***
Долгое время Дин сидит в Импале, уронив голову на руль, пытаясь успокоиться, пытаясь продраться сквозь умопомрачительные ощущения и детали, воспоминания о которых накрыли его с новой силой — некоторые из них, Дин уверен, технически он ещё даже не прожил. Его напряжённое сознание будто перегружено, а мозг пытается отключиться и заблокировать нахлынувшие воспоминания. Чем больше он вспоминает, тем больнее ему становится — в другой вселенной, вселенной, которую он каким-то образом потерял, Кас был жив, Сэм был жив. По мере того, как воспоминания возвращаются к нему, Дин осознаёт и ещё кое-что, страшную, пугающую вещь: он был влюблён в этого парня, в этого Каса, влюблён в него по уши, влюблён настолько, что одна мысль об этом ошеломляет его до глубины души. Он чувствует это сквозь призму своих воспоминаний яснее, чем что бы то ни было ещё. Он влюблён в того, кого больше нет. Это чувство гложет его, когтями рвёт грудь, лишая возможности дышать. Я не могу гарантировать, что воспоминания об этом не причинят тебе ещё больше боли, — вспоминает он слова Памелы и зажмуривает глаза, чтобы не разрыдаться. Его сбившееся, прерывистое дыхание заполняет пустой салон Импалы. Яркой вспышкой перед глазами Дина проносится воспоминание о том, как он лежал рядом с Касом после того, как продал душу за жизнь Сэма; как прижимался к нему, как Кас гладил рукой его волосы. Собственные слова вновь звучат в ушах Дина. Ты слышишь молитвы из Ада? Если я буду молиться тебе, если я буду говорить с тобой, ты услышишь меня? Меня к тому времени уже не будет. Но если ты вспомнишь обо мне, где-то я тебя услышу. Если я чему-то и научился, так это тому, что даже в худшем из своих проявлений Вселенная будет не в силах удержать меня от тебя. — Кас, — произносит Дин вслух сквозь стиснутые зубы, звук этого имени кажется опасным в тишине машины. — Кастиэль. Я знаю, что где-то ты слышишь меня. Если ты слышишь мой голос, знай чётко и ясно: я найду тебя. Клянусь Богом. Даже если это будет последним, что я сделаю.Глава 15
26 июня 2021 г. в 19:22
Разумеется, Памела предвидит его появление. На парадной двери её дома висит бумажка с надписью «Привет, Дин, я на заднем дворе», — Дин закатывает глаза и срывает записку. Чёртовы медиумы.
Трава, покрытая инеем, хрустит под подошвами его ботинок, когда он огибает дом — единственный звук, нарушающий тишину. Мысль о том, что Памела живёт здесь, в обычном районе, полном однотипных домиков и ухоженных газонов, кажется Дину странной.
Памела ждёт его на крытой веранде позади дома, её ярко-зелёные глаза наблюдают за тем, как Дин поднимается по ступенькам. Он коротко и неловко машет рукой, здороваясь, и женщина впускает его внутрь, кутаясь в плед и ёжась от порывов холодного воздуха, залетевших внутрь, когда Дин переступил порог.
— Значит, ты знаешь, почему я здесь? — Дин коротко кивает сам себе. — Полагаю, это избавит меня от необходимости объясняться.
— Присядь на минутку, Дин, — Памела похлопывает по месту рядом с собой и располагается поудобнее, а затем отчётливо, на выходе, произносит: — Ох.
— В чём дело?
— В тебе, — отвечает она, прикрывая глаза. Памела подносит пальцы к вискам и медленно массирует их круговыми движениями. — Твоя душа страдает. Стенает, кричит мне о чём-то, — она наклоняет голову, кажется, концентрируясь сильнее, а затем морщится. — Хочет рассказать мне что-то, но я не понимаю, что именно. Полагаю, ты тоже не знаешь.
— Отлично, — говорит Дин. — Теперь, когда мы покончили с загадочным приветствием…
— Это не шутки, Дин, — глаза Памелы широко распахиваются. — Тогда, у дома Брейденов, когда я сказала, что что-то не так, я говорила очень серьёзно. Возможно, ты этого не чувствуешь, но это чувствую я. Оно повсюду, всё время, — медиум колеблется, между её бровями залегает морщинка. — Я едва могу вспомнить время, когда я этого не чувствовала.
— Мы всё ещё говорим об ангелах? — спрашивает Дин, чувствуя растерянность из-за того, что вопросов у него появляется гораздо больше, чем ответов. — Не чувствовала что?
— Тьму, — говорит Памела. — С большой буквы. Она похожа на… — женщина начинает отвлечённо жестикулировать, — на необузданную силу природы, мощь начала времён. Тьма может разорять, воплощаться в чём угодно. Когда мне приходят видения, она принимает форму тёмного облака, но у неё могут быть и тысячи других проявлений. Я… я думаю… я почти уверена, что она способна забирать людей.
Что-то в груди Дина сжимается, он пытается сглотнуть.
— Ты думаешь, она забрала кого-то у меня?
— Да, — шепчет Памела, встречаясь с ним взглядом. — Именно так я и думаю, Дин.
— Но как я, чёрт возьми, мог это узнать? — требует Дин, опускаясь на сидение. — Кого именно, я имею в виду?
— Ты — никак, — говорит Памела. — Но подозреваю, что именно по этой причине твои инстинкты привели тебя к моему порогу.
Дин качает головой.
— Я ничего не знаю ни о какой Тьме. Я пришёл к тебе, потому что со мной что-то происходит, и я не могу найти этому объяснение. Странные сны, мигрени…
— Дин, я знаю, — грубовато прерывает его Памела. — Я вижу это.
— Хорошо, — говорит Дин. — Так ты думаешь, что всё это как-то связано с… этой Тьмой, или как там её?
— Возможно, — Памела глубже зарывается в плед и прикусывает губу. — Я не уверена.
— Это зло? На неё можно охотиться?
Памела медленно качает головой, будто всё ещё прислушивается к чему-то, находящемуся за гранью восприятия Дина.
— Тьма ни хорошая, ни плохая. Она бессознательна, но может быть использована во вред. Думаю, её можно обуздать.
— Потрясающе, — ворчит Дин, ёжась от холода и резко выдыхая. — Итак. Что я должен делать?
— Расскажи мне, — Памела внезапно меняет тему, — что случилось, когда ты выбрался из Ада, Дин.
Дин издаёт обескураженный смешок.
— Да много чего. Не самые приятные воспоминания.
— Мне нужно знать, — упорствует Памела, и Дин вздыхает, собираясь с мыслями.
— Уверен, по большей части ты уже в курсе, но, — начинает он после непродолжительной паузы, — я продал душу в обмен на жизнь Сэмми и около года провёл в бегах от Лилит. Попал в Ад. Потом тот мудень Уриэль, ангел, вытащил меня оттуда через несколько месяцев, но после этого пустился во все тяжкие — начал работать на Сатану и всё такое — так что нам с братом пришлось с ним разобраться, — Дин проводит рукой по лицу, пытаясь воспроизвести в мыслях последовательность событий, но после Ада в его голове осталась лишь смутная путаница из огненной геенны и ночных кошмаров. — Думаю, дальше ты знаешь. Ангелы пытались сделать меня своей сучкой, чтобы вызвать апокалипсис, обманом заставили Сэма участвовать в этом. Потом снятие Печатей, потом Всадники, потом… — внезапно Дину становится трудно дышать. — Потом Сталл.
— Хм, — выдыхает Памела, а затем протягивает ещё раз, в два раза дольше. — Хм-м.
— Краткий обзор, но суть ты поняла.
— Да, поняла, — Памела поднимается с места, по-прежнему кутаясь в плед. — Зайди-ка на минутку.
Она гасит лампу, и Дин входит в дом через заднюю дверь, его щёки начинает покалывать от резкого контраста температур. Он с интересом осматривается. Это самый обычный дом, если не считать карт таро на книжных полках и пару плохо накрытых тканью кристаллов.
— Миленько, не правда ли? — говорит Памела, направляясь к подвалу. — А теперь покажу тебе свою секс-темницу.
Дин фыркает, следуя за Памелой.
— Ну, чёрт. Я вообще-то девушка скромная.
— Девушки, парни… — Памела прерывается, зажигая свет в подвале и начав спускаться по лестнице. — Никто пока не жаловался.
«Секс-подземелье» Памелы оказывается похожим на маленькую пещеру экстрасенса: кушетка Фрейда, задрапированная сосново-зелёным покрывалом, хрустальный шар на столе, вокруг разбросаны карты таро и кристаллы. Стены увешаны шторами из бус и тяжёлыми гобеленами.
— Присядь, Дин, — просит Памела, и Дин подчиняется, комфортно устраиваясь на кушетке. — Значит так, — продолжает она, занимая место рядом с ним и потирая руки. — У нас есть несколько вариантов.
— Какие?
— Во-первых, можешь игнорировать это и списать симптомы на посттравматическое стрессовое расстройство. Мигрени, кошмары, приступы диссоциации и амнезии — признаки психологической травмы на лицо. Есть вероятность, что это именно она и есть. Но я сомневаюсь, что ты действительно в это веришь.
— А второй вариант?
— Второй вариант немного более мнемонический, — Памела издаёт хриплый смешок. — Я могу использовать гипноз, чтобы вывести подавленные воспоминания на поверхность твоего сознания. Но, должна предупредить, результат может быть неприятным, — она смотрит на него из-под тёмных ресниц, лицо предельно серьёзно. — Всё подавляется не просто так, Дин.
— Мне ли не знать, — бормочет Дин, передёргивая плечами. — Тем не менее, я рискну. Щепоткой Ада больше, щепоткой меньше — какая разница, верно?
Памела прикусывает нижнюю губу, её руки замирают.
— Дин, — тон её голоса вызывает у Дина внезапное неприятное подозрение, что Памела знает гораздо больше, чем озвучивает. — То, что я покажу тебе… даже если ты сможешь вспомнить, кого потерял, если сможешь… в чём я не уверена, учитывая, что никогда не практиковала подобного прежде… я не могу гарантировать, что воспоминания об этом не причинят тебе ещё больше боли.
Дин хмурится.
— Что ты имеешь в виду?
— Если ты потерял кого-то, — Памела осторожно выбирает слова, — из-за этой силы, из-за Тьмы… твоя душа и разум сольются воедино — ты просто будешь знать то, что уже знаешь на духовном уровне. Но это не значит, что ты сможешь что-то изменить.
Дин молчит, ожидая продолжения.
— Я не утверждаю, что это так, но если ты действительно потерял кого-то, — говорит Памела, — то ты будешь не в силах ничего исправить. У тебя появятся воспоминания, но вместе с ними придёт боль утраты и тоска, как скорбь по умершему.
Дин сглатывает, внезапно уловив дрожь в голосе Памелы.
— Поэтому я спрашиваю тебя ещё раз, уверен ли ты, что готов пройти через это, — заканчивает медиум.
— Готов, — отвечает Дин после секундного промедления. — Если Тьма действительно отняла у меня кого-то, я должен знать об этом. Я хочу, чтобы мигрени, сны и видения прекратились, — его голос ломается, когда он вспоминает свою реакцию на мужчину в церкви. — Я должен знать.
— Хорошо, — кивает Памела и встаёт, потягиваясь. — Тогда время прыгать в кроличью нору.
По требованию медиума, Дин вытягивается на кушетке, складывает руки на груди и закрывает глаза. На несколько мгновений воцаряется напряжённая тишина, которую нарушает лишь тихий шорох, с которым Памела перекладывает вещи, и его собственное дыхание.
Затем Дин чувствует, как прохладные, мягкие руки касаются его лба. Мгновенное ощущение покоя охватывает его, будто он плавает на дне глубокого бассейна.
— Я буду отсчитывать от пяти, Дин, — бормочет Памела, не опуская рук, и Дин уже чувствует, как его клонит в сон от её слов. — Когда я дойду до нуля, ты будешь в состоянии глубокого гипноза. Пока я отсчитываю время, погружайся все глубже и глубже в своё сознание. Теперь пять… четыре… три…
Дин чувствует, как его тело ослабевает, теперь полностью отданное на милость Памелы.
— …два…один…ноль. Глубокий сон. Полный покой. Ты слышишь меня, Дин?
— Да, я слышу, — отвечает Дин; слова вылетают бессознательно, будто его рот говорит за него.
— Хорошо. Сейчас я использую свою ментальную энергию, чтобы углубиться в твои воспоминания — пусть они промелькнут перед тобой. Глубокий сон, глубокий вдох.
Дин чувствует, как его грудь поднимается, затем опускается, поднимается, затем опускается, но больше ничего — до тех пор, пока за его закрытыми глазами не появляется маленькая точка света, будто он смотрит в очень длинный тёмный тоннель.
— Кого ты забыл, Дин? — спрашивает Памела, и ему кажется, что её голос звучит приглушённо, как-то искажённо, словно его уши забиты ватой. — Кого у тебя отняли?
— Я не знаю, — шепчет Дин, и вдруг чувствует это — натыкается на стену в своём сознании. Ему кажется, что он может лишь приблизиться к ней, но не способен перелезть через неё или обойти. Поэтому он просто стоит около неё и ждёт.
— Думаю, ты знаешь, — говорит Памела всё тем же успокаивающим голосом. — Ещё глубже. Кого ты забыл?
— Я не знаю, — повторяет Дин. Стена решительно остаётся на месте.
— Дин, ты должен освободиться, — доносится голос Памелы. — Отпусти боль, Ад, ту часть себя, которую ты держишь взаперти. Разрушь барьеры и отдайся своему разуму.
Дин неподвижен. Он даже не чувствует, как дышит.
— Кто вынес тебя из Ада, Дин?
— Уриэль, — машинально отвечает он.
— Думай лучше.
Дин чувствует, как разочарование ледяными осколками прорывается сквозь состояние сна — трудно, слишком трудно, слишком трудно вспомнить. Больно, больно, больно…
— Дин, — говорит Памела. — Расслабься. Дыши глубоко. Отпусти себя.
Дин сглатывает и делает то, что ему велят, расслабляется по требованию Памелы, пока вокруг него снова не воцаряется только спокойная, тёплая тьма.
— Здесь ты в безопасности, — шепчет Памела. — Ты в безопасности, Дин. Есть тот, кого у тебя забрали, тот, кого ты любишь. Тот, кто хочет, чтобы его помнили.
Дин чувствует свой механический кивок.
— Хорошо, — говорит Памела. — Ты чувствуешь его, не так ли? Во снах, на задворках своего сознания. Ты всё ещё видишь его.
— Да, — шепчет Дин.
— Хорошо, — повторяет Памела. — Я спрошу тебя снова, Дин, и я хочу, чтобы ты достал ответ из самых глубин своей души. Кого ты забыл?
Сознание Дина яростно вертится вокруг имени, но слова будто застревают в горле, душат его.
— Дин, кого ты забыл?
— Кас, — шепчет Дин незнакомое имя, но оно так привычно слетает с губ, словно он произносил его уже тысячи раз.
— Хорошо, — голос Памелы становится мягче. — Кто вынес тебя из Ада, Дин?
— Кас, — повторяет Дин, и теперь его голос дрожит; даже в гипнотическом сне он чувствует, как кровь приливает к глазам — безымянный голубой призрак тянется к нему.
— Что ты помнишь о Касе?
Вспоминать страшно, невыносимо больно, но стена в его сознании рушится кирпичик за кирпичиком — Дин видит разрозненные вспышки голубых глаз, челюсть с лёгкой щетиной, мятый плащ, вспоминает запах ясного неба, тёмные спутанные волосы, мягкие улыбки, мягкие взгляды, мягкие прикосновения — перед ним лицо человека из церкви, сноп искр в амбаре и окровавленное пальто, сжатое в его руках.
Всё возвращается к нему в резком порыве — и воспоминание, его последнее воспоминание, слишком яркое, чтобы остаться незамеченным: он, Сэм и Кас наблюдают за золотистыми пятнами света, выплёскивающимися из голубой стены мощными импульсами. Они нашли какой-то источник, брешь в броне, которую заметил Кас — теперь Дин вспоминает эту охоту. Сэм отступает назад и кричит, бежит к выходу, Дин хватается за плащ Каса и тянет его назад, прочь от стены света.
Кас поворачивается, чтобы посмотреть на него, и кричит, перекрывая рёв фонтанирующей энергии:
— Дин, я могу остановить это. Моя благодать способна…
— Не смей, — он слышит собственный крик в ответ. — Даже не думай, блядь, не смей, Кас…
— Прости, — шепчет Кас. Дин не слышит этого, лишь взглядом ловит движение губ Каса, а тот смотрит на него печальными глазами, а затем отворачивается; Дин снова тянется к нему, но промахивается мимо рукава на считанные дюймы. Кас выскальзывает из его хватки.
— Кас! — слышит он собственный крик, чувствует, как это слово вырывается из него, когда Кас со всех ног бежит к импульсу энергии и бросается в самую её сердцевину.
Дин рывком приходит в сознание, задыхаясь, руки Памелы на нём, и её голос, спокойный, но твёрдый, повторяет:
— Дин, Дин, успокойся, Дин.
— Что… — пытается сказать Дин, но его голова кружится от образов, выжженных в сознании, образов уходящего Каса, исчезающего Каса, Каса, Каса…
— У тебя ответная реакция, — говорит Памела, и Дин вдруг понимает, что её руки не просто лежат на нём, а держат его, пытаются сдержать его дрожь. — Как я и говорила, воспоминания отняли у тебя много сил, и твой разум пытается оправиться от нагрузки.
— Где он? — шепчет Дин, чувствуя, как пересохло горло. В ушах звенит, и он вдруг понимает, что кричал.
Памела молча смотрит на него в ответ, её глаза полны печали.
— Я не знаю, Дин. Я не знаю, где он.
— Он должен где-то быть, — выпаливает Дин, чувствуя, как тело сотрясается от дрожи. — Я не могу… я не могу просто помнить его, если его нет, он где-то там…
— Дин, — тон Памелы мягок, как у родителей, готовящихся сообщить ребёнку плохие новости. — Я предупреждала об этом. Теперь у тебя есть воспоминания, но нет решения. К сожалению, отныне это твоё бремя.
— Это должно было прекратиться, — шепчет Дин, и остальные воспоминания, яркие и подробные, накатывают на него болезненными всплесками: последняя ночь Каса, Кас в его объятиях, Кас, оставляющий поцелуй в его волосах, вкус кожи Каса на его губах. Дин закрывает глаза, и острая боль вдруг становится непреодолимой. — Благодать должна была остановить Тьму. Почему не вышло?
— Может быть, она не сработала.
— Должна была сработать, — говорит Дин. — Он не может… он не может просто исчезнуть.
— Я предполагаю, что… — Памела поднимает брови, — ну, учитывая, что эта сила стирала события и забирала людей с момента зарождения мира, в том случае, если ты прав, и благодать действительно способна остановить её, то потребуется некоторое время, чтобы она догнала Тьму и рассеялась во времени. Это должно произойти во все моменты истории, прежде чем сила будет остановлена.
— То есть, ты хочешь сказать, что я могу даже не дожить до момента, когда это случится? — огрызается Дин, повышая голос. — Когда люди перестанут исчезать с грёбаной планеты, будто их никогда и не было?
— Именно так, — тяжело кивнув, отвечает Памела. — Мне жаль, что у меня нет новостей получше, милый.
— Когда благодать сработает, если она действительно сработает, — спрашивает Дин, лихорадочно соображая, — вернется ли всё к тому, что было? Вернутся ли все люди, которые исчезли, или всё останется по-прежнему, но Тьма просто перестанет поглощать мир?
— У меня нет для тебя ответов, Дин, — Памела медленно качает головой. — Мне жаль. Я знаю о Тьме едва ли больше, чем ты. Могу лишь чувствовать её и здесь, и за завесой. Это — всё, что я могу предложить.
— Я не должен был его помнить, — Дин смотрит на Памелу. Он не может унять дрожь. — Я не должен был помнить ни его, ни всё это. Как получилось, что я вспомнил? Как это вообще возможно?
Памела улыбается грустной, мудрой улыбкой, и тянется, чтобы мягко накрыть руки Дина своими.
— В жизни я повидала множество поистине безумных вещей, — говорит она. — Я видела мёртвых, видела потусторонний мир так же ясно, как мир живых. Я встречала силы природы вблизи и лично. И меня часто спрашивали, что из увиденного поразило меня глубже всего и заставило усомниться в том, во что я верила прежде. И люди смеются, когда я даю ответ, но вот он, — она наклоняется вперёд, словно собираясь открыть Дину большой секрет. — Любовь — самая могущественная сила во Вселенной. Она сильнее самой Вселенной. Я видела чистую силу любви воочию, как ударную волну, сотрясающую даже самые отдалённые уголки измерений, — Памела мягко похлопывает Дина по колену и берёт его руки в свои. — Вот что, Дин, поражает меня больше всего.