Штуша-Кутуша

Оторвав телефон от уха, Паша глянул на темный экран. Возникла мысль снова набрать Юрин номер, но сразу стало понятно, что идея бессмысленная. Так быстро успели поменяться местами за день: теперь уже Паше нужно было извиняться. Неделю назад, когда Паша решил позвонить Серговне и рассказать, что ее бывший муж снова пьет, это казалось правильным выбором. Паша тогда все хорошо обдумал и дозванивался до нее целый час, твердо решив сообщить правду. Знал, к чему это может привести, но все равно сделал. Считал, что так будет справедливо, не особо понимая, что делает это из-за тупой обиды, даже не воспринимал это как месть. Паша ощущал себя брошенным, ему было очень плохо, хотелось, чтобы Юрка почувствовал себя так же. Аня в разговоре была спокойна, о подробностях не расспрашивала, только поблагодарила. Серговна, конечно, пообещала не говорить Юре, кто именно его сдал, но Паша ей не особо поверил. Наутро идея уже не казалась такой хорошей, но нельзя было позвонить и заявить, что он соврал. Пытался оправдаться, убедить себя в том, что не будет никаких последствий. Он ведь толком не рассказал ничего. Только то, что Юра снова запил; ну и немного о том, что тот намылил следом лыжи в Москву. Паша нисколько не сомневался, что Аня на самом деле может запретить с дочерью общаться. Для Юры в последнее время дочь была особым якорем, он из-за Лизы на плаву держался. После его звонка пришло осознание, что Паша из-за своей тупой ревности лишил его самого важного. Паша давил на веки пальцами до белых пятен перед глазами. В висках шумело, в голове на повторе звучали Юрины слова. Обвинять его было сложно, Паша злился сам на себя. Еще утром нахер посылал и обижался, сейчас понял, что он ничем не лучше и, наверное, проебался даже больше. Выход из ситуации был простой: пойти и нажраться, чтобы не думать ни о чем. Паша решил немедленно взяться за исполнение этого плана. *** Проснулся от телефонного звонка, заморгал удивленно, глядя на экран. — Да? — еле слышно прохрипел он, в горле пересохло. Прокашлялся, с трудом приподнимаясь, нашел взглядом банку колы. Она оказалась даже наполовину полной; выдохлась, конечно, бля, на вкус мерзота редкостная, но все равно полегчало на время. — Ты меня слушаешь вообще? — шумно возмутилась Оля. — Нет, бляха, прости, повтори, пожалуйста, — без особого стыда попросил Паша, откидывая голову на подушку и прикрывая глаза. — Какого черта я сейчас узнаю, что мы выступление в субботу отменяем? Ты вообще понимаешь, чем нам это грозит? — Понимаю, — соврал Паша, хотя сейчас ему было на все насрать. — Нихера ты не понимаешь! — заорала Олечка. — Там не только в деньгах дело, хотя и по ним попадем пиздец. Мы столько времени пытаемся наработать репутацию, я не собираюсь все терять из-за вашей тупости. Поболтав в руках почти пустую банку с колой, Паша сделал оттуда маленький глоток и поморщился: сушняк хреначил, а от приторной сладости начало тошнить. Оля продолжала заливать про безответственность, что на больную голову еще хуже делало. Юрка, видать, был редкостным оптимистом, раз только сегодня утром рассказал ей о предстоящей отмене выступления. Похоже, серьезно рассчитывал, что Паша все-таки посыплется и согласится. И ведь не ошибся, мудила такой. — Слушай, Оль, я бы с радостью, но никак вообще. В трубке стояла тишина, Паша оторвал телефон от уха, проверяя, не сбросила ли она вызов. — Не знаю, что там между вами произошло, да и знать не хочу, ебитесь как хотите. Но можешь хотя бы ты себя как взрослый человек вести? Ладно этот гондон, на него я особо не рассчитываю, но ты должен понимать, что нельзя так просто выступления за сутки отменять. Нам это аукнется сильно. — Даже если я соглашусь, Юру ты вряд ли уговоришь. Не захочет он со мной работать, — как можно более спокойно сказал Паша, глотая пустое «и даже в одной комнате находиться». — А это я беру на себя, никто его спрашивать не будет, — отрезала Оля. — Место и время ты помнишь? — Помню. — Ну и чудненько, не опаздывай. Паша так опешил от ее напора, что согласился без раздумий. Сложно было отказать, когда башка готова разорваться. Да и стыдно немного стало: для девочек-то это и правда важно было, они себе на жизнь так зарабатывали. Сполз тихо с дивана, чуть не запнувшись о спящее тело на полу. Народ в домике не спешил просыпаться: все кутили до утра, Паша же вырубился один из первых, нажравшись в короткие сроки. На кухне нашлась водичка и чья-то полупустая пачка сигарет, которую он утащил, не испытывая никаких мук совести. Вывалился на улицу, хмуро смотря на тучи на небе; чувствовал, что не до конца протрезвел, за руль садиться точно не стоило. Лег подремать, проснулся ближе к вечеру. Подъезжали новые гости, привезли еще алкашки: кутеж грозился затянуться на все выходные. Паше тоже очень хотелось продолжить, но пересилил себя, поехал обратно в город. Обдумывал бесконечно свой поступок, потом то дерьмо, что Юрка устроил. Пытался взвесить, кто больше говна натворил; как не крути, получалось, что одинаково. И оправдания ничему не находилось, просто оба повели себя как дураки. Утром в субботу встал с трудом, старался придумать причину не ехать на вечернее выступление. Паша прекрасно знал, что без скандала точно не обойдется. А ругань ему вообще нахрен не сдалась, поговорить хотелось, обсудить все по-человечески. Потому что, наверное, возвращаться к отношениям он пока не был готов, но помочь Юре все-таки было надо. У того, конечно, в Питере еще были друзья, но никого особо близкого. Как сказала Олечка: хоть кому-то из них надо быть взрослым человеком. Ближе к обеду позвонили — тот самый мужик из клуба, с которым бухали вчера. Объявил радостно, что если Павел Игоревич соизволит, то может выходить на работу с понедельника. Паша немного опешил от такого пафоса, раньше же вроде нормально общались. Тот заржал довольно в трубку — видать, отношения с начальством сразу имели дружественный характер. Пообещав подскочить с документами после обеда, Паша заносился по квартире, пытаясь прикинуть, как успеть везде и сразу. И вроде рассчитал время нормально, но субботние пробки как обычно подговнили: в кафешку, где проходил корпорат, приехал с сильным опозданием. Оля уже позвонила раз пять, спрашивая, где он и не решил ли все-таки слиться. — Простите, пробки адские, я думал тачку бросить и пешком к вам бежать, — Паша залетел в гримерку весь в мыле. Пристроил аккордеон на диванчике, принялся торопливо расстегивать ремень на джинсах. Его костюм уже висел у зеркала: чистенький и аккуратно выглаженный. Девочки об одежде всегда заботились. — А пораньше выехать нельзя было? — фыркнула Оля, подавая ему штаны. — Да я с обеда по городу мотаюсь: на работу оформляюсь, документы завозил. — Куда устроился? — вежливо поинтересовалась Юля, которая сидела у зеркального столика. Стянув джинсы вниз, Паша бросил на нее быстрый взгляд, тут же нервно дернув головой. Прямо за ее спиной сидел Юра, который не отрывал глаз от телефона, даже не посмотрел в его сторону. — Клуб новый в центре открывают, — Паша прогнал все неправильные мысли, стянул с себя футболку. — Там чей-то богатенький сыночек захотел в бизнес податься, бабла вливают капец. — А ты разве не планировал что-то с театром связанное? — Передумал. Решил, что надо что-нибудь новое пробовать, нельзя же постоянно к старому возвращаться. Ни хрена хорошего тебя в прошлом не ждет. В словах невольно сарказм проскользнул, Паша ничего не мог с собой поделать. Поймал сердитый и внимательный взгляд Юры, заулыбался широко в ответ. Не мог справиться со своей злостью, в голове она с другими чувствами напрочь перемешалась. — Будешь нам с выступлениями помогать? — с доброй улыбкой спросила Юля. — Да я бы рад, но не ваш формат. Там весь расчет на зарубежные коллективы и рокерское говно, — Паша выругался негромко, когда понял, что пуговицы на рубашке начал неправильно застегивать — пропустил одну и пришлось все переделывать. — Понятно, очередной проект для отмывания бабла, закроется через полгода. Поднявшись со стула, Юрка заговорил неожиданно зло. Паша, конечно, предполагал, что без ругани не обойдется, но не думал, что прям сразу начнется. Может, после выступления, когда нужно будет пар сбросить. И так обидно стало, так разрывалось внутри. — Тебе-то откуда знать? — насмешливо спросил Паша, закончил возиться с пуговицами, но в глаза не смотрел. — Ты в жизни в нормальном клубе не играл, твой потолок — это какой-нибудь зачуханный дворец культуры. — Не пизди, если не знаешь; я с группой по всей России ездил… — Ага, по полуподвальным барам, а то я не помню. Гримерка была тесная, какая-то переделанная подсобка, Юре хватило два широких шага, чтобы преодолеть расстояние между ними. Выпрямил плечи, завис с кривой улыбкой, гипнотизируя темным взглядом. — Зато у тебя опыта дохера, да, Паш? — издевательским тоном поинтересовался он, не обращая внимания на останавливающий оклик Олечки. — Ты целых полтора года отработал во второсортном театральном агентстве, откуда тебя еще и поперли, потому что ты бесполезное говно, и… — Ты прекрасно знаешь, что там была не моя вина! — взорвался Паша, делая небольшой шаг вперед и нависая над ним. — Конечно, блять, ты никогда ни в чем не виноват. Святой, сука, страдалец. Я был говном и бухал два года назад, а ты умница, ты не забил на учебу и не пил со мной, да? А кто за тебя бегал и договаривался с преподами, чтобы не поперли с универа, забыл? — Охуеть, и что теперь? Может, мне тебе за это бабла выдать? Пиздец, добрый человек, спас меня от отчисления, а что дальше творил ты уже не помнишь нихера. — Что я творил? Сука, ты слил Серговне все это говно и выебываться смеешь? Как у тебя вообще совести сюда припереться хватило? — Ну так не ради тебя пришел, прикинь. На тебя мне насрать, потому что ты самовлюбленный уебок… Договорить ему Юра не дал, схватил за грудки, тряхнув сильно. Паша с трудом сдержался, чтобы по роже ему в ответ не съездить. Внутри все клокотало от гнева, но разум работал: через несколько минут на сцену, разбитое лицо образ не дополнит. Перехватил Юру за запястья, пытаясь оторвать от себя. Вместо этого прижал сильнее, когда тот попробовал коленкой по яйцам зарядить. — Да вы охренели? — Оля кинулась к ним, стараясь расцепить. — Руки, блять, Паша, Юра, руки, после выступления хоть убейтесь к хренам, а сейчас разойдитесь. Юрка набрал воздуха в грудь: не спешил отходить, явно хотел спиздануть какую-то гадость, но не успел. Дверь в гримерку распахнулась и на них уставился удивленный официант. — Вас там ведущий попросил подойти для помощи в конкурсе, — сказал он, разглядывая развернувшуюся картину. — Скоро будем, — с милой улыбкой отозвалась Олечка, но посмотрела с недобрым прищуром. Дождалась, пока официант закроет дверь и тряхнула их с силой за плечи. — Вам выходить через пятнадцать минут. И не дай Бог вы не появитесь, мне насрать на вашу драму, я обоим яйца оторву. Понятно? — Понятно, — кивнул Паша, делая шаг назад. Юра, ничего не говоря, отошел к диванчику в углу, сел на него, низко опустив голову. — Юра? — не отступала она. — Да понятно, блять. Кинув на них злой взгляд, она подхватила Юлю под руку и вышла в коридор, громко захлопнув за собой дверь. Тишина в комнате повисла давящая: музыку из основного зала было едва слышно, казалось, будто бы звуки доносились из другого мира. Потому что в пяти метрах их тесной гримерки, очевидно, не было никакого места веселью. Стало стыдно за свое поведение и грубые слова. Паша ведь шел, настроенный на взрослый и серьезный разговор, хотел все между ними разъяснить. — Мне очень жаль, Юр, — выдавил из себя Паша, в груди что-то от боли при этом в узел закручивалось. — Я сам не знаю, зачем это сделал. — Кончай пиздеть, — поморщился Юра, заправив отросшие волосы за уши. — Серьезно, лучше завали, пока я тебе не съездил по роже. — Знаешь, чего я наслушался о тебе? О чем все говорили: моя Анечка, твоя Серговна, вообще дохуя людей мне намекали о том, как ты кинул друзей на бабло. И ладно бы ты просто съебать тогда попытался, я бы это как-то понял, наверное. Но ты же денег попросил. И я подумал… — Что? Что ты, блять, подумал? — Юра буравил его злым взглядом. — Что все изначально было ради бабла. Что я тебе выгодно музыканта в группе подменил, а как стал не нужен, можно стрясти еще немного напоследок. — И ты решил, что хорошей идеей будет позвонить Ане и рассказать, что я снова бухаю без продыху? Ты знал, сука, я тебе миллион раз говорил, что она сделает, если узнает. — Ты вообще от меня закрылся, — Паша его не слушал особо, продолжал оправдываться. — Как я решил уйти из группы, так… — Завали! — гаркнул на него Юра неожиданно. — Хер с пьянками, зачем ты ей напиздел, что я выступления срывал и Юленьку до слез довел? Намекал, что я ей леща дал по синей лавочке? Да я бы в жизни девочек не тронул! — Погоди, ты о чем? — удивился Паша. — Я, конечно, сотворил хуйню с этим звонком, но я же не совсем дурной. Я сказал Ане, что ты запил и собрался к ним в Москву. Да я и об этом на утро пиздец пожалел, но поздно уже было. — Когда ты ей звонил? — Почти сразу, как от тебя вышел. В такси сел и набрал. Растерявшись, Юра сел обратно на диван, разглаживая пальцами усы. Нахмурил брови, уголки губ опустились вниз. Очень хотелось его пожалеть, но даже подойти было ссыкотно. — Она мне только вчера позвонила. Видать, кто-то еще добавил красочных подробностей, — уже спокойнее продолжил Юра, не поднимая глаз. — Даже догадываюсь, кто именно, — хмыкнул Паша, получив в ответ невеселый смешок. Юра промолчал, потирая основание безымянного пальца на правой руке, пялился в пол. Пауза вышла долгая; Паша думал, что тот так ничего и не скажет. У самого много на душе висело тяжким грузом, но начинать первым не хотел. Не был уверен, что у него на это достаточно прав. — Я просто не понимаю, зачем ты это сделал, — выдохнул тихо Юра, посмотрев исподлобья. — Потому что испугался, — Паша не сдержал тихого смешка. — Разозлился. Что ты хочешь услышать? Наверное, те его чувства можно было назвать испугом. Он последние несколько месяцев боялся, что их спалят, что Юра его бросит. Не старался ни разу копнуть глубже, понять Юркину ситуацию. Без конца думал о том, что это он дерьмо, что его нельзя любить, отказываясь принять, что дело было вовсе не в нем. — А я ебу? У меня только и вертится в голове бесконечно, что это ты виноват. Пусть кто-то другой херню спизданул, но разница-то? — В чем я виноват, Юр? В том, что ты запил снова? Подойдя ближе, Паша присел на корточки перед диваном, рядом не рискнул, смотрел снизу вверх. Получилось наконец-то сформулировать мысли, надеялся, что поговорят сейчас нормально, проглотив тупые обидки. — Я сорвался пару раз, а все сразу начали придумывать херотень, — поморщился уныло Юра наклонившись немного ниже. — Нет, Юрочка, далеко не пару раз, ты вообще говна порядочно натворил. И я все это время тебе помочь пытался, перед девочками прикрывал, чтобы ты не палился. Я проебался, не спорю, но ты ничуть не лучше поступил. — Оба проебались, но сдохнуть почему-то хочется только мне. Столько у него тоски во взгляде плескалось, Паше было сложно смотреть. Злился, бесился, но понимал, что любит. Тошно стало от самого себя, противно, очень захотелось сбежать. Как бы стало хорошо, если после той их ссоры они разошлись по разным углами и больше не виделись никогда. Чтобы никаких повторений, никаких объяснений — ничего. Одна жирная точка в их истории. Вместо нее получилась запятая. — Пойдем, пора на сцену, — Паша встал на ноги, протянув ему руку. — Последнее выступление? — хмыкнул Юра и вцепился в его ладонь, поднимаясь с дивана. Паша пожал плечами неуверенно, разворачиваясь и подхватывая с пола аккордеон. В голове что-то щелкнуло от этого «последнего выступления», понял, что это настоящий конец их летней истории. Не заменишь никаким «крайним» — не выйдут они больше никогда на сцену вместе, закончилось все раз и навсегда. — Погоди, — Юра перехватил его за локоть, разворачивая к себе лицом. — Я хочу дать тебе по роже. Или поцеловать, я еще не определился. Ты меня сейчас бесишь пиздец. — Я б тебе тоже уебал, но Олю боюсь сильнее, — Паша опустил аккордеон, скрестив руки на груди. — Так что подожди до конца корпоратива. — Ты сам-то вообще смог меня простить? — выдохнул Юра, положив осторожно ладонь на шею. Не надавливая и не притягивая к себе, поглаживая только пальцами. — Наверное, еще нет. Ты дохрена проебался, Юрочка. — Но ты же пришел сюда сегодня, зачем? — Ну, а ты зачем сидел на лавочке перед моим домом? — Сам не знаешь? — Вот у меня такая же херня. Зависли ненадолго, смотря друг другу в глаза. Считывая эмоции без лишних слов — сказанного ранее было достаточно. Пытаясь понять и принять, бесконечно ошибаясь. Ничего у них кроме любви и злости не осталось сейчас, причем вряд ли бы у первой были хоть какие-то шансы на победу. Столько слов на языке вертелось: злых, искренних, никому не нужных. Смелости не хватало даже на какие-то простые признания, оба прятались за бесконечными обидами. Дернув головой, Паша прикусил губу, не пытаясь понять ту бурю эмоций, что внутри клокотала, совершенно не тянуло сейчас в этом разбираться. Хотелось просто прочувствовать все происходящее, забрать себе с их последнего выступления все плохое и хорошее. Потянулся вперед по привычке, но остановил себя тут же, поправляя ремешки аккордеона на плечах. Шли по тесному коридору молча, пропустили спешащих официантов. Зависли у двери, ожидая сигнала: девочки должны были подойти. Паша жевал задумчиво губу, старался не смотреть в сторону, знал, что Юра в тот момент его внимательно изучает. — Пошли в кабак после выступления? — его было почти не слышно за гомоном из главного зала. — Еще скажи, что в тот, где мы два месяца вместе играли. Ты не охренел? Неужели я не наработал на нормальную жрачку за это время? — наигранно возмутился Паша. — Ну а чего, нам вдвоем скидку больше сделают, останется как раз тебе на букетик. Вроде перешучивались, но взгляд у Юры при этом был очень серьезный. Он обслюнявил большой палец и провел им осторожно под глазом, будто бы макияж поправляя, а Паша даже не дернулся, забыв, что сегодня его не красили. — Юра, слушай, я проебался, но насрать кто виноват. Я вроде хочу, но не думаю, что хоть что-то получится теперь. — Ты виноват, — кивнул Юра, потирая влажным пальцем скулу. — И я виноват. Хотел бы тебя нахер послать, честно, но не могу. Надо было что-то еще сказать, но правильные слова не находились. Все было до смешного просто, но при этом так сложно. Паша тянул время, улыбался неуверенно, уже открыл было рот, когда девочки из-за двери показались и пора было начинать. Не слушая ведущего, который поздравлял молодых, он встал на свое место, опустив низко голову. Вертелись мысли, что шутки шутками, а Кикир вполне мог оказаться прав. Если бы они тогда не бросили, если бы все завертелось нормально, стояли бы сейчас не в дешевом ресторанчике, а на своем первом собранном стадионе. Заряжаясь воплями толпы, играя свою музыку, а не что-то чужое. И чтобы Анечки с ними на сцене, а Кикир со своей бас-балалайкой — все как планировали изначально. С кучей говна за спиной, но делая что-то настоящее, что-то свое. У них с Юрой не вышло слащавого и красивого сюжета про любовь как в диснеевских мультиках, не потянули даже советскую психоделику про колючку и слона. Обычная тоскливая и скучная история двух людей, которые полюбили, но умудрились достаточно проебаться, сколько таких видел Питер под своим тяжелым темным небом. Лето закончилось. Паша знал, что будет следом. Бесконечные хмурые дожди и лужи — осень обещала быть жестокой, одинокой. Он уже почти пропал в своих мыслях, когда услышал громкий Юркин голос. — Раз, два, три, — уверенно отсчитал он мимо микрофона, посмотрев при этом прямо на Пашу. Они заиграли одновременно: если чувства в душе смешивались в бесконечную какофонию, то мелодия звучала исключительно ладно, в ней не было места для сомнений. Может быть, они не были созданы для любви или отношений, но определенно были созданы для этого: для музыки, которая будто бы рождалась из воздуха. Не нужны были больше никакие слова — все их бесконечные искренние признания проще было записать в нотной тетради корявым и быстрым почерком. И Паша знал, что встретил единственного человека, который сможет их разобрать.