Poison and cure

Покинув Чикаго на рассвете, к полудню Курт и Блейн приземляются в столице Франции. В самолете рядом с ними в соседних креслах сидит девушка с маленьким ребенком, который всю дорогу нервничает и не дает Курту и Блейну даже прикрыть глаз. В конечном счете, Хаммел так выматывается, что прямо в такси засыпает на плече Блейна, даже не интересуясь окружающим его новым городом. Андерсон смущенно улыбается водителю в зеркало заднего вида и мысленно благодарит того за отсутствие интереса к происходящему. Особенно, когда Курт вдруг стонет и, поерзав, прижимается губами к шее Андерсона, что-то бормоча о том, как соскучился и как хочет, чтобы Блейн, наконец, сделал это. Под конец поездки Блейну хочется забиться под коврик, но он мужественно расплачивается с таксистом, будит Курта и ведет его к отелю, где их уже ждет забронированный номер. Хаммел с трудом передвигает ноги, медленно моргает и то и дело зевает в лифте, а когда они добираются до номера, то падает на кровать, даже не расправляя ее. – Милый, давай ты разденешься? – заботливо предлагает Андерсон, откатывая чемодан в угол и опускаясь на кровать рядом с Куртом. Вместо ответа юноша мычит что-то неразборчивое, и Блейн вздыхает, переворачивает его на спину и принимается за пуговицы кардигана. – Я разденусь сам, если ты пустишь меня в душ вместе с собой… – теперь уже наигранно сонно тянет Курт, и Блейн смеется, легонько шлепнув парня по бедру. – Я уже говорил, что ты шантажист? – Раз пять, не меньше, – улыбается Курт, открывает глаза и сам расстегивает свой кардиган, а затем садится в кровати и стаскивает его, отбрасывая назад. Следом за ним идет тонкая серая кофта с V-образным вырезом, а после мальчик встает, скидывает кеды и расстегивает ширинку, переводя взгляд на Блейна. Он знает, что происходит с мужчиной в такие моменты. Он прекрасно осведомлен о силе каждого своего взгляда, хлопка ресниц и высокого голоска, который с нарочитой невинностью просит: – Снимешь их с меня? – Курт. – Пожалуйста. И Блейн, конечно, поднимается, но не успевает даже опустить руки к брюкам парня, потому что тот сам освобождает Блейна от пиджака и тонкого белого гольфа, кидая его уже в кресло за своей спиной. – Не замечал за тобой такой небрежности по отношению к одежде, – замечает Андерсон, наклоняет голову и кладет ладони на талию Курта, от чего тот едва заметно вздрагивает и делает шаг вперед, прижимаясь грудью к его груди. – Мы просто еще не были в Париже, – с придыханием, порочно шепчет Курт, и Блейн готов поспорить – его мальчик пересмотрел фильмов для взрослой аудитории, но не мешает ему оставаться в образе. Не говоря ни слова, Блейн подхватывает юношу под бедра и сжимает его ягодицы, когда Хаммел сжимает ногами его талию. Блейн несет его к шторам, раздвигает их и поворачивается спиной к огромному окну-двери, которая ведет на террасу, чтобы Курт мог увидеть Эйфелеву башню и простирающийся внизу Париж. – Это… ох, Блейн, – выдыхает мальчик и крепко обнимает Блейна за шею, прижимаясь губами к виску улыбающегося мужчины. – Это прекрасно! Я… я не знаю, что сказать! Блейн опускает юношу на пол, а тот распахивает дверь и в одних брюках, босиком выбегает на террасу и ложится грудью на кованый парапет. Блейн прислоняется плечом к стене и смотрит на него, думая о том, что у него уже был этот его первый Париж с другим мужчиной. Он и близко не любил того, как любит Курта. У них было много вина, секса и ночных прогулок. Блейн тогда и представить себе не мог, что больше жизни полюбит одного хрупкого мальчика. Что именно с ним у него в Париже будут нежные поцелуи и мягкие круассаны с утра. Не думал, что еще когда-либо заново откроет для себя Город Любви, и на этот раз уже не ошибется. Кто-то великий сказал, что не так драгоценна первая любовь, как последняя. Блейн знает, что Курт – его последняя любовь. Та, с которой внутри остановится его сердце. Он, впрочем, также знает, что он у Курта – первая. И не хочет думать о том, сколько еще незримыми тенями стоят сейчас у него за спиной, ожидая своего часа завладеть сердцем и телом его мальчика. – Курт, – негромко зовет Блейн. – Да? – тут же отвечает мальчик, оглядываясь через плечо, а спустя секунду и вовсе разворачивается всем телом и направляется к Блейну. Когда Курт смотрит на него, Блейн замечает в его глазах больше восторга, чем при взгляде на волшебный Париж. Больше нежности, чем к котятам, к которым у Курта особая страсть. Больше тепла и любви, чем вообще можно себе представить. И Блейн знает – это означает, что ему не стоит нервничать. Во всяком случае, не сейчас. – Я люблю тебя. – Я тоже люблю тебя, Блейн, – честно говорит Курт, обнимает мужчину за талию и укладывает голову на его плечо, потираясь носом о шею. На улице немного прохладно, фарфоровая кожа покрывается мурашками, и Блейн крепко обнимает свое сокровище за плечи, проводит обратно в номер и закрывает за ними дверь. Как и в Чикаго, им приходится прятать эти отношения за закрытыми дверями. Но, как и в Чикаго, лишь стоит их губам коснуться друг друга, такие мелочи просто растворяются. – Ты все еще хочешь идти со мной в душ? – Конечно. И хорошо, что ты напомнил, – Курт прикусывает губу и скользит пальчиками по животу Блейна, расстегивает ремень его брюк, пуговицу и ширинку, а затем опускается вниз, на колени, чтобы снять их, но у Андерсона перехватывает дыхание от вида его мальчика в такой позе. Он теряется настолько, что не отдает себе отчет в тот момент, когда его пальцы зарываются в волосы Курта, разрушая укладку, и Блейн притягивает мальчика к своим бедрам, останавливаясь только в последний момент. Впрочем, это уже не имеет значения, потому что Курт сам подается вперед и прижимается губами к твердому члену Блейна, обтянутому тканью боксер. Юноша обхватывает его губами поперек ствола и ведет вверх, смачивая еще сильнее слюной ткань в том месте, где и так проступает темное пятнышко смазки. Курт выглядит решительным и немного смущенным. Курт выглядит так сексуально и так непривычно, что Блейн тормозит еще несколько секунд, прежде чем наклониться и подхватить мальчика подмышки, поднимая. – Блейн! – обиженно выдыхает тот, надувая губы и хмурясь. – Курт, пожалуйста, давай повременим еще, ладно? У меня все еще происходит что-то неясное в голове, когда я вижу тебя в подобной позе, и это просто… слишком. – Но, Блейн… – Пожалуйста. Тебе же важен мой комфорт, правда? – Да. – Тогда мы сейчас раздеваемся и идем в душ – и никакого минета, ладно? Курт молчит пару секунд, а затем кивает и самостоятельно стягивает свои брюки. Поначалу он хватается и за белье, чтобы, видимо, придерживаться образа, но в последний момент немного дрейфит и поворачивается к Блейну спиной, прежде чем стянуть трусы и отправиться в сторону ванной комнаты. Блейну требуется несколько минут, чтобы привести в порядок тело и мысли, чтобы перестать волноваться так сильно и раз за разом мысленно прокручивать картинки того, как было бы, если бы он не остановил Хаммела. Как далеко бы он зашел? Насколько неумелыми, но приятными и возбуждающими были бы его прикосновения? Как быстро бы кончил Блейн и что, если бы Курт не успел отодвинуться? – Боже, – тихо стонет мужчина, обхватывая голову руками. Ему просто нужно решиться. Невозможно находиться на грани. Невозможно самому, черт возьми, сосать член семнадцатилетнего мальчишки, а потом делать вид, будто от того, что он не позволяет сделать ему того же в ответ, Блейн вдруг становится правильным и хорошим. Ему пора принять то, что он долбанный извращенец, который безумно хочет секса с Куртом. Пора признать, что он не хочет никому отдавать его и готов зубами рвать каждого, кто попытается притронуться к его мальчику. Пора признать, что он болен Куртом и не собирается лечиться. – Ты начал без меня? – тихо уточняет Блейн, делая шаг в кабинку и обвивая руками талию мальчика. Курт, не привыкший к такой решительности Блейна, когда они оба обнажены, на мгновение теряется, а затем откидывает голову на плечо мужчины и кивает, закрывая глаза. Я болен, Курт. Я так сильно болен тобой. Блейн опускает руку по животу мальчика, обхватывает пальцами его член и оттягивает кожицу вниз, получая удовольствие от высокого стона рядом с его ухом. Ты мое проклятие и мое спасение. Блейн гладит мошонку и пробирается пальцами к сжатому входу, обводит его подушечками, но отступает, стоит только Курту прикусить мочку его уха. Я никогда не смогу тебя отпустить. Блейн трется собственным членом между гладкими упругими половинками попки Курта, ласкает его член быстрее и кончает следом за мальчиком, когда тот опирается на стенку перед собой, прогибается в пояснице и стонет его имя. Ты – все, Курт. Все еще вздрагивая от оргазма и шумно выдыхая, Курт поворачивается в руках Блейна, прижимается грудью к его груди, целует отчаянно, влажно, рывками и глубоко, а Андерсон обхватывает пальцами тонкую талию, в очередной раз принимая неподходящее решение. * * * Вечером они выходят на прогулку. Блейн многое рассказывает Курту о городе, вспоминая все свои прошлые экскурсии, от которых Хаммел напрочь отказался. Курт сказал, что это его первый раз в Париже, и он хочет провести его только с Блейном. Слышать все только от Блейна. Слушать только его. Блейн не может его винить, потому что ему точно так же не хочется никого другого. Они ужинают в маленьком уютном ресторанчике, Курт выбирает столько всего, поэтому с трудом съедает даже половину и чувствует себя таким объевшимся, что в номере раздевается, падает на кровать и мгновенно отключается. Блейн еще некоторое время лежит рядом с ним, в темноте спальни разглядывает точеное личико и улыбается сам себе. Как быстро взрослеют дети. Полгода назад Курт был очень худеньким, но за пару месяцев быстро набрал килограммы, и его щеки заметно округлились, превращая мальчика в очаровательного пирожочка. Впрочем, в последние несколько недель эта подростковая округлость стремительно исчезала, и сейчас Блейн уже мог видеть будущие скулы, тяжелеющую челюсть и появление мужественного подбородка. Эти метаморфозы займут еще не один год, но Блейн уже сейчас замечает, каким красивым мужчиной станет Курт. Блейн уже сейчас представляет, как много у него будет поклонников, сколько взглядов он будет ловить, сколько улыбок. Но все это будет потом. А сейчас Курт хмурится во сне, протягивает руку, на ощупь находит Блейна и пододвигается к нему, пока не утыкается носом в плечо, обхватывая рукой поперек груди. – Мой, – тихо говорит Блейн, натягивает одеяло выше, целует мальчика в макушку и закрывает глаза, засыпая с улыбкой. Утром он заказывает завтрак, который приносят еще до того, как Курт просыпается, и у Блейна есть возможность устроить поднос с круассанами, кофе и цветами на тумбочке, а самому забраться обратно в кровать и обнять Курта со спины, потираясь гладковыбритой щекой о плечо юноши. – Пахнет так, словно скоро я позавтракаю, – сонно бормочет Курт, разворачивается в руках Блейна и обнимает его за талию, а затем еще и закидывает ногу на бедро Андерсона, потягиваясь и зевая. – Именно так. Кофе, круассаны и фрукты. – Идеально. Курт открывает глаза и поднимает лицо к Блейну, а затем легонько целует мужчину в подбородок несколько раз и облизывает пересохшие губы. – Я хочу всю жизнь так просыпаться. Всю жизнь. – В Париже и с уже готовым завтраком? – С тобой! – Я понял, но надо же было как-то над тобой поиздеваться… – смеется Блейн и успевает только сдавленно крякнуть, когда Курт оказывается верхом на нем и упирает руками в грудь. – Поиздеваться, да? – Да… – Поиздеваться надо мной? – Именно. Курт фыркает, наклоняется вперед и прикусывает шею Блейна, причем, достаточно ощутимо. Блейн охает, и только тогда мальчик отстраняется с видом победителя и нарочито ерзает, ощущая растущую эрекцию Блейна. На самом деле, это все еще немного неловко для Андерсона, но глаза Курта загораются таким огнем и таким восторгом, что он не может ему противиться. Взгляд Курта, скольжение его рук по груди, легкие поглаживания сосков, – это то, что заставляет Блейна замереть на кровати, задерживая дыхание. Курт пока еще не уверен в том, что делает. Не уверен, что может доставить удовольствие, и понятия не имеет, насколько сексуален для Блейна. Поэтому он просто пробует. Пробует на вкус кожу на ключицах мужчины, пробует плотность нижней губы зубами и уточняет, как скоро вырвется первый стон изо рта Блейна, если начать ерзать усерднее и ритмичнее. Когда Блейн теряет контроль и сжимает пальцами бедра мальчика, тот улавливает уровень своего реального контроля над ситуацией и подается назад, нарочито или инстинктивно вжимая член мужчины между своими ягодицами и заставляя того подбросить бедра вверх, вжимая сильнее. – Я хочу Блейн. Хочу тебя. Хочу этого. Я готов. Еще вчера в душе, когда ты прижался ко мне сзади, я понял, что хочу, чтобы ты оказался внутри. Хочу почувствовать что-то. Я пытался, но у меня не выходит вставить туда даже палец… – Курт, – выдыхает Блейн, чувствуя головокружение от слов мальчика, чувствуя, как все его тело слабеет, и сам он в любую секунду готов поддаться уговорам и просто… сделать это. Заняться с Куртом настоящим сексом. Насадить его на себя, растянуть, заставить стонать так громко… – Пожалуйста. Что угодно. Внутри… – стонет мальчик, прогибаясь в пояснице, и Блейн, наклонив голову набок, видит их отражение в зеркале у кровати. Почему он не заметил этого раньше? Почему понятия не имел о том, как потрясающе сексуально и грязно выглядит эта сцена с такой позиции? Он больше не может отказывать Курту, больше не хочет сдерживаться. Блейн хаотично стягивает боксеры Курта так низко, как получается у него при широко расставленных ногах мальчика, сидящего на нем. Хаммел впивается губами в шею Андерсона, сосет и лижет, его дыхание такое частое и шумное, словно трепет крылышек маленькой птички. Блейн двигает бедрами в одном ритме с Куртом, облизывает свои пальцы и проводит указательным влажную дорожку по копчику до самого входа Курта. Блейн успевает только немного надавить на сморщенную кожу, как Курт резко разгибается, прогибается в спине и вскрикивает, тут же закусывая губу. – Еще… – приказывает он, и Блейн послушно давит сильнее, проникает на одну фалангу внутрь, закрывая глаза от осознания происходящего и даже не решаясь смотреть в зеркало за спиной Хаммела, который сейчас изо всех сил сжимает его ногами, вздрагивает всем телом и до боли вдавливает пальцы в плечо Андерсона. Вскоре белесые капельки спермы оказываются на его животе, а самому Блейну хватает еще пары толчков бедрами – он обнимает Курта за спину, прижимает к себе и целует в губы, тоже позволяя себе раствориться в оргазме. – Блейн, жжет, – немного капризно сообщает Курт, поднимая голову и хмурясь. – Прости, милый, но ты сам попросил. – Да, но… – Но ты не думал, что это будет ощущаться так? И это только палец, заметь. Думаю, ты догадываешься, что член немного больше. Курт молчит около минуты, откатывается набок и гладит пальчиками грудь Блейна. – Намного больше. Но мне нравится. Нет, по ощущениям, конечно, это сейчас достаточно неприятно, но зато в процессе… это было потрясающе. Знаешь, когда все там растягивается, и хочется, чтобы еще сильнее и глубже… Курт прикрывает глаза и улыбается, его скулы розовеют, но он совершенно точно не собирается молчать. – Когда ты успел так повзрослеть, Курт? Я не понимаю. Мне кажется, еще только вчера ты смущался всего на свете и просил поцеловать тебя, а сейчас ты… такой взрослый, сексуальный, и ты говоришь на темы, о которых прежде даже слушать не мог. Помнишь, во время нашего первого разговора о сексе ты закрывал уши руками? Курт улыбается уголками губ и садится, натягивая белье обратно. Подхватив салфетку, он стирает сперму со своего живота и с живота Блейна, забирается под резинку его боксер и почти без смущения смотрит на член Андерсона. – Мы познакомились восемь месяцев назад, и в моем возрасте это достаточно большой отрезок времени, должен сказать. Например, между четырнадцатью и пятнадцатью это был огромный шаг. Думаю, так и будет лет до двадцати, да? – мальчик поднимает глаза и выбрасывает салфетку в урну. – Думаю, что да. И дальше тоже. Ты лет до тридцати будешь становиться все более и более мужественным, но я говорю о тебе внутри. Как ты так повзрослел в плане секса, Курт? Я был уверен, что ты никогда и футболки при мне не снимешь, а сейчас не сильно удивлюсь, если ты вдруг разденешься полностью, встанешь ко мне спиной на четвереньки и… – Тише! – Курт зажимает ладошкой рот Блейну и смеется. – Может быть, я бы и смог это сделать, когда возбужден, и когда… ну, мы в процессе. Но не сейчас. И я точно не собираюсь это обсуждать. А вообще, – добавляет он спустя пару секунд, убирает руку с губ мужчины и вместо этого проводит по ним кончиком языка, – у меня просто был очень хороший учитель, который открыл мою сексуальность и не раз давал понять, насколько сильно я его привлекаю… – Ты меня с ума сведешь, – стонет Блейн, опуская ладони на поясницу Курта и поднимая голову, чтобы жадно впиться поцелуем в его губы. * * * Через несколько часов им все-таки удается выбраться из номера, потому что это настоящий грех – сидеть в отеле, пока за их окнами пылает буйством красок осенний Париж. Как и вчера, они не берутся за руки, не идут слишком быстро, не позволяют себе даже подолгу задерживать взгляд на лицах друг друга. В страхе быть пойманными они отлично играют свои роли. В конце концов, совсем скоро Курт и Блейн отправятся к родителям Андерсона, а уж там им и вовсе придется играть на «отлично». В конце концов, им еще нужно жить два года до совершеннолетия Курта и того момента, когда Андерсон перестанет быть его опекуном. В конце концов, у них впереди еще не одно испытание выдержки и актерского мастерства, так что Курт даже не обижается, когда на скамейке в парке Блейн садится в полуметре от него и не прикасается даже коленями. – Блейн, там сахарная вата! Можно я куплю? – радостно просит Курт, увидев красный лоток в сотне метров, возле которого топчется немаленькая очередь. – Конечно, – мужчина кивает, дает мальчику пару евро и просит взять и ему тоже. Пока Курта нет рядом, Блейн откидывает голову назад и щурится, глядя вверх на переплетенные ветви деревьев, сквозь которые пробивается солнечный свет. – Monsieur? – слышит Блейн обращение рядом с собой и резко выравнивает голову, поворачивая лицо к старушке, что стоит у скамейки. Мужчина тут же поднимается на ноги, уступая ей место. – Oui? – Ох, не утруждайтесь, я говорю по-английски, и я слышала, что вы с вашим мальчиком говорили на нем. Вы из Америки? – интересуется женщина, опускаясь на скамейку и поправляя свою шляпку. Одета она необычно и даже немного вычурно, но, в целом, достаточно стильно. Вуаль скрывает часть лица, но Блейн все равно видит, что женщине, скорее всего, идет восьмой, если не девятый десяток. Руки скрыты тонким шелком перчаток, но, судя по тому, как крепко она держит свою палочку, ровная осанка ей дается не без труда. – Да, мы из Чикаго. Я могу вам помочь? – Нет, скорее я… – замечает та, наклоняя голову и улыбаясь уголками губ, отчего морщинки в уголках глаз складываются в причудливые веера. – Могу я рассказать вам историю? Не сочтите меня за безумную старуху, я прекрасно отдаю себе отчет. Просто, мне кажется, вам это было бы интересно. – Конечно, – кивает Блейн, быстро бросает взгляд в сторону Курта и подсчитывает, что перед ним в очереди еще около пяти человек. – В 1945 году мне было четырнадцать лет. Я родилась в Вашингтоне и взрослела там, мечтая о большой любви. В 1945 закончилась Вторая Мировая война, как вы, вероятно, помните. Одного бравого офицера по имени Жан судьба занесла в мой город. Право слово, я не хочу сейчас вдаваться в детали, да и мой английский может меня подвести, так что я постараюсь быть краткой. Мне, мистер… – Блейн. – Мне, Блейн, было четырнадцать, почти пятнадцать. А моему великолепному Жану было тогда тридцать шесть. Во Франции у него погибла жена и двое деток, и он, право слово, был убит горем. Я же влюбилась до безумия, Блейн. Это было наваждением. Я готова была отдать жизнь за него. Я готова была на все! Мне понадобилось почти два года, чтобы залечить раны на его сердце и заставить полюбить меня. Ох, он упирался. Он называл меня ребенком и не желал иметь ничего общего с американкой, дочерью богатых родителей. – Он дважды сбегал во Францию, но каждый раз возвращался, осознавая, что это сильнее его. Я была так уверена в своих чувствах, что ни единого раза даже не посмотрела больше ни в чью сторону. А в третий раз он прилетел уже за мной… Женщина опускает глаза и проводит пальцами по складкам юбки, улыбаясь собственным воспоминаниям. – Я не понимаю… – Мэри, меня зовут Мэри. И я всего лишь хочу сказать вам, Блейн, что вижу – этот мальчик любит вас. Не знаю, кто он вам. Племянник ли, сын ли вашего друга или случайный встречный, но его глаза горят, когда он смотрит на вас. Я также вижу, что и вы любите его совсем не так, как любят детей. Право, о чем это я? Так мало мужчин, которые любят не своих детей… – Я его опекун. И это… Я не собирался. Этого не должно было произойти. Это просто… – Блейн шепчет быстро, нервничает, потому что в груди твердеет от страха, и он вздрагивает, когда Курт возвращается и кладет руку ему на плечо. Женщина кивает мальчику, тот скромно здоровается с ней и немного отходит, но явно так, чтобы все слышать. – Должно было. Все происходит именно так, как должно, даже если кажется, что должно было быть наоборот. И я просто хочу рассказать вам историю дальше… Мы с Жаном были счастливы. По-своему. Знаете, почему по-своему? Потому что я мучила его. Отталкивала и вновь притягивала. День ото дня. Месяц за месяцем. Потому что я была такой юной, мне так отчаянно хотелось жить! А Жан, мой милый Жан был уже взрослым мужчиной, что предпочитал нашу гостиную всем вечеринкам. Я злилась. Мне казалось, он держит меня в тисках. Ему было неуютно в громких компаниях, а мне было тесно в среде его одногодок и их пожилых, надменных жен. Ох, Блейн, тогда они все казались мне стариками. Я сильно любила своего мужа, ценила его ласки, сходила с ума от его поцелуев, но его круг общения мне казался развалюхами. Мы ссорились так часто, так много, что это уничтожало нас. И тогда я впервые отдалась другому мужчине. Не знаю, зачем. Чтобы подтвердить свою молодость? Чтобы доказать Жану, что ему не удержать меня, сидя в своем кабинете? Я призналась ему в тот же вечер. Он, вы представляете, даже не упрекал меня. Не устроил скандал. Лишь сказал, что понимает меня. Я плакала, умоляла его ударить меня, но он только произнес, что знал, что так оно и будет…. А потом, Блейн, были новые мужчины. Потому что когда мне было всего двадцать пять, ему было уже почти пятьдесят… Мэри снова опускает глаза, а Блейн быстро сглатывает ком в горле, чувствуя себя испуганным и растерянным, не понимая, к чему все это. – Мы так и не расстались, потому что я любила его. Всегда. И люблю. Он так долго держался за меня, что прожил до девяноста трех лет, вы представляете? И он любил меня, я знаю. Его последними словами были признания мне в любви, и его такое особенное: «Ma fille»… Но, Блейн, я также знаю, что он безумно страдал. Все годы своей жизни он страдал из-за меня, и я никогда себе не прощу этого. Как и никогда не изменю. Не смогла бы изменить этого, даже если бы мне дали второй шанс на жизнь. Потому что у меня тогда, а у этого мальчика сейчас вся жизнь впереди. Он на пороге. И вы для него отправная точка. Сможете ли вы пройти с ним за руку всю жизнь, не становясь грузом, но будучи опорой? Сможете ли не просто сделать его тем, кому скажете последние слова, но также тем, с кем будете говорить каждый день вашей общей жизни? Чувствуете ли вы в себе эти силы? – Madame Toma! – Ох, это Клодетт. Девочка, что помогает мне… Простите, Блейн, я вынуждена вас покинуть. Блейн поднимается и помогает встать старушке, и та улыбается и машет рукой. – Подумайте над моими словами… Спустя пару минут она уже становится просто фигурой на дорожке, а Блейн опускается обратно на скамейку. – Блейн, ты же не собираешься слушать какую-то непонятную бабку, правда? Блейн, я люблю тебя, и никогда и ни за что бы тебе не изменил! – раздраженно говорит Курт, садится рядом и быстро оглядывается по сторонам, прежде чем коснуться пальцами ладони Блейна, что сжимает сейчас брюки Андерсона. – Все хорошо, я тоже люблю тебя, – отвечает Блейн спустя минуту, когда вырывается из странного гипнотического состояния и переводит взгляд на глаза своего любимого мальчика. Два озера чистой лазури. Очаровательная улыбка. Светлая кожа. Веснушки на переносице. Его маленький мальчик. Тот, кого он хочет держать за руку. Но сможет ли он поддерживать его, а не тащить вниз? Сможет ли вести за собой, а не держать на месте? Есть ли в нем эти силы на новую, еще одну целую жизнь, которую ему предстоит прожить заново? Со всеми юношескими взлетами и падениями, со всеми ошибками, проступками, со всеми радостями и соблазнами. Сможет ли, не забывая прошлого, начать все с нуля вместе с Куртом? И да, пока что у них, вроде как, получалось, но насколько велик запас его внутренней энергии? Насколько сильно это их «мы»? – Будешь вату? – весело спрашивает Курт, отрывает кусочек от ярко-розового облачка и подносит к губам Блейна. – Конечно, – Блейн открывает рот и позволяет засунуть туда сладость, облизывает губы и улыбается Курту в ответ. Конечно, во мне есть эти силы.