Напрасное далёко

      Первым желанием Лаврентия было броситься в ближайшую парикмахерскую с мольбой «верните всё, как было», однако здраво рассудив, что в половине одинадцатого все парикмахерские давно закрыты, а новый цвет выглядит не настолько ужасно, чтобы не доходить с ним до завтрашнего дня, Бесфамильный немного успокоился. Ещё спокойнее ему стало после того, как он отмыл тоналку с веснушек и теперь россыпь рыжих пятнышек отчётливо проступала на бледных щеках. Теперь можно было думать о том, что делать с Яном. Бездействовать больше было нельзя — парень утратил контроль над собой сначала во время боя, а фехтовальная дорожка для него была тем единственным местом, где он мог всецело владеть ситуацией, а затем, совершенно беспричинно, посреди дня, да ещё и на очень продолжительное время. Нет, нужно было что-то предпринять. Кому-то рассказать. Может, не всю ужасающую правду целиком, но хотя бы обрисовать происходящее в общих чертах. Рассказать эту тайну Лаврентий мог только одному человеку, которого считал самым близким — Марту Кальниченко. Как раз в тот момент, когда юнша направлялся к телефону, в квартире раздался звонок. Бесфамильный снял трубку и, к собственному изумлению, услышал до боли знакомый голос друга. Вот только новости у того были не самые радостные — как выяснилось, в тот день Анна Эриховна впервые после похорон приехала к собственным детям — до этого она лишь пересылала им деньги — и безаппеляционно заявила, что утром следующего дня они сядут на поезд и отправятся к бабушке в Эстонию. Якобы это для их же блага — развеяться на каникулах и покинуть квартиру, где буквально каждый миллиметр напоминал двойняшкам об отце. В связи с этим назанченная на четверг встреча с товарищем покойного профессора Кальниченко, Николаем Петровичем и найденным им хирургом переносилась на не определённый срок. Это, как и тот факт, что он не увидит Марта больше недели, сильно расстроило Лаврентия. Вдобавок ему хотелось рассказать о Яне лично, а такой возможности он тоже лишался. — Может, я могу поехать с вами? — выслушав друга, выразил слабую надежду Бесфамильный. — Спроси свою маму, вдруг она согласится. — Не согласится, — к сожалению, Март слишком хорошо знал Анну Эриховну. — Да и у тебя соревнования на носу — нельзя пропускать. — К чёрту соревнования, — пожалуй, впервые в жизни, Лаврентий не горел желанием принять участие в состязании. — Я хотел провести эти каникулы с тобой! К тому же, я хотел рассказать тебе нечто очень важное, — подросток с опаской покосился на входную дверь — в любой момент могла прийти Елена Вячеславовна. — Говори, я ещё спать не ложусь, — в голосе Кальниченко прослеживался неподдельный интерес, но вместе с тем проступало волнение. — Я, — собеседник явно собирался с духом, не зная, с чего бы начать и как правильно высказаться, — в общем, у меня есть, — договорить молодому человеку было не суждено — раздался звук поворачивающегося в замке ключа, отчего юноша буквально подпрыгнул. — Прости, не могу больше разговаривать, — торопливо проговорил парень. — Удачной поездки, увидимся после каникул, — и закончил разговор, при чём очень вовремя — как раз в этот момент в квартиру вошла Дёмина и замерла, глядя на приёмного сына немигающим взглядом. — Лаврентий! — всплеснула руками горкомовская дама, выронив сумку. — Ты совсем с ума сошёл? Что у тебя на голове? — А, ты про это, — Бесфамильный на время беседы с Мартом даже позабыл о том, что тперь творилось у него на голове. — Ну бывает. Неудачный творческий эксперимент, так сказать, — подросток отвёл взгляд. — Завтра же отведу тебя к Клавдии Ивановне, пусть сделает как было раньше, — как можно строже изрекла Елена Вячеславовна. — Без проблем, — юноша был только за то, чтобы вернуть шевелюре природный рыжий оттенок. — А теперь быстро спать — на часы когда смотрел? — кивнула в сторону циферблата над комодом в прихожей Дёмина. — Иду, — Лаврентий воспринял решение пойти спать как самое верное в сложившихся обстоятельствах и отправился в комнату, стягивая на ходу любимый синий свитер.       Дело Антона Виноградова пришлось закрыть буквально за неделю до выписки Бесфамильного из больницы — произошло громкое ограбление видного чиновника, и все силы отдела, где работали капитан Власенко и сержант Васильев, бросили на раскрытие данного преступления. И, хотя Власенко не хотел оставлять в покое убийство фехтовальщика, начальство посоветовало ему позабыть о «висяке» и взяться за новое расследование. Тем не менее, в своих мыслях милиционер и его напарник нет-нет да возвращались к гибели Виноградова и всегда сходились во мнении, что необходимо уделить особое внимание Лаврентию Бесфамильному. Однако из-за плотного рабочего графика времени на это не было, так что капитан с сержантом благополучно пропустили момент возвращения потенциального подозреваемого к обычной жизни, однако, зная, что на выходных намечаются выездные соревнования, Васильев вызвался поехать на них вслед за объектом наблюдения и, получив добро от старшего по званию, начал готовиться к поездке.       Боевая практика за день до состязания обещала пройти в обычном режиме, если бы не одно «но» — среди девочек появилась новенькая. У неё была необычная внешность, которая сразу бросалась в глаза — абсолютно белая кожа практически сливалась с формой, такие же белые прямые волосы чуть длинее, чем до плеч, были заправлены за уши, в голубых глазах читался интерес хищника — фехтовальщица смотрела на соперников и соперниц так, как кошка наблюдает за стаей голубей, выбирая себе жертву. Незнакомка заставила напрячься Лаврентия, который, собственной радости, явился на тренировку с уже природным цветом волос. И не зря: она методично выигрывала бой за боем, беспощадно уничтожая каждого противника. Девушки оказались буквально бессильны — даже Люда Шестакова, боровшаяся за первенство с Мартой Кальниченко, не смогла оказать достойного сопротивления. С парнями поединки получились позрелищнее и подлиннее, но исход всегда был одинаков — победа неизменно оставалась за новенькой. Изменить ход событий мог бы Илья Белов, но в напряжённом бою уступил решающий укол оппонентке, что оказало на него гнетущее впечатление. Обычно ни когда не переживавший из-за тренировочных поражений парень, теперь сидел на скамье мрачнее тучи и приглушённо, чтобы не услышал Михаил Иванович, бормотал себе под нос всевозможные матерные конструкции. — Что, Илюх, не понравилась тебе Соня? — плюхнулся рядом с товарищем Игорь — ему тоже не посчастливилось проиграть незнакомке, но он отнёсся к этому куда спокойнее. Илья не ответил, рассматривая носки кроссовок. — Ты мне сейчас Марта напоминаешь в тот раз, когда Марта победила, — усмехнулся Гришин, глядя на друга. — Для вас проигрыш девчонке какой-то катастрофой вселенской кажется, а как по мне, сильным соперником кто-угодно может быть. — Может, — кивнул Белов. — Но не в фехтовании. Здесь девчонкам с нами тягаться нечего, потому и стыдно им проигрывать. — Ой, я тебя умоляю, — театрально закатил глаза Игорь. — Разные девчонки бывают, вон Соня эта тому прямое доказательство. Ты вообще помнишь, чтоб у кого-то из ребят такая скорость невероятная была? Нет? Вот то-то же, — возразить на это было нечего, потому что факт оставался фактом — атаки новенькой фехтовальщицы и в самом деле оказались молниеносными, и ни с чем подобным никто из её противников никогда прежде не сталкивался — ни в рамках клуба, ни на соревнованиях разного уровня.       Всякий раз, когда Лаврентий выходил на дорожку его ум занимала только одна мысль — «лишь бы не появился Ян». Парень панически боялся потерять контроль над собой в самый разгар поединка, и из-за этого страха он несколько раз оказывался в шаге от поражения. Благо, всякий раз юноше удавалось взять эмоции под контроль и обернуть ситуацию в свою пользу, но когда дело дошло до финала, состояние его существенно ухудшилось. И это сильно сказалось на профессиональных качествах фехтовальщика. Если для претендующей на победу Сони бой был игрой, то для Бесфамильного — источником жуткого стресса. Соперница явно развлекалась, подпуская его максимально близко, настолько, что не нанести укол казалось попросту невозможным, и в последний момент парировала, отнимая всякую надежду. Ей ничего не стоило уходить от его атак и уверенно прорывать защиту — каждое движение новенькой было отточено до совершенства и Лаврентию казалось, что он сражается с роботом, который за доли секунды успевает проанализировать и предугадать его действия и моментально выработать ответную стратегию. И, возможно, подросток бы не так переживал из-за поражения, если бы счёт не был откровенно разгромным — 10:5 в пользу противницы. Ко всему прочему молодой человек испытывал страх перед Яном и ненавидел себя за это, понимая, что мысли об альтере никак не дают ему собраться. В какой-то момент скопившееся раздражение вылилось в настоящий гнев на самого себя. «Соберись, чёртова тряпка» — со злостью подумал Бесфамильный, занимая исходную позицию. «Или Ян таки прав, и ты ни на что не способен без его помощи?» — Начали! — скомандовал Михаил Иванович. Эта фраза словно переключила невидимый тумблер в голове у Лаврентия, стерев невидимым ластиком все его переживания, не оставив ничего, кроме желания показать всё, на что он способен. В конце концов, недаром же его считали лучшим из лучших.       Соня была готова ко всему, но только не к спонтанной атаке сверху — она видела, что сосперник намеревается провести достаточно примитивную лобовую атаку, что заставило девушку слегка раслабиться, и совсем не ожидала того, что подобравшись к ней достаточно близко, опоннент подпрыгнет, и конец шпаги уткнётся в её плечо. — Счёт десять-шесть. Ведёт Красько, — констатировал тренер. Разрыв всё ещё был огромным, однако на позиции противники возращались с совершенно иным настроем, чем был до. Бесфамильный вновь ощутил как в крови бушует адреналин, а уверенность в собственных силах взлетатет до небес. Его противница не могла не заметить этих перемен, чем была слегка озадачена. Впрочем, после следующих двух успешных атак озадаченность сменилась раздражением — играть с соперником как кошка с мышью уже не получалось, нужно было напрячься, а Соня, привыкшая к тому, что практически все сегодняшние победы дались ей легко, напрягаться не очень хотела. Но и упускать победу, которая, казалось, сама идёт к ней в руки, желания не было, поэтому в новой атаке девушка решительно оттеснила Лаврентия к финальной черте и нанесла очередной укол. — Одиннадцать-восемь. В пользу Красько, — маскимально бесстрастно огласил результат Михаил Иванович, стараясь скрыть свой неподдельный интерес к поединку. Настолько сильных учеников как новенькая, на его памяти не было давно. Исключением можно было посчитать разве что отсутствующих двойняшек Кальниченко и Бесфамильного, явно не намеренного сдаваться. Глядя на то, как соперники замерли в ожидании сигнала к атаке, тренер про себя отметил, что не может с точностью предсказать исход этого боя — в любой момент ситуация могла кардинально измениться. — Смотри-ка, Соня явно нервничает, — не без удовольствия отметил Илья Белов, после того, как очередной укол засчитался Лаврентию. — Может и проиграть, — не спуская глаз с дорожки, согласился Игорь. — Это вряд ли — она Лаврюхе подыграет, а потом последний укол будет за ней, — Богдан не особо верил с победу Бесфамильного. — Не каркай! — шикнула на него Люда, поймав себя на мысли, что будь бы на месте новенькой Марта, она бы болела за неё, но сейчас девушка отчаянно желала, чтобы выиграл Лаврентий. Тот же, словно ощутив поддежку со стороны ребят, отважился отзеркалить методы соперницы — рискованно раскрывшись, парень позволил загнать себя на финальную черту и там стремительно перешёл в контратаку. Учитывая поражающую скорость Сони, шансы получить результат, прямо противоположный задуманному, оказались очень высоки, но, как, говорится, дерзающим судьба помогает, и смелость Бесфамильного оказалась вознаграждена счётом 11:10. Следующая атака также прошла успешно — парень чудом уклонился от устремлённого в бедро острия и нанёс ответный удар в колено, при этом присев в выпаде. Счёт сравнялся.       Этой победе он был особенно рад. Не потому, что одолел очень сильную соперницу, а потому, что смог взять себя в руки и доказать Яну, что способен обойтись без его вмешательства. Во всяком случае, ему хотелось так думать. И, забежав в туалет, чтобы умыть мокрое от пота лицо в обрамлении слипшихся рыжих кудрей, Лаврентий посмотрел в зеркало, то самое, в котором он впервые увидел своего альтера, и отчётливо, по слогам, произнёс: — Ты мне больше не нужен.       Соне Красько было глубоко наплевать на то, что другие девочки косятся на неё со смесью страха и отвращения, потому что на белой коже новенькой объёмными бугорками проступали насыщенные рубцы. Особенно ярко выделялся один огромный, пересекающий всю ногу впоперёк чуть пониже левого бедра. Страшно было даже представить, что именно могло его оставить и при каких обстоятельствах. Ещё страшнее было то, что эту рану, как и все другие, последствия которых лицезрели фехтовальщицы, Соня нанесла себе сама. — Чего уставились? — давящая на уши тишина всё же заставила девушку среагировать. — Откуда у тебя это всё? — Люда кивком обозначила шрамы. Она стояла так близко и пялилась так бесстыдно, отчего возникало сильное желание ударить, или как минимум отолкнуть. — Не твоё дело, — отрезала Красько, надевая старую водолазку с неаккуратно зашитыми дырками на рукавах. После этого новенькая быстро собрала волосы в хвост, натянула колготы и потрёпанные брюки, после чего с усмешкой отметила, что больше никто её не рассматривает, словно диковинную зверушку в цирке. — Что, представление окончилось? — едко поинтересовалась Соня. — За собой лучше следите, — девушка быстро зашнуровала ботинки и, прихватив куртку, покинула раздевалку.       Лаврентия Бесфамильного ребята поздравляли так, будто он завоевал олимпийское золото, не меньше. Подросток смущался, отнекивался, но не скрывал, что доволен. — Чтоб послезавтра также выложился на соревнованиях, понял? — сказал парню Михаил Иванович. — Без проблем, — юноша чуствовал себя способным на любые подвиги и был всецело убеждён, что ему удалось порвать со своей тёмной личностью раз и навсегда. Однако, несмотря на приподнятое настроение, молодой человек отказался пройтись с Ильёй и Игорем, и решил немного побыть наедине с собой — хотелось привести мысли в порядок и в полной мере прочувствовать, какое сильное влияние оказала на него победа на боевой практике. Так что пожав руки всем ребятам и пожелав им и Михаилу Ивановичу хорошего вечера, Лаврентий оделся и выбрался в холодный октябрьский сумрак.       Утро следующего дня, когда фехтовальщики и фехтовальщицы собрались на вокзале, готовые ехать на соревнования, было холодным и бесцветным. В воздухе пахло дождём и опавшей листвой. Одинокие деревья, местами сохранившие скромные остатки золотого великолепия, выглядели осиротевшими и неживыми. Тем не менее, настроение у всех было приподнятым — ребята нацелились на победу и причин сомневаться в себе у них не было никаких. Одна лишь Соня стояла в сторонке, с интересом рассматривая интерьер — судя по всему, она была в столице впервые.       В таком хорошем расположении духа Бесфамильный не был уже очень давно. Он весь день общался с товарищами и тренером и выглядел необычайно активным и бодрым. К тому же, в поезде его совершенно не преследовали страшные воспоминания, отчего состояние парня было очень стабильным и в конце дня юноша уснул сном праведника. Проснулся он от внезапного желания покурить. Это было опасно, так как можно было ненароком разбудить Михаила Ивановича, ко всему прочему, тренер обладал хорошим нюхом и если бы он учуял табачный запах, о соревнованиях можно было бы забыть, но непреодолимая тяга к сигаретам оказалась настолько сильна, что уснуть заново не получалось и Лаврентий практически бесшумно вытащил пачку с зажигалкой из внутреннего кармана куртки и осторожно выбрался в тамбур. Впрочем, там ему открылось зрелище, от которого ему стало не до курения — Соня Красько — спутать абсолютно белую шевелюру с чем-либо другим было невозможно — сидела в углу, уткнувшись носом в колени, а рядом валялся окровавленный канцелярский нож. — Твою ж дивизию! — шокированный Бесфамильный едва не выронил сигареты, склонившись над девушкой. — Ты… — парень осёкся — девушка подняла на него полныё слёз голубые глаза, а обе её руки с закатанными рукавами водолазки покрывали тонкие свежие порезы. — Свали, — злобное шипение получилось не очень угрожающим, а, скорее, напуганным. — Свали, я сказала. — Ага, чтоб ты здесь кровью истекла? — возмутился Лаврентий, — хотя по себе он знал, что в подобные моменты человека иногда стоит оставить в покое, сопереживание не позволяло ему просто взять и уйти. — Я не истеку, — похоже, Соня была удивлена его озабоченностью, — это же царапины, — и, немного помолчав, добавила: — я так часто делаю, чтобы заткнуть их. — Кого заткнуть? — не понял собеседник. Фехтовальщица тяжело вздохнула — это было похоже на вздох родителя, который собирается в сотый раз разъяснить ребёнку очевидные вещи. — Голоса, — ответ ожидался любой, но только не этот. — Они часто говорят мне сделать ужасные вещи, а если я отказываюсь, мне приходится наказывать себя. Либо затыкать их вот таким вот образом, — девушка провела рукавом по повреждённой коже и ткань моментально пропиталась кровью. — Не смотри на меня так, — перехватив шокированный и озадаченный взгляд Бесфамильного, горько усмехнулась она. — Я слышу их столько, сколько себя помню. — И что… ты совсем не можешь им сопротивляться? — осторожно спросил Лаврентий, обрабатывая информацию в ускоренном темпе. — Ну, если я пока не убила никого и не навредила никому, кроме себя, то, видимо, могу, — Соня подобрала нож и спокойно вытерла его об себя. Парень стоял рядом с ней как вкопанный, прекрасно понимая, с каким диагнозом связаны голоса, заодно вспоминая, что Ян впервые явился к нему в виде зовущего из ниоткуда голоса. Стало стыдно, что он не смог ему воспротивиться и, что ещё хуже — позволил взять контроль над своим телом. «Я слышу их столько, сколько себя помню». А он? Сколько он слышал Яна? Да всего ничего! «Ну, если я пока не убила никого и не навредила никому, кроме себя, то, видимо, могу». А он? Он позволил убить человека своими руками. Убить человека! Убить. Человека. От хорошего настроения не осталось ни следа. Подросток опёрся о холодную стену тамбура, вслушиваясь в мерный стук колёс и тупо глядя, как мерцает холодная тусклая лампочка под потолком. — Эй! — Соня встала и пощёлкала пальцами перед разноцветными глазами юноши. — Ты чего завис-то? — А эти твои голоса, они… — Бесфамильный тотчас же пришёл в себя, — они не могут брать твоё тело под контроль? Ну там с провалами в памяти и все дела? — неожиданно для самого себя, спросил он. — Нет, — отрицательно покачала головой Красько. — У моих голосов даже имён нет. К тому же они иногда меняются. А с памятью у меня всё хорошо, тут без сомнений. Так что нет. А чего ты спрашиваешь? — Да так. Просто, — уклончиво ответил молодой человек, внутренне вздохнув с облегчением. «Значит, всё-таки не шизофрения», — подумал он. «Но что тогда? Это ведь явно совершенно нездоровая и очень пугающая хрень. К тому же…» — от одной мысли от убийстве парня замутило и он струдом сдержал рвотный позыв. — То, что ты описал, называется множественной личностью, кажется, — сказала Соня. — Но у меня, как ты уже понял, совсем другой диагноз. Ты ведь никому не расскажешь об этом? — Никому, — твёрдо ответил Лаврентий и только сейчас вспомнил об имевшихся у него сигаретах: — Будешь?       На дорожку он выходил спокойным. Не было недавней эйфории, но и того мимолётного чувства ужаса и отвращения от самого себя, что парень испытал в ночном тамбуре, тоже не было. На холодную голову обычно легче сражаться, и эти соревнования не стали исключением — Бесфамильный продвигался вперёд оставляя позади себя соперника за соперником. Эти состязания были на уровень выше тех, что прошли в октябре, и среди участников числились представители других республик СССР, в основном из взрослой категории, многие — мастера спорта. Чтобы получить данный титул, Лаврентию необходимо было победить определённое количество таких противников, и ближе к вечеру за его плечами числились три побеждённых мастера, у Ильи и Игоря их было по двое на каждого. Девочки тоже справлялись хорошо, особенно Соня.       Между тем приближался финал, и основными претендентами на призовые места были Белов и Бесфамильный среди парней, и Красько среди девушек. Перед поединком между Бесфамильным и молодым человеком из Белорусской Социалистической Республики по фамилии Мелешко, к Михаилу Ивановичу подошёл тренер последнего, при виде которого наставник Бесфамильного буквально просиял. — Здорово, Гена, сколько лет, сколько зим, — Михаил Иванович с жаром пожал руку старому знакомому, с которым они в молодости неоднократно боролись за первенство. — Рад видеть тебя, Миша, — Геннадий тоже был рад встрече. — Смотрю, у нас всё как в старые добрые времена, только теперь на дорожке сходимся не мы, а наши ученики. Кстати, с твоей Красько сейчас моя Цалко сражается — поединок обещает быть зрелищным. — Я твою Цалко знаю хорошо, а ты мою Красько не знаешь совсем — она от твоей Наташи места мокрого не оставит, — не без гордости в голосе заявил Михаил Иванович, обернувшись на победный возглас Лаврентия — тот открыл счёт и вёл 3:0 в свою пользу. — Кстати, за Мелешко я тоже переживаю — парень ещё ни одного укола не нанёс, между прочим. — А это он всегда так, — ничуть не смутился Геннадий. — В начале боя даёт противнику форы, а потом, когда тот расслабится, резко иннициативу перехватывает, — подвтерждение словам мужчины пришло достаточно быстро, когда его подопечный достаточно быстро сравнял счёт на 5:5. — Ну вот, всё как я и говорил. — Я бы не спешил с выводами, — загорелись азартом глаза у тренера Бесфамильного, и его ученик уже при следующей атаке отвоевал себе балл. У девушек ситуация обстояла предсказуемо — Наташа Цалко и вправду, как ни старалась, не могла тягаться с Соней Красько — та игралась с соперницей как кошка с мышкой, и, в отличии от Лаврентия на боевой практике, бедная Наташа не могла ничего противоставить оппонентке, пропуская укол за уколом. Наблюдать за этим поединком было грустно и больно, так как он больше походил на побоище — на табло то и дело загорались новые цифры и все, до единой, в пользу Сони. Под конец, правда, Наташа умудрилась чудом подловить противницу, однако счёт всё равно получился разгромным — 15:7, и проигравшая покидала дорожку морально уничтоженной.       Бой Мелешко и Бесфамильного оказался ожесточённой борьбой, в которой никто не хотел уступать. Стоило одному провести успешную атаку, как второй незамедлительно сравнивал силы. Таким образом под конец схватки, когда силы фехтовальщиков были на пределе, время безбожно истекло. И оба парня, признаться честно, были бы не против такого исхода, но правила требовали определить лучшего, а потому был разыгран приоритет и добавлена дополнительная минута. — Всё, Миша, признай, что в этот раз победа будет за моим Мирославом, — опечаленный поражением Наташи Цалко, Геннадий явно жаждал реванша. — Можешь не надеяться, — стиснув зубы, ответил Михаил Иванович, поймав себя на мысли, что никогда ещё не возлагал на подопечного таких больших надежд. Однако им не суждено было оправдаться — когда до окончания оставались считанные секунды, Лаврентий, уверено теснивший соперника, решил завершить всё одним резким выпадом и… адская боль пронзила ногу, перед глазами рассыпался феерверк искр, укол не был засчитан. Михаил Иванович был рядом в одно мгновение, позвали врача. Вердикт был неутешительным — вывих правой лодыжки, продолжать было быссмысленно. Морщась от боли, Бесфамильный перехватил торжествующий взгляд противника и чуть не взвыл от досады. — Ну, Миш, всё, как я и говорил. Теперь за Белова можешь только помолиться — Мирослав не оставит ему шансов, — Геннадий довольно похлопал по плечу выигравшего поединок Мелешко. — Дурак ты самодовольный, Гена, — помогая Лаврентию подняться, бросил Михаил Иванович. — Так и не изменился за все эти годы. Расступитесь, товарищи, расступитесь! — крикнул собравшимся тренер Бесфамильного и вместе с учеником расстворился в толпе. На выходе из зала к Лаврентию и его наставнику бросилась миниатюрная рыжеволосая женщина с явной тревогой в больших зелёных глазах. — Что с ним? — с ходу спросила незнакомка. — Вывих лодыжки — неприятно, но не смертельно, — ответил Михаил Иванович. — А кто вы? Услышанное шокировало обоих. — Я его мама.       С того момента как Марина Разумовская отказалась в роддоме от своего ребёнка, прошло долгих шестнадцать лет. За эти годы изменилось очень многое: в частности, скончался биологический отец Лаврентия, Павел Разумовский. К моменту его кончины, за его супругой уже долгое время ухаживал молодой перспективный скульптор из Москвы, обещавший забитой и панически боявшейся сурового мужа женщине золотые горы. По сравнению с жстоким и хладнокровным Павлом, заботливый и любящий поклонник казался принцем на белом коне, однако ответить взаимностью на его чувства Марине было страшно — за всё время их брака, супруг неоднократно поднимал на неё руку, из-за чего вторая беременность Разумовской закочилась выкидышем, в котором Павел незамедлительно обвинил её саму и избил ещё раз в качестве наказания. Деваться простой провинциалке, однажды купившейся на красивую картинку, которую предподнёс ей Разумовский на этапе их знакомства, было некуда, к тому же, вскоре старенькие родители её умерли, и несчастная осталась совсем одна вместе с деспотичным мужем, от которого женщину освободила лишь его внезапная смерть от инсульта. И то, даже спустя длительное время после похорон Марина опасалась контактировать со своим воздыхателем. Но тот оказался на удивление настойчив, и добился своего — его возлюбленная расстаяла, и вскоре пара начала встречаться. Поначалу Разумовская испытывала серьёзные проблемы с доверием и всё никак не могла поверить, что находится в безопасности, однако хорошее отношение молодого скульптора положительно сказалось на травмированной трагичным браком женщине и та стало потихоньку ощущать себя комфортно и защищённо. Тогда-то она и решалиась наконец реализовать давнюю мечту, которую грел в своём сердце все эти годы — разыскать своего сына и, если получится, установить над ним опеку. Возлюбленный согласился помочь ей с этим делом, однако поиски отняли больше года, вдобавок выяснилось, что мальчика усыновили ещё в детском возрасте, однако Марина не теряла надежды установить с утраченным ребёнком контакт, что и привело её в тот день на соревнования по фехтованию. — В смысле? — удивился Михаил Иванович. — Лаврентий, твоя мама ввглядит совершенно иначе. — Так и есть, — рыжий фехтовальщик в упор смотрел на столь похожую на него женщину. — Однако в возрасте пяти лет меня усыновили и вы, — парень обратился к Марине, — вероятно, моя биологическая мать. — Так и есть, — подтвердила Разумовская. — Что ж, — в голосе Бесфамильного зазвучали металлические нотки, — признаюсь честно, я не рад вас видеть и совершенно не готов слушать оправдания тому, почему вы меня бросили, — от мысли о том, что именно его половые органы и послужили причиной, по которой от него оказались, юноша вновь испытал знакомый прилив ненависти к себе. — Понимаю, — Марина хоть и была готова к подобной реакции, однако по лицу её всё равно пробежала тень печали. — Однако если ты вдруг захочешь со мной увидеться и поговорить, вот мои контакты, — она молодому человеку протянула написанные на простом листке в клетку адрес и номер телефона. Лаврентий молча сложил бумагу вчетверо и спрятал под форму. — Я подумаю, — достаточно холодно сказал подросток и кивнул в сторону раздевалки: — Пойдёмте, Михаил Иванович.       Только оставшись в одиночестве, Бесфамильный позволил себе разрыдаться — от досады из-за травмы и нелепо проигранного боя и от встречи с биологической матерью, которая своим появлением напомнила парню о его неполноценности. «Где же ты была все эти годы?» — вытирая злые слёзы, подумал юноша и пожалел о том, что под рукой не было лезвия.       Сержант Васильев вернулся из своей поездки разочарованным — ничего необычного он не увидел и ничего нового не узнал. — У Лаврентия спортивная травма — вывих лодыжки, — это было всё, что сумел сообщить милицонер своему начальнику, однако у того имелись свои новости: — А ещё его одноклассница пыталась покончить с собой и сейчас находится в реанимации, — огорошил подчиённого капитан Власенко. — Точнее, наши коллеги пытаются класифицировать этот случай как самоубийство, тогда как семья девушки доказывает, что совершено преступление. И я, Алексей, почему-то склоняюсь ко второму варианту.

***

      Лаврентий Бесфамильный после усыновления никогда не воровал, но этот раз стал исключением — только вернувшись в Киев, он выяснил у соседей Кальниченко, где живёт бабушка двойняшек, после чего совершенно бессовестно вытащил из кошелька Дёминой несколько купюр и приобрёл два билета на Таллин. Перед отъездом юноша также заглянул в библиотеку имени Вернадского, где поинтересовался нет ли какой-нибудь литературы о множественной личности, и ему сразу же предложили зарубежную книгу 1981 года «Множественные умы Билли Миллигана» об американском гражданине, ставшим первым, кого оправдали в ходе судебного процесса по причине его множественной личности. Аннотация особенно заинтересовала парня, так как он буквально находился в аналогичной ситуации. «Хорошо хоть личностей у меня только две, а не двадцать четыре», — подросток невесело усмехнулся собственным мыслям, и уже тем же вечером, несмотря на вывих, отдающий ощутимой болью, сел на поезд, проведя остаток дня за чтением.       Рано утром Март Кальниченко собирался сходить за молоком в магазин напротив. На улице только прошёл дождь, а ночь выдалась особенно холодной, отчего на ветвях растущих под окнами его комнаты розовых кустов застыла изморозь. Ветер яростно гонял по улице одинокие листья, погода была противной, выходить на улицу не хотелось, но молодой человек пообещал бабушке выполнить её просьбу, поэтому с большой неохотой покинул тёплую постель, оделся и вышел из дома. — Ну здравствуй, — юноша обернулся и обомлел — перед ним стоял Лаврентий Бесфамильный собственной персоной. Явно промокший, взьерошенный, опирающийся об забор из-за повреждённой ноги, но необычайно счастливый. — Можно тебя обнять? — парень утвердительно кивнул, всё ещё отказываясь верить своим глазам. В следующий миг он ощутил уже знакомый приятный запах и тепло человеческого тела, согревающее лучше, чем любая одежда. В плечо ему уткнулась рыжая макушка, и Март по иннерции аккуратно и нежно погладил Лаврентия по голове…