полночь, и Марте удалось забыться наконец тревожным сном, Кальниченко, который и так редко спал по ночам, выбрался из своей комнаты. Высоко в небе стояла полная луна, и её холодный серебрянный свет отражался в поверхности бесчисленных медалей, которыми вместо штор был увешан карниз. Не включая свет, Март натянул брюки, футболку и свитер, нащупал в нижнем ящике письменного стола пачку сигарет вместе с зажигалкой и несколько лезвий от бритвы и закинул их в карман, после чего бешумно прокрался к входной двери, обулся и тихо, как привидение покинул квартиру. Стояла ветренная октябрьская ночь, температура воздуха опустилась почти до нуля, отчего холод легко пробирался под одежду и под кожу, но парню было всё равно: внутри него и так всё было сковано льдом. Хотелось плакать и хотелось курить, а ещё — закричать, и Кальниченко, выбравшись на пустующую детскую площадку посреди двора, рухнул на качелю, доставая сигарету. Щёлк — и между пальцев задрожал огонёк, а ввысь потекла тонкая струйка дыма. По прежнему хотелось плакать и кричать, но подросток держался. Какая-то часть него всё ещё не могла принять факт потери и тихо нашёптывала, что это всё это большое недоразумение, огромная ошибка, что умер какой-то другой профессор, что перепутали фамилии — да что-угодно, только бы отец был жив. да, Март не общался с ним близко, но это не мешало ему восхищаться им. Образованный интеллектуал Анатолий Васильевич, никогда не терявший самообладания, не мог не вызывать уважения: это был умный, нестандартно мыслящий человек, способный найти выход из любого положения. Он учил своих детей тому, что никогда нельзя сдаваться, что нужно быть сильными и смелыми и решительно принимать брошенные судьбой вызовы. Он любил своих двойняшек, хоть и редко с ними виделся, но пытался по максимуму посещать школьные мероприятия и даже, пусть и нечасто приходил на соревнования, поддержать. Иногда он был строгим, но всегда справедливым. Дети его не боялись и знали к кому всегда можно обратиться за помощью и советом. Вот только с возрастом оба решили, что они уже достаточно взрослые, чтобы решать своим проблему в одиночку, а отец… отец занят, ему надо писать диссертации, выступать на симпозиумах, делать новые открытия в конце-концов — его отвлекать не стоит. Так вечерние посиделки за чашечкой чая, во время которых профессор Кальниченко мог рассказывать удивительные вещи о том, как причудливо устроен окружающий их мир, сошли на нет, всем стало некогда. Три человека, живущие в одной квартире из семьи стали просто соседями, в лучшем случае — дальними родственниками. И теперь уже ничего не исправить.       Март с усилием потушил окурок о тыльную сторону ладони, с мазохистским удовольствием вкручивая её в кожу поглубже. На душе было паршиво и гадостно, как на помойке. Свалившись с тихо скрипнувшей качели на песок, парень закатал рукава свитера. Слабо блеснуло лезвие, и тёмная из-за слабого освещения кровь заструилась от запястий к локтям. Боль почти не ощущалась, зато стало легче. Хотелось плакать, но слёзы не шли. И тогда, чувствуя как ломается сковавший его внутренности лёд, он закричал. Громко, яростно и отчаянно, ничуть не боясь того, что его кто-то услышит…

***

— Привет, — Лаврентий не мог передать словами, насколько был рад видеть товарища. Он уже собирался спросить о результатах соревнований, за которые переживал так, будто участвовал в них сам, но мертвецки бледное лицо посетителя, красные от недосыпа глаза, подчёркнутые синяками, и ничего не выражающий взгляд, заставили Бесфамильного запнуться на полуслове. — Всё в порядке? — с явной тревогой спросил парень друга. Март шмыгнул носом и, опустив голову, сел напротив. — Пока мы вчера фехтовали, наш отец умер от инфаркта, — мрачно ответил он. — Завтра похороны. А сегодня… я останусь здесь ночевать, если, конечно, никто не против. Не хочу возвращаться на квартиру — слишком много воспоминаний, — тут подросток был прав: дома всё напоминало о том, кто туда уже никогда не вернётся, и с утра ему, простуженному от того, что отключился прямо в песочнице среди двора, мерещился силуэт отца — то в библиотеке с книгой, то на кухне за чашкой чая, то в коридоре, поправляющим значок ванной на двери соответствующего помещения — профессор делал так каждое утро, прежде, чем уйти на работу, а когда возвращался, злополучный значок снова меня своё положение, будучи перфекционистом, Анатолий Васильевич злился, но решить проблему самым кардинальным путём — с помощью молотка и гвоздей почему-то не решался. «И не решится. Уже никогда», — подумалось Кальниченко. Захотелось заплакать, но, как и прошлый раз, ничего не получилось. Лаврентий же сидел ошеломлённый, стараясь подобрать нужные слова, чтобы поддержать и утешить, но на уме крутились лишь бесмысленные банальности. И Бесфамильный не придумал ничего лучше, чем просто обнять товарища. На какое-то мгновение у нетактильного Марта, который даже объятия с сестрой допускал крайне редко, перехватило дыхание, но почему-то отторжения он не ощутил, даже наоборот — на мгновение стало тепло и приятно, вернулось ощущение безопасности и контроля над собственной жизнью, и, чуть помедлив, парень осторожно обнял друга в ответ.       Долго так просидеть им не удалось: Кальниченко был настолько горячим, что от тактильного контакта с ним буквально бросало в жар. Лаврентий осторожно коснулся его лба и понял, что у парня явно высокая температура. Пришлось звать медсестру и просить градусник, который подвердил все опасения, показав 39, 2. Как ни странно, Март не чувствовал себя при этом ужасно, разве что сильно болела голова и ощущалась некая слабость, но не более. — У нас с Мартой с самого детства температура могла хоть до сорока взлетать, и ничего — мы её не чувствовали, зато при 37-37, 5 нам становилось нехорошо, — пояснил юноша. — В таком случае, поедешь домой прямо сейчас и там выпьешь таблетку парацетамола, — строго сказала медсестра. — Здесь тебе делать нечего. — Почему вдруг? — вмешался Бесфамильный. — Это больница, здесь ему могут оказать нужную помощь куда эффективнее, чем где-либо, к тому же, нельзя ему возвращаться домой — у человека отец вчера умер, и в квартире всё ему напоминает об утрате. Да и это всего лишь на одну ночь. — На одну ночь? — сочла нужным уточнить служительница Гиппократа. — Что ж, — женщина пробежалась взглядом по Марту, который выглядел крайне удручённым, — пусть остаётся, но учтите — это исключение. — Спасибо, — вяло кивнул Кальниченко, стаскивая верхнюю одежду, и устраиваясь на соседней с товарищем койке. Снимая свитер, он умудрился случайно задеть рукав рубашки, и взору Лаврентия предстала исполосованная лезвием рука. Благо, медсестра уже успела покинуть палату, и потому ничего не заметила. — Чего резался? — от одного вида ран друга Бесфамильному сделалось больно, словно это на его коже тоже красовались багровые отметины. — Догадайся, — буркнул Март, одёрнув рукав. — Хреново мне было, очень хреново — я вчера выбрался во двор на детскую площадку покурить — не помогло. Ну и пришлось действовать более радикально, так сказать. — Жесть, — констатировал собеседник. — Ты можешь пообещать мне, что больше не будешь такого делать? — Кто бы говорил, — Кальниченко усмехнулся. — У самого небось свои не зажили. — Зажили, — отрезал Лаврентий, хотя это не было до конца правдой: на самых недавних порезах, полученных незадолго до попадания в стены больницы, ещё имелась корочка. — И я в свою очередь могу дать тебе встречное обещание, — парень понимал, что с его стороны подобные обязательства будут чересчур опрометчивым — всё-таки самоповреждения занимали в его жизни очень значимое место, превратившись в настоящую зависмость — лишённый на несколько дней лезвий, подросток буквально мечтал их как можно скорее раздобыть и ощущал существенный дискомфорт. — Уверен? — товарищ буквально прочитал его мысли. «Если это реальный способ убедить Марта не травмировать себя, то более чем», — подумал Лаврентий и утвердительно кивнул. — Что ж, тогда ладно — обещаю больше не брать в руки лезвие и не наносить себе повреждений, — сказал Кальниченко, заползая по одеяло. Бесфамильный облегчённо вздохнул. Затем он распрашивал друга о прошедших соревнованиях, дабы заставить хоть немного отвлечься, и тот довольно живо описывал события вчерашнего дня. — А потом, после награждения к нам подошёл парень из милиции, помощник следователя, который дело Виноградова ведёт, поздравил, спрашивал за жизнь, ну и заодно про Тоху и его отношения с нашими, — под конец добавил Март. — А ты что сказал? — Лаврентий существенно напрягся. — Рассказал, как ужасно он с тобой обошёлся, — от такого ответа Бесфамильный ощутил, как покрывается липким холодным потом. — Сказал, что между вами произошло нечто более страшное, чем драка, что-то, что тебя сломало, — на этих словах рыжего фехтовальщика буквально затрясло от ужаса, в памяти отчётливо всплыла картинка — Виноградов держит его за волосы мёртвой хваткой, а тот задыхается, пытается укусить мучителя, за что последний бьёт его головой об кафель, сильно и безжалостно, отчего в глазах всё темнеет, а во рту отчётливо ощущается солоноватый привкус крови. «Блять, только не это», — будучи на грани истерики, подумал парень, чувствуя, как по щекам непроизвольно покатились слёзы. — Эй, ты чего? — взволнованный голос друга вернул его в реальность. — Ну чего ты? Всё хорошо, ты не один, я с тобой, — обеспокоенность состоянием Лаврентия заставила Марта ненадолго забыть о собственной боли и он, повинуясь внутреннему импульсу, большим пальцем вытер солёные дорожки на щеках товарища, а затем слегка приобнял. Бесфамильный, чьё тело била мелкая дрожь, судорожно вцепился Кальниченко в плечи, словно боясь, что тот его оставит. Последний был потрясён такой реакцией и, как прежде делал это с Мартой, неумело погладил друга по голове. — Что же этот урод такое с тобой сделал? — чувствуя, как внутри зарождается гнев в сторону уже покойного Виноградова, задал риторический вопрос Март, но получил ответ — сейчас, чувствуя себя в безопасности с человеком, который его понимал и принимал, Лаврентий наконец решился заговорить: — Он меня шантажировал, — давя всхлип, сказал парень. — Чем? — Кальниченко и вправду представить не мог, что могло послужить поводом для шантажа Бесфамильного. Последний поднял на него взгляд, в котором читались одновременно и доверие, и сомнения: — А ты точно хочешь узнать?