Едва переступив порог квартиры Марта, Лаврентий ощутил приступ паники — он отчётливо, до мельчайших подробностей вспомнил, как почти месяц назад вломился сюда избитый и израненный и что при чувствовал. Ощущения были столь яркими, а воспоминания настолько красочными, что у парня от ужаса перехватило дыхание. Схватившись рукой за горло, он медленно осел на пол, тяжело дыша, словно лишённая воды рыба. Из глаз на автомате полились горькие слёзы. Сделалось мучительно больно — казалось, что всё тело в единочасье охватила агония. Хотелось кричать, но крик застрял в лишённых кислорода лёгких. Перед глазами вновь стояло ухмыляющееся лицо Виноградова — он торжествовал, он ловил кайф от своих действий, тогда как его жертва не могла ничего ему противопоставить. Смертельно побледнев, Бесфамильный поджал ноги и нелепо завалился на бок, лёжа в позе эмбриона и понимая, что секунда-другая, и он потеряет сознание, либо же попроту задохнётся. Кальниченко, был шокирован столь резкими изменениями, которые, как казалось Лаврентию, длились вечность, а на деле не заняли и половины минуты. Поначалу Март пребывал в неком замешательстве, но быстро вышел из ступора.
— Что с тобой? — склонился над товарищем юноша. — Что я могу сделать?
Но скрючившийся на полу молодой человек не мог ему ответить — слова стояли комом, и он едва мог шевелить губами, так как тело полностью вышло из-под его контроля.
— Сейчас-сейчас, — засуетился Кальниченко, стремительно расстёгивая куртку друга и снимая с его шеи шарф. — Вот так, вот так. Теперь легче?
Как не странно, но столь простые действия дали результат — дышать стало немного легче, и Бесфамильный смог отрывисто кивнуть. Не вполне понимая, что делать дальше, Март интикнтивно привлёк его к себе, и сильно обнял, заставляя уткнуться носом в плечо, на которое спадали длинные каштановые пряди.
— Всё хорошо, всё хорошо, — тихо приговаривал парень, то осторожно похлопывая Лаврентия по плечу, то неумело гладя по спине. — Ты в безопасности, слышишь? Я с тобой, — подросток взял в ладони лицо товарища, глядя прямо ему в глаза, из которых всё ещё продложали катиться слёзы. — Я тобой, ты не один, — как можно увереннее повторил он, и бережно вытер пальцем мокрые дорожки. Губы Бесфамильного слабо дрогнули, и с них наконец сорвалось тихое «спасибо». Всепоглощающая волна паники отступила, обнажая его израненную душу, как вода при отливе обнажает песок. Рыжий фехтовальщик почувствовал, как медленно, но верно возвращает себе своё тело. Наконец молодой человек смог ощутить ноги и с большим трудом поднялся, опираясь о дверной косяк.
— Фух, — чуть постояв, почти что радостно выдохнул юноша. — Отпустило. Прости, ладно? — он виновато посмотрел на всё ещё сидящего Марта. — Это было очень некрасиво.
— Ты не сделал ничего такого, за что стоило бы извиняться, — Кальниченко пожал плечами, вставая рядом с товарищем. — Хочешь я заварю тебе чаю?
— Было бы неплохо, — Лаврентий с удовольствием ухватился за смену темы и быстро сбросил обувь. Кальниченко сделал тоже самое, после чего отправил в шкаф его и свою куртки. Ребята направились в ванную, однако стоило сыну профессора зажечь свет, как животный страх вновь охватил Бесфамильного, заставив вспомнить, как именно здесь, в этом самом помещении он смывал кровь и старался не смотреть на покалеченные гениталии. К счастью, в этот раз, парень сумел справиться с очередным приступом, сделав глубокий вдох и шумно выдохнув. Далее всё проходило более-менее спокойно, несмотря на то, что вся обстановка квартиры заставляла подростка воскрешать в памяти события той ужасающей ночи. Тем не менее, он выглядел достаточно нервным, что не укрылось от Марта.
— Что с тобой? Ты какой-то не такой как обычно, — заметил тот. — И взгляд у тебя какой-то… какой-то затравленный, вот…
— Просто вспомнил, как почти месяц назад заявился сюда впервые, — Лаврентий тяжело вздохнул, решив сказать правду. — А воспоминания очень тяжёлые, честно сказать.
— Так тебе поэтому стало плохо в коридоре? — сразу же понял Кальниченко.
— Да, — подтвердил Бесфамильный, осторожно отпивая горячий чай.
— Можно вопрос, который может показаться странным? — в упор взглянул на друга собеседник.
— Конечно, — последний существенно напрягся, но возражать не стал.
— Тогда в раздевалке Антон тебя только избил и шантажировал? Или он сделал тобой ещё что-то страшное, о чём ты не хочешь говорить? — собравшись с духом, на одном дыхании произнёс Март. Повисла нелёгкая пауза. нарушаемая лишь мерным тиканьем часов с кукушкой.
— Ку-ку, ку-ку, — механическая птичка резко выскочила из своего убежища, заставив парней вздрогнуть от неожиданности.
— Да, — опустив глаза, выдавил из себя Лаврентий. — Виноградов сделал со мной то, что я даже вообразить не мог, но что именно — я пока не готов тебе рассказать, извини.
— Не за что извиняться, — Кальниченко убрал с плиты чайник и уселся напротив. — Расскажешь когда захочешь, я всегда буду готов тебя выслушать.
— И ты не станешь меня презирать, когда усзнаешь правду? — осторожно осведомился Бесфамильный.
— Что ты, конечно, нет. Презирать здесь можно только Тоху и никого более, — заверил его товарищ. Парень ощутил, как в уголках глаз вновь выступают слёзы — он не мог поверить в такое безусловное принятие и поддержку, и лишь вновь прошептал «спасибо».
Помимо фехтования Март Кальниченко страстно любил фотографировать. Анна Эриховна данное занятие не поощряла, считая его несерьёзным, тогда как Анатолий Васильевич всегда и во всём поддерживал своих детей, и потому подарил сыну фотоаппарат Киев-19 и охотно давал деньги на плёнку. Парень был счастлив — он мог часами бродить по городу, выискивая крупицы эстетики среди панельных джунглей и линий электропередач, а иногда специально выбирался в центр, чтобы с высоты холмов запечатлеть потрясающие виды Днепра и его Левого берега. Временами молодой человек нарочно катался на метро с одного конца ветки на другой, выходя на разных станциях и делая фотографии. Часто ради одного-единственного снимка он готовился, как охотник к заветному выстрелу, чтобы не потратить почём зря бесценную плёнку — хоть карманных денег и хватало не на один десяток кадров, Март всё равно берёг материал как зеницу ока и мог сильно расстроиться из-за засветов или любых других помех, портивших фото. Зато удачные работы Кальниченко распечатывал и развешивал в комнате словно картины. И, если в первую ночёвку у товарища Лаврентий не заметил всей этой красоты, так как тот не включал свет, то сейчас Бесфамильный завороженно смотрел на множество пейзажей, натюрмортов и портретов, взирающих на него со стен.
— Красиво, — только и смог вымолвить юноша. — Как в картинной галерее.
— Хочешь я завтра тебя пофотографирую? — в последнее время неожиданные предложения, кажется, стали визитной карточкой Марта. — У тебя типаж необычный, а у меня дефицит портретов.
— Хочу, — согласился товарищ и, чуть смутившись, спросил: — Я тоже буду украшать стены твоей комнаты?
— Конечно, — улыбнулся тот. — Мне кажется, эти фото получатся самыми лучшими.
Ребята ещё долго рассматривали работы Кальниченко, тот рассказывал историю каждой и пояснял, как выстраивал композицию, и сколько где источников света, а иногда просил Лаврентия угадать. Тот угадывал почти всегда безошибочно. А затем Март показывал ему свой фотоаппарат и объяснял его устройство. И Бесфамильный, который никогда не интересовался фотоаппаратами, слушал его, как загипнотизированный. Между тем, время перевалило за одинадцать, и на улице разразилась гроза. Яркие молнии резко вспыхивали за окном, на короткие мгновения освещая небеса блекло-голубым сиянием, во всю грохотал гром. Закончивший экскурсию по своей обители Март внезапно вспомнил, как в детстве в панике бежал в комнату родителей, так как страшно боялся звуков разбушевавшейся стихии. Как недовольна была Анна Эриховна, считая, что мальчик в три с половиной года уже не должен иметь таких страхов, и как успокаивали его отец с Мартой. Марта обещала придти ближе к полуночи — она заглянула в гости к подруге, а отец… отец не придёт никогда. Ни-ког-да. Это самое страшное слово, жесткое и беспощадное, как сама смерть, заставило Кальниченко поджать губы. Он хотел заплакать, но не мог — словно кто-то невидимый отключил в нём эту функцию. От мысли о том, что придётся ночевать в родительской спальне, так как свою кровать парень намеревался уступить гостю, становилось дурно — всё это время подросток избегал что этой комнаты, что семейной библиотеки — именно там его настигали особо сильные воспоминания об ушедшем отце. И юноша невольно озвучил свои мысли.
— Понимаю твои чувства. Если хочешь, мы можем заночевать там вместе — кровтаь же двуспальная, как я понимаю? — сын профессора понял, что не он один теперь может похвастаться внезапными идеями.
— Ну да, — неуверенно ответил парень, вопросительно посмотрев на товарища: — Ты предлагаешь спать вместе?
— Ну да, — как ни в чём не бывало, кивнул Лаврентий. — В больнице мы уже так спали.
— Действительно, — Март не мог забыть их встречу накануне похорон. — Что ж, тогда давай в душ, и будем ложиться спать. Чур, я первый.
— Без проблем. — легко согласился Бесфамильный и остался дожидаться своей очереди. В ванной ему опять стало трудно дышать, но обжигающий холод импортной плитки заставил юношу возвратиться в реальность. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Дыхание нормализовалось, паника отступила. Стараясь не смотреть вниз, как он это делал всегда, молодой человек помылся и, завязав полотенце на бёдрах, вышел в коридор.
Кальниченко притащил два одеяла, и его друг одобрил эту идею — так спать было гораздо удобнее. Расстелив постель и устроившись поудобнее, ребята пожелали друг другу спокойной ночи, и довольно быстро уснули. Вернувшаяся в полночь Марта, обнаружила их уже спящими. Чуть постояв в дверях, с лёгким удивлением глядя на открывшуюся ей картину, девушка вполголоса усмехнулась про себя, и сама отправилась в кровать.
Посреди ночи Март проснулся от того, что что-то мягкое и тёплое скользнуло к нему под одеяло. В следующее мгновение парень осознал, что находится в объятиях Лаврентия, который отчаянно вцепившись ему в плечи, прятал рыжую голову у него на груди. Худощавое тело сотрясали беззвучные рыдания — Бесфамильный проснулся от до боли реалистичного кошмара, в котором Виноградов буквально вколачивал его в пол раздевалки, до синяков сжимая острые бёдра. Осознание того, что сон нереален пришло не сразу, но даже после этого юноша не чувствовал себя в безопасности, а тёплые объятия Кальниченко заставили его немного расслабиться.
— Что случилось? — рука Марта успокаивающе заскользила вдоль позвоночника, и в этот момент он осознал, что кожа у товарища невероятно приятная на ощупь.
— Ко-кошмар приснился, — выдохнул Лаврентий, чьи слёзы намочили пижаму друга. — По-пожалуйста, обними и погладь меня, обними и погладь.
— Без проблем, — сын профессора снова прижал к себе дрожащего Бесфамильного и запустил пальцы в его огненные кудри, то перебирая их, то аккуратно поглаживая по голове, иногда переходя на спину.
— Спа-спасибо, — в темноте было не рассмотреть, но губы Лаврентия тронула счастливая улыбка.
В октябре рано темнело. И уже становилось по зимнему холодно. Они стояли на улице и изо рта вырывалось лёгкой облачко пара. Смена декораций. Холодный свет фонарей вновь чередуется с тёплым светом метро. Эскалатор несёт их вниз, на платформу. Нервно щелчоу затвора фотоаппарата — мир через запотевшую линзу кажется нереальным.
Состав отъезжает, но им удаётся запрыгнуть в последний вагон — они всегда успевают в него запрыгнуть. Тепло обволакивает и ноги становятся ватными. До конечной ещё полчаса, значит, можно поспать, хоть как-то компенсировать тревожную, полубессонную ночь.
Согревшиеся и уставшие, они засыпали на плече друг у друга, наплевав на осуждающие взгляды людей напротив. Прежде, чем провалиться в заветную дрему, Лаврентий думал «только бы не отпиздили», и одновременно улыбался украдкой, на короткий миг вдруг ощутив себя абсолютно счастливым. Новое, доселе неизведанное чувство, столь не похожее ни на любовь, ни на дружбу в привычном их понимании окрыляло и опьяняло.
Он просыпаюсь в пустом вагоне, залитом ярким оранжевым светом. Вокруг ни души. Мерный стук колёс чередуется с биением сердца Марта — Бесфамильный слышал его даже сквозь свитер и куртку. Поезд лениво ползёт на конечную, словно подыгрывая его мыслям. «Поцелуй, поцелуй» — бьется ласточкой в голове.
Но Лаврентий не решается. Скрип тормозов больно режет сознание. Пустая станция встречает двоих гулким эхом. Пока один проверяет сколько осталось плёнки, другой размышляет о том, что в жизни так не бывает: идеально поставленный свет, идеально выбранный момент, идеальная атмосфера.
Смена декораций. Тепло метро и электрический свет вновь сменяется уличным холодом. Пока они ждали одинокий автобус под тусклым светом одинокого фонаря, Лаврентий всё набирался смелости, чтобы позволить ласточке-мысли вырваться на свободу, но только уже на другой остановке.
Застыв наконец в нелепой позе, судорожно цепляясь за любимый клетчатый шарф Марта онемевшими от холода пальцами, он успевает коснуться губами щеки. Стыдно, словно совершил преступление. Неловко до жути. И совершенно плевать на прохожих. Впрочем им на них — тоже.
В новом кадре они шли по опустевшей улице. Кальниченко строго, как обычно делал его отец, сказал, что нельзя целовать людей без спросу. Смущённый Бесфамильный обещает так больше не делать. Всю дорогу они думают каждый о своём. На прощание Март вспоминает о друге отца, Николае Петровиче, что нашёл хорошего хирурга, работающего с аномалиями полового развития и предлагает Лаврентию зайти к нему в четверг вместе с Еленой Вячеславовной, но Лаврентий слышит его вполуха, размышляя лишь о своём внезапном порыве.
***
В тот вчере Галя Погребняк, давным-давно позабывшая о свидании, назначенном ей Бесфамильным, вставила новенький CD-диск с альбомом Boney M в плеер Discman D-50, и полностью погрузилась в мир зарубежной музыки, когда в её комнату заглянула сестра.
— Галь! Галь! — девушка вздрогнула, с раздражением вытаскивая наушники:
— Чего?
— Тебя твой одноклассник спрашивает.
— Одноклассник? — вскинула бровь первая красавица класса. — Хм, интересно, — она вышла в коридор и взяла трубку: — Алло, это Галя.
— Это я, — раздался в ответ уверенный и спокойный голос. — Жду тебя сегодня в шесть на Пейзажной аллее. Не опаздывай.
Клавдия Ивановна, постоянный парикмахер Елены Вячеславовны Дёминой была очень удивлена, когда к ней в обед заявился сын её клиентки с весьма странным предложением — парень хотел купить осветлилтель и чёрную краску. Предлагал за это пятнадцать рублей и очень настаивал. Клавдия Ивановна сначала мялась, откровенно не понимая, зачем юноше всё это, но купюры выглядели лишком соблазнительно и в итоге женщина согласилась. Так Лаврентий Бесфамильный, а, если уж быть совсем точными, Ян в его теле, тал счастливым обладателем осветлилтеля и чёрной краски.
На то, чтобы привести свою внешнсть в соотвествие с задуманным образом ушло чуть более часа — осветлить половину рыжих волос не было проблемой, равно как и выкрасить в чёрный другую. Будучи тем ещё перфекционистом, Ян сделал идеальный пробор, и обе половины — что выбеленная почти под снег, что окрашенная в цвет вороного крыла выглядели максимально ровными. Рыжие брови также перетерпели изменения, став тёмными, а от того весьма заметными. Если позабыть про веснушки, то никому и в голову не могло прийти, что подросток с веьма необычным цветом волос когда-то был рыжим. Впрочем, веснушки оказались плотно замазаны тоналкой, найденой в закромах у приёмной матери. Но и этих перемен Яну оказалось недостаточно — он решил заглянуть к соседу этажом ниже — местному рокеру-неформалу, у которого одним из основных элементов гардероба являлась чёрная кожанка-косуха.
— ЗдорОво, Костян! — поприветствовал открывшего ему парня Ян. Хозяин квартиры этажом ниже таращился на гостя с недоумением — хоть они и не были близко знакомы, однако неформал-Костя хорошо помнил приметную внешность своего соседа и совсем не ожидал увидеть его в абсолютно ином образе.
— Твою ж мать, Лаврентий, ты себя в зеркало видел? Да ты ж выглядишь как Никки Сикс*, скрещенный с Винсом Нилом**! — воскликнул парень. — Ну ты даёшь, конечно! Не боишься, что отпиздят?
— А чего бояться? — невозмутимо отозвался незванный гость. — Ты вон со своими патлами ходить не боишься, так и я не боюсь.
— Так-то оно и так, но у меня они всё-таки не крашеные, — резонно отметил Костян. — Так зачем пришёл-то?
— Хотел отдолжить косуху до вечера. К десяти верну, честное слово, — пообещал Ян.
— Косуху, говоришь? — засомневался собеседник. — А она не великовата тебе будет?
— Великовата, так великовата — без разницы. Главное, отдолжи. Пожалуйста. Взамен могу тебе парочку дисков зарубежных подогнать с металлом, — предложил выгодный обмен гость.
— Оу, звучит заманчиво, — загорелись глаза у хозяина квартиры. — Что ж, проходи и бери, но с тебя тогда Dragon’s Kiss Марти Фридмана.
— Без проблем, — Ян был совершенно спокоен. Костя указал ему на висящую в коридоре куртку, и парень лёгким движением набросил её на плечи, а затем запустил руки в рукава. Косуха и правда была великовата, но подростка это ничуть не смутило.
— Идеально, — констатировал он. — Сегодня к десяти верну, а на неделе жди своего Марти Фридмана.
Галя вырядилась не по погоде, а от того явно мёрзла, стоя под одиноким фонарём, чей призрачный свет путался в её светлых волосах, делая их ещё светлее. Но долго ждать девушке не пришлось — её окликнул знакомый мужской голос. Казалось бы. ничего необычного в нём не было, но Погребняк чувствовала себя кроликом, которого гипнотизирует удав, стоило ей услышать эти бархатные звуки. Первая красавица обернулась и едва сумела распознать в статном парне в косухе с разноцветными как глазами, так и волосами своего одноклассника Лаврентия Бесфамильного. Перед ней стоял совершенно другой человек — безгранично уверенный в себе, хладнокровный и чарующу харизматичный.
— Это тебе, — одноклассник протянул девушке цветы, а та смотрела на него, не в силах отвести глаз. Да, за ней ухаживали многие, в том числе спортсмены, космомольцы и красавцы, интересный и образованные, многие даже значительно старшей её самой, но таких как Лаврентий, или, точнее, Ян, Галя ещё не встречал никогда. И она послушно пошла за своим кавалером, сначала во тьму вечерних улиц, а затем — в тёплый электрический свет незнакомого подъезда, заворожённо слушая всё, что тот говорил и совершенно не задумываясь о том, какая опасность ей угрожает.
***
— Разряд! Разряд! Ещё один! — отчаянно командовал дотор из бригады Скорой помощи — медики вели отчаянную борьбу за жизнь юной особы, чьё окровалвенное тело обнаружили жители одной из шестнадцатиэтажек недалеко от подъезда. Угасающий огонёк ещё теплился в обезображенном теле, и прибывшие на помощь врачи делали всё возможное, чтобы спасти несчастную. Тем временем на место прибыла и милиция. Опросив немногочисленных свидетелей и осмотрев крышу, откуда, предположительно, не то упала, не то спрыгнула девушка, милиционеры достаточно быстро вынесли своё вердикт — самоубийство. После осмотра личных вещей в виде сумочки пострадавшей, установили её личность — Погребняк Галина Владимировна, 1972 года рождения, 16 лет.
Тем временем, на другом конце города, неформал Костня любовно поглаживал свою косуху, вытирая с неё капли мелкого октяюрьского дождя, а этажом выше Лаврентий Бесфамильный пришёл в себя от ярко бьющего в глаза тёплого электрического света. Он сидел на полу в коридоре собственной квартиры и бесцелно изучал потолок. Последнее, что он помнил, это то, как вышел в обед в коридор, затем — уже знакомый провал в темноту. На руках почему-то имелись небольшие тёмные пятна, но самый большой сюрприз смотрел на парня из зеркала — чёрные брови и волосы, окрашенные в блонд и чёрный одновременно заставили Лаврентия буквально обомлеть.
— Это не я, — в ужасе прошептал юноша. — Это же совсем не я!
