Сириус Бля Ладно, у меня есть запасные, отдашь завтра
Конец. Люпин ушёл сразу после неожиданно-очевидного поцелуя, кинув воздушное «пока». Словно ничего не произошло. Словно для него это только маленькая шалость. Очень глупая шалость, по мнению Сириуса Блэка. Жаль, что его мнения никто и не спрашивал. Бродяге хотелось стать настоящей собакой — активной и дружелюбной. Собаки не способны на сложные эмоции, они не скорбят, не изнывают от отчаяния, не грызут себя изнутри от любви. От них никто не ждёт подвигов и реакций на логически сложившуюся картинку. Собаки просто есть. И Сириус тоже просто есть. Тогда почему он не собака? Все эти пространные размышления занимали голову вместо действительно важного, но неразрешимого вопроса. Поцелуй не означает начало отношений, к сожалению. Да он вообще ничего, видимо, не означает, и это бесит. Губы горят распустившимися красно-жёлтыми тюльпанами с бахромой, потолок трясётся под тяжестью устремлённого в него взгляда. Произошедшее было таким естественным, что лицо даже не сгорело от волнения. А он ходил по крышам под надзором звёзд, работал продавцом в секонд-хенде, попутно роясь в куче свитеров, копил на гитару для Марлс, скрепя сердце покупал кожанку на замену изношенной, плакал в свой первый день у Поттеров, слушал море и птиц. А он теперь знал, что это всё было не зря, что его тело боролось за жизнь ради ощущения мягких губ на своих. Как они завтра встретятся? Судя по сообщению Лунатика — просто проигнорируют ситуацию. Надо было думать, прежде чем влюбляться в человека с дефензивностью. Блэк перестаёт чувствовать себя самого, он растекается по кровати и обволакивает всю планету, обнимает океан, укрывает сушу, становится всеобъемлющим и понимающим каждое живое существо, испытывающим все эмоции одновременно. Цепи рутины спадают, ибо рутины как таковой больше нет, ведь дни прекратили свой ход, превратившись в замершее мгновение. Его тяжёлое тело становится землёй и ломается. На удивление, это не даёт ответов, а работает в обратную сторону — устраняет вопросы. Бродяга не чувствует рук и ног, кровь приливает к голове и перед глазами проносятся вспышки, за которыми следует белый шум и страх. Он проваливается и взлетает вверх, мозг кипит, конечности отрываются от простыней. Умиротворение течёт по жилам. Ремус не делает ничего просто так. Это была проверка реакции Сириуса как минимум. Хотя он способен и на риск. К чёрту. Всё наверняка получится, не зря же у скорпионов и рыб хорошая совместимость.* * *
— Вот и возвращение блудного сына! — громко заявила Юфимия с самого порога, укоризненно оглядывая Блэка с ног до головы. Бродяга смущённо улыбнулся и молча протянул нежно-розовый букет извинения, который прятал за спиной. — О, — женщина явно не ожидала этого, но приняла подарок и расплылась в благодарной улыбке. Она зашла в коридор, чтобы обнять парня и прошептать на ухо: — Я скучала, Сириус. И я счастлива, что ты здесь. — Я тоже, — энергично закивал Блэк, тщательно скрывая за волосами слезящиеся глаза. Блэк правда был уверен в том, что мешает, что его никто не хочет видеть рядом, а реальность оказывалась совсем другой. Миссис Поттер уходит искать вазу, брюнет проходит в зал и видит Марлин, Фрэнка, Алису и Люпина. Последний наверняка пережил огромный стресс, прежде чем зайти в незнакомый дом, но Бродяга побоялся ему писать с предложением прийти вместе. Словно это к чему-то обязывает. — Привет, — хрипло произносит Бродяга и прочищает горло. Лонгботтом и Фортескью здороваются в ответ, а вот Лунатик только внимательно смотрит на МакКиннон и слегка толкает её в бок. Марлин испуганно озирается, вдыхает побольше воздуха и подлетает к удивлённому Сириусу. — Мне нужно с тобой поговорить! — выпаливает девушка, крепко сжав мужскую руку. Она мнётся на месте от тревожного возбуждения и смотрит с такой паникой в глазах, что сердце тонет. Парень молча ведёт её за собой на второй этаж, в свою бывшую комнату. В доме Поттеров три спальни, одна из которых считалась гостевой. Флиамонту очень долго пришлось объяснять Блэку, что последний здесь совсем не чужой. Марлин вся сжалась под его тяжёлым взглядом, но послушно села рядом на кровати, близко-близко; думалось, что он почувствует её трепет и начнёт защищать, а не нападать. Даже странное поведение, недоброе выражение лица, глухо прочищенное горло, затянувшееся молчание, дёрнувшийся уголок губ — всё могло ранить. Что уж говорить о словах? Бродяга и вправду обнимает девушку за дрожащие плечи, прижимает к себе, гладит волосы; а она ждёт ножа в спину, ждёт, что он сменит милость на жестокость. Эти мысли так поражают Марлин, что заставляют в отвращении отшатнуться. В отвращении к самой себе. — Прости меня, — слова слетают с губ сами собой; слёзы срываются с ресниц без предупреждения. Как она может думать о подобном? С каких пор она стала настолько запуганной, что послужило причиной? Да, Сириус порой несдержан, саркастичен и груб, но с каких пор в её голове он стал оплотом безжалостности? — О чём ты? Всё в порядке, ты ведь наверняка не сделала ничего плохого, — брюнет чуть нагнулся и внимательно заглянул в голубые глаза. Его вымученная улыбка на измождённом лице поспособствовала превращению редких капель в солёные ручьи, сопровождаемыми задыхающимися всхлипами. Он не злодей. Он вообще не тот, за кого она его принимала последнее время. МакКиннон случайно подменила его образ, который только сейчас раскололся пополам. Что она сделала с собой? Что она сделала с ним? — Марлс? — неукротимая тревога в голосе, он растягивается на заправленной фиолетовым пледом кровати, осторожно утягивает за собой блондинку. Марлин кладёт голову ему на грудь, но это не помогает, даже крепкие объятия и поцелуй в макушку не имеют своего эффекта. Она плачет, потому что чувствует себя измотанной, уставшей и виноватой. За два месяца её лучший друг отдалился, на фоне тревоги за его реакцию на Доркас этот факт превратился в полную трагедию. И как же это глупо, ведь Блэк даже и не вспоминал о мотоцикле в день фотосессии! Лучше истекать тоскливой влагой слёз, чем кровью запоздалого осознания ошибок. — Тебя не было рядом, — через силу выдавила МакКиннон, заставляя себя успокоиться, — и мне было страшно. — Я не хотел оставлять тебя одну, — с настоящим раскаянием лепечет Бродяга. Плоть разрывается на куски, кожу разъедает под девичьими слезами. — Я не была одна. Напряжённая тишина. Затихшие рыдания возобновляются вместе с совершенно нечленораздельной речью, похожей на скулёж. — Стой, тише, я просто, — Сириус отчаянно ищет оправдания, закусывает губу: — не понял? У тебя... то есть ты... у тебя кто-то появился? — звучит очень плохо, естественно, что он понял всё мгновенно и понадеялся, что блондинка не обращает внимания на стук его сердца. — Да. — Я знаю этого человека? — Да. — Это Доркас? — Да. Троекратное согласие. Молчание. Она ждёт терпеливо, сдерживается из последних сил от болезненного принятия правдивости своих фантазий. Блэк не злодей, но собственник. А Бродяга же чувствует, как превращается в кровоточащую, бьющую пульсирующими струйками рану. Каждый его атом оседает, взрывается, дышит отравляющим газом и пылью, ломает рёбра. — Я не ожидал этого услышать, пока не совсем переварил этот факт, — честно выдыхает Бродяга, при том женские пальцы в ужасе впиваются в его плечи. — Но я рад за тебя. Хватка ослабевает. — Что? Слёзы иссушаются, она отрывается от мужской груди и чуть ли не с безумием вглядывается в глаза друга. — Я рад, что у тебя появилась девушка, — Сириус выдавил смешок. — Странно об этом говорить, мне правда нужно время привыкнуть. — Не верю в это, — во влажных глазах заискрился восторг, а губы непроизвольно расползлись в широкую улыбку. Видеть разительную перемену было так замечательно, что перехватывало дух. — Ага, давай, ещё разрешения у меня спроси, — Блэк засмеялся, почти искренне. — Я хочу, чтобы ты была счастлива. Это самое главное, понимаешь? — он поцеловал её солёные раскрасневшиеся щёки, а она в ответ заливисто захохотала от облегчения. Они лежали в мнимом спокойствии ещё около семи минут, Марлин в полном довольстве наслаждалась свободой и думала о том, какая она дура. Может, не зря про неё все говорят «красивая»? Видимо, она совсем глупая, раз так распереживалась из-за пустяка, ведь Бродяга больше не ревнивый мальчишка, а Доркас — не случайная девушка, которая просто была добра с ней. — А я жутко рада, что рассказала, — заявила МакКиннон, отстраняясь. Сириус с удивлением отметил, что её тушь совсем не растеклась — значит, эту марку покупать не стоит; он слишком любит чёрные драматичные следы отчаяния под глазами. — Юфимия просила помочь с сервировкой, поэтому я пойду. — Хорошо, — Блэк подбадривающе улыбнулся и коснулся кончиками пальцев её ладони. Она кивнула и скрылась за дверью. Только после этого Блэк смог напряжённо выдохнуть и свернуться на измятом пледе. Что, блять? Он открывает глаза так широко, уставившись в стену, что их тут же начинает щипать. Страшно и больно. Ему предстояло всё обдумать, наверняка уже пора спуститься, но сначала нужно обуздать мельтешащую злость. — Что ты ей сказал? — голос прозвучал грозно и решительно. — О, как вы благородны, сэр, не оставляете даму в беде, готовы прийти ей на защиту, — поддразнил Бродяга. На дверь опирался только что вошедший Ремус. — Видно, что она плакала, — настоял Люпин, скрестив руки на груди. — Я ничего и не успел сказать, как она уже... Марлс иногда очень сентиментальна в подобных вещах, — Сириус надулся и снова отвернулся к стене, чтобы продолжить увлекательнейшее занятие. — А дальше? — Лунатик сделал несколько осторожных шагов и присел на край кровати, в ногах друга. — Сказал, что рад. Да я, — брюнет подскочил и начал вышагивать по комнате, — Да я просто в ахуе. Я такого вообще не предполагал! Ты подбивал её рассказать до моего прихода? — Да, — спокойно ответил Ремус и упёрся локтями в колени. — То есть ты знал? — Да, Мэри рассказала. Месяц назад примерно. — Пиздец, — проконстатировал очевидный факт Блэк. — Пиздец, — дружелюбно подтвердил Люпин. — Какого хуя один я ничего не знал? — он начинал злиться, шаги становились тяжелее и быстрее. — Потому что она боялась твоей реакции, очевидно, — Лунатик устало прикрыл глаза и подпёр щёку рукой. Это начинало надоедать. — Но это же... Да как она могла влюбиться так быстро? — на этом моменте Бродяга запнулся и сбавил темп. — Точнее... могла. Но когда она успела начать отношения? Это же просто бред, да, я ужасно ревнивый, но и Доркас — случайная девушка, которая просто была добра с ней. — Попрошу не забывать, что она — член Midnight Wolves, — с ноткой агрессии одёрнул Ремус. — И тем более не «случайная». Я хоть и плохо знаю Доркас, но могу сказать, что она рациональная девушка, которая не подходит к решению проблем с беспечностью. Сириус замолчал, насупившись, и только сильнее стал наступать на пятки. — Прекрати! — взъелся Люпин. — Хочешь привлечь внимание, хочешь, чтобы она услышала? А дальше что? Пусть плачет, бросает Доркас и бежит обратно к тебе на шею? — Нет, — Блэк замер, вперившись взглядом в парня напротив. Его дыхание стало тяжелее, ноздри угрожающе раздулись. — Я утрирую, — смягчился фронтмен волков. — Правда — это неприятно, но ты сейчас очевидно старался задеть её. Она скрывала отношения, а ты не можешь скрыть недовольство. — За такой короткий срок нельзя начинать отношения, — Бродяга немного успокоился, но горечь поражения заставляла продолжать настаивать на своём. А как же их соглашение пожениться в сорок лет, если они всё ещё будут одиноки? — По-твоему лучше выжидать годами и молчать, ведь «время ещё не пришло»? — Лунатик нагло ухмыльнулся, тем самым позволив думать о том, что говорит про них, что вчера был только первый шаг. Сириус в сомнении перестаёт дышать. Только сейчас он осознал, что этот человек поцеловал его. Где сладострастная дрожь и трепет, бабочки в животе и тянущее чувство в груди? Из-за МакКиннон испарились все чувства, исключая ревность; холодные кончики пальцев оттаивают благодаря душевному теплу. — И вообще не знаю, не понимаю любовь. Мне кажется, я никого никогда не любил, скорее испытывал привязанность. Даже не факт, что я на подобное способен. Лучше бы он этого не говорил. Потому что это похоже на правду. Блэк читал статьи о расстройстве Ремуса, в которых были пункты о притуплённых чувствах, проблемах с доверием и отсутствии влечения. Конечно, можно написать что угодно, да и не все нюансы совпадают и проявляются одинаково, когда дело касается психики, но... Люпин кидает это будничным тоном, совершенно серьёзно, без скрытых подтекстов, не зная, что парой десятков слов отнимает значительный кусок надежды. — Твои шаги похожи на шаги миссис Поттер. Я думал, это она поднимается, — тихо произносит Бродяга с абсолютно окаменевшим лицом. Ему больно. И он скроет это по совету Лунатика. — Я постараюсь контролировать себя, — обречённо выдыхает Сириус, закрывая глаза. «Зачем ты поцеловал меня? Зачем дал ощутить вкус губ, а потом бросил эти слова? Я всю жизнь собираю себя из осколков, а что теперь?» — Ты не плохой человек, — Ремус встаёт с кровати и делает три шага. Близко. — Ты чаще смотришь мне в глаза, — выдыхает Блэк. Он его боится, боится этого внимательного и мудрого взгляда. — Каждый раз заставляю себя. Ноги вот-вот подкосятся, отношения Марлин уже не кажутся проблемой, горло перехватывает. Страшно, что Люпин превратится в свою вчерашнюю версию, наклонится и уничтожит прикосновениями. — Думаю, нас уже ждут, — выпаливает Бродяга и выскакивает из комнаты. «Пожалуйста, не разбивай меня». Сириус запирается в ванной на первом этаже, перед тем заметив Медоуз в коридоре. Блять. Как теперь смотреть на неё, как воспринимать? Его гордость растоптана, чувства рассыпаны по прохладной мостовой — почему? Почему нужно было влюбляться в него? Он сделает вид, что это ничего не значило: зрачки сузились, отражение в зеркале выглядит болезненно и растерянно. Но только отражение — сам же Блэк умывается прохладной водой, смаргивает слёзы и болезненно улыбается. Он открывает и сталкивается с Эванс. Так похоже на ужин у Поттеров после того, как Лунатик обвинил его в манипуляциях. — Лили, — только и может выдавить Бродяга, прежде чем сжать девушку в объятиях. Она пахнет сладковатыми приправами, пылью, солнечным светом. — Сириус? — девушка тихо смеётся и обвивает мужскую спину. От сердца отлегает — они так давно не виделись вне репетиций. — Спасибо, — шёпот, вскрывающий все его гордые раны. — За что? — За помощь, за день фотосессии, за разговоры, за твоё существование, за то, что ты согласилась встречаться с Сохатым, за... — Остановись, — твёрдо оборвала дальнейший поток невнятных слов Эванс и отстранилась. — Что-то случилось? — Нет, всё чудесно, — парень улыбнулся совсем без притворства — действительно рад её видеть. — Просто понял, что никогда не благодарил тебя нормально. Наверное. — Ладно, — она подбадривающе похлопала его по плечу и скрылась за дверью. — Я забыл твои ключи, — без эмоций сообщил неизвестно откуда взявшийся рядом Ремус. Видеть его совершенно не хотелось, это удар ниже пояса. — Не слышу раскаяния в голосе, — Блэк уже с тошнотой натянул на себя гримасу бахвальства. — И не услышишь. Я их заранее положил в карман, но в последний момент решил надеть другую джинсовку. — Они одинаковые. — Сам такой, — обиженно пробубнил Люпин и прошёл на кухню. Вечер обещал быть не самым весёлым.* * *
Сириус Ты дома?
Ремус Да.Сириус Можно я зайду за ключами??
Ремус Давай не сейчас.Сириус Почему? Я сейчас как раз рядом На пару секунд
Молчание выглядит подозрительно, но раз Лунатик ответил на сообщения, то вряд ли настолько сильно занят, что не сможет уделить минуту внимания. Когда он открывает дверь, то видит Ремуса, облокотившегося на стену. Его голова опущена, в квартире ужасно душно. — Блять... что случилось? У Люпина самые мягкие кудри на планете, его одежда идеально выглажена, у него несколько джинсовок, он бросает их в стирку по графику. — Ничего, — парень выдавливает улыбку, которая превращается в оскал. Парой истеричных движений он вытирает щёки рукавом. Сейчас Луни в растянутом свитшоте, растрепанный и заспанный, с мокрым лицом. Он смотрит, и в его взгляде читается зов о помощи. Его больше не заботит то, как он выглядит, как реагирует, как неловко хватает за предплечье. Но потом Ремус Люпин снова достанет очередную джинсовку, расправит футболку под ней и скромно улыбнётся, одаривая солнечным светом только на мгновение. На самое лучшее мгновение. — Ты голодный? — Бродяга осторожно берёт его за локти: прикосновения всё ещё так непривычны и нестабильны, словно он подпирает ладонями морское дно, чтобы сдержать бездну. Лунатик отрицательно машет головой и морщится, натягивает рукава трясущимися пальцами. — Когда ты ел в последний раз? — Недавно, — хрип после долгого молчания. Сириус считал себя эмпатичным человеком, и сейчас его пронзила ужасная душевная боль, словно он стал самим Ремусом. Он не знал причины, но знал то, что теперь изувечен, что это мимолётное мучение оставило огромный след. — Перефразирую: должен ли ты сейчас поесть? — Возможно, — Люпин пожимает плечами, немного успокоившись, отчуждённый взгляд блуждает по одежде Блэка, словно парень отвлёкся и забыл обо всём. Бродяга выдыхает и скидывает ботинки. Он первый раз здесь. Из коридора сразу попадаешь в гостиную, кухня отделена сменой ламината на плитку, две двери, одна из которых наверняка ведёт в ванную, а другая — в спальню. Сириус в тревоге и панике, он не знает, что делать в таких ситуациях, тем более с Лунатиком. Нужно поесть — это никогда не лишнее. И всё, дальше абсолютная пустота, никакого плана действий. Ремус бессильно уложил голову и руки на стол, наблюдает за действиями друга, который отчаянно пытался сориентироваться в совершенно чужой ему местности. Готовить яичницу так по-детски, но на большее просто бы не хватило кулинарных навыков, да и времени — благо, сковородка, масло и специи были найдены довольно быстро. Он боится оборачиваться, чувствуя пристальный взгляд на своей спине, боится подобрать не те слова или неверный жест. Пусто и страшно, нити непривычной ответственности тянут сделать всё «правильно», но на деле ему тоже хочется разрыдаться, уткнувшись в плечо. Прошло три дня после ужина у Поттеров: отношения Марлин и Доркас стали восприниматься более спокойно, сегодня всё было хорошо, пока перед лицом не замаячили спрятанные за кудрями печальные глаза. Блэк ставит тарелку на стол — ничего даже не подгорело. Люпин безразлично рассматривает пищу и переводит взгляд на брюнета. Покрасневшие белки глаз, румяный кончик носа, дрожащие губы. Интересно, а если бы Бродяга поцеловал его? Как будто сейчас это очень к месту. Сириус не может, не может выносить пустоту зрачков, поэтому неожиданно для самого себя оседает на пол, кладёт руки и голову на острые колени Лунатика и замирает хищником. Или представляет, что играет в «море волнуется раз», или... к чёрту. «Я просто хочу быть рядом. И нет закона или человека, который может прогнать меня с этого места. Кроме Ремуса, потому что его я готов уважать». И ему хватило бы просто находиться здесь; хрупкие пальцы осторожно зарываются в иссиня-чёрные кудри. Перехватывает дыхание, в ушах звенит, стыд самоуничтожается: остаётся только нежность и свобода, терпение и любовь. Он бы хотел стать котом, чтобы приластиться к тёплым рукам. Он бы хотел обратиться собакой, потому что сейчас всё живое и природное превалирует над искусственным, и натуральные чувства побеждают фальшивые улыбки. Он бы хотел родиться огромной птицей, способной подхватить Люпина и улететь к звёздам. — Пожалуйста, поешь. Фронтмен волков послушно берёт вилку, не выпуская левую ладонь из волос. Радость неаккуратными стежками сшивает обездоленное нутро; от иголки остаются болезненные дырки — цена умиротворения. Лунатик ковыряет яичницу вилкой, морщит нос, но через несколько тихих и томительных минут всё-таки заканчивает. Он не был голоден, хоть и ел последний раз сутки назад, однако не хотелось изводить организм. Почти никаких чувств, апатия вместо истерики — такое случается. Блэк поднимается, нагретые колени тут же начинают остывать, и Ремус бежит от этого противного ощущения пустоты — молча уходит в ванную, чтобы умыться и привести себя в порядок. Ситуация превращается в некрасивый, неприличный абсурд, и удивительно, как Люпин так быстро успокоился после целого дня на взводе. Бродяга открывает окна и усмехается параллели — он впускает воздух в эту квартиру вместе с собой. Каждая деталь интерьера притягивает взгляд, завораживает: хочется внимательно рассмотреть и потрогать абсолютно всё, и парень уже в шаге от стеллажа с книгами, как... Лунатик открывает дверь, однако не свежий и безмятежный, а снова заплаканный. Он быстро проскальзывает в спальню, как бы пытаясь сбежать от друга, скрыться, чтобы тот не видел этого позора. Солист Canis Major в полной растерянности следует за ним, благоговейно делая первый шаг в комнату. Обычно именно спальня является самым личным местом в доме или квартире, она выдаёт очень многое о хозяине. В данном случае это горчичные шторы, создающие желтоватую уютную атмосферу, большая кровать и кофейные обои, стол и шкаф совсем непримечательные. Сириус подходит к Ремусу, успевшему зарыться в одеяло и спрятать лицо в подушку. — Если хочешь, я уйду, — эти слова слетают с языка, уколов горло и самолюбие. Ему нужно остаться здесь. Люпин берёт за руку. И этот жест лучше любых фраз. Он утягивает к себе, чтобы устроиться на груди, чтобы выплакаться, чувствуя под щекой человеческое тепло. Лунатик всегда считал себя одиночкой, неспособным к нормальному функционированию в обществе; тогда почему перспектива не оставаться одному во время нервного срыва так заманчива? Ему нравятся руки, обнимающего его, ему нравится неслышное дыхание, ему нравится тот факт, что рядом именно Блэк. Он — лучший свидетель этих сдавленных рыданий. Бродяга положил бы всю свою жизнь на защиту своего драгоценного мальчика, который впервые так близко как физически, так и душевно. Много ли людей видели плачущего Ремуса? Ко многим ли он прижимался, заливая футболку слезами? Брюнету льстило чувствовать себя особенным. И его холодные останки превратились бы в призрак, чтобы сломать все преграды, разогнать свернувшуюся и впитавшуюся в почву кровь, дойти до кипения и вернуть солнце на планету в лице Люпина. А сейчас он хочет отвезти его в Уэльс, утолить тоску по дому, вернуть к морю, пройти в сень деревьев, избавить от кошмаров и истерик. Слабые всхлипы, угасающий закат и срывающийся ритм сердца — пронзает внезапное осознание. Сириус всегда смотрел на ночное небо с комом в горле размером с луну, размером со всю его боль, испытанную за годы, проклиная традицию рода называть детей звёздными именами. Потому что теперь он не мог найти своего места на Земле, космос притягивал и манил, нашёптывая: «Ты вернёшься обратно ко мне, а сейчас желаю удачных скитаний в ожидании смерти». Даже в более сознательном возрасте он не ощущал себя «своим». «И только теперь, кажется, я наконец дома». Это даже глубже атмосферы семьи Поттеров. Улицы города его мыслей озаряются тёплыми тонами, прохожие начинают улыбаться друг другу, украшать фасады зданий цветами. Если он потеряет всё это, то умрёт от печали. Лунатик встаёт примерно спустя двадцать минут и снова уходит в ванную. Блэк не сказал ему ни одного успокаивающего слова; с одной стороны, это неправильно, а с другой — не нужно и бесполезно. Он даже не знает причины, а Ремусу как будто вовсе и не нужна такая поддержка — достаточно крепкого плеча. Люпин возвращается и ложится обратно, но теперь в отдалении, задумчиво уставившись в потолок. — Для этого были причины? — осторожно начинает Бродяга. Он мог бы промолчать, свести на «нет» любопытство, но считал, что заслужил объяснений. — Нет, — голос осип и стал грубее. — Вчера была репетиция Midnight Wolves, и я так отвык от того, что мы одни. — Ты всегда можешь позвонить мне и сказать, что ужасно соскучился, — осторожно добавляет Сириус, прощупывая почву. Мягкая улыбка промелькнула на губах с чёрным колечком. — Я осознал, что мы отыграли концерт и это конец. Несколько месяцев подготовки, это уже вошло в привычку, а сейчас... Нахлынул ужасный запоздалый стресс, к тому же добавилось волнение перед следующим выступлением, — Лунатик поворачивается на бок, лицом к Блэку. — Я говорил, что бывают срывы. Это ужасно выматывает, ещё и глаза болят. Обстановка со стороны показалась бы очень интимной, и даже в своих мечтах Бродяга не заходил так далеко, но на деле их грязно-жёлтый союз представлял собой максимальную степень уюта и неожиданного взаимопонимания. — Спеть тебе колыбельную? — Давай. Сириус удивлённо вскидывает брови и фыркает. Правда, становится не до смеха, когда Ремус придвигается совсем близко. — У тебя вся футболка мокрая, — сонно произносит парень, зевнув. — Я заметил. Брюнет обвивает обмякшего друга, почти зарывается носом в его волосы. — Останься со мной, возьми меня за руку, больше не нужно притворяться храбрым, — он слушает эту песню и всегда думает о Люпине, думает о его чувствах, о правдивости и искренности каждого слова. Он считает себя трусом, раз так сильно переживает за концерты и тоскует по дому, но это всё — ложь. — Пока ты спишь, я буду бояться. И ко времени, когда ты проснёшься, я стану храбрым. Если поделить боль на двоих, то становится легче. В таком случае Блэк готов забрать все сомнения Луни. Луни, который, кажется, уснул ещё до начала этого крошечного выступления. Внимание привлекает одна деталь, и Бродяга чуть задирает рукав свитшота Ремуса и закрывает глаза. «Я хочу привнести в твою жизнь только самое лучшее, уберечь от всего зла». Бродяга укрывает Ремуса от разбитых надежд, впитывает негативные эмоции, охраняет сон, предотвращает страх, который может вызвать слишком ветреная погода или пляшущие тени костра. «Я заботливо огорожу тебя от всех ночей, что ты с трудом переносишь. Это не для чужих глаз, поэтому я буду держать всё в секрете».* * *
— Это я виноват, что ты сейчас икаешь. — ...что? Их утро было очень неловким и скомканным: Сириус извинился за то, что лёг в джинсах на постель, а Люпин попросил прощения за истерику. И всё. Брюнет спешно покинул полюбившуюся ему квартиру, и только на следующий день решил позвонить, а не ограничиваться вопросами о самочувствии. — Думаю о тебе, — опрометчиво и дерзко, вставлено ничего не значащей частицей. Блэк гордится тем, как легко это произносит. — Знаешь, хочу пригласить тебя в ночь, хочу увидеть, как твои глаза блестят от уличных фонарей, сияющих вокруг нас. А потом исследовать тёмный мир в переулках до самого рассвета. — Звучит не очень по-дружески, — хмыкает Лунатик после затянувшегося молчания. — А целовать меня было по-дружески? Чёрт. Бродяга в полнейшем изумлении от самого себя тушит сигарету о дно пепельницы. Ещё недавно он старался игнорировать этот инцидент, а теперь сам открывал эту тему. Вчера он понял, что Ремус тоже уязвим, что он живой человек, как и все остальные, значит, с ним можно говорить открыто, на равных. — Мог бы тактично промолчать, — вместо недовольства бархатный смех. Сириус прикрывает глаза. — Знаю. Ничего не могу с собой поделать. «Блэк, у тебя иногда совершенно ужасные шутки, ты будешь травить их всю ночь сегодня. Жалко, конечно, но мне нравится твой взбудораженный и бессонный вид, круги под глазами, острые плечи и руки, умеющие, оказывается, очень крепко обнимать; меня восхищает твой небрежный стиль в одежде, который только ты можешь преподносить так элегантно; ты светишься, ослепляя других, веселишься, язвишь, сваливаешься в апатию, придумываешь песни на ходу, не стыдясь своих шрамов и искусанных губ. Я ненавижу тебя, тебя же я и превозношу, вполне вероятно, что от безысходности. Ты злой человек, ты очень злой человек, ты не принимаешь отказов и не признаёшь законов судьбы, являясь фаталистом. Но в тебе очень многое, в тебе тепло, в тебе нежность. И я всё вижу, я начинаю догадываться, но боюсь признавать. Ты псих, а я трус, вместе с морским прибоем мы отлично дополняем друг друга. Однажды мы поцелуемся ещё раз; я ничего не чувствую, но хочу этого».