undone

Боргов отложил журнал, статью в котором читал с карандашом в руке и словарем английского под рукой. Положил его поверх стопки тех периодических изданий, которые написали о них за последний месяц. Больше всего отличилась французская «Ле Фигаро»: поверх их фото в аэропорту Орли был развернут заголовок: «Всемирно известные шахматисты переводят стрелки часов Судного дня», что конечно, было порядочным преувеличением. Однако остальные журналисты также сходились во мнении, что союз двух игроков из США и СССР «ослабил международную напряженность» и «привнес нотку оттепели в холодную войну». Василий до сих пор не мог поверить, что у них получилось. Иногда он просыпался среди ночи, паниковал, не понимая, где находится, а потом видел справа от себя спящую Бет и с облегчением откидывался на подушку. В тот день, на приеме у Генерального секретаря, когда Брежнев, держа тост, несмешно пошутил насчет того, что проиграть такой красивой американке — не грех, и он был, ух, взял ее в жены, Боргов серьезно ответил, что именно это он и собирается сделать. Повисла пауза, присутствовавшие Лаев и Шапкин в ужасе уставились на него, обслуживающие обед официанты замерли, как и Генсек, не донесший до рта рюмку. — Товарищ Боргов, не желаете уединиться для обсуждения этого вопроса? — Брежнева казалось заинтересовала такая дерзость. Оставив коллег Василия в большом круглом зале приемов, они длинными коридорами прошли в кабинет первого человека страны. Расторопная официантка, невесть как попавшая туда быстрее их, уже расставила на столе с зеленым сукном графин с коньяком, рюмки и закуску, и молча удалилась, пока хозяин и его гость устраивались в креслах. Василий рассказал купированную историю их с Бет отношений, начиная от встречи в лобби Парижского отеля и заканчивая вчерашней партией. Продемонстрировал татуировку, которую Брежнев рассмотрел с любопытством. И, наконец, высказал свою просьбу. Генсек откинулся в кресле, закурил папиросу, которую достал из стоящей на столе шкатулки и во время рассказа Василия долго крутил в пальцах. — Я познакомился со своей женой на танцах в общежитии медицинского техникума, где она училась. Хотел пригласить ее подружку, но та мне отказала, потому что танцевать я дескать не умею и отдавлю ей все ноги. Виктория, которая стояла рядом, сказала, что хочет рискнуть и сама меня пригласила. Это были двадцатые, десятилетие, когда мы со всей запальчивостью нового общества отвергали старые лекала империалистического мира. В том числе устаревшую нематериалистическую «сказочку о родственных душах». Признаться в том, что встретил… как по-английски? Соулмейт? Признаться в том, что ты женишься на своем соулмейте во времена, когда царила идеология «свободной любви», было почти постыдным, — усмехнулся Брежнев. — Поэтому мы с Викторией не придавали огласке этот факт. Но я больше никогда не смотрел на других женщин, и уверен, что без нее моя жизнь сложилась бы совсем иначе… Это изумительное чувство. И я представить не могу, как это — быть разделенным со своей родственной душой. Он раздавил окурок в хрустальной пепельнице и пробормотал «Франция, значит… Ну, может быть, может быть». Потом они пили коньяк, и Боргов, не привычный к алкоголю, покинул резиденцию генсека чуть пошатываясь, но осененный надеждой. Через десять дней он дрожащими пальцами крутил диск телефона, набирая номер Хармон в Лексингтоне. Он был так взволнован, что даже не подумал о том, что на Восточном побережье глубокая ночь. Хриплое спросонья «алло» он услышал после шестого гудка. — Бет, — сказал Боргов. На том конце провода раздался судорожный вздох. — Бет. Я лечу в Париж. — Они проговорили час, пока непреклонная советская телефонистка не сообщила, что разъединяет их. Еще через три недели Василий стоял в аэропорту Орли и под прицелами десятка фото- и телекамер ждал пассажирку, сошедшую с рейса Нью-Йорк-Париж. Они стали международной сенсацией. Да, советская сторона не преминула воспользоваться ими для улучшения своего международного имиджа. Условия, с которыми его отпустили заграницу, были весьма мягкими: не уезжать в Америку, не тренировать соперников советских шахматистов, не поддерживать связей с «белоэмигрантским» сообществом внутри Франции. Бет появилась, когда схлынула основная волна прилетевших. Он не помнил, кто из них быстрее оказался рядом и сколько времени продолжались их объятия. Но знал, что никогда не был счастливее, чем в те мгновения, когда снова обнимал ее под стрекот затворов и вспышек, которых они почти не замечали. Квартира, в которой они жили, была снята им на деньги, выделенные советским правительством в качестве «подъёмных». В углу маленькой гостиной, по размеру напоминавшей его прежний кабинет в Ленинградской квартире, сейчас стояла елка, украшенная за неимением стеклянных игрушек и мишуры, шахматными фигурами. Каждый из них привез из своей страны не по одному набору. Бет вошла в комнату в черном платье, в одном из тех, что играла с ним Московскую партию. Обогнув стол с журналами, села ему на колени, обняла за шею, но не поцеловала, оберегая только что нанесенную вишневую помаду. — Пора идти, — они были приглашены на благотворительный вечер шахматной федерации Франции. — Когда ты так смотришь на меня, мне хочется послать к черту весь остальной мир, — Боргов поцеловал Бет в шею. — Разве мы этого уже не сделали? — усмехнулась она, чувствуя, как тело немедленно откликается на ласку. Каждый день с тех пор как его руки обвили ее талию в аэропорту, начиная с пробуждения и заканчивая моментом, когда проваливаешься в сон, Бет испытывала счастье, граничащее с эйфорией. Ни таблетки, ни выпивка, даже победы в шахматах никогда не давали такого эффекта. Она понимала, что этот кайф скоро спадет, станет менее ощутимым. Что их чувства неизбежно столкнутся с проблемами, а они сами — с бытом и тоской по родине. Но не сейчас, нет, не сейчас. — Бенни Уоттс высказал желание быть моим свидетелем на свадьбе, — сказала Бет. Свадьба — скромная гражданская церемония и большая пресс-конференция для журналистов со всего мира после — была назначена на последний день работы Парижского муниципалитета перед Рождественскими каникулами. Хармон подумала, что Джолин была права: их любовь и правда могла изменить мир. Неожиданным бонусом выступило то, что французские дома моды наперебой стали предлагать Бет — самой известной невесте года — их модели свадебного наряда совершенно бесплатно. За строчку во всех газетах мира: «мисс Хармон прибыла на церемонию в платье от…». Бет выбрала Шанель. — Но думаю, его основная цель — это близкое знакомство с тобой, — добавила она, поправляя галстук Василию. — Я обещал не тренировать противников советов, — шутливо напомнил тот. — Но я буду рад познакомиться с твоим другом. — Хочешь выпытать у него секреты моей прошлой жизни? Поздно, я уже рассказала тебе все, — и не сдержавшись, Бет поставила вишневый поцелуй в уголке рта своего без пяти минут мужа. Боргов и Бет оделись и вышли на улицу города, в котором все могло закончится, не начавшись, если бы им не хватило смелости принять свою судьбу.