***
Дух девочки в окровавленном платье почти скрылся за поворотом дома. Пятый, который только мгновение назад поднял окно вверх настолько тихо насколько мог, даже заметить не успел как тут же спрыгнул с подоконника наружу, перемахнув через кусты, чтобы догнать полупрозрачную девчонку. Он сорвался с места решив не использовать свою способность чтоб уж точно не спугнуть названного гостя. На ходу мельком отмечая, что развивающиеся, почти оторванные от подола, раньше, скорее всего, светло бежегово платья, кружева направляли его в сторону склепа. Тот заброшен уже много лет, он даже не сможет вспомнить когда последний раз туда заходил, но сейчас такие же белокурые хвостики направляют его всё ближе к каменным, тяжелым дверям независимо от его желаний. Чуть споткнувшись о каменные ступени, Пятый увидел как призрак просочился сквозь тяжелые двери. Не теряя времени Пятый переместился в склеп, нос к носу сталкиваячь с полупрозрачной девчонкой. Та смотрела на него широко распахнутыми, мертвыми, белесыми, как и вся она, глазами. Пятый тихо выдохнул и отступил, впрочем не далеко чтобы не дать ей не заметно улизнуть. Пятый отступает ещё на пол шага, не сводя глаз с лица призрака, но заметив как ее черты как будто ахнули, он взглянул туда же куда и девчонка. Половая плита с огромной царапиной на которую он чуть не наступил. Вроде ничего необычного, но девочка продолжала пристально и испуганно смотреть на нее. Пятый присмотрелся, странность всё-таки нашлась. Огромная царапина, оставшаяся от какого-то тупого предмета уходила на ребро плиты, внутрь, но плиты вокруг плотно прижаты друг другу. Как будто кто-то вынимал её. Снова взглянув на девчонку, что казалось не собиралась исчезать, Пятый присел возле плиты и поддел её пальцами, та поддалась с первого раза. За плитой оказался проход, на доски которого была привязанна веревочная лесница. После первых двух перекладинок была видна только тьма и частички пыли в воздухе. Обернувшись назад, Пятый понял, что призрак пропал. Слегка поёжившись, толи от прорвавшигося сквозняка, толи от жуткой атмосферы, Пятый всё-таки пролез вниз. Спускался не долго. Оказавшись на земле, Пятый достал зажигалку из внутреннего кармана пиджака, хоть и не много, но та осветила комнату. Кажется это был какой-то склад до того как его замуровали, нормального входа нигде видно не было, но Пятый начал отчетливо видеть стены. Полностью с пола до потолка искорябанные, как будто тупым ножечком, исписанные черным фломастером и похоже цветными кранадашами и мелками. Странные символы и фигуры начали угадываться и на потолке и под ногами. Этот затхлый подвал напоминал места из ужастиков, психи так разрисовывали стены и Пятый, крутясь из стороны в сторону надеялся только что покойный, и похоже с каждой минутой сомнений все меньше любимый, не держал здесь пленных. Или Клауса. О боже! Пятый, как и все дети, всегда знал, что Реджинальд водил Клауса в этот чёртов склеп! Этого же не может быть! Всё больше впадая в панику и резче поворачиваясь, он водит глазами по истерическим, молящим о помощи, как ему теперь казалось, рисункам. Вдруг прямо перед его носом возникла девочка. Пятый отскочил от неё и врезался спиной в стену. Девчонка с интересом разглядывала его. Но вот она спокойно отходит, слегка вертит головой и машет в сторону не оборачиваясь, уходит в темноту, а Пятому ничего не остается кроме как аккуратно последовать за ней. Как только слабый свет от зажигалки освещает какую-то не большую коробку, всю потёртую, исцарапанную, Пятый узнает в ней один из не очень дорогих досок гробов, какие когда-то давно он видел у погребального бюро в паре кварталов от их дома. Пятого пробил пот. Это склеп, конечно, здесь есть гробы и трупы, но не так же — кажется, в дополнительно вырытой комнате, под плитой, из первого же попавшегося бюро гроб. Пятый уверен что если кого-то похоронили здесь, то о погребальной церемонии и речи не идёт. Гроб откровенно маленький и то свойское, привычное движение запрыгивания и усаживания на него ясно говорит о том, кто именно находится внутри. Затем девочка пристально смотрит на него, дожидаясь, а когда словила его взгляд переводит свой на подол юбки и слегка отодвиет его, как бы указывая на потертую и старую надпись на боковой стенке гроба. Пятый переводит взгляд и видит: «Эви». Какая ирония, думает Пятый, та, чьё имя означает — дыхание, уже бог знает сколько лет не дышит. — Эви, — произносит Пятый, видя как девочка кивает и слегка улыбается ему милой улыбкой. — Как давно ты здесь, Эви? — продолжает, замечая, что девочка просто смотрит на него в ответ — Нет, подожди. Ты здесь давно, так? Эви снова мило поджимает губы и кивает, а Пятый выглядит растерянно, смотря на неё и пытаясь сформировать несколько вопросов сразу так, чтобы она могла отвечать только да или нет, ведь, кажется, по каким-то причинам она не говорит, и при этом понять кто же она такая. Но пока он думал, Эви спрыгнула с гроба и, поймав его взгляд, поманила рукой. Она обошла собственный гроб и теперь пыталась сдвинуть крышку, цепляясь за углы и выемки дерева, но у неё не выходило, её пальчики то и дело проскальзывали внутрь или сквозь гробовой плиты. Пятый, хоть и будучи в замешательстве, тоже подошёл ближе и толкнул. Крышка двинулась со скрипом, а затем со звонким стуком упала на пол. На Пятого уставились пустые глазницы иссохшего трупа, а удушающий смрад резко распространился по небольшой комнате. Быстро зажав себе рот и нос рукой, Пятый снова поднял глаза на девочку, размер и пропорции которой были такие же, как и у трупа перед ним. На лице у неё, как слегка удивленно заметил Пятый, появилось виноватое выражение лица, будто это ее вина, что её труп гниёт. Но что больше поразило Пятого, так это то, что она, кажется, не забыла о чём-то настолько человечном и живым как об обонянии, ведь призраки, насколько он знает, не чувтвуют, ни тактильных, ни вкусовых, ни обонятельных ощущений. Но он также точно знает, что они могут слышать и говорить, однако, именно этот призрак говорить отказывается и это тоже нужно выяснить.***
Пятый уже не считает минуты, это бесполезно. Он сидит в этой подземной комнатке уже явно больше чем пара часов, его голова болит из-за духоты и гнилого запаха, который, если признаться честно, он уже почти не замечает, но это того стоило. Под гробовой плитой находился не только труп несчастной, но и кое-что поинтереснее, например грёбанный алфавит с кучей шифров и переплетений. Каждая буква не буква, а сочетание из двух и более букв, но каждое это сочетание обозначается разными символами или комбинацией из них, что ещё больше усложняло расшифровку, но Пятый справился. Не полностью, но, кажется, он очень близок к этому. Девочка-призрак всё это время сидела рядом, разглядывала его сосредоточенное лицо и иногда указывала своим маленьким пальчиком на ключевые символы или еле заметные завитки, которые стопорили Пятого, и тот был благодарен. Кто знает сколько времени он бы ещё здесь провёл если бы не её своевременные подсказки? Таким образом Пятый узнал, что Эви — когда-то дочь одной из живых, но ныне мертвых, нянь, которые работали с ними, но после знакомсва с Ваней почему-то изчезали. Ваня была ребёнком, неуправляемым и очень, очень сильным. Так что Пятый не винит её в смерти нянь. Ему также жаль, что из-за сущей и глупейшей случайности из-за Вани погибла и Эви, но и в этом он не может винить Седьмую. Будучи похороненной здесь, по, похоже, не ведомой никому, кроме Реджинальда, причине, она нашла Клауса. Или Клаус нашел её, не суть, но по полностью исписанным стенам, даже потолку, сразу ясно, что они проводили много, очень много времени за разговорами. Расшифровывая один из диалогов, один из, похоже, самых старых, Пятый понимает, наконец, причину молчания Эви. «Почему ты не можешь говорить, Эви?», — выведенно витьеватой сетью символов, более грубой и угловатой, чем следующая. «Глупая и досадная случайность», — похоже отвечает Эви, Клаусу. — «Откусила язык в момент смерти, теперь расплачиваюсь за свою неосторожность.» Пятый не знает какой была смерть Эви, здесь нигде больше нет упоминания этого.Он мог бы спросить у нее, он уже достаточно овоился в этом немом языке чтобы попробовать и самому что-нибудь написать, но он также думает, что если уж Четвёртый вспомнил о чувстве такта, то для этого и правда была причина. Он уж точно не станет так сильно рисковать с призраком, которого может видеть и с которым теоретически может общаться. Кто знает когда её благосклонность к нему иссякнет. Так что он продолжает. Продолжает исследовать, расшифровывать время от времени оборачиваться на Эви, невольно напрягаться когда она уходит из его поля зрения. И хотя он знает, что технически призраки не могут причинить ему вред, он не может отделаться от мысли, что раз этот призрак в обычном, спокойном состоянии смог выцарапывать на стенах знаки, быть здесь и за пределами склепа, то на что у нее может хватить сил если она будет в ярости. Он надеется никогда не узнать ответа на этот вопрос.