* * *
Сириус отчаянно лежал и в отчаянии думал об отчаянии, забыв значение этого слова. Школьный психолог всегда говорил ему — в результатах его тестов оказывается слишком много лжи. Но он не врал. Просто мнение менялось за секунды, а один вопрос трактовался десятью разными вариантами. Вообще ему было трудно в обучении, ведь все задания такие неоднозначные, нет ни одной четкой и верной инструкции, приходится ломать голову над истинным смыслом. Не получалось. Не получалось дойти до сути, тревога съедала душу, пока Блэк наконец не отпустил это, перестав уделять столько внимания. Оказалось, что в школе, несмотря на ее истинное предназначение, нужно всего лишь отключать мозги — и «отлично» уже в кармане. Но учеба закончилась, а проще не стало. Утверждения «я часто испытываю чувство вины» и «я часто ощущаю себя виноватым» — совершенно разные; и ответы на них будут разными. «Ощущать себя виноватым» — это значит провалиться и взять ответственность на себя; даже если ты к этому не причастен. «Испытывать чувство вины» — это лежать в три часа ночи, с омерзением убирая прилипшие к потному лбу волосы, смотреть в потолок и пытаться сглотнуть ком в горле, возникший от обезвоживания. Ничего вроде не случилось, ничего случиться не должно — вина, вина, вина. Одно состояние за другим, всплески энергии и вспышки агрессии, уныние — между собой все из Canis Major смеялись над этим, объясняя «трудным характером». Но он знал. Он видел страх в их глазах и обкусанные губы, видел слёзы при малейшем негативном сдвиге. Бродяга научился прятаться за закрытыми дверьми, чтобы не причинять боль. И ощущал себя виноватым перед друзьями за прошлые ссоры и безалаберность; ощущал себя виноватым перед собой. Самокопание разъедало изнутри, вспыхивало на подкорке мозга, стелилось перед глазами неясными сумерками Туманного Альбиона. «Ты такой счастливый и уверенный в себе!» И это, чёрт возьми, правда. Как и отчаяние. Как можно находиться в двух противоположных состояниях, придерживаться полярных мнений, любить совершенно разные вещи? Но Сириус мог всё это. Иногда ему казалось, что вся его жизнь зациклена на противоречиях; потом он, конечно, передумывал. Блэк лежит на полу, ведь пол — отличная твёрдая опора. Ничего лишнего. — Сириус, — он бесшумно проскальзывает в темную комнату, замирая на середине. Из коридора бьёт яркий свет. — Пожалуйста, можно мне побыть с тобой? Что он хочет услышать? «Да, конечно»? После того, как он связался с теми парнями, после того, как он поставил своей главной целью угоду матери? Может, тогда всё стало хуже? — Отвали, Регулус, — зло бросил парень, натягивая одеяло до ушей. — Ты же всегда называл меня Реджи... — Ты слышал, что я сказал? Оставь меня в покое! И он оставил. Уже навсегда. Может, тогда все его стремления перешли к брату? И внутри Бродяги борются не мнения, а разные люди? Боль тисками сжимает сердце. — Пожалуйста, хватит, — вырывается хриплая мольба, призванная заглушить воспоминания и неразборчивый гомон в мыслях. Так страшно: спекшиеся губы, слова, автострада вечных воспоминаний, всегда уложенные кудри, море, море. Море. Солёная глубь и камни, рыбы, кусающие пятки и мельтешащие перед глазами. В детстве на пляже сердце пропускало удар под возгласы: «Где он? Вы видели, там нырял лысый мужчина в синих плавках. Он выплыл?». Интересно, а ему было очень страшно? И с тех пор, как ночью его разбудил тот злополучный звонок, он больше не чувствовал себя в безопасности. Ремус слабо хмыкнул, сев рядом. Сириус улыбнулся, когда тонкие пальцы мягко коснулись его лица, убирая засаленные пряди с глаз. Люпин светился: волосы блестели золотом, в лучистом взгляде плескалось тепло, и пахло раскаленной дорожной пылью. Тёмная нечистая комната стала лучше, понятнее. — Ты такой странный, — поджимает губы Лунатик, у глаз проявляются сеточки морщин. Свитер жёлто-грязного цвета колючий, но Блэк всё равно из последних сил подтягивается к чужим коленям, ложится и зарывается лицом в шерсть, пропахнувшую кориандром. — Два дня ты уже так лежишь, — подмечает парень, Бродяга ощущает сквозящую тоску в этих словах, но только невыразительно мычит. — Нужно возвращаться — Я не хочу. — Я знаю, что ты хочешь чего-либо только в моменте. Всё кажется плоским и отвратительным, когда ты один, но так только хуже. Ты несчастен, потому что изолируешься, а не потому, что радости не существует, — голос Ремуса убаюкивает беспокойное сердце, оно размягчается и даёт свободу горячим слезам, тут же впитывающимся в свитер. Рыдания царапают нёбо и глушат слова, разносят по каждой клетке тела опустошение, вручая вместо тревоги непонимание и... кажется, облегчение. Сириус ощутил себя на одной из картин фантасмагоричного Ренессанса, где-то в небе пастельных розовых и фиолетовых оттенков, заточенным в мраморе. Он был выше, чем земной мир, может, на излюбленном Марсе, в свете вспышек фотокамер или на сцене. И он просыпается. В отсыревшей футболке, с залитыми щеками, со страхом. Ему снова приснилось что-то хорошее. Вот поэтому он ненавидел сны, вот поэтому он в периоды великих надежд засыпал как можно раньше: может, сегодня повезёт увидеть то, чего не получалось достичь? Отчаяние шире бьёт по щекам — ничего этого нет. И он, по сути, счастлив, пока не кроет. А в последнее время его кроет то и дело. Пульсация в висках, трясущиеся руки, которые тянутся к карандашу и блокноту. «Мне нужен покой». «Будет ли хоть кто-то скучать по мне?» Эти помятые листки — отчаянные попытки найти слова и начертания. Кривые линии, зеркальные буквы и слабые дрожащие закорючки левой рукой. Почти каждое попадает в новую песню, может, меняется, но остаётся при своей уникальной сути. Это помогает отвлечься от желания оказаться там, среди облаков и блаженства, там, где образ солиста Midnight Wolves не растает в дымном воздухе сизым воспоминанием. Оставить после себя след — хотя бы карандашом; хотя бы слабо. Тяжёлая голова падает на руки. Всё так невыносимо. Он просыпается во второй раз от звука дверного звонка, который режет голову ножом, словно крик Мэри-Энн. Блэк осторожно встаёт, опираясь на стену бледными руками, крепче кутается в плед и босыми ногами вяло шлёпает по полу. Если честно, то он не настроен открывать, но проверить всё же стоит. Смотрит в глазок, непослушные пальцы сами в ошеломлении дёргают ручку.* * *
Бродяга специально не приближался к порогу и оставил лишь маленькую щель — не хотел, чтобы его видели. Привыкшие к полумраку глаза фронтмена волков смогли рассмотреть лишь то, что брюнет в ужасном состоянии. Где весёлый заводила, которого собственные волосы заботят больше, чем благополучие всего мира? — Доброе утро, — раздается хриплый голос из темноты. Падс тут же прочищает горло — долго молчал. — Сейчас четыре ебаных часа ночи, — в отместку шипит Ремус. — Утра, — автоматически саркастично подмечает Сириус, ухмыляясь сквозь боль. — Иди на хуй, — это последнее место, где он хотел быть. — Заметь, ты сам сюда пришёл, — автоматически осклабился Блэк, но тут же сообразил, что Люпин этого скорее всего не видит. Только недавно он наблюдал его совсем близко, буквально ощущал дыхание, а сейчас они так далеко. — Подожди, четыре часа? Что ты тут делаешь? — Джеймс стучался в дверь. Ты не открыл. — Я спал. — Пиздишь. Бродяга издаёт задушенный смешок: — Неужели ты так сильно за меня переживаешь? — Нет, — что ж, почти не ложь. Он сам не знал, что тут делает, зачем тратит время на полный бред, но сердце заходилось в тревожном бешенстве, когда раздавалось холодное: «Аппарат абонента не доступен». И сам Лунатик сгорал от ярости на самого себя: почему он влезает, почему беспокоится? Почему спустя почти три дня образ Бродяги и девушки не выходит из головы? Поэтому и «нет», ведь он совсем не переживает — просто злится. — Мы все хотим собраться сегодня в часов семь. — Где? — голос ослаб и поник, сил на язвительность не хватило. — В студии, просто купим выпивку и что-нибудь поесть, — Ремус непринуждённо жмёт плечами, скрываясь. — Прекрати, — прозвучало сипло, грубо, резко, что заставило вздрогнуть. Сириус только виновато скривился. — Что? — Пытаться рассмотреть меня. Поверь, лучше не видеть. Я буду. Наверное. Не знаю. Пока, — Бродяга одним движением закрывает дверь. Люпин замирает в ступоре на несколько мгновений, пока желчь доводится до точки кипения. — Иди к чёрту, Блэк! — крик эхом поднимается по лестнице и быстро сбегает вниз: пусть все соседи знают, что Сириус Блэк — тот ещё мудак. Мудак, опирающийся на дверь по другую сторону. Мудак с глупой ухмылкой и невероятно тяжёлым сердцем.* * *
— Спасибо, что пришёл, — Лили улыбнулась так лучисто, что Лунатик неосознанно последовал её примеру. — Извини, что вообще прошу тебя об этом, я уверена, что всё в порядке, но лучше проверить. — А вы уже пробовали? — девушка энергично кивнула несколько раз. — Разве не лучше оставить его в одиночестве, если он так хочет? — Лучше, конечно, но стоит наведываться, иначе он никогда не выйдет. У нас есть ключи, но он терпеть не может, когда к нему вламываются в такие периоды, — Эванс смущённо опустила глаза. Ремус удивлённо вскинул брови. — Ты думаешь, почему именно ты? — кивок. — Мы звонили — он не берёт трубку. Обычно такого не происходит, — девушка замялась, поджав губы. Она не знала, стоит ли ей вообще упоминать об этом при Люпине, но, вспомнив глаза влюблённого Бродяги, решилась: — Джеймс был единственным, кого Сириус впустил после смерти его брата. Но сейчас он не открыл ему. — Если так, то, — Люпин сглотнул и отвёл взгляд, — не могу представить, что это будет иметь хоть какой-то смысл. Раз он проигнорировал его, то с чего бы ему вообще обратить внимание на меня? — Я думаю, что он будет удивлён, и это сыграет нам на руку. Как бы странно ни звучало, но у Сириуса есть совесть: вы плохо знакомы, поэтому он более... уважительно к тебе относится, — Лили хотела взять его за локоть для убедительности, но в последний момент одёрнула себя. — Незадолго до концерта он пришел к нам совершенно убитый. Я догадываюсь о причинах происходящего сейчас, но они очень личные. Это типичный цикл апатии, ему просто нужен толчок. — На концерте он казался мне... довольно весёлым. — Падс всегда «кажется», но никогда не знаешь, что у него на уме, — Эванс усмехнулась. — Бродяга — не тот человек, общение с которым можно просто прекратить и забыть. Сегодня уже не надо, сходишь завтра, скажешь, что мы все собираемся отметить успешный концерт, хорошо? — Можно вопрос? — Лили неуверенно кивнула. — Почему вы все так с ним носитесь? Он же не маленький ребёнок, а считает себя центром всего мира, заставляет друзей волноваться, — закипающий гнев. Гнев, который позже утих до такой степени, что он в тревоге стоял у тёмной двери в четыре утра. Гнев, который потом распалился ещё сильнее. — У него сложный характер, Ремус, но в него трудно не влюбиться, — она улыбнулась мысли о том, что они с Блэком теперь точно никогда не будут квиты. — Я не знаю, почему мы так печёмся о нём, но он наш друг, мы не можем иначе. Люпина бесила эта ситуация — он не держал зла на Эванс, ведь она хотела как лучше — но в целом это походило на полнейший бред. Он сохранял скептическое спокойствие, но только внешне. Внутри же всё полыхало непониманием: как вообще можно заставлять близких людей так беспокоиться? Почему он позволяет себе это, инфантильно требуя внимания? Не отвечает на звонки, не открывает дверь, тем самым посылая их всех к чертям? Да если бы у Лунатика были такие друзья, то он бы никогда в жизни не устроил подобной сцены, уже не говоря о том, чтобы повторять их с некоторой периодичностью. Парень боялся, что его злость во многом объяснялась завистью: у него действительно не было Джеймса, Лили и Марлин; только Мэри, но даже с ней они не настолько близки. Как у него вышло выстроить доверительные отношения в постоянных истериках? И почему все его терпят? Ремуса трясло внутри от несправедливости — на лице лишь понимающая улыбка. — Адрес, который ты скинула. Он точно правильный? — Люпин с сомнением смотрит на девушку. — Да, а что? — Стой, где ты живёшь? — Там, дальше. Хожу пешком, потому что дома не способен встать с кровати, — оправдался Сириус, неопределённо махнув рукой куда-то вперёд. — Ничего, просто... «Просто это в совершенно противоположной стороне от моего дома».* * *
— Кто вообще её принёс? — вспылил Джеймс, уже третий кон подряд попадая на клетку «Отправляйтесь в тюрьму». — Мы пока не дошли до пика, чтобы сознаваться, — капитулируя, заверил Питер, нервно почёсывая руки: он снова был близок к самой дорогой улице, которую чудом ещё не купили. — Это не кто-то из нас, — начала Лили. Она самая проницательная девочка из всех, поэтому Сохатый напрягся, внимательно вслушиваясь, чтобы знать, кого винить во всех мировых катастрофах. — И не Ремус, потому что он вообще не играет. Питер, Алиса, Доркас или Мэри, — её голос снизился до шёпота, чтобы мог расслышать только Поттер: — Это не Доркас, она слишком нелюдима для подобного, не Питер, он дал нейтральный комментарий, а обычно выдаёт себя с головой. Мэри или Алиса? Обе на это способны, но при том Мэри более спокойна, она могла бы это сделать, но только на репетиции своей группы. Алиса... Алиса очень дружелюбная, активная, всегда хотела, чтобы мы сблизились, — Эванс тихо смеётся, делая глоток фруктового пива. — Смотри на неё с осуждением, мы просто обязаны сломить её дух, иначе она сорвётся с крючка. Сохатый серьёзно кивает и щурится, пристально, не моргая, устремляя взгляд на Фортескью. Девушка тут же почувствовала пристальное внимание двух внимательных пар глаз и смутилась, не зная, куда себя деть. — Так это же правда интересно, — начала оправдываться она, поняв, что ситуация безвыходная. — Только тебе, — подметила Медоуз, печально разглядывая свои три сиротливые карточки. — Потому что у тебя всегда дубль, — продолжила Марлин. — И два «Освобождения из тюрьмы». — Тюрьмы, в которой ты ни разу не была, — Джеймс просто не мог не уточнить, учитывая его местоположение на игровом поле. — Вы просто не умеете проигрывать! — в отчаянии воскликнула Алиса, скрестив руки на груди. — Да в эту штуку даже играть смысла нет, я всё равно всегда выигрываю, — голос раздался откуда-то сверху, все удивлённо подняли головы. В разгаре препирательств никто и не заметил вошедшего Сириуса. Никто, кроме Люпина, не любившего треклятую «Монополию». Он буквально пялился, следил за каждым движением, Блэк хоть и смотрел на друзей, но постоянно кидал растерянные взгляды на фронтмена Midnight Wolves, чтобы в очередной раз остаться на секунду прикованным к завораживающим, холодным глазам. Марлин тут же потянула друга за руку, усаживая рядом с собой: — Я рада, что ты жив, — тихо проговорила блондинка, получив в ответ тихий смешок. — Я рад, что ты рада, — хмыкнул Блэк. Парень внезапно увидел пиццу, тут же забыв про Лунатика. Сколько он уже не ел? А если и ел, то что? Наверное какой-нибудь завалявшийся горький шоколад, лимон и яйца — больше ничего дома быть и не могло. Мерзость. — Я пиздецки голоден. МакКиннон услужливо подала ему коробку и банку пива. — Вы видели посты в социальных сетях о концерте? — подала голос Мэри, внимательно всматриваясь в экран телефона. Ремус тут же подошёл и заглянул со спины, чуть улыбнувшись — всем уже стало понятно, что он держится подальше от публичности и сам не проверяет деятельность фанатов, чтобы избежать негатива. Ему достаточно видеть толпу перед сценой. — Я видела! — похлопала в ладоши Марлин, светясь от радости. — Конечно, основное внимание было приковано к солистам, — многозначительно подняла брови Эванс. Она заранее ущипнула Поттера, чтобы тот не начинал задавать неловких вопросов о произошедшем на сцене. — И очень многие отметили, что в этот раз Фрэнк был на высоте, — упомянутый парень смущённо покраснел, а под гордящимся взглядом Фортескью и вовсе зарделся. — Фанаты питают надежды на совместный концерт, — подметил Джеймс, зачёсывая волосы назад. — Разочаровать их было бы преступлением, — проговорил Бродяга, — только я ничего не видел. — Обязательно посмотри, тебе понравится, — усмехнулась блондинка. Все снова обратили внимание на игру: — Если хочешь, то можем ходить за одну фишку или садись за меня. — У меня такое ощущение, что дальше игра и не состоится, — внимание Бродяги поглощала еда и недовольные лица игроков. И он оборачивается, ощущая непрекращающийся дискомфорт от сверлящего спину взгляда. На этот раз Люпин тут же отворачивается, делая вид, что очень занят завариванием кофе. — Мы можем пока оставить всё и вернуться позже, — примирительно предложил Лонгботтом, на что все согласно кивнули, прекрасно зная: никакого «позже» не случится. — Может, «правда или действие»? «Две правды и одна ложь»? — Алиса засуетилась в своей привычной манере и все засмеялись от её забавной неусидчивости. — А может, выпьем? — Наконец-то! — радостно воскликнул Сириус. — Ты же уже пьёшь, — укоризненно подметила Марлин, с опаской поглядывая на подрагивающую банку в руках друга. — Мне нужно понимание и ощущение общности, — важно возразил Блэк, чокаясь с Джеймсом. МакКиннон переживала, и по глазам Лилс понимала, что она не одна. Доверять алкоголь сейчас, после эмоционального всплеска, было рискованной затеей. Оставалось надеяться, что всё пройдёт тихо и гладко, в меру. «В меру» не вышло после третьей выпитой банки — слишком быстро выпитой банки. Бродяга сам это понял и аккуратно поднялся на незанятый диван. Нет, он контролировал себя, просто нарушалась координация и артикуляция. Нужно успокоиться. Прямо напротив Сириуса Лунатик, устроивший подбородок на плече Мэри. Парень закрывает глаза, сохраняя картинку в голове, и отворачивается к спинке. Уехать бы по автостраде чуть дальше, где дорога, а рядом засеянные поля, где негде спрятаться от дождя. Он видит, буквально снова видит Ремуса перед собой — такого красивого, потому что счастливого. Тяжёлые капли разбиваются о его нос и мягко оседают в пушистых волосах, барабанят по плечам. И он улыбается, смеётся черничным смехом, а Блэк так нелепо выглядит в разноцветных джинсах и коротком чёрном свитере с кислотно-зелёными грибами. И может, Люпин смеётся именно над ним. Или над его одеждой. Так какая разница, если он смеётся? Небо темнеет, мелькает свет, гром звучит через одиннадцать секунд — много. Все сегодняшние события пронеслись так быстро и плоско, как будто их и вовсе никогда не было — только чья-то красная винтажная машина, дождь, поле и они, стоящие друг напротив друга. И это больше не кажется одержимостью — только взлелеянными нежными мечтами, которые он упустил в подростковом возрасте. На капоте в поражающем одиночестве лежит небольшой букетик розовых левкоев. Небо рассеивается в считанные секунды, ярко проступают созвездия, вечер сменяется глубокой ночью, улыбка растворяется в понимании. — Я бы хотел, чтобы ты объяснил мне всё, — Лунатик качает головой с упрёком во взгляде. — Я объясню, — солист Canis Major соглашается мгновенно, соглашается в неизвестности и непонимании. — Обещай, что мы будем лежать и смотреть на звёзды. А потом всё будет хорошо. — Конечно, — Бродяга выдыхает это слово задушено, пытаясь совладать с восторгом. «Хорошо» звучит прекрасно. — Конечно! — по щелчку пальцев чудесная картинка исчезает, прорезанная голосом Петтигрю. — Ремус! — Сириус резко садится на диване, хватаясь за иллюзию, пока не понимает, что все здесь замолкли. Он уснул. Снова. Видел сон с Люпином. Снова. Ему больно вставать каждый раз, ведь там они всегда вместе и счастливо смеются, а здесь... а здесь янтарные глаза вспенивают кожу и проникают под неё. Алкоголь ещё не весь выветрился. Почему все так смотрят? Особенно Лилс. Пробудившийся разум вспоминает вопрос Питера: «Кто, по вашему мнению, самый красивый человек?». Неужели все восприняли это как ответ? Хотя если бы он просто позвал Люпина, то стало бы только хуже. Пусть остаётся так, более того — это правда. Более того — сам Лунатик наконец стыдливо отвёл взгляд, они сверкают под чёлкой жёстким упрёком и досадой, ненавистью. — Случайно вырвалось, — он делает только хуже и тут же это понимает. Тянется за четвёртой банкой с вспыхивающим желанием поскорее убраться отсюда.* * *
— Мне нравится этот, — Мэри указала на тёмно-бордовый цвет, спрятав улыбку за воротом куртки. — Ты же знаешь, что он тут же облупится? — вздохнул Ремус, уже предвкушая её увещевания. Она любила музыку, обожала её, жила и дышала исключительно ею — а ещё ей хотелось отрастить ногти, чтобы пафосно цокать ими по любой твёрдой поверхности. У Мэри Макдональд есть серёжки на все случаи жизни и коллекция цветных лаков. — Если в этот раз ты будешь больше стараться, то не сразу, — она насупилась, вертя в руках маленький флакончик. — Что значит «больше»? Я и так каждый раз жертвую своими нервными клетками! — Если бы ты красил мне ногти с душой и вкладывал в это нравственное терпение, то всё было бы хорошо, — Макдональд печально рассматривает свои руки и поджимает губы. — Тебе противопоказано читать сестёр Бронте, ты в курсе? — парень не выдерживает и капитулирует. Ему уже действительно пора смириться. — Ты буквально играешь на гитаре! На что можно надеяться? — На чудо, — девушка уже хочет развернуться и пойти к кассе, как замирает на месте. — Кстати, о чуде. Здесь Сириус. — Что? — Люпин машинально поворачивается в ту же сторону, выглядывая высокую темноволосую фигуру, в который раз проклиная свою близорукость. — Это точно он? Ты уверена? — Да, он стоял в профиль секунду назад. Выглядит потрёпанным, — она нахмурилась и быстро отвернулась, чтобы солист псов не почувствовал её взгляд, — как и позавчера. Что-то происходит, мне дико интересно, — Лунатик мог заметить, как её трясёт от нетерпения и желания выяснить детали. Он не сказал ей ничего. Ни про то, что увидел в гримёрке после концерта, ни про разговор с Лили, ни о последовавшем за ним утренним посещением. Мэри — его лучшая подруга, но он никогда не любил делиться своими домыслами, пока окончательно не решит всё сам для себя. Не хочется её беспокоить, вводить в заблуждение. Тем более, пока сам Рем плутает в лабиринте собственных мыслей. — Нужно подойти поздороваться, — Макдональд уже сделала уверенный шаг вперёд и чуть не упала от резко остановившей её руки. — Нет, — чётко отрезал Люпин. — Мы быстро покупаем этот лак и уходим. Мэри хотела возразить, но сама себя одёрнула, стремительно проследовав к кассе. Когда они вышли из магазина в холл торгового центра, то Мэри обернулась. И тут же поняла, что зря — сквозь стеклянную витрину Блэк смотрел прямо на неё. — Что ты творишь? — девушка прошипела это зло и тихо, что всегда внушало угрозу. — Он выглядит таким грустным! Всё же было хорошо, ваши отношения наладились! — Я просто не хочу с ним лишний раз пересекаться, мне хватает репетиций, — Лунатик засунул руки в карманы и смотрел исключительно вперёд, всячески избегая взгляда подруги. — Серьёзно?! — Макдональд чуть не задохнулась от возмущения. — Мы проигнорировали человека, потому что ты «не хочешь с ним пересекаться»! Это же... ну просто неприлично. — Да мне плевать на подобные нормы приличия! — вспылил Люпин, ускоряя шаг. Мэри замолчала. Ему тут же стало в два раза хуже, больнее, горечь затопила горло. Вышло нескладно и тихо: — Извини. — Ничего, — её пыл стих, превратившись в обиду. — Я просто надеюсь, что однажды ты всё объяснишь. Но я не могу ждать вечность, Римус, особенно если ответы нужны прямо сейчас. Молчание. Они придут домой и закажут еду, Лунатик накрасит ей ногти, пока на фоне будет звучать очень драматичный фильм. И она, к счастью, снова ничего не заметит. А потом очередная совместная репетиция после импровизированных каникул. Ремус с сомнением подметил, что в его голове который раз всё перевернулось с момента последней. Почему он переехал в Ливерпуль, почему? — Ты обиделся на то, что он сказал, что считает тебя очень красивым? — Макдональд стремится добраться до сути, не боится задеть, боится не найти правды. — Мне кажется, что он вообще не слышал вопрос, — Люпин морщит нос и отворачивается, тем самым закрывая тему. Лунатику трудно смотреть в глаза людям, но мозг кипел изнутри, он просто не мог не пялиться на помятого Бродягу. И когда тот отвернулся к спинке дивана, то фронтмен волков был абсолютно уверен, что он уснул. Спустя минут пятнадцать речь зашла о какой-то знаменитости, про которую Ремус даже и не слышал, все стали обсуждать внешность, а Питер задал свой глупый вопрос. Лучше бы он молчал. Потому что услышать своё имя ответом было ужасно. Потому что Сириус выглядел встревоженным, не понимающим, где он и как тут оказался, но, видимо, все приняли это за продолжение диалога. Блэк ничего не сказал, ведь гораздо труднее было бы объяснить его внеконтекстное восклицание. Только Люпин, смешавшись, пытался придумать оправдание. Все замолкли и смотрели на него, доводя до того самого состояния, когда хочется провалиться под землю, исчезнуть. И он прекрасно понимал, что в этом нет фактической вины Бродяги, но беспричинная неприязнь снова крепла. Поэтому нет, он не обиделся, просто лучше бы никогда не знал его. «И это тоже звучит неправильно. Если быть честным с самим собой, то я привык — если привыкнуть к беспорядку в голове вообще возможно». — Привет, Сириуса сегодня не будет, — Джеймс сообщает это, как только замечает сидящих на диване Мэри и Лунатика. «Но мы же его сегодня видели», — Ремус уверен, что именно это хотела выпалить Мэри. — Почему? — парень старается придать тону максимальную безучастность, якобы это лишь профессиональный интерес — ничего более. И ему совсем не нужно знать ответ, так, для справки. — Он минут сорок назад уехал в Лондон. Умер какой-то родственник без прямых наследников и завещания. Уверен, что там богатое состояние, поэтому соберется куча отпрысков, которые будут пытаться отсудить права, — Джеймс пожал плечами, словно это обыденная ситуация. — И он хочет забрать его? — уточнила Макдональд, тоже не совсем понимая. — О, нет, — Лили хищно улыбнулась, выглядывая из-за спины своего парня. — Падс скорее поехал самоутвердиться за счет жалкого вида его жадного семейства. Он любит иногда такими способами упиваться в своём превосходстве. — Вообще он сказал, что там нужно лично засвидетельствовать отказ от наследства, но если не учитывать этого, то я согласен, — Сохатый коротко рассмеялся, скидывая куртку. — Зачем отказываться? — снова Мэри. Люпин иногда обожал её любопытство, потому что она не боялась задавать вопросов, потому что она шла напролом и зачастую получала ответы, волновавшие и самого парня, который был слишком робким, чтобы самостоятельно искать их. — Ему это не нужно. После смерти матери он просто отдал родовой особняк городу. Не знаю, что там с деньгами, но фактически он обеспечен на всю жизнь, если будет контролировать свои расходы. — Он не выглядит как миллионер, — задумчиво пробормотала девушка, нахмурившись. Этот факт и правда вводил в состояние, выражающееся непониманием. — Он и не чувствует себя миллионером, — возразила Эванс. — Заставь меня почувствовать себя миллионером, — протянул Поттер, получив в награду осуждающий взгляд рыжеволосой девушки. Осуждающе-любящий. — Извините, просто в тему. Деньги почти нетронутыми лежат в банке. Думаю, он ждёт крупной инфляции, чтобы в очередной раз осквернить память о матери. Лучше бы они встретились в крошечной бакалейной лавке, где места для двух покупателей и продавца слишком мало — лучше бы они пересеклись там же взглядами и отвернулись друг от друга, чтобы снова встретиться в стоматологической приёмной или кафе быстрого питания. Чтобы заметить знакомого незнакомца, который прокручивает кольца на своих пальцах и убирает за ухо вечно выбивающиеся волосы. Может, если бы они встретились в секонд-хенде, то всё изменилось. А сейчас они обречены на провал, потому что всё разлетается серым пеплом, потому что именно Блэк поёт: «Ты знаешь, что я не в состоянии справиться с этим сам. Кто теперь вернёт меня в строй? Нырнёт за мной, когда я достигну дна? Спаси меня от самого себя, не дай мне утонуть». Лунатик узнаёт всё больше, что заставляет задуматься о моральных принципах обжигающего язык солиста Canis Major. Но он всё ещё чувствует себя грязно после увиденного в гримёрке — нельзя так легко пользоваться людьми. Секс — это что-то слишком близкое, а не одноразовое. Ремус понимал, что его позиция устаревшая и не совсем верная, но ничего не мог с собой поделать, просто не понимая, как люди действительно находят в этом удовольствие без чувств. А ведь есть ещё что-то. «Что-то», что видит в этом человеке много хорошего, пусть и капризного. Страдание, тоска и яркая-яркая улыбка; запах ежевики, порезанные шипами руки, пальцы, онемевшие от удерживания полной ягод миски; лица на картинах художников-футуристов; страх? Лучше бы они встретились в крошечной бакалейной лавке, и Бродяга остался бы только чертовски красивым случайным прохожим, потому что на следующей репетиции, когда он уже вернулся, Люпин понял, что скучал.