***
Дин не может сказать наверняка, трепет или облегчение он испытывает, проснувшись следующим утром и увидев Кастиэля в соседней постели — возможно, это необычная, пронизывающая, озадачивающая комбинация того и другого. Несколько мгновений Дин лежит неподвижно, настороженно наблюдая за тем, как безмятежно вздымается и опускается грудь Кастиэля. От вчерашних глубоких ран, тянущихся через всю его грудь, не осталось и следа: кожа совершенно чистая, если не считать чёрных нитей от швов. Кастиэль всё ещё спит — его голова наклонена в сторону Дина, взъерошенные тёмные волосы разметались по подушке, глаза закрыты, будто в глубокой медитации. Наконец Дин скидывает с себя одеяло, и, выбравшись из постели, тянется к Кастиэлю, чтобы потрепать его по плечу. Тот мгновенно просыпается, глаза с пугающей быстротой и точностью фокусируются на Дине. — Кажется, кто-то говорил, что ангелы не спят, — дразнит Дин с торжествующей ухмылкой, направляясь в ванную. — Я просто давал глазам отдохнуть, — почти бунтуя отвечает Кастиэль, и Дин едва сдерживает улыбку — он не доставит ему такого удовольствия. — Так… почему ты всё ещё здесь? — доносится голос Дина из ванной парой мгновений позже. — Твои прошлые визиты длились не больше часа. — У меня есть теория, — голос Кастиэля приближается к нему. — Я думаю, что чем больший промежуток времени проходит между моими появлениями, тем дольше мне позволено оставаться. — М-мм, — невнятно мычит Дин с полным ртом зубной пасты, а затем наклоняется к раковине, чтобы сплюнуть и прополоскать рот. Он слегка подскакивает, когда, выпрямившись, встречается взглядом с неожиданно материализовавшимся в дверном проёме и наблюдающим за ним Кастиэлем. — Предупреждать надо, — раздражённо говорит Дин. — Есть такой потрясающий условный сигнал, называется «стук». Голова Кастиэля сардонически склоняется набок. — Не был проинформирован. Как хорошо, что теперь у меня появился наставник в вопросах самообразования. — О, заткнись, — Дин швыряет в него полотенце и не без удовольствия наблюдает за тем, как оно, попав в цель, оборачивается вокруг головы Кастиэля, после чего тот стаскивает его с лица и комкает в руках. Хмурый взгляд Кастиэля заставляет Дина заулыбаться ещё шире. — Так значит, — говорит Дин, снова поворачиваясь к зеркалу и засовывая зубную щётку обратно в рот, — теперь ты будешь ходить за мной по пятам? Бесстрастный взгляд Кастиэля находит в зеркале его взгляд. — Если у тебя не будет возражений. Дин пожимает плечами, изобразив вселенскую невозмутимость. — Конечно. Точнее, я не против. Тебе в любом случае некуда идти, так что… да. — Я не хочу обременять теб… — начинает было Кастиэль, и Дин пренебрежительно машет рукой, сплёвывая в раковину. — Ты не обременишь меня совместной поездкой, Господи, ты всегда такой? — Какой? — Самоотверженный и раздражающий. — Да, — невозмутимо отвечает Кастиэль. — Всегда. — Так, ладно, — Дин протискивается мимо него в сторону своей сумки и начинает запихивать в неё все свои вещи без разбора, даже не потрудившись по-нормальному их сложить. — Надеюсь, тебя не укачивает. Выясняется, что, не считая потрёпанного и — теперь — окровавленного плаща, у Кастиэля нет при себе никаких вещей, так что им требуется не более пяти минут, чтобы собраться и сесть в машину. А затем они уезжают, и Дин изо всех сил старается не думать о том, насколько это на самом деле странно — эй, его жизнь и так была не из заурядных, что уж говорить о совместных поездках с угрюмыми и бесячими самопровозглашёнными ангелами на пассажирском сидении? — Ты в порядке? — спрашивает Дин спустя десять минут поездки, не уверенный, что именно ему следует говорить или делать. Он ощущает странную неловкость. — Тебе жарко? Холодно? Может, ты голоден? — Температура и вопросы физических потребностей меня не беспокоят, — безмятежно отвечает Кастиэль, наблюдая в окно за проносящимися мимо кукурузными полями. — Держу пари, на вечеринках ты пользуешься спросом, — ворчит Дин и включает музыку. Начинает играть одна из старых кассет с песнями Ван Халена, и Дин косится в сторону пассажирского сидения, где Кастиэль по-прежнему невозмутимо смотрит в окно, кажется, не выказывая никаких возражений. — Итак, — после пятиминутной тишины наконец начинает Дин, нервно постукивая пальцами по рулю. — Э-э… расскажи мне что-нибудь о себе. Кастиэль отводит взгляд от окна и медленно переводит его на Дина в одной из этих своих жутких, нечеловечески стоических манер. — Что, например? — Ну, что-нибудь в духе… любимый цвет? Любимая музыка? Любимая еда… я не знаю, — Дин чувствует, как лицо начинает гореть под пытливым взглядом Кастиэля. — Слушай, приятель, я ни черта о тебе не знаю, но я пытаюсь, ладно? — Хорошо, Дин, — говорит Кастиэль и на секунду задумывается. — Мой любимый цвет находится за гранью человеческого восприятия, поэтому я затрудняюсь ответить. Это цвет закатов на Небесах. На Енохианском он называется «припсон». Что касается музыки, мне довелось услышать Первую симфонию Жана Сибелиуса в ми-миноре в исполнении Хельсинского филармонического оркестра в 1899-м. Мне понравилось, — он хмурится, кажется, обдумывая что-то. — Ещё мне нравится Led Zeppelin, но, скорее всего, это из-за того, что они нравятся тебе. А любимой еды у меня нет. — Твою же, — выдыхает Дин, глядя на дорогу, — мать. — Ты сам спросил. — Слушай, — Дин взмахивает рукой и пытается казаться хотя бы в половину не таким истеричным, как ощущает себя внутренне. — Я всё ещё пытаюсь примириться со всей этой историей об ангелах, так что… дай мне хотя бы недельку, чтобы принять это. Ты… ты просто катастрофа. Когда Дин вновь поднимает взгляд на Кастиэля, тот смотрит на него грустными глазами — огромными, голубыми, глупыми, грустными глазами — такими грустными, что Дин спрашивает: — Что? — Я скучаю по Дину, — тихо отвечает Кастиэль, сложив руки вместе и глядя в окно. — Дину, которого я знаю. Скорее всего, я больше никогда не увижу его. — А я, по-твоему, что, — говорит Дин, чувствуя странную обиду, — пустое место? — Ты замечательный, — слова Кастиэля звучат так искренне, что Дин чувствует, как его шея начинает гореть под воротником. — Но я скучаю по дружбе с тобой и твоим братом. Дин ощущает себя странно виноватым. Чёрт, да как будто это его вина, что сидящее на пассажирском сидении странное создание вот-вот пустит слезу из-за разлуки с кем-то во времени и пространстве. — Послушай, приятель, мне жаль, — неловко говорит Дин. — Может быть, мы тоже сможем, а? Стать друзьями, я имею в виду. — Это всё, что мне остаётся, — отвечает Кастиэль с излишней лёгкостью. — Как только моя временнáя шкала замкнётся, я буду стёрт. Глаза Дина отрываются от дороги на добрых пять секунд, в которые он изумлённо смотрит на Кастиэля, пытаясь уличить блеф. — Что? — Я уже говорил, что моё время истекает, — глаза Кастиэля устремлены вперёд, следят за размытой дорогой. — И это действительно так. Как только темпоральная энергия столкнётся с моей, моя временнáя шкала бесследно исчезнет из бытия. Словно меня никогда и не существовало. — Это хреново, — выдыхает Дин в благоговейном ужасе. — Поэтому ты — всё, что у меня есть, — Кастиэль говорит тихо, глаза устремлены вперёд. В этот момент его взгляд кажется туманным, древним. — Своих Дина и Сэма я больше никогда не увижу. — Ладно… — Дин пытается как-то переварить услышанное и, в конце концов, наклоняется и выключает музыку, надеясь, что это поможет ему разобраться в мыслях. — Послушай меня. Наверняка всё не так безнадёжно, да? Должен быть какой-нибудь выход. Он всегда есть. — Боюсь, не в моём случае, — отвечает Кастиэль. — Но я ценю это. Так или иначе, ещё какое-то время можно не волноваться. — Что, и ты вот так просто смиришься с этим? — в голосе Дина удивление граничит с недоверием. — Ты собираешься продолжать тянуть время, пока тебя не выбросит из существования? — Это мой единственный вариант, Дин, — Кастиэль наконец отворачивается от окна и окутывает Дина тяжестью своих древних, печальных глаз. Дина тревожит то, как глубоко он чувствует это, как что-то в нём отзывается и болит в ответ на этот взгляд, пронизывающий насквозь всё его существо. — Я сделал свой выбор и не жалею о нём. И смерти я не страшусь — моя сознательная жизнь длилась достаточно долго, чтобы постигнуть круговороты бытия. Забвение тоже меня не пугает. — Ты не можешь быть настолько спокоен перед лицом всего этого, — говорит Дин. — Я спокоен. — Значит, ты чёртов лжец. Кастиэль почти улыбается этим словам; улыбка его едва заметна, словно лёгкая тень в вечерних сумерках. — Сколько у тебя времени? Кастиэль задумчиво вздыхает. — Не знаю, — отвечает он через мгновение. — Точно я сказать не могу. Предполагаю, что у меня есть семь или восемь лет по человеческим меркам… но, учитывая скорость моей текущей траектории, для меня это — вопрос нескольких дней. — Хорошо, тогда скажи мне вот что, — говорит Дин. — Что ты всегда хотел сделать, но тебе так и не довелось? Кастиэль устало поджимает губы и искоса смотрит на него. — Нет, правда, — продолжает Дин. — Знаю, мы с тобой не настолько близки, по крайней мере в этом времени, но одно я могу сказать точно: никто не может умереть, не пройдясь по такому списку. — У ангелов нет списков. — Чушь собачья. — В мире осталось не так уж много того, что мне не довелось испытать или увидеть, — говорит Кастиэль. Его челюсть вызывающе напрягается, и он щурится. — У меня была долгая жизнь, Дин. — Должна же быть хоть одна вещь, которую ты всегда очень хотел испытать, но так и не попробовал, — упрямо отвечает Дин. — Не верю, что такой нет, иначе ты не был бы так опечален смертью. — Я не опечален, — отвечает Кастиэль с лёгким оттенком разочарования в голосе. Дин только поджимает губы, скептически глядя на него. Кастиэль отвечает ему таким же взглядом, усилив его интенсивность вдвое, однако в остальном он остаётся невозмутимым. Они продолжают смотреть друг на друга до тех пор, пока Дин не начинает ощущать напряжение и неловкость; тогда ему приходится отвернуться и перевести взгляд на дорогу, просто чтобы сосредоточиться на чём-то ещё, отвлечься от взгляда Кастиэля, обжигающего его кожу. — Когда-то у меня были… человеческие желания, — тихо произносит Кастиэль, так тихо, что Дин едва слышит его. — Но сейчас они уже не осуществимы. — С таким отношением это не удивительно. — Близость, — говорит Кастиэль, уставившись на свои сложенные на коленях руки. — Мы, ангелы, испытываем её совсем не так, как люди. У нас есть определённая её форма, но это не то же самое. — Близость? — недоверчиво спрашивает Дин. — Ты про… то самое? — Нет, — говорит Кастиэль. — Не только. Дин отчаянно выдыхает. — Тогда я не совсем понимаю. Значит, ты просто хочешь… взять кого-то за руку? Мне это кажется вполне осуществимым. — Это нелегко объяснить, — натянуто отзывается Кастиэль, и Дин, почувствовав его настороженность, прекращает расспросы. Они долго молчат, так долго, что Дин снова включает музыку, пытаясь чем-то заполнить тишину и отвлечь себя от мыслей о том, насколько на самом деле плачевно положение Кастиэля. Если бы они поменялись местами, Дин был бы просто в ужасе, но Кастиэль — не человек, так что, возможно, ему действительно всё равно. Хотя по какой-то причине Дин в это слабо верит. Время от времени он украдкой поглядывает на пассажирское сидение, проверяя, не решил ли Кастиэль сгудинить, и чувствует странный укол облегчения каждый раз, когда видит, что он всё ещё здесь, рядом, настоящий, слегка ссутулившийся, прижимается виском к боковому стеклу и задумчиво смотрит вдаль. И, ладно, может Дин и был немного одинок с тех пор, как Сэм уехал. В этом нет ничего плохого. Ему просто приятно, что пассажирское сидение больше не пустует. Он чувствует себя чуть менее безумным. В какой-то момент Дин останавливается на заправке в Небраске, чтобы отлить, и после этого стремглав бежит обратно к машине, уверенный, что в это время Кастиэль уже исчез, что место рядом с Дином будет пустым, словно Кастиэля на самом деле никогда и не было… Но он всё ещё сидит здесь, хмурится, уставившись в мобильник, возится с кнопками, и Дин пытается унять своё до нелепого частое дыхание. — Однажды ты доведёшь меня до параноидального расстройства или ещё чего похуже, — говорит Дин, забираясь обратно в машину. Кастиэль удивлённо отрывает взгляд от телефона. — Что? Почему? — Мне постоянно кажется, что ты вот-вот растворишься в воздухе, — отвечает Дин. — Это немного напрягает. — Если тебя это утешит, — говорит Кастиэль, — я чувствую то же самое. Дин пожимает плечами и заводит двигатель. Оставшуюся часть пути Кастиэль спит — простите, медитирует — но время идёт довольно быстро, учитывая обстоятельства. Дин тихонько подпевает какой-то старой поп-балладе по радио, совсем тихо, чтобы не потревожить Кастиэля в его дзенском сне, и барабанит пальцами по рулю, вторя ритму. Он гадает, как там Сэм и его отец, и думает, что они позвонили бы ему, если бы что-то было не так. А может и не позвонили бы. Наряду с великолепной внешностью и суицидальными наклонностями гены Винчестеров, похоже, включают в себя полную атрофию коммуникативных навыков. Будто почувствовав близость дома Бобби, Кастиэль просыпается за пару минут до того, как они добираются до гравийной подъездной дорожки, щурясь от яркого солнечного света. — Никаких ангельских выкрутасов, ладно? — предупреждает Дин, когда они останавливаются на свалке Бобби. — Просто, знаешь, веди себя нормально. Обычно. — Я нормально себя веду, — отвечает Кастиэль. — Угу, — скептически хмыкает Дин, задерживая на Кастиэле долгий взгляд, прежде чем покачать головой и открыть дверь машины с лёгким скрипом. Он вытаскивает из багажника свою сумку и идёт к входной двери Бобби в полной тишине, не считая хруста гравия под подошвами его ботинок, даже не потрудившись проверить, последовал ли Кастиэль за ним. — Дин, — выдыхает Бобби с облегчением, распахивая дверь. — Как раз собирался звонить тебе. Подумал, что оборотень мог с тобой разделаться. — Не-а, у него не было шансов — шутливо говорит Дин, и Бобби, приподняв бровь, косится на опухшие красные царапины на его щеке. — Рад тебя видеть, сынок, — в конце концов говорит он и протягивает руку, чтобы похлопать Дина по плечу, а затем шире распахивает дверь, приглашая внутрь. — Есть новости по тому делу с чокнутым ангелом? — Ага, — говорит Дин, неловко останавливаясь в дверях. — Кстати об этом. Э-э… Бобби вопросительно смотрит на него, а затем медленно переводит взгляд за плечо Дина, где Кастиэль идет по гравийной дорожке. Кас не кажется застенчивым, просто засовывает руки в карманы плаща и останавливается, как только добирается до нижней ступеньки крыльца. — Дин… — начинает Бобби предостерегающим тоном. — Это Кас, — говорит Дин, пряча нервозность в голосе за уверенной улыбкой. — Кас, познакомься с Бобби. — Здравствуй, Бобби Сингер, — говорит Кастиэль совершенно не нормальным тоном, и Дин многозначительно смотрит на него. Бобби медленно, скептически окидывает Кастиэля взглядом, скрестив руки на груди. — Значит, это ты ангел? — говорит он с гораздо большим хладнокровием, чем Дин рассчитывал. — Какой-то ты тощий, я тебя совсем не так представлял. Может быть, это просто воображение Дина, но грудь Кастиэля, кажется, немного раздувается, будто взъерошиваются какие-то невидимые перья. — Могу заверить, что это — всего лишь сосуд, — говорит Кастиэль, что, чёрт возьми, странно. Они никогда не говорили об этом раньше, и Дин не хочет даже думать о том, что это значит. — А где твои крылышки и нимб? — говорит Бобби с максимально достижимым уровнем насмешки. — Оставил в машине, — сухо отвечает Кастиэль. Осторожная, недоверчивая полуулыбка появляется на лице Бобби. Дин думает, что это может быть одобрение. — Хочешь выпить? Ну, знаешь, если Бог не против, а то вдруг на нас снизойдёт кара. — Богу нет дела, — пренебрежительно говорит Кастиэль, поднимаясь по лестнице и исчезая в доме. Бобби долго и пристально смотрит на Дина, явно требуя объяснений. — Он — просто чудо, да? — слабым голосом говорит Дин и следует за Кастиэлем. — Конечно, — слышит он за спиной саркастичный ответ. — Притащил гнев Божий мне в дом. Просто превосходно. Приятно познакомиться. — Бобби, — когда они добираются до кухни, Дин оглядывается, но Кастиэля нигде нет. — Я всë объясню, хорошо? — Тебе, чëрт возьми, лучше начать, — шипит Бобби сквозь плотно сжатые челюсти, его глаза горят, как это обычно бывает, когда он злится. — Мы даже не знаем, что это за чертовщина, а теперь вы с ним закадычные друзья? Конечно, просто покажи ему, где я живу, проведи экскурсию, я же не— — Бобби, — огрызается в ответ Дин, фигурально ощетинившись. — Я не идиот, ясно? Я знаю, что делаю. Ты думаешь, я бы привёл его сюда, если бы думал, что он представляет опасность? — Вот уж не знаю, — рычит Бобби и тянется к стаканам на верхней полке. — Виски или пиво? — Пусть будет виски, — говорит Дин, устало проводя рукой по лицу. — Чуду в перьях тоже виски. Бобби грозно ворчит себе в усы, наклонив голову так, что кепка скрывает его глаза от взгляда Дина. Дин направляется в гостиную, где Кастиэль сидит на диване неестественно ровно, словно все мышцы его плеч выпрямились и застыли, как шомпол, и колеблется мгновение, прежде чем занять противоположный конец дивана. Он смотрит на Кастиэля, на его растопыренные пальцы, сжимающие колени, на взгляд, сфокусированный на приглушённом телевизоре. — Если мое пребывание здесь вносит разлад в твои отношения с Бобби, я без проблем покину вас, — странно говорит Кастиэль, слова его звучат с гораздо бóльшей лёгкостью, чем предполагает поза. Дин закатывает глаза и откидывается на диванные подушки. — Бобби как-нибудь переживёт. Нам в любом случае нужно расспросить тебя о многом. Бобби входит в комнату, как по команде, балансируя с тремя стаканами виски и чашкой воды в руках. — Благодарю, — говорит Кастиэль, протягивая руку к стакану, как вдруг Бобби выливает всю воду прямо ему на голову. Кастиэль раздражённо моргает, глядя на него сквозь потоки воды. Его мокрые волосы чуть завиваются у ушей. — Премного благодарен, — повторяет он язвительно и берёт виски из другой руки Бобби. Бобби пожимает плечами, защищаясь от раздражённого взгляда Дина. — Что? Обычная мера предосторожности. Дин смотрит на Кастиэля, на ручейки святой воды, стекающие по его переносице, капающие с ресниц, когда он опрокидывает стакан виски и выпивает залпом. Дин ловит себя на том, что говорит «я принесу полотенце» и встаёт. Бобби следует за ним. — Ты думаешь я просто впущу какую-то шушеру в свой дом и не проверю, демон ли это? — Думаешь, я не проверял? — рявкает Дин, хватая полотенце, висящее над раковиной, и направляется обратно в гостиную. — Спасибо за вотум доверия, Бобби. — Отец знает? — спрашивает Бобби, всё ещё тенью следуя за ним. Дин мгновение колеблется с ответом. — О чём? — Что ты тут братаешься с небесным Коломбо. Дин бросает полотенце на голову Кастиэля, что забавно, потому что это сравнимо с набрасыванием одеяла на рассерженного кота, и отвечает: — Он знает, что я охочусь на Каса. И всё, — тут Дин предупреждающе поворачивается к Бобби. — И ты ничего ему не скажешь, понял? Отец не верит ни в ангелов, ни во всë это религиозное дерьмо, поэтому он попытается убрать Каса. — Вполне в его духе, — мрачно отзывается Кастиэль со своего места на диване, взъерошивая полотенцем мокрые волосы. — Никто не будет пытаться никого убрать, — говорит Дин, его голос становится резче от внезапного мысленного образа отца и Кастиэля, вцепившихся друг другу в глотки. — Отец не должен иметь к этому никакого отношения. Бобби удивлённо смотрит на него, прищурив глаза. — Скрываешь что-то от отца? На тебя не похоже. — Да, ну, вся эта ситуация — дерьмо, — говорит Дин, делая жест рукой в сторону Кастиэля. — Значит, пока я не приведу всё в порядок, прикуси язык, capiche? — А Сэм? — спрашивает Бобби, выгибая бровь. — Он в курсе? Дин неловко переминается с ноги на ногу и откашливается. — Я не собираюсь сейчас втягивать Сэма в охотничьи проблемы. Он и своими сыт по горло. — Ладно, — соглашается Бобби, его глаза подозрительно блуждают по затылку Кастиэля. — Мне это совсем не нравится. Но я не буду вмешиваться. — Спасибо, Бобби, — говорит Дин, его плечи с облегчением расслабляются. — Серьёзно, спасибо. Бобби бросает на него любопытный взгляд, его верхняя губа дёргается в каком-то непонятном волнении. Он оглядывается на Кастиэля, который стягивает с себя мокрый плащ и вешает его на спинку дивана. — Ты правда веришь ему? — спрашивает Бобби, как будто Кастиэля здесь нет и он ничего не слышит. Дин вздыхает, сдуваясь, и говорит: — Я уже не знаю, во что верить. Кастиэль прибавляет громкость на телевизоре, и до слуха Дина долетает гул людей, приветствующих какое-то игровое шоу. Бобби, должно быть, воспринял это как тактичную просьбу удалиться, потому что в следующую секунду он закатывает глаза и бормочет: — И ангелы, конечно же, фанатеют от дневного телевидения, — с этими словами он уходит на кухню, чтобы, вероятно, выпить ещё. Дин снова занимает дальний конец дивана и смотрит в экран телевизора, прежде чем заговорить. — Э-э… так значит, тебе нравится «Своя игра»? — Первый раз вижу, если честно, — отвечает Кастиэль. Дин переводит взгляд на него и видит, что он сидит, подогнув ноги под себя, его ботинки исчезли, и это зрелище просто странное, если не сказать больше — как квадратный колышек в круглой лунке или что-то в этом духе. Особенно учитывая, что носки у Кастиэля разномастные, один серый, другой белый. — В чём её смысл? — О, — говорит Дин. — Ну, э-э… на самом деле, ничего особенного. Ведущий даёт подсказки, а задача игроков — угадать, что именно эти подсказки описывают. Кастиэль хмурится, между его бровями пролегает небольшая морщинка. — И эти подсказки каким-то образом затрудняют участников? — Ну, — тянет Дин в замешательстве. Прежде ему никогда не приходилось объяснять основные принципы «Своей игры» никому, не говоря уже о том, что этот кто-то даже не человек. — Сами слова обычно простые, но подсказки иногда бывают очень туманными, это и делает игру сложной. — О, — говорит Кастиэль и замолкает ещё на мгновение, напряжённо впитывая происходящее на экране. Затем добавляет: — А если ответ известен, его можно произнести вслух? — В этом и смысл. — Сэппуку, — наугад выдаёт Кастиэль, и Дин смотрит на экран, где подсказка гласит: «Японский вариант названия церемониального формального самоубийства, означает 'разрезать живот'». — Что такое харакири? — говорит женщина на экране. Кастиэль пренебрежительно пожимает плечами. — Не так точно, как мой вариант, но тоже вполне сносно. — Нет, ты должен сказать «что такое», прежде чем дать ответ, — говорит Дин. — Зачем? — Не знаю, просто такие правила. — Количество стран в мире, которые начинаются с «Ж», — говорит ведущий из телевизора. — Что такое ноль? — скучающим голосом отвечает Кастиэль. — Вот видишь, — говорит Дин с лёгкой, немного гордой усмешкой. — Делаешь успехи. В итоге всё сводится к тому, что они смотрят «Свою игру» около трёх часов. Это один из тех марафонов игровых шоу, которые, кажется, никогда не заканчиваются и, вероятно, их целевая аудитория — пожилые люди, но Дин так увлечён, что не замечает, как летит время — он откровенно сбит с толку широтой кругозора Кастиэля, который щёлкает вопросы любого уровня сложности как орешки — за исключением вопросов в области поп-культуры, которые являются прерогативой Дина. Каждый раз, когда Дин даёт правильный ответ, Кастиэль одаривает его впечатлённым взглядом, как будто это он поражён обширными (и, по большей части, бесполезными) знаниями Дина о старых фильмах и музыке, но это всё равно заставляет его грудь раздуваться от удовольствия и гордости. — Ты очень умный, — говорит Кастиэль после того, как Дин торжествующе кричит «Кто такие обезьяны?», опередив конкурсанта на экране. — Ха, — усмехается Дин, делая глоток виски из своего (третьего? четвёртого?) стакана. — Нет, это не так. Это распространяется только на вещи, которые на самом деле не имеют значения. Из нас двоих Сэмми всегда был мозгом операции. Кастиэль растерянно моргает, глядя на Дина. — Это неправда. — Что? — Это даже отдалённо не правда, — настаивает Кастиэль. — Кто тебе это сказал? Ты так же умён, как и Сэм, вы оба одарены высоким интеллектом. — Э-э, спасибо, Кас, — говорит Дин, уставившись в свой стакан, вероятно красный, как свекла. — Не знаю. Но если серьёзно, это не имеет значения. Мне не нужно быть супер умным, учитывая мой образ жизни. — Но, тем не менее, это правда, — твёрдо говорит Кастиэль. — Неважно, — бормочет Дин, чувствуя себя неловко, его лицо пылает. До конца раунда он больше не отвечает ни на какие вопросы. Кастиэль тоже молчит, возможно ощущая беспокойство Дина. Когда идут титры, Кастиэль встаёт с пустым стаканом в руке, вероятно, чтобы взять ещё виски. — Эй, плесни мне тоже, а? — спрашивает Дин, протягивая свой пустой стакан и блаженно улыбаясь Кастиэлю. Кастиэль бросает на него неодобрительный взгляд. — Тебе разве не достаточно? — Никогда, — говорит Дин со слащавой улыбкой. — Приятель, ты вообще пьянеешь? — Легче, когда я в таком ослабленном состоянии, как сейчас, — задумчиво произносит Кастиэль. — Но для меня это по-прежнему труднее, чем для тебя. — Отстой, — говорит Дин. — Хотя у меня довольно хорошая выдержка. Я, вроде как, предалкоголик. Кастиэль выглядит удивлённым, и Дин тихо добавляет: — Что? — он фыркает и откидывается на спинку дивана, чувствуя, как футболка задирается на бёдрах. — Просто говорю честно. Мне почти 23 и я практически уверен, что моя печень вот-вот взорвётся к чёртовой матери. Кастиэль просто стоит посреди гостиной Бобби, вертя в длинных пальцах два пустых стакана и опустив глаза. — Да что? — спрашивает Дин, хмурясь. — Ничего, — отвечает Кастиэль, направляясь на кухню. — Не похоже на «ничего», — бормочет себе под нос Дин. Кастиэль возвращается через пару минут с двумя полными стаканами виски и садится на диван, гораздо ближе к Дину, чем прежде, но тот уже более чем навеселе, поэтому позволяет это. Кастиэль протягивает ему виски, а затем отводит стакан на расстояние вытянутой руки с предостерегающим взглядом. — Ты уверен, что с тобой всё в порядке? — Да, Господи, — ворчит Дин, выхватывая у него трубку. — Ты что, моя мамочка? Кастиэль ничего не отвечает на это, просто подносит стакан к губам и отхлёбывает немного виски. Дин с любопытством наблюдает за ним, отслеживая мельчайшие жесты и выражения Кастиэля, пытаясь запомнить каждую деталь. — Ладно, выкладывай, — говорит Дин, и Кастиэль поворачивается, чтобы посмотреть на него — кажется, вопрос его удивляет. — О чём ты? — Например, как мы познакомились? Я имею в виду, как, чëрт возьми, я пересëкся с ангелом? Потому что это… не в моём репертуаре, так сказать. Кастиэль откидывается назад на удивление гибким движением, его плечи почти утопают в диванных подушках. — В смысле? — Ну, я ни капельки не религиозен. Не молюсь лет с пяти. И уж явно не вхожу в список Санты, так что это как-то… странно. Кастиэль, кажется, обдумывает его слова, водя подушечкой пальца по краю стакана. — Ты считаешь, что речь идёт о твоей моральной добродетели? На это Дин фыркает, громко и протяжно: — Не столько вопрос моральной добродетели, просто… разве ангелы обычно не посещают людей, которые этого заслуживают? Рука Кастиэля застывает при этих словах и он поднимает взгляд на Дина. Свет лампы отражается в его глазах, и Дин видит в них крошечные золотые вкрапления, от чего их цвет кажется почти серым. — Ты этого заслуживаешь, Дин, — говорит Кастиэль, снова опуская взгляд. — Ты заслуживаешь лучшего, чем я. — Что ты имеешь в виду? Рот Кастиэля кривится в горькой полуусмешке. Дин моментально решает, что ненавидит это выражение. — Я… Дин, я — жалкое подобие ангела и ещë более жалкое подобие хранителя. Одно из моих самых глубоких сожалений о тебе заключается в том, что тебе не достался кто-то более достойный. — Эй, — говорит Дин, наклоняясь и ободряюще хлопая его по плечу. — Не будь так строг к себе, приятель. Мне ты кажешься замечательным ангелом, даже несмотря на то, что ты немного… ну, знаешь, необычный. — Ты верно подметил, Дин, — говорит Кастиэль, снова впиваясь взглядом в стакан с виски. — Ты ещё не знаешь меня по-настоящему. Что-то холодное скручивается в животе Дина при этих словах, словно ледяной сквозняк внезапно разнёсся по комнате. — Ну, тогда считай, что мне по душе, что в будущем рядом со мной стоит ангел-неудачник, — упрямо говорит Дин. — В моих лучших традициях, если ты не заметил. Кастиэль, кажется, пытается улыбнуться, но у него не выходит. Комната будто начинает плыть, такая туманная и убаюкивающая, в золотых и зелёных тонах с этим тёплым, мягким сиянием, и Дин понимает, что его веки опускаются. — Ты определённо в моём списке Санты, — слышит он свой голос, и Кастиэль тихо бормочет что-то в ответ, но Дин уже не слышит. После этого он, вероятно, засыпает, потому что, очнувшись, он обнаруживает себя прислонившимся к чему-то тёплому; свет выключен. Он извивается, щурясь в темноте, чтобы понять, где он находится, а затем замирает, когда чувствует глубокое дыхание прямо рядом с собой, ощущает тело, прижатое к нему. Глаза Дина медленно привыкают к темноте, и он напрягается. Его лицо покоится на грубой ткани пиджака Кастиэля, скула — на его плече, и Кастиэль, который, может быть… может быть даже не спит, прижимается щекой к макушке Дина, его ровное дыхание путается у Дина в волосах. «Твою мать», — думает Дин, паникуя, перекрывая громкий и длинный поток «какого хрена» в своей голове, потому что засыпать на случайных чуваках определённо выходит за его рамки нормальности — это, на самом деле, даже довольно страшно, но Кастиэль такой тёплый, такой… уютный, и Дина это поражает. По какой-то причине, когда он представлял себе прикосновение к Кастиэлю (ничего он себе там не представлял), он думал, что Кастиэль будет холодным и твёрдым, как мрамор. Но он ощущается… обычным человеком, мягким и тёплым, и его тело по-прежнему прижимается к телу Дина. Конечно, это не нормально, думает Дин. Ни с Касом, ни с кем-то ещё. Он никогда, никогда подобного не допустит. Он уже собирается отстраниться, когда рука Кастиэля вдруг начинает светиться — просто маленький лучик золотого света в темноте, но вена света быстро движется вверх по руке Кастиэля, к его плечу, вдоль его шеи. Дин в тревоге отползает назад и шипит: «Кас», и Кастиэль тут же вскакивает, растерянно озираясь по сторонам, прежде чем блеск, исходящий от кожи, привлекает его внимание. — Чёрт, — тихо говорит Кастиэль, его рука медленно сжимается в кулак, между костяшками пальцев вспыхивает свет. — До свидания, Дин. — Нет, подожди, — слышит Дин свой голос и тянется, чтобы схватить Кастиэля за руку, но тот исчезает, и пальцы Дина цепляются за пустоту.***
Дин не может заснуть. По его примерным расчётам, Кастиэль исчез около пяти часов утра, а значит Дина должно дико клонить в сон, но, закрыв глаза, он понимает, что он слишком обеспокоен и взвинчен, чтобы заснуть снова. В конце концов он заканчивает тем, что бесцельно бродит по дому Бобби босиком, просматривая старые документы, а затем оккупирует кухонную кофеварку, когда в комнату проскальзывают первые солнечные лучи. Дин прислоняется к столешнице, чувствуя, как её твёрдый край впивается в бедро, и смотрит в кухонное окно на солнце, медленно выплывающее из-за горизонта и окрашивающее его в красивый бронзовый оттенок. Тихое журчание кофеварки приятно отвлекает — запах кофе всегда напоминает Дину о Лоуренсе, по какой бы то ни было причине. Он думает, что его мама, возможно, часто заваривала кофе ранним утром. Иногда он думает, что, приложив некоторые усилия, он может вспомнить пение своей матери, бродящей по кухне с маленьким Сэмом на бедре, но что-то подсказывает Дину, что его сознание просто выдаёт желаемое за действительное. Знакомый грохот и скрип деревянной лестницы сигнализирует о приближении Бобби — тот спускается по ступенькам, сонно моргая и потирая глаза, защищаясь от раннего солнечного света, льющегося в окна кухни. Фуражка у него пропала, а седеющие волосы сбились набок. — Дин? — удивлённо спрашивает он. — Какого чёрта ты вскочил так рано? — Не спится, — говорит Дин, отворачиваясь, чтобы достать кофейную кружку с верхней полки над раковиной. — А где Кастиэль? — с подозрением спрашивает Бобби. — Его нет, — отвечает Дин. Он берëт кофейник и медленно наливает себе полную кружку; пар клубится и вьётся над ней, как кошачий хвост. — Упорхнул сегодня утром. — Чëрт побери, — бормочет Бобби себе под нос. — Я хотел допросить этого ублюдка. — Кофе? — предлагает Дин, потянувшись за другой кружкой. — Разве что с Бейлис, спасибо. Дин ухмыляется и пожимает плечами. — Как хочешь, — с этими словами он подносит край кружки к нижней губе и дует, чувствуя губами почти обжигающее тепло керамики. — Ты в порядке? — спрашивает Бобби. Вопрос достаточно невинный, но у Дина появляется чувство, что Бобби втайне оценивает его. Дин снова пожимает плечами, выпячивая нижнюю губу. — Конечно. А что, не должен быть? — Я знаю, что все эти ангельские штучки… — Бобби делает паузу, словно тщательно подбирая слова, прежде чем продолжить, — Это не совсем… твоя лига. Это серьёзно. Тебе многое нужно переварить. Дин фыркает. — Да… Хотя Кас не очень-то похож на воплощение небесного гнева. — И всё же, — продолжает Бобби, — ему нельзя доверять. Дин, ради Бога, он даже не с нашей планеты. Ты должен быть осторожнее. — Я осторожен, — настаивает Дин. — Говорю тебе, если бы Кас хотел меня убить, он бы уже давно это сделал, ясно? У него было предостаточно шансов. — Значит, ты ему доверяешь, — скептически говорит Бобби. — Не знаю, доверяю ли я ему, но я сомневаюсь, что он задумал что-то скверное против меня. Бобби на мгновение замолкает, а потом спрашивает: — Когда ты увидишь его снова? — Да если б я знал, — говорит Дин. — Сукин сын появляется и исчезает, когда ему заблагорассудится. — Не очень-то удобно. — И не говори, — Дин берет свой кофе и снова направляется в гостиную, думая, что какое-нибудь дерьмовое утреннее шоу поднимет ему настроение, как вдруг его взгляд останавливается на бежевом плаще, висящем на спинке дивана. — Идиот, ты оставил свой плащ, — тихо выдыхает Дин, оставляя кружку на кофейном столике и поднимая свёрток. Он уже собирается отбросить его на другой конец дивана, как вдруг его внимание привлекает мягкий шорох бумаги. Дин хмурится и похлопывает по наружным карманам, но ничего не находит. Он засовывает руку в полу плаща и понимает, что у того есть ещё и внутренние карманы, которые Дин не проверял в тот раз, когда Кастиэль был в отключке. Его рука нащупывает плотный лист бумаги в левом кармане и он вытаскивает его. Он держит фотографию, это ясно, но она повреждена водой до такой степени, что картинка стала едва различимой — некоторые цвета расплылись и выцвели, будто снимок не раз трепали в стиральной машине. Дин присматривается внимательнее, и его желудок делает кульбит. На фотографии запечатлены он и Сэм, но это… не совсем он и Сэм. Здесь они постарше и выглядят в целом так же, только, может быть, немного крупнее, может быть, немного грубее, может быть, немного более усталыми. Он едва видит разницу между гусиными лапками морщинок, тянущимися от уголков его глаз, и трещинками на повреждённой бумаге. На снимке они вдвоём с Сэмом взгромоздились на крышу Импалы в попытке принять какую-то странную позу. Волосы Сэма доходят почти до плеч и он слабо улыбается в камеру, лишь слегка показывая зубы, будто раздражённый происходящим. — Симпатичная причёска, Сэмми, — недоверчиво бормочет Дин, затем приближая снимок, чтобы рассмотреть себя получше. Тот другой Дин смеётся, его голова слегка откинута назад, а глаза прищурены в чистом веселье, как будто кто-то рассказал смешную шутку. Его весёлый взгляд направлен куда-то за пределы объектива, как будто он делит эту тайную шутку с кем-то по ту сторону камеры. Дин прячет фотографию обратно, его сердце бешено колотится, плотный комок поднимается к горлу. У него появляется неприятное чувство, будто он вторгся в какое-то мгновение великого уединения и близости, словно он увидел что-то сокровенное, чего не должен был видеть. — Только не говори мне, что ты на полпути к тому, чтобы начать заливать слезами мои подушки, — протягивает Бобби, входя в комнату с телефоном в руке, и Дин роняет плащ, будто ткань обожгла его. — Нет, — оправдывается Дин. — Просто ищу какие-нибудь дополнительные улики. — Твой брат на линии, — говорит Бобби, протягивая трубку Дину. Дин чуть не спотыкается о диван во внезапной спешке. — Сэм? Сэм на линии? Бобби закатывает глаза. — Нет. Твой другой брат. — Смешно, — ворчит Дин, вырывая телефон из рук Бобби. — Сэм? Сэмми? Эй, в чём дело? Сэм переводит дыхание на том конце и начинает говорить: — Дин? Приве… — Ты в порядке? — перебивает его Дин. — Ты ранен? — Что? Дин, нет, я… я в порядке, Боже. Дин прижимает ладонь к своему бешено колотящемуся в груди сердцу, чувствуя, как оно постепенно сбавляет темп. — Ты — прямая угроза моему кровяному давлению. — Не моя вина, что ты преддиабетик, — поддразнивает Сэм через линию, и Дин улыбается так широко, что у него сводит скулы. — Ну, эй, ты почти никогда не звонишь мне, если только не попадаешь в передрягу. Что случилось? Сэм колеблется, прежде чем заговорить — это похоже на виноватую паузу после слов Дина, которые он, на самом деле, не хотел произносить, но всё же. Это правда. — Я несколько раз звонил тебе на мобильник, но ты не брал трубку, — говорит Сэм. — Решил, что надо попробовать набрать Бобби. Дин хмурится. Значит, Сэм и правда отчаянно хотел связаться с ним. — Да, э-э, сотовый сдох. Так в чëм дело? На другом конце провода раздаётся шорох, и Дин представляет себе, как Сэм неловко ёрзает на месте. — Ничего особенного. Может быть, это ничего— — Никогда не бывает «ничего», — сухо говорит Дин. — Я думал… ну, знаешь, позвонить папе, но я… сомневаюсь, что он захочет слышать меня сейчас, — Сэм хихикает в попытке пошутить, но Дин слышит острый дискомфорт в его голосе. Дин почти возражает ему, почти говорит: «Эй, нет, всë в порядке. Он постоянно спрашивает о тебе. Он никогда не перестаёт спрашивать о тебе». Но что-то застревает у него в горле и он не говорит этого, хотя знает, что должен. — Так что-то случилось? — Не… да, — говорит Сэм каким-то неестественным голосом. — Точнее, не знаю… Я действительно не знаю, как это объяснить. Просто… предчувствие. Дин, может быть, и сомневается в паре вещей касаемо Сэма, но в том, что его брат обладает почти сверхъестественной интуицией, у него сомнений нет. На самом деле, это довольно странно. — Ладно, и что же говорит твоя чуйка? Сэм глубоко вздыхает, прежде чем начать. — В общем, на территории кампуса есть один довольно известный бар. — …ладно, — говорит Дин, не совсем ожидая этого, но подыгрывая. — После игр почти все заглядывают туда, чтобы пропустить по стаканчику. И там есть один очень популярный бармен — его зовут Мо, кажется, Мо Таннер. И я имею в виду, что Мо — это, своего рода, уже неотъемлемый атрибут этого бара, понимаешь? Его все знают. Он часто подгоняет бесплатные напитки тем, кто ему нравится. И живëт он здесь столько же, сколько и я… — Постараешься урезать до сути? — Да, — выдыхает Сэм, и Дин ухмыляется его стервозному тону. — Как я уже сказал, все знают Мо. И мы с Джесс— — С кем? — Ох. Э-э, Джессика, — говорит Сэм уклончивым тоном. — Отличная девушка, познакомился с ней недавно. Мы просто друзья. У Дина возникает неприятное чувство в животе. Очень похожее на ревность. — Итак, мы с Джесс были там однажды, а Мо там не было. А Мо всегда там, он заправляет баром. — И что? Может быть, он взял отгул или больничный. — Ты думаешь, я об этом не подумал? Дело в том, что его не было ни на следующий день, ни потом. Прошла целая неделя, прежде чем я наконец спросил кого-то об этом. И вот ещë что: парень, которого я спросил, ответил мне: «Кто такой Мо?» — Ладно, — медленно произносит Дин. — Может быть, этот парень новенький и просто не знал бармена. — Я и об этом подумал, — нетерпеливо говорит Сэм. — А потом я начал расспрашивать всех в том баре. Никто не знал, кто он такой. Никто даже не слышал о нём, Дин. Я даже спросил Джесс, а она посмотрела на меня так, будто у меня выросла вторая голова. Как будто этого парня просто… стëрли с лица Земли, но я единственный это заметил. Никаких сообщений о пропаже, никаких записей о том, что он вообще когда-либо существовал. Это чертовски странно. Ты же не думаешь, что я сошëл с ума? Дин замирает, что-то холодное и липкое сжимается у него в груди. Что-то в этих словах воскрешает в его памяти вчерашний день, когда он мчался по шоссе, а Кастиэль разговаривал с ним с пассажирского сидения и смотрел на него своими большими печальными глазами. — Вряд ли это по нашей части, — слышит Дин собственный голос. — Нет, — упрямо настаивает Сэм. — У меня… у меня такое чувство, Дин. Я не думаю, что мы должны игнорировать это. — Ну и что ты предлагаешь? — говорит Дин. — Мы не можем просто позвонить в полицию и заявить о его исчезновении. И охотиться на него мы тоже не можем. Так что же нам делать? — Не знаю, — говорит Сэм, сдуваясь. — Я, вроде как, надеялся, что ты что-нибудь придумаешь. Поэтому я и позвонил. Я… не знаю, что мне с этим делать, Дин. Дин медленно выдыхает, прикрывая глаза рукой. — Ладно. Давай подумаем секундочку. — А что бы сделал отец? — тихо спрашивает Сэм. Дин ругается себе под нос. — Не знаю, — наконец говорит он. — Люди, испаряющиеся с лица планеты, вроде как, немного выше нашей обычной ставки. — Как думаешь, нам стоит ему позвонить? Сэм надеется на него, надеется, что Дин знает, что делать. Потому что Сэм боится. Неуверенность в его голосе… как будто они снова дети, как тогда, когда Сэм впервые спросил Дина, почему папа держит револьвер у себя под матрасом. Сейчас у Дина не больше ответов, чем тогда, но он сделает то, что всегда делает в таких случаях: попытается придумать план, чтобы успокоить Сэма. — Давай пока не будем втягивать отца, — говорит Дин с гораздо большей уверенностью, чем та, что у него есть. — По крайней мере до тех пор, пока мы не поймём, с чем конкретно имеем дело. — Ты думаешь, он не сможет помочь? — У него своих дел по горло, — говорит Дин. — Просто держи руку на пульсе. Если что-то ещё случится, мы ему скажем. Хорошо? — Хорошо, — соглашается Сэм, чувствуя всё большее облегчение. — И… спасибо, Дин. Я знаю, ты, наверное, тоже занят своими делами— «Не совсем», — с горечью думает Дин — ему легко притвориться, что он действительно занят жизненно важными делами, что Сэм отрывает его от чего-то. Скрытая потребность произвести впечатление и стать образцом для подражания для Сэма никогда не исчезает, независимо от того, как долго Сэм держится от него вдали. — Нет, не волнуйся об этом. Я рад, что ты позвонил. Не хочу, чтобы ты разбирался с этим дерьмом в одиночку. — Береги себя, ладно? — говорит Сэм, и Дин воспринимает это как прощание. — Да, ты тоже. Не позволяй страшным библиотекарям сожрать тебя в твоей естественной среде обитания. Он почти слышит улыбку Сэма. — Сделаю всё, что в моих силах. После этого Дин сбрасывает звонок и отдает трубку Бобби, чувствуя неприятный привкус в горле от услышанного. Бобби поднимает брови. — О чём трепались? — Да так, ничего особенного. Сэм думает, что наткнулся на какое-то дело. Сказал ему, чтобы он не приставал к папе. — Думаю, Джон как-нибудь переживёт, если его собственные дети обратятся к нему за помощью раз в пятилетку, — ворчит Бобби и направляется обратно на кухню. Дин более чем привык к тому, что Бобби время от времени исходится на пассивно-агрессивные замечания о родительских навыках Джона, поэтому пропускает их мимо ушей. Дин плюхается обратно на диван рядом с плащом Кастиэля и включает телевизор. На экране снова «Своя игра», повтор вчерашних выпусков. Большой палец Дина зависает над кнопкой «следующий канал», но затем он откладывает пульт и оставляет эту программу.