Мой акардиальный близнец и его половые проблемы

Максим Впервые я увидел Тебя в октябре. По правде говоря, не могу вспомнить подробностей того дня — один лишь момент, когда мы столкнулись взглядами. Я понял, что мне наперерез движется несколько омоновцев; увидел силуэты в объёмных куртках, берцы, маленькие чёрные шапочки, чем-то напоминающие еврейские ермолки. Умом я понимал, что не по мою душу, но замер, вжимаясь в стену. Путей к отступлению вы мне не оставили. Не выбегать же на проезжую часть, поддавшись иррациональному страху? Вы просто идёте по своим делам. У одного из вас в руках стаканчик кофе из Старбакса. Рядом Главное Управление ОМОН и Росгвардии. Ничего удивительного в том, что омоновцы разгуливают здесь, нет. Почему сердце грозится выскочить из груди? Почему дрожат колени? До меня не сразу дошло, что виной моему трепету и учащённому сердцебиению вовсе не страх. Я вижу Тебя. Ты смеёшься. Вы о чём-то болтаете, не обращая на меня внимания. По мне скользнул твой надменный взгляд, на долю секунды, — и ты вернулся к разговору, очевидно, веселящему тебя. Твоя улыбка и изгибающиеся домиком брови заставляют задуматься о том, что мимика является одним из ярчайших проявлений индивидуальности человеческой натуры, наравне с узорами на подушечках пальцев. Вы громко материтесь и хохочете. Я смотрю вам вслед, чувствуя, как в груди разливается расплавленный свинец. Мне хочется погнаться за тобой, лишь ради того, чтобы заглянуть тебе в лицо. Вместо этого я провожаю тебя взглядом, пока ваши силуэты не скрылись из поля зрения. Мысли о твоём теле разжигают во мне желание что-нибудь нарушить, чтобы ты скрутил меня. Чтобы тебе выдали какой-нибудь ордер. Чтобы взаимодействовать с тобой хоть как-нибудь. Весь вечер слушал трек электроклэш-группы Sexy Sushi «Sex Appeal», глупо улыбаясь на строчках «Le sex appeal de la policière», «policière aux cheveux bouclés dans son uniforme super moulé». Скудные познания во французском позволяли мне понимать такие вещи без перевода. Сложно поверить, но привычные для меня новости о жестокости ОМОНа стали вызывать отчаянную надежду, что это не о тебе. Мне хотелось верить в то, что ты идейный. Наивный. Я знаю, как людям могут промыть мозги в армии, в полиции, в ОМОНе. Но ты не мразь. Человек с такими глазами не может быть мразью. Мне стало неприятно слышать гневные отповеди людей, справедливо возненавидевших вас. О том, как в Европе забрызгивают краской из баллончика забрала ваших шлемов и вы беспомощно мечетесь, превращаясь в слепую мишень, поднимете забрало — получите в глаза из перцового баллончика, горите, превращаясь в куски палёного мяса. Как можно забрасывать в оцепление верёвки с крюками, которые вопьются вам прямо в плоть. Мне было страшно представлять тебя в роли горящего мяса. Псы режима это заслужили. Но не ты. У тебя не звериные глаза. Я не представлял тебя и дубасящим людей с бандитско-гопницким азартом на защите интересов Хуйла. Когда я увидел тебя во второй раз, я задумался о том, как вы устаёте, недосыпаете. Не можете пойти домой из-за нас. Поесть. Отдохнуть. На забрале твоего шлема был слой пищевой плёнки. Я испытал облегчение, подумав, что номер с баллончиком краски с тобой не пройдёт. Ты мёрзнешь. Я кожей чувствую это. Ты устал. Мне хочется забрать тебя к себе и отогреть. Меньше всего я ожидал пинка между лопаток. Удар в лицо же был ожидаемым, но оттого не менее сокрушительным. Я полз по асфальту, ничего не видя перед собой, и, наверное, к лучшему, что я не видел того, что ты творишь. — Сука, считай, что это предварительные ласки, блядь! — осатанело орёшь ты, и у меня в ушах трещит. Мне хочется трясти тебя, кричать тебе в лицо: Одумайся! Покайся! Остановись, пока ещё не поздно! Слышишь?! Каким же идиотом я был. Все мои мысли столько времени занимала фашистская мразь. Палач. Боль растекается по венам, кипя, бурля, превращаясь в густую, горячую ненависть. В ваших глазах тоже ненависть. Вы, выродки из провинции, молодые быдлята, ненавидите нас, презрительно именуете креаклами, считаете, что мы просто зажрались. Вините во всех бедах. Я понимаю. Но откуда такой оголтелый, сумасшедший садизм — я в толк взять не могу. Никогда мне не хотелось одновременно прижать кого-то к груди и избить его до полусмерти. Приласкать и причинить боль. Молчишь?! Почему ты молчишь?! Я кричу тебе, я пытаюсь достучаться, я пытаюсь вырвать тебя из твоего анабиоза, но ты молчишь. Ты издевательски улыбаешься, ты, злобная тварь, скалишь свои зубы. Молчишь. НУ СКАЖИ, СКАЖИ МНЕ, ПОЧЕМУ?! ПОЧЕМУ?! ПОЧЕМУ ТЫ ТАКИМ СТАЛ?! ЧТО ТОБОЙ ДВИЖЕТ?! ОТКУДА В ТЕБЕ СТОЛЬКО НЕНАВИСТИ, КРОВОЖАДНЫЙ ТЫ ДЕГЕНЕРАТ С БОЛЬНЫМИ САДИСТСКИМИ НАКЛОННОСТЯМИ, СКАЖИ!!! Ты молчишь. Не ищешь себе оправдания. В этом чувствуется вызов. ДАЙ МНЕ ШАНС ОПРАВДАТЬ ТЕБЯ, ПРОШУ!!! Почему ты? Почему я не могу перестать о тебе думать? Ты тогда так ничего вразумительного и не ответил. В тот день, когда ты показал своё истинное лицо, в моём сердце образовалась сквозная дыра. Я создал вордовский файл «Дыра в моём сердце». Хотел написать о тебе. Но файл остался пустым.