Мой акардиальный близнец и его половые проблемы

Владимир Вообще, вся эта хуйня с доёбыванием до людей в маске началась после смерти отца. Самого сильного человека, которого я знал, скосила онкология. Ржавчина съела железную грудь. Я режу курагу для кутьи. Мой «брат» Андрей промывает рис. Мы молчим, не глядя друг на друга. — Скажи, — снова начинает он этот сраный разговор, — ты правда ничего не помнишь? Игнор. — Я вижу по глазам, что ты помнишь, — не унимается этот еблан. — Ты тоже помнишь о нём всё. *** Максим «ПЕРВЫЕ в мире силикон-гидрогелевые однодневные линзы! Ультрагладкие линзы с увлажняющим компонентом!» — надрывается диктор. За оконным стеклом мелькают сплющенные, тающие, как воск, контуры микрорайонов. Мимо проносится маршрутка, несущая меня к дому, будто переправляя по реке Стикс. «АКУВЬЮ ТРУ АЙ! Технология HYDRACLEAR позволила создать ультрагладкую контактную линзу с внутренним увлажняющим компонентом, при ношении которой нет ощущения линзы на глазах. Линзы созданы из силикон-гидрогелевого материала Нарафилкон А, который на 100% наполняет роговицу кислородом…» Смотрю на своё расплывающееся, бликующее отражение и машинально поправляю очки. «Глаза могут дышать!» Во всём этом кричаще-неоновом аду на сердце становится противно. Хочется из принципиальных соображений не снимать свои старомодные очки, или, напротив, снять и не надевать, превратив мир вокруг себя в сплошное смазанное пятно. *** Владимир «ЛЯГИН ГРИГОРИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ 11.11.1970 - 29.03.2017», гласила чёрная от воды деревянная дощечка. Надгробие ещё не поставили. «Брат» продолжает зыркать на меня так, как будто я ему должен дохуя бабла. Почему в кавычках? Отец у нас один, этот пидормот тоже носит фамилию Лягин. Матери разные. История рождения разная. Короче. Когда мать была беременна мной, папа притащил какую-то блядь в дом. Сказал, что она будет жить с нами. Слово отца в нашем доме — всегда закон, поэтому так и получилось. Мать стерпела, спала на матрасе на полу, а эта шлюха с ним в постели. Потом она ему надоела, и он решил её выгнать. Она попыталась самоубиться (не верю полупокерам, которые типа пытаются-пытаются, а не получается, дело-то нехитрое), попала в больничку. Мать её из пипетки кормила и пыталась выходить (не знаю, зачем). Ну, а дура эта в итоге каким-то чудом (нахуй такие чудеса) разродилась Андрюхой и померла. Он продолжает пялиться на меня. Прямо прожигает глазами. Мне и так хуёво. Что он, блять, хочет услышать от меня? Что я должен вспомнить? Что я ему скажу, если мне хочется лечь в эту блядскую яму вместе с отцом? Мне хочется упасть на землю и визжать, как тёлка, разломать этот гроб руками, обнимать его и орать: «Вернись, папа, вернись!» Но меня воспитывали иначе. Чего не скажешь про этот неблагодарный кусок говна, который всё никак не наиграется в ебучие гляделки. Я чувствую себя тачкой, у которой выломали руль и коробку передач. Самолётом с мёртвым пилотом. Я не знаю. Не было на свете другого человека, которого бы я так любил и уважал. Не было теперь того, кто всегда и во всём служил для меня примером. Того, кто всегда поступит правильно и справедливо. *** Максим Виной моим тоске и отвращению было давно сложившееся ощущение, что я, против своей воли, проживаю чужую, отличную от моей собственной, жизнь. Всегда наличествовали в моей душе агрессивные, хулиганские порывы, которые старательно душились мной самим и социумом, меня окружающим. Не было ни дня, чтоб не ощущал я себя взятым в окружение. Одноклассники, одногруппники, случайные прохожие, всевозможные ограничения, впитанные мною с молоком матери не позволяли моему второму «я» выйти наружу. И я подкармливал его, глядя на красивых мужчин в форме, задерживая взгляд на пикантных сценах в классике мирового кинематографа (едва ли можно сейчас найти киномана, что не слышал бы о знаменитом эпизоде с маслом в «Последнем танго в Париже»), подолгу фантазируя перед сном, отделяя от основного Я этот болезненный нарост на своей личности, подобный уродливому акардиальному близнецу без сердца, как мясо от кости. Это не я — или, по крайней мере, не совсем. И вовсе я не пытаюсь все свои негативные устремления сместить на «плохое альтер-эго». Мысли о тебе терзают обе стороны моей личности. Я вспоминаю твои сильные плечи, широкую спину, шрам над бровью и больше ни о чём не могу думать. Я хочу овладеть тобой безраздельно, быть с тобой бесконечно, и это даже пугает. Иногда мне хочется тебя убить. Я вспоминаю твою садистскую масляную улыбочку и хочу вмять её в твоё лицо ударом ботинка. А иногда хочется только лишь напутственно поцеловать тебя в лоб. Когда я впервые тебя увидел, ты шёл с друзьями, и мне запал в память образ юного совсем паренька с соломенного цвета чубом и детским румяным лицом. Я чувствовал твоё высокомерие по отношению к нему, и это забавляло меня. Едва ли ты в полной мере осознаёшь, насколько вы близки по типажу: люди смотрят тебе в лицо и видят подростка. Лицо подростка и мозги подростка. У меня по сей день вызывает искреннее недоумение ваша уверенность в собственной безопасности, поскольку даже мне не составило труда узнать, что вы — Владимир Лягин, Николай Тимофеев, Александр Симченко и Илья Михаленок. У последнего вообще аккаунты есть во всех существующих соцсетях, включая Likee и Тикток. Толком ничего не постит. Любуется на фигурки школьниц? Я специально спросил, как тебя зовут, хотя ответ на этот вопрос был мне известен. Интересно стало, как ты себя назовёшь. Кем ты себя считаешь? *** Владимир — Сколько вам хоть платят? — цедит сквозь зубы Андрей, когда мы моем посуду. — Сорок семь косарей плюс выслуга лет, — отвечаю максимально сухо, чтоб отъебался. — И стоит оно того? Молчу. Слишком резко ставлю рюмку на стол, она лопается. Блять. Чувствую, что Андрей подходит ближе ко мне. — Отойди, — говорю. — Судя по инсте твоей подстилки, ты можешь меня заразить какой-нибудь хуетой воздушно-капельным путём. — Я хотел нормально с тобой поговорить, — гондон никак не хочет угомониться. — Я тебе сказал… — Мальчики, успокойтесь, пожалуйста, — заплаканная, опухшая мать вкатилась в кухню. Убожество. За ней следом Андрюхина подстилка. Батут. Сиськи, губы, ресницы — всё фейковое. — Я говорил, — меня уже начинает колошматить, — что если он не будет поливать отца грязью, то не будет конфликта. Сто лет с этим уёбком не виделись, а он так ничему и не научился. — Вов, у меня к тебе один вопрос, — в улыбке Андрея появляется какой-то ебанутый огонёк. — А у тебя это… у тебя встаёт, когда ты людей избиваешь? Я так и замираю с разинутым, блять, ртом. — Ты чё, блять, охуел? — в ту секунду, когда его ебальник должен превратиться в стейк мидл, батут подлетает и загораживает его собой. Это вызывает не те ассоциации. Желудок начинает крутить. И опять та же самая хуйня про избиения... Пластинку заело, мудак? — Ну давай, — Андрей начинает истерически посмеиваться, как перебравшая училка на школьном чаепитии, — Избей меня. После этого я тебя точно перестану ненавидеть, полюблю и зауважаю. И все вместе со мной. Вы с отцом так рассуждаете? У вас реально один мозг на двоих? — Андрей, что ты говоришь! — канючит Батут. — Ты пьян, Андрей! — Что я говорю? Ты знаешь, где он работает? Батут задумался. Думать он явно не привык. Батут, хули. Воздух внутри, поверхность для прыжка снаружи. Сиськи-мячи. — Мент, что ли? — с презрением выдаёт этот спортинвентарь. — ОМОН, — выплёвывает Андрей. — По телику видела, чем они занимаются? За сорок семь тысяч и выслугу лет. — Ебало завали, — вот и рассказывай после такого что-нибудь этому гондону. У меня даже нет сил с ним сраться. Если бы не мать и батут, я бы его убил прямо здесь на этой кухне. — Да ничего ты не сделаешь, — продолжает улыбаться Андрей, как будто услышав мои мысли. — Не сделаю, пока ты за Батутом прячешься. — ЧТО?! — взвизгнул Батут. Мать берёт меня за локоть своими жёлтыми мозолистыми пальцами и пытается вывести из кухни. — Копия папаша! — орёт Андрей мне вслед. — Не обращай внимания, — фальшиво лепечет мать. Я чувствую в её голосе холод. Она даже не сильно пытается изобразить какие-то эмоции, кроме досады и отвращения. Чувствую, что не нужен здесь. Что я хуйня из-под коня. Для неё — и для всех. Вырываю руку. — Пошла ты нахуй, мам, — говорю. В голове взрывается, как шипучка во рту: «НЕ СМЕЙ ЕГО БИТЬ!!!» её визгливым голосом. Её спина, загораживающая меня. Мой крик «Мама, уйди, это наш разговор!», отпечатки моих красных ладоней на её халате. Папа, брызги крови на стене. Её рыдания. Машинально трогаю нос, как будто воспоминания снова сделали его разбитым. Каким-то образом. Разворачиваюсь и пиздохаю в коридор. Никто меня не останавливает. Съёбываюсь оттуда. Выбегаю из квартиры, из подъезда, складываю ладони ковшиком, набираю в них дождевой воды и умываю лицо. Пошли все в пизду. Сердце сдавливает, желудок крутит, ладони становятся непослушными. Я проиграл. Если ты чувствуешь себя проигравшим — ты уже проиграл. Так говорил отец, и он, как всегда, был прав. Я теперь даже не самолёт с мёртвым пилотом. Я самолёт с неисправностью в двигателе.