Сириус А?
Джим Ты в порядке?Сириус ??? Вроде да Что-то не так?
Джим Мама очень беспокоится И я Я знаю, что мы стали гораздо меньше общаться года три назад. Но я всё ещё я хочу знать, что происходит в твоей жизниСириус Оуу Извини Я, наверное, правда отдалился от тебя. От вас
Джим Лили тоже так думает. Но она догадывается о причинах Я не злюсь, просто Просто как-то странно и грустно, что я потерял тебяСириус НЕТ Стой Мы всегда будем лучшими друзьями, Сохатый. Мы никогда не переставали ими быть
Джим Знаю Просто иногда думаю об этом. И сегодня мама спросила, когда мы последний раз с тобой виделись так, как раньше. И я понял, что не знаю Решил, что будет нечестно по отношению к тебе молчать Я скучаюСириус Блять Я сейчас приеду Лили дома?
Джим Они с Марлс в торговом центре Блэк был если не шокирован, то абсолютно повержен. Ветер трепал волосы, выбившиеся из-под шлема, выглядело избито и романтично, только вот руки тряслись, тело ослабло, и что-то внутри переворачивалось. Джеймс, Джеймс Поттер... — Первый встречный, если ты, проходя, захочешь заговорить со мной, почему бы тебе не заговорить со мной? Почему бы и мне не начать разговора с тобой? — продекламировал Сириус, когда они толпились за закрытыми дверями у входа в Большой зал. Хогвартс представлял собой очень престижную частную школу в Шотландии, поддерживающую талантливых детей. Либо плати, либо выделяйся среди сверстников! Все пятиклассники во время собеседований на поступление проходили тестирование, которое должно было определить тип их характера и темперамент, в зависимости от которых ученики распределялись на факультеты. Блэк хотел посмотреть на реакцию окружающих, узнать, будут ли они такими же надменными, как чванные и вылизанные гости на приёмах. Некоторых детей в толпе он, кстати, уже знал; и держался подальше. — Ты что, придурок? — с искренним интересом спросил очкарик рядом. — Ты заговорил со мной! — кудрявый мальчик склонился к нему, чтобы чужие уши не слышали, заглянул в карие глаза сквозь стёкла: — Ты будешь моим другом? И они обменялись улыбками. Когда Бродяга рассказал МакКиннон историю их знакомства, то она только фыркнула, выдав, что это полный бред. Но Сириус знал, что нет. Он хотел услышать осуждение, а не увидеть; он устал от лицемерия и лести, а озорные нотки в голосе вихрастого юного Поттера прозвучали очень заманчиво. Они действительно стали лучшими друзьями, и весь Гриффиндор изнывал от проделок. Но их все любили. Потом побег из дома после восьмого класса и необходимость перейти в другую школу. Альбус Дамблдор хотел взять его на бесплатной основе, разглядев потенциал, но Вальбурга использовала все возможные рычаги давления, чтобы уничтожить и эту крохотную возможность. Строгая Минерва МакГонагалл не смогла сдержать слёз. И что теперь? Джеймс последовал за ним, Джеймс отказался от всего, Джеймс стал делить с ним комнату и семью. Джеймс устал. Это как наблюдать за очень добрым человеком, который начал утопать в алкоголе, кричать, злиться, отказывать в помощи. И ты не знаешь причины, и ты ненавидишь его, и не хочешь делить настолько неблагодарные отношения. Сохатый наверняка так же разочаровался. Блэк паркует мотоцикл с очень тяжелым сердцем и ноющим страхом, и даже воздух убил бы его, если бы не наполнял жизнью. Бродяга открывает незапертую дверь, проходит на кухню и видит Джима, лениво ковыряющего картошку. — Привет, — тихо выдаёт Сириус, оседая на стул, а Поттер, наоборот, удивлённо подскакивает. — Точно всё в порядке? — натуральное беспокойство в его голосе заставляет побледнеть только сильнее. — Просто нервничаю, — отмахивается парень, заправляя волосы за уши. Он снова готов заплакать. Друг внимательно смотрит, размышляет над чем-то, примеряется, наконец начинает: — Ты был зол на меня, когда я начал встречаться с Лили, — Блэк тут же попытался возразить, но его прервали одним жестом. — Ты радовался, безусловно, но и не мог смириться с тем, что кто-то другой занимает моё время. И я тебя не осуждаю за это, потому что ты не виноват в своих эмоциях, но... ты сам себя наказал, отдалившись. Я думал, что это временно, но прошло уже три с половиной года, — Сохатый поправил очки и тяжело выдохнул. Бродяга не смотрел ему в глаза — не мог. — Ты заменил меня Марлин и... — Нет! — Сириус испуганно вскинул голову. Это неправда, они же совсем разные! — Я к тому, что ты стал проводить больше времени с ней. И с Лили. Я просто был счастлив, что вы поладили, что у меня такая прекрасная девушка... Пока недавно я не пропал из твоей жизни окончательно. Мы виделись только на репетициях и семейных ужинах, — Джеймс уже не вглядывался в буйные кудри, скрывающие опущенное лицо, смотрел в плечо, не зная, что говорить. — Мне очень сложно... Мы никогда с тобой... Ладно. Мы с Фрэнком ничего не знали, как, я думаю, и Марлс, в отличие от Лилс. Я всё понимал, пока ты не свёл общение и с ними к минимуму. — Я, — начал Блэк, теша постоянное желание возразить. А потом понял, что это правда. Они иногда виделись с МакКиннон, но она не знала о Ремусе, и приходилось молчать, — я проебался. — Нет, просто... — Поттер резко встал и в волнении выпалил: — Я надеялся, что смогу всё исправить, всё понять, ведь я знаю тебя девять с половиной лет. Мне казалось, это много. — Это много, — тихо пробормотал Бродяга, оперевшись спиной о стену. — Это очень много. — Ты знаешь, что Марлин боится тебя? — Боится? — едва слышный шёпот больного, поражённого фактом своей скорой смерти. — Глупо ругать птицу за то, что она умеет летать. И глупо ругать тебя за твой характер. Глупо уповать на судьбу. Ты не учился быть хорошим другом, но ты был им. — Был? Всё циклично: на облысевшем поле вырастет новая трава, за одним долгом идёт другой, день сменяет ночь, на замену погибшим приходят младенцы. Разве должен в груди разрастаться ком? Люди сходятся и расстаются. Это нормально. Это очень печально, но естественно. Словно тебе подменяют все воспоминания: я точно это делал, но с кем? Может, с моим бывшим лучшим другом? Так странно, его лицо размыто, я читаю переписки будто в первый раз, этот голос такой незнакомый, вместо него — озлобленный крик убитых отношений. Это часть воспоминаний, прошлого, жизни. Вы покидаете друг друга, и почему так больно? — Я знаю, что ничего не вечно, и долгая дружба может оборваться так, что вы просто иногда видитесь или вообще становитесь незнакомцами друг для друга. Это и произошло, — Сохатый подошёл к нему, положил руки на костлявые плечи и крепко сжал. — Падс, я ничего о тебе не знаю. И если бы не репетиции... Он не закончил. Это стало последней каплей — слёзы хлынули из глаз, как и вчера на концерте. Истерика накрыла так быстро, как и осознание того, что он скучал, но не понимал причины, ведь Джейми всегда был рядом. Как можно тосковать по человеку, когда вы находитесь в одной комнате? Как можно не замечать печальных взглядов на себе? Как в один день они перестали звонить друг другу по видеосвязи, просто чтобы попробовать дурацкие фильтры? Как всё просыпалось сквозь тонкие пальцы одного, пока второй, погрузившись в сплин, наблюдал? Он роняет голову на ладони и склоняется к коленям. Грудную клетку раздирают то ли рыдания, то ли отвращение. Вот бы уменьшиться, самоуничтожиться, взорваться и разлететься миллионами осколков, ударяя каждого неблагодарного и не ценящего. Нет. Сириус ценил друзей. Больше всего в жизни. И ненавидел себя: казалось, он им не нужен, не заслужил быть рядом, что он вообще лишний. Блэку казалось, что он надоел всем, совсем не подумав о том, что не только он нуждается в них, но и они — в нём. — Я всё сломал, — сквозь бьющие по достоинству всхлипы выдавил парень, мокрые пальцы неприятно запутались в кудрях, и стало страшно пошевелиться. — Ты можешь всё починить, — Поттер садится на пол и устало склоняет голову. — Твои руки не способны дотянуться до чего-то эфемерного, но глаза и голос — могут. — О чём ты? — Бродяга поднимает заплаканное, покрасневшее лицо. Стыд пробирает до костей. Ведь он же постоянно рефлексирует, анализирует, так куда закралась ошибка? Естественно, он заметил, что они стали меньше общаться с Сохатым, но не придал значения. — О том, что если ты не видишь выхода, то посмотри с другой стороны, — они установили зрительный контакт, и Джеймс так печально покачал головой, что Сириусу захотелось выгрызть себе вены. — Мёртвое не оживить, можно увидеть только призрак. Даже если постараться, то всё не будет так, как прежде. Я готов простить и отпустить тебя, но хочу попросить вернуться хотя бы к девочкам. — Я не хочу, не хочу, понимаешь? Я не хочу, чтобы ты уходил, — истерично зашептал Блэк, во все глаза смотря на Поттера. — Я всегда приму тебя, — успокаивающе улыбнулся Сохатый, но это ни черта не помогло. Уже ничего, блять, не поможет. Он слишком увлёкся. Погряз в эгоистичном стремлении достичь чего-то неизвестного. Он пил с МакКиннон, утолял тоску, не видя, что она страдает рядом с ним. Он изливал душу Эванс, послушно принимал её помощь, а потом забыл, ведь всё наладилось. Он и не помнил, когда они последний раз виделись с Фрэнком вне репетиций. Джеймс?.. Он остепенился, повзрослел, наиболее хладнокровно стал переносить все капризы фронтмена псов, выбирая тактику игнорирования. В нём, несомненно, живёт былой дух азарта, но что Бродяга сделал, чтобы вновь его растормошить? Всё поломалось на части. Он сможет вернуть всех, но не Поттера, не спустя несколько лет, потому что... уже и не хочет. Душа ноет от жалости к себе, но не от потери, словно эта громадная часть, помеченная жёлтым стикером «Сохатый», умерла. Теперь они уже не лучшие друзья, но семья. — Ты столько всего сделал для меня, а я — ничего. — Это неправда. Да и на моём месте ты поступил бы точно так же. Даже сейчас я уверен в тебе. — Спасибо, — молчание, он медленно начинает успокаиваться. Странно, вчера в это время они приехали к сцене, и всё, кроме выступления, казалось таким беззаботным. — Почему Марлин боится меня? — Потому что ты собственник, вы редко видитесь, и она думает, что ты обижен на неё. Это правда? — Нет, — Сириус уже не плачет, он сильный, готов пережить собственные проёбы. — Почему она сказала это тебе, а не мне? — Она и не говорила. Я понял по обрывкам фраз, — Джеймс пожал плечами. — А Лилс знает что-то, о чём мы не в курсе. — Я влюблён в Ремуса. Произнести это оказалось так просто. Или слёзы выжали все силы? — И стараюсь проводить с ним как можно больше времени. Постоянно анализирую наши взаимодействия, придумываю очередной глупый повод для встречи. В первую секунду Поттер отшатнулся и притих. Не хотелось смотреть в его сторону — вдруг там непонимание? осуждение? страх? — Я догадывался. — Ты серьёзно? — Блэк грустно усмехнулся, не ожидая услышать вполне твёрдое утверждение. — Так заметно? — Последний раз ты отдалялся, когда состоял в отношениях. Самым вероятным вариантом был кто-то из Midnight Wolves, а больше всего ты контактируешь с Люпином. Тем более, ваше поведение на сцене... очень вызывающее. — И что ты думаешь по этому поводу? — Я думаю, что всегда буду на твоей стороне. Даже после смерти ты останешься моим братом.* * *
— Что-то случилось? — первые слова Лунатика, на его лице привычное беспокойство. — Нет, просто так, — Бродяга беспечно пожал плечами. — Давай прогуляемся? — Чёрт, ты написал так, будто произошло что-то серьёзное, — Ремус поджал губы и засунул руки в карманы. — Не знаю, может быть, — он поймал на себе вопросительный взгляд и слабо улыбнулся. — Так давай? — Ладно, — Люпин нехотя пошёл вперёд, опустив голову. Он надеялся, что они не будут обсуждать вчерашний день, особенно происходившее на сцене. Необходимо было молчать об этом, как и в прошлый раз, ведь всё это — игра, не более того. Нет, не всё. Там много реальности, но утрированной и переиначенной. — Кстати, о концерте... — Блять, — еле слышно выдохнул солист волков. — ...миссис Поттер предложила нам всем отметить выступление завтра у них. Правда, «предложить» в глазах Юфимии означает «сообщить факт и не терпеть возражений», — Сириус усмехнулся, пнув камешек под ногами. — Я лично забыл про это. Как будто ничего и не было, правда? — Да, — Лунатик покачал головой. — У Джеймса замечательные родители. — Это правда. К тому же, у них отличные сыновья, — Блэк показательно откинул волосы назад и тихо засмеялся. — Ты... правда часть их семьи? — Ремус знал, что, может, это и звучит бестактно, но любопытство всегда побеждало приличие. Таким непривычным казалось, что тебя могут принять в другом месте, назвать полноправным членом. Хоуп всегда жаловалась на замкнутость сына, до этого высмеивая все его интересы. Она сетовала на его несоциализированность, игнорируя неврозы, мешающие жить нормально. Она была хорошей матерью, понимающей, но жаждущей видеть только лучшее и оправдывающее ожидания. В ней были старание, упорство, гордость, мягкость, но как будто не хватило любви. — Правда. У меня даже была своя комната. Сохатый — это друг его детства. Сегодня же он говорил с Джеймсом Флиамонтом Поттером. Нет, он не стал стереотипным скучным взрослым; не потерял весь свой задор, блеск в глазах, его непослушные волосы всё так же непослушны — но черты лица стали острее, голос грубее, и перед ним уже мужчина, у которого есть чёткие планы, цели на будущее и безудержное желание веселиться. Бродяга по сравнению с ним — совсем глупый мальчишка. На него сильно повлияла Эванс, а вследствие и разрыв с Сириусом. Они были лучшими друзьями и никогда не смогут этого забыть. Блэк всегда будет любить его той самой проникновенной братской любовью, от которой сжимается сердце. Но они больше не будут притворяться, что всё в порядке, не будут искать ответы на редкие сообщения, не будут продолжать делать вид, что между ними всё по-прежнему. Это действительно новый тоскливый уровень, в котором ты больше не даёшь пустых обещаний, а просто остаёшься с воспоминаниями. — Мне даже страшно представить, что там будет, — хмыкнул Люпин, и Бродяге потребовалась пара секунд, чтобы вспомнить, о чём шла речь. Брюнет перевёл взгляд на друга, потом — на здание, выкрашенное рельефной штукатуркой бледно-персикового цвета. — Красивая фотография. Была бы. Если бы я сфотографировал. — Что? — Встань к стене. — Зачем? — Лунатик только глубже засунул руки в карманы и по привычке отвёл взгляд. — Сделаю пару кадров, распечатаю, повешу их на потолок и стены, раскидаю по полу, склею картонную копию тебя в полный рост, испишу пару тетрадей твоим именем, включу вашу группу на репите и повешусь, — в другой раз Сириус бы засмеялся, но сейчас он слишком устал, да и Ремус промолчал, начав нервничать. — Да брось, ты же фотографировал меня, теперь наоборот. Ты не пожалеешь. — Я не хочу, — Люпин замотал головой и сделал пару шагов назад. — И ещё несколько, давай, — Блэк заметил страх в глазах, ресницы, обрамляющие янтарные глаза, задрожали, в груди что-то рухнуло. — Я не буду тебя заставлять, но ты упускаешь шанс. Ты очень здорово получился на снимках с фотосессии, особенно рядом со мной. «Потому что мне кажется, что со мной тебе в любом случае будет лучше». — Ладно, — сдался Лунатик и встал у стены. — Довольно странная и скучная локация, тебе не кажется? — Ты просто ничего не понимаешь, — впервые за этот чёртов день Бродяга так воодушевлённо улыбнулся. Он уже потерял надежду, уверенный в том, что парень отмахнется, откажется, развернётся и пойдёт домой. Но вот, он стоит, выглядит сказочно-минималистично, немного похож на героя Уэса Андерсона, только без обстановки. Щурится от солнца. Сириус сокращает расстояние между ними: слишком близко, Ремус не сводит взгляда, хмурится, дышит тише, сам не зная, чего ждёт. Блэк поправляет русые кудри, усмехается и достаёт телефон. — Знаю, что тебе ужасно непривычно. Можешь просто стоять так, — Бродяга делает снимки, ищет ракурс и думает о том, что в Люпине сокрыто так много, а он зажимается и боится, стесняется, уничтожает сам себя. Думает, что никто не замечает этой очевидности. Сириус истерично соображает, понимая, что у него абсолютно нет настроения, и зря он вообще это затеял. Мерзко от ситуации с Джеймсом — они теперь одновременно чужие и близкие друг другу. Их связывают воспоминания, их разрывают ошибки. Поттер твердил, что в этом нет ничьей вины, но Блэк знал, что вся вина закупорена в нём, болтается ревностью и эгоистичностью. Снова он про это. Снова нарциссизм, тотальное игнорирование проблем друзей, пока о них не заявляют в лоб и не просят о помощи. Его этому просто не научили, и теперь в нём не осталось ничего человеческого. Они бредут дальше в молчании, Лунатик кутается в джинсовку, но не потому, что ему холодно, а от преследующего чувства обнажённости. — Знаешь, обычно фотографы разговаривают с моделью, чтобы она раскрепостилась. — Не начинай, я уже это слышал, — закатил глаза лидер волков. — Более того, ты всё сделал, теперь ты не мой фотограф. — А жаль, — Бродяга печально вздыхает. — Пообещаешь мне целую серию снимков на будущее? — А сейчас ты не в состоянии их сделать, да? — внезапно серьёзно, понизив голос, спрашивает Ремус. «Может, мои ошибки и сожаления не характеризуют меня? Может, всё самое важное легко разглядеть на самом теле, а не глубоко внутри? Ведь судят по обложке, а заплесневевшие лёгкие сдались только врачам». — Сириус, — он сжимает его локоть, заставляя остановиться. Сам Люпин недвижим и грозен с виду, крепкая хватка не даёт сделать и шагу. — Что? — это сковывает, тяжёлый и выразительный взгляд давит, Блэку становится тошно, словно он в одно мгновение оказался в клетке, безуспешно пытался выбраться из неё на протяжении восьми часов, а теперь остался в бессильном одиночестве. — Я вижу, что тебе дерьмово. Я не умею поддерживать, но могу слушать. И слушать до бесконечности. Можешь представить, что вся ситуация передастся мне, — фронтмен Midnight Wolves непоколебим, что вразрез его виду вызывает тёплую улыбку. — Позже, ладно? Расскажи мне что-нибудь хорошее. «Своим взглядом ты уже вызываешь самое лучшее». — Вчера я дал милостыню. Впервые. Бродяга кивнул, они прошли несколько шагов, прежде чем Лунатик отпустил его локоть. Начинало темнеть. — Я всегда слишком боялся это делать. Отдать деньги человеку, который может быть вообще обманщиком или потратить их на алкоголь... Только недавно я понял, что это не моя вина, что я не должен беспокоиться о губящих себя людей, лучше думать о тех, кому я могу помочь. Я заметил старушку и на обратном пути уже сжимал монеты. Я почувствовал что-то солнечное, а потом начал корить себя за то, что фунт или около того — это слишком мало. Я заметил, как она тут же начала пересчитывать, как поблагодарила и притихла, — Ремус скрестил руки на груди и насупился. — Я вроде и не сделал ничего плохого, даже наоборот, но ощущение какое-то гадкое. Кто-нибудь вообще устанавливает размер милостыни? — Нет, — Сириус засмеялся, и Люпин кинул обиженный взгляд. — Здорово, что ты смог решиться на такой... правильный поступок. Сам я обычно просто пересылаю деньги: сегодня кому-то не хватило на проезд, завтра девочку с анорексией переводят на дорогостоящее лечение, а послезавтра приют для собак нуждается в корме. Мне тоже иногда бывает страшновато, — брюнет пожал плечами. — Может, однажды я так искуплю все свои грехи. Жаль, что это совсем не работает. — О, а мне казалось, что у тебя много денег, и поэтому ты тратишь их на самые крутые гитары. — Первое верно, второе — нет, — Блэк почувствовал, что его настроение начало подниматься. Издалека послышалась россыпь грома. — Ох, неужели? — Иногда мне кажется, что я слишком эмоционально привязываюсь. Кажется, что если я куплю новую вещь, то моя самая первая обидится, — у него много одежды, журналов про искусство начала девяностых, не хватает полок для книг, пустые коробки вываливаются из шкафа, безнадёжно убитые кисточки пылятся в стакане, мелкие игрушки занимают ящик прикроватной тумбочки, есть целая коробка вырезок и бумаг, которые могли бы отлично подойти для коллажей. Он не пользуется этим бесполезным хламом, но хранит, не может избавиться и отказаться, уповая на то, что «однажды пригодится». Парень предан вещам и людям, у него появляется «другое», а не «новое». — И... на что ты тогда тратишься? — Лунатик спрашивает совсем тихо, внутренне надеясь, что вопрос не будет услышан. Да, неловко, но он никак не мог принять тот факт, что разговаривает сейчас с — вероятно — миллионером, который никак себя не выдаёт. — Пополняю счёт в банке. Жажду оставить состояние случайному мальчишке, которого встречу на пляже, — Бродяга мечтательно прикрыл глаза, словно это действительно его самое заветное желание. — Поэтому можно сказать, что вкладываюсь в людей. Мне самому это не нужно, понимаешь? В самом начале Canis Major, когда нас мало где принимали и почти не платили за выступления, я врал. Много врал. И давал ребятам гораздо больше. Это элемент надежды — я просто хотел, чтобы они действительно поверили в себя, в нас. Я просто хотел избавить их от разочарования. Я просто хотел, чтобы они были счастливы, — солист псов сжал кулаки и склонил голову, в его словах проскрежетали гневные нотки сожаления. — Сириус... — Только это страшная тайна. Они очень сильно расстроятся и разозлятся, если узнают. Ремус молчал, наблюдая сгущающиеся тучи. Стало холоднее, ветер взъерошил волосы. Так странно понимать всё это. — Так ты типа... из аристократии? — маленькое уточнение. — Неужели ты слышал о великих и всесильных Блэках? — Бродяга печально хмыкает — даже упоминание семьи доставляет неприятное жжение в горле. — Нет, Джеймс рассказал. — Неудивительно: в современном мире к элите относятся совсем другие люди, и это понимают все, кроме самих аристократов. Они стали только тенями, про которых никто и не слышал. Раскат грома раздаётся совсем близко, Люпин вздрагивает от неожиданности, и, кажется, стыдится своей пугливости. Сириус немного ускоряет шаг, у него есть чёткая цель; и как только начинается ливень, они забегают в подъезд. Лунатик, в силу топографического кретинизма, сначала даже не понял, что это дом Блэка. Он с плохо скрываемым предвкушением поднимался по лестнице, готовясь увидеть ненавистную дверь и наконец заглянуть внутрь. Словно дождь устроен чьей-то невидимой и могущественной рукой. Бродяга озирается по сторонам и не с первого раза попадает в замочную скважину из-за темноты. — Блядство, — шипит брюнет в раздражении, не глядя впихивает ключи Ремусу в руку и щёлкает выключателем. Ничего. — Дом обесточен. — Ты уверен, что причина не в перегоревших лампочках? — со смешком спрашивает Люпин и стягивает немного промокшую джинсовку. — Все разом? — съязвил Сириус, насупившись. — Ну... зная тебя, даже не уверен, что они тут были, — Лунатик думал, что это будет смешно. Немного проебался. Блэк только устало вздохнул и прошёл в зал. Слишком темно, Ремус с трудом разглядывает очертания мебели, видит большой угловой диван и выход на балкон. Из коридора можно было пройти на кухню, но сейчас, очевидно, это будет бессмысленно. — Потом будешь рассказывать всем о том, что я ужасно негостеприимный, раз даже не предложил чай, — в подтверждение мыслей произносит Бродяга. — О, у меня в последнее время как раз проснулась тяга к общению, внесу этот факт в список увлекательных историй, — Люпин разгладил на себе футболку. — Я всегда избегал интервью, чуть ли не истерил перед ними, не знал, что говорить, а сейчас постоянно их представляю и буквально не затыкаюсь. Мои соседи совсем скоро вызовут полицию. — Правда? — Сириус усмехается, опираясь на балконную дверь. Лунатик всё ещё у входа, силуэт брюнета чётко вырисовывается на фоне света улицы, между ними три ярда, и это очень неловко. Тихо: не шумит привычно холодильник, за стенкой не переругивается пара на грани развода, а двумя этажами выше не кричит младенец. Только капли бьются о стекло, лишь подтверждая нереальность момента. Они смотрят друг другу в глаза, хоть толком ничего и не видят, но уверены — прямо в глаза. — Да, — Ремус первым прерывает бдение, садится на край дивана ближе к Блэку, складывает локти на спинке и поворачивается к окну. Нужно отвлечься, иначе он так и продолжит бесцеремонно пялиться. — Расскажи. Бродяга выдыхает это, даже не думая, будет ли понят. «Не знаю, как ты, а я прямо сейчас схожу с ума». Он сам готов рассказать про лунные лучи, которые будут скользить по смятым простыням и оголённым спинам, про все свои чувствительные места, про неудержимое желание зарыться пальцами в русые волнистые волосы, а потом сжать миловидное лицо в ладонях и потереться небритой щекой о плечо; он жаждет просветить о всех своих бредовых фантазиях, не выходивших из головы даже при большом усилии, где любая тишина заполняется томным шёпотом и прикосновениями, стремлением оторвать кусок побольше. Но он молчит. — В университете самый богатый мой однокурсник устроил вечеринку по случаю приближающегося Рождества. Туда была приглашена только наша немногочисленная группа, так что я решил пойти. На тот момент с этим однокурсником как раз встречалась Мэри, поэтому она тоже там была. Мы пили, играли в какие-то настолки, и всё происходило на удивление культурно, я в основном молчал, а потом начал замечать, что парень как-то неприятно обращается к Мэри. Было очевидно, что такое поведение принято между ними, но мне стало так гадко и мерзко. Мы ещё мало общались с ней, но уже тогда я скрыто испытывал к ней тёплые чувства и не хотел слышать даже шутливых оскорблений, — Люпин закрыл лицо руками и горько усмехнулся. — Я выпил больше положенного, поэтому психанул и ушёл в другую комнату. А она пошла за мной, представляешь? Ещё пьянее меня, она сидела и целовала меня в щёки, умоляла пообещать, что у меня всё будет хорошо в жизни. Вскоре она рассталась с тем парнем, потому что он приревновал её ко мне. Она убеждала, что это были отношения от скуки, — Лунатик покачал головой: — Знаешь, я ей верю. Только вот она не помнит этот эпизод. — Главное, что ты помнишь. Она, вероятно, была влюблена в тебя? — Сириус сглотнул. В противовес ей он помнил то, как Ремус отдал Макдональд горчичный свитер, когда та сказала, что ей холодно. Он помнил, как они перешёптывались и смеялись вместе. Он помнил каждое слово о ней. Он помнил всё. — Нет, — встрепенулся Люпин, снова внимательно вперившись взглядом в парня. — Она никогда не влюбилась бы в меня, как и любой другой человек. — Почему? Вопрос повис в воздухе, было слышно, как фронтмен Midnight Wolves на мгновение перестал дышать. — О чём ты? — Почему в тебя бы никто не влюбился? Это только больше сковывает и заставляет горло пересохнуть. — Говоришь как мой психолог. Лунатик ненавидит, когда его самоуничижительные высказывания ставят под сомнение. У него нет ответа, это просто привычка, а продолжительные радостные переживания — редкость. Что уж говорить о чувствах? — А я пью чай без сахара, — вставляет Блэк, поняв, что на его вопрос отвечать никто не собирается, а на доказательства просто нет сил. — Извращенец, — сварливо бормочет Лунатик, и они смеются. Это разряжает обстановку, молчать вместе становится комфортнее и как будто привычнее. Немного подумав, всё же решается: — Так что там с Джеймсом? — Откуда ты узнал? — Бродяга даже пошатнулся и в изумлении уставился на друга, чем вызвал у него самодовольную улыбку. — Ты еле заметно скривился, когда я упомянул его до этого. Вы как всегда невнимательны и упускаете самое важное, Уотсон! — Восхищаюсь вашим талантом к дедуктивному методу, господин Римус, — брюнет положил руку на сердце и согнулся в шутливом поклоне. Сириус встал, прошёл на балкон и поджёг сигарету, жестом подозвав Ремуса. Тот нехотя поднялся и замер в проёме. — Нечего объяснять, просто мы с Сохатым обсудили наши отношения и пришли к выводу, что теперь необязательно спрашивать «как дела» и необязательно продолжать притворяться лучшими друзьями. Ненавижу такие разговоры, но он всегда твердил, что если не обсуждать проблемы в отношениях, то и жить незачем. Это очень трудно объяснить. Мы семья. В семье тебе не нужно постоянно поддерживать общение со всеми, между вами всё равно есть определённая связь. — Звучит очень грустно, — Люпин прикусывает губу и нервно водит пальцами по пластику. — Так оно и есть, — с сожалением в голосе пробормотал Блэк. Он подпаливает кончик сигареты, делает затяжку и выдыхает её сквозь редкие капли дождя. — Ужасная привычка, — сморщив нос, брезгливо произнёс Лунатик. — Потому что курение однажды убьёт мои лёгкие, и я не смогу петь? — Примерно так. — Значит будешь петь за меня. Бродяга усмехается, не зная, что одной фразой сдвинул что-то важное в сознании человека рядом. «Ты захочешь это сделать, но, пожалуйста, никогда не пытайся изменить меня. Даже после этого поступка». Бледная луна только начинает свою полуокружность, вода прибила пыль обратно к земле, и воздух сладок, тягуч. Не после каждого дождя так бывает, не после каждой грозы еле уловимо пахнет электричеством. В начале мая они наслаждались, впитывали каждую каплю, а сейчас трусливо сбежали при первых признаках бушующей сырости. Рядом с веками чувствуется пульсация крови, Ремус подходит ближе к Сириусу и выглядывает на улицу. — Всё закончилось, — безжизненная констатация факта. Да и вообще всё их совместно проведённое время сегодня можно назвать «безжизненным». Как-то не сошлось: они не обсуждали концерт, но появилось больше неловкости. — Пойдёшь домой? — Нет, вызову такси и поеду в отель, потому что мне скучно жить, — Люпин снова язвит, и брюнет обречённо усмехается. — Мне нужно, чтобы ты сел. Блэк — поразительно — послушно покидает балкон и устраивается на диване, напротив Лунатик занимает своё уже привычное место. Бродяга непонимающе хмурится, напряжённо выпрямляется, ведь оказался так близко к Ремусу, что может слышать его лёгкое дыхание. Дальние огни города отражаются в глазах, полных жидкого золота — сейчас цвет совсем не виден, но Сириус выучил дающий жизнь оттенок наизусть. Он начинает догадываться и внутренне сжимается, понимая, что не готов. Ему хочется сидеть так и смотреть на этого человека вечность Люпин упирается ладонями в свои колени, чтобы суметь сдержаться, и наклоняется вперёд. Блэк пахнет табаком, и хоть сейчас Лунатик непробиваем, но его тело с невообразимой силой рвётся к тому, чтобы уткнуться в изгиб шеи, а носом зарыться в футболку. Нельзя распускать руки, нельзя, нельзя, нельзя. Бродяга же мечтает обхватить хрупкого парня, обнять и никогда не отпускать, защитить его от всего на свете, поборов и свои страхи. У открытого балкона колышется старомодная тюль. Две пары искусанных губ сливаются в поцелуе, металлическое кольцо холодит и чувствуется очень необычно. Никто не напирает, это осторожная и нежная проба на вкус. Все эмоции, все чувства Сириуса, скопившиеся за эти бессонные ночи — все они здесь, ждут, прорываются, выливаются и соединяются вместе. И он совсем не против, потому что единственное, что важно — дрожь томительного наслаждения, прокатывающаяся по всему телу. Если даже всё это фальшь, то Блэк хочет просто сохранить это в своей памяти, чтобы выудить из своей головы спустя годы, всё так же сохраняя дымящиеся воспоминания, пахнущие костром: тёплые веснушки на длинном носу, несколько белых ресниц, приглушённый смех, телефонные разговоры, небо, на минуту подаренное счастье, плотный и уютный воздух, обожаемый запах, мягкие ладони, обвивающие торс на сцене, и охрипший голос после репетиций. Бродяга хочет зарыдать, хочет окунуться в любовь с головой. «У меня не получится уйти. Ты хотя бы осознаёшь, Реми, что мы с тобой луна и звёзды?» Две пары искусанных губ сливаются в поцелуе, и это ужасно больно. Люпин отстраняется, случайно (или нет) проводя носом по выбритой щеке. — Оставишь отзыв и оценку на моём личном форуме? — брюнет сходит с ума от восторга, в горле неистово пересыхает, физически не получается выдать хоть что-то более вразумительное. — Только на радостях после твоей смерти, — его до боли прелестное лицо тронула улыбка. Ночью луна засветила ярче солнца.