«Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит.»
(Библия, 1Кор.13,4–8)
───── ℘ ─────
Ангелы её восхваляют, черти её боятся, люди называют её — любовью. Однажды поселившись в наши сердца, это сильное чувство заставляет нас взглянуть на мир совсем по-другому. По-другому, и не всегда с надеждой, как в типичных сюжетах со счастливым концом. Любовь может окрылить нас до самого седьмого неба, а может опустить грохотом в самое подземелье. В её честь возводятся храмы, строятся города… ведутся войны и проливается кровь. Её воспевают в самых прекрасных одах, её именем благословляют… Её же именем проклинают в этой и в последующих жизнях. Любовь впитывается с молоком матери, согревает с пелёнок, заставляет расти и познать истинное счастье… А может в миг стать обжигающей лавой в венах, зудеть и мучить, да так, что захочется содрать её живьём вместе с кожей и потушить льдами ненависти. Это и есть то самое чувство, о котором все мечтают… и которого все так боятся. Библия права — Любовь действительно долготерпит, всё покрывает и переносит, всему верит. Однако, наивен тот, кто думает, что Любовь настолько слепа и глупа, что не раздражается, не мыслит зла и не ищет своего, когда её топчут и омывают грязью, обжигают злым умыслом и превращают её в пепел. Любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует… если её не унизили и не опустили на колени. Любовь милосердствует, долготерпит и всё переносит… если, сожалея обо всём содеянном, вовремя сказано «Прости». Любовь всему верит, всего надеется… если только не оборвали ей нити, связывающие с её сестрами — Верой и Надеждой. Любовь не ищет своего, не мыслит зла… если зло не отобрало у неё что-то ценное. Любовь не радуется неправде, а сорадуется истине… и любовь, действительно, всегда будет искать справедливость.───── ℘ ─────
С того самого вечера, когда всего лишь на пару минут вновь сошлись пути Итана и Наоми в клубе «E.G.O.», их жизни обрели совершенно новый оттенок. Выбор, сделанный каждым из них по отдельности, определил их дальнейшую судьбу. Никто из них не знает, решит ли судьба вновь сыграть злую шутку и связать их красные нити между собой? Однако выбор сделан. Осознанный и чёткий: оба решили отпустить друг друга. Они дали себе шанс начать всё заново, но уже по отдельности, не обременяя друг друга чувством вины, и надеясь, что их любовь всё же найдёт покой, хотя бы в глубине их душ. Итана всё же уволили из «Metropolitan Life» — всему виной его прогулы из-за затяжного запоя. Даже если он и приходил на работу, то толку с него было как от козла молока. Он успел также здорово нахамить начальству, за что его лишили последней, вполне заслуженной зарплаты. Итан очень злился на это, обматерил всех и вся, когда охрана попросту вышвырнула его на улицу, лохматого, разбитым, со слегка отёкшим и усталым лицом. Парень был похож на брошенного на улицу кота, никому не нужного… слабака. «Незаменимых людей нет», «Отброс» — вспомнились Итану болезненные слова, когда-то сказанные директором Уилсоном и Маркусом. В душе́ всё ещё глодала обида: встреча с Наоми и так потревожила его, да ещё и это увольнение добавило тяжести. И что только стоило Ребекке вытащить Итана из депрессивного дна, начиная с того самого Хэллоуина, когда Итан сам позвонил ей и попросил приехать. Тогда-то Итан и понял — Бекки первая в списке его «спасателей». Тот самый человек, который первый всплывает в голове и в контактах на телефоне, когда в два часа ночи стоишь на грани. На грани между жизнью и смертью перед нашими глазами всплывает именно такой образ — образ человека, не осуждающего нас за наши же поступки и за нежелание жить. Образ, спасающий нас от дурных решений и дающий нам тот самый психологический ингалятор, чтобы мы не задохнулись в своих же собственных эмоциях и чувствах. И Ребекка поняла сразу же, как услышала голос друга — Итан нуждается в поддержке. И никто, кроме неё, ему это не даст. Поэтому когда она переступила без особых усилий порог квартиры - Итан даже не закрыл дверь за собой, как пришёл с магазина с очередной бутылкой вискаря, - и застала его на кухне с той самой бутылкой почти допитой и с горстью всё ещё не проглоченных таблеток снотворного, с избитыми в кровь костяшками, грязный от собственной рвоты и пыли с пола, Ребекка поняла - Итан буквально на волоске. И все из-за какой-то там любви. "Ты идиот, Итан. Никакая, блять, любовь не достойна того, чтобы ты умирал в луже собственной рвоты, мочи и крови!" - всё же отругала Итана Ребекка, сама дрожа от противного липкого ощущения: приди хотя бы на полчаса позже, она таки бы застала Итана бездыханного. Таблетки-то сильные, а их ещё целая горсть вперемешку с алкоголем. Ей ли не знать, сколько девок из элиты по глупости сводили счёты с жизнью именно таким образом. И от этого её мутило: страх потерять верного и любимого друга скрутил её внутренности в тугой, удушающий узел. После того вечера она раз за разом закрывала глаза на весь беспорядок в доме Итана: он изрядно канул в депрессию. С пониманием отнеслась она и к временному переезду Итана в её квартиру — и вот, бардак из его квартиры частично перешёл и к ней. С пониманием отнеслась и к чуть не прилетевшему в её голову стакану с виски, который Итан швырнул, как обычно, куда-то в стену — вечная его привычка на эмоциях что-то швырнуть. Странно, как он ещё Сэми не вышвырнул через балкон. Хотя, был разок-попытка, чего уж там таить. Бедный кот со своим бедным хозяином. Что ж… состояние Итана куда важнее. А стаканы новые купятся, и обои новые поклеятся. Надо просто Итана понять и простить... Ему сейчас сложнее. И раз он отказался от психотерапии со специалистом, то хотя бы Бекки его не оставит наедине с этой тьмой. Со снисходительностью и терпением отнеслась Бекки к слезам и соплям Итана, когда она в обнимку с ним пыталась его утешить, словно малое дитя. И мало же кому покажешь себя таким… слабаком. И не важно, что его слёзы с такой лёгкостью вытирались об очередную, свежевыстиранную и дорогущую блузку девушки. И кто ещё из них сопливая баба? Да ладно, мелочь. Состояние Итана важнее… И очередная улыбка, пусть и натянутая на лице Итана для Ребекки словно луч солнца после грозы. Ребекка даже нашла в себе просто титаническую выдержку, когда пьяный Итан в один вечер тупо полез целоваться, потому что «ему было чертовски одиноко». Окей… И даже если Итан, всё же будучи пьяным, на удивление, достаточно умело целовал её губы, от чего Бэкки сама чуть не уплыла, она терпела… потому что «состояние Итана сейчас важнее!». Да никуда, блин, не важнее, когда дело дошло до нарушения их святых «фрэндзоновских» границ и бедствия от гложущей сердечной боли в виде мольбы: «Бекки, помоги мне её забыть!». Что? А не послать бы пьяного Итана куда подальше, что неприлично потянул свои ласты, начав расстёгивать блузку? И вот ещё ему в придачу звонкую отрезвляющую пощёчину! Как же она красиво легла на щеку Итана. Ну, а что? Нечего руки распускать, о, страдалец всех времён и народов! Итан с Ребеккой долго вспоминали это с улыбкой на устах и лёгким смущением, что и стало для них той самой реабилитацией. После всего этого Итан Ли, журналист , что перестал рыться в своей душе, как когда-то в бумагах в офисе, решил не страдать больше фигнёй, а заняться делом. Отвлечься, как следует. Начать жить заново. Ему кажется даже, что он начинает с геометрической прогрессией забывать о Наоми. Он нашёл новую работу, где сейчас проходит испытательный срок, и начал писать собственную книгу. Как оказалось — это неплохой антидепрессант — писать про всякие там жизненные драмы и проносить сквозь буквы и строки собственные эмоции.───── ℘ ─────
А под неоновым свечением находит свой свет Тейлор, что выбрал не гнаться за журавлём в небе, а найти ту самую синицу в руках. Но Тейлор никак не видит, что сама синица уже давным-давно смотрит в его сторону, боясь быть отвергнутой. Любящий его человек всегда находился рядом с ним, всё с ним разделял, и от этого становится ещё тяжелее. Больнее становится Джейкобу и от того, что Тейлор всё никак не забудет о Наоми Росс. Память цепкими руками держится за его сердце и не отдаёт его никому другому. Тейлор всегда мучает Джейкоба вечными разговорами об этой девушке; о том, как ему тяжело без неё и насколько этот запретный плод недосягаем. Таким же запретным является и Тейлор для Джейкоба, для которого каждый момент рядом с другом становится всё невыносимее, всё более обжигающим и удушающим. И всё потому, что это «ненормально». Ненормально любить такой любовью своего друга. Ненормально так желать своего друга. Ненормально так тянуться к своему другу. Неправильно. Поэтому, после очередного разговора с Тейлором о Наоми, Джейкоб мысленно испепеляет ту в пламени своей неправильной любви, потому что ему невыносимо, ревностно — видеть боль друга; быть так рядом с ним и одновременно так далеко; утешать его и не приласкать; обнять по-дружески, когда хочется иначе. Он утаивает от Тейлора свои чувства, ведь наверняка его отвергнут, не примут. Ну, а пока Джейкоб в очередной раз улыбается светлому лицу напротив и остаётся рядом… пока есть возможность. Пока неоновые огни клуба отражаются на них обоих одновременно, а другие так ослепляют глаза прямыми лучами.───── ℘ ─────
После свадьбы уже отныне Наоми Уайт, как и обещала, не проронила ни одной слезы. Она нашла в себе силы погрузиться полностью в нелюбимый семейный бизнес, а их брак с Эриком уже принёс первые плоды. Сами молодые супруги переехали в их новый загородный дом, купленный накануне свадьбы самим Эриком. Несмотря на изначальную ненависть к новоиспечённому мужу, Наоми всё же смогла увидеть в нём достаточно терпеливого и мудрого спутника и сменить гнев на милость. Хоть и не было у них изначально ни той самой любви, ни страсти, ни даже намека на притяжение, между ними зародилось как минимум некое уважение. Эрик же, будучи наблюдательным человеком, за первый месяц их брака успел прислушаться к желаниям Наоми, узнать её характер. Он ненавязчиво одаривал её подарками, цветами, дарил ей приятное общество и не терял надежды получить даже элементарный, самый банальный поцелуй от своей супруги. Всё же некий шлейф холодности Наоми по отношению к нему тяготила его какое-то время. Но на душе Эрика однажды стало чуточку теплее, когда, от очередной бессонницы в соседней комнате, Наоми всё же разделила постель с ним, инстинктивно гнездясь у его груди и пытаясь согреться: то ли от холода физического, то ли от одиночества. Никому из нас не хочется быть одиноким, и каждому нужен рядом человек, даже если порой мы гордо и независимо заявляем об обратном, изолируясь друг от друга по разным комнатам. Эрик никогда не позволял другим обижать Наоми, всегда заботясь о ней, особенно о её здоровье, моральном состоянии и уважая её личные выборы и границы. И даже когда Эрику было естественно сложно контролировать свои инстинкты, а возбуждение так предательски накрывало волной при виде прекрасной Наоми, выходящей из душа в одном лишь полотенце, он не проявил ни разу неуважения к своей женщине, спросив изначально, желает ли она сама принять его. Между ними близость была всего-навсего пару раз, без особой страсти, но с огромным уважением к чувствам друг друга. Старший Уайт — Филипп — был очень доволен их союзом, так как получил особое расположение самого Маркуса Росса — магната недвижимости. Филипп приблизительно знал, на что он идёт, соглашаясь на этот брак между их детьми. Но, несмотря на то, что сам глава «Pro Imobil Corp.» вёл свои дела достаточно грязно и без особых гарантий, о чём подозревал Эрик и всячески пытался переубедить отца отступить, Филипп надеялся до последнего, что этот брак, так или иначе, куда лучшая инвестиция в будущее, чем полное бездействие. Всё же, по мнению Филиппа, его сыну нужен был сильный и влиятельный сторонник на будущее. А женитьба с Наоми стало обязательным условием их договора, и Филипп не видел в этом ничего плохого, скорее, даже принял это как приятный бонус: Наоми казалась ему воспитанной и подающей надежды девушкой, в стать его сыну. Да и когда на кону столько "зелёных" основные житейские законы теряют свою силу. Чаще всего в таких делах ты либо принимаешь такие условия, или же проигрываешь…───── ℘ ─────
Имея достаточно крепкую власть, семейство Росс никогда не лишало себя возможности, и даже удовольствия, лишний раз унизить, ткнуть тех самых «отбросов» мордой в их ничтожное существование. В самом начале стремительного пути на вершину бизнеса Россы, конечно же, старались придерживаться достойных принципов и курса. Они не шли по головам, всегда старались идти на сотрудничество с их партнёрами, а играли они только по правилам рынка — настоящего рынка. С наступлением некой «демократии» в бизнесе последние поколения их «династии» стали всё чаще и чаще нарушать тот самый баланс, добавляя в семейное дело больше алчности и яда, и превращая «демократию» в полную «тиранию». Всё больше конкуренция вызывала гнев и нежелание разделять с кем-то свой заслуженный пьедестал, а банальное здравомыслие переросло в типичную паранойю. И это коснулось в своё время и Маркуса… Почувствовав с самого начала пути тот самый вкус свободы и денег, сам Маркус всё больше и больше терял над собой контроль. Он впутывался в такие дела, как оборудование той же недвижимости под всякие склады, тайные офисы, где могли запросто хранить фальшивые деньги, всякие секретные документы и прочее. Если бы было возможно поднять все эти ресурсы, то создалось бы впечатление, что это просто дело рук какого-то мафиози, а не простого, законопослушного бизнесмена. Очень грязные игры… слишком рискованные. С появлением в его жизни Аманды и рождением их первенца, Маркус будто сорвался с цепи — ему родили дочь. Вовсе неудачная «инвестиция» в будущее. Ему всегда всё было мало. Хоть Аманда из такой же богатой семьи, прекрасная и утончённая, вполне достойная их той самой династии и достаточно уверенная в себе, она всё же никогда не чувствовала себя спокойной рядом со своим мужчиной. Вечные угрозы извне и риски, манипуляции и преследования прессы, нелегальные сделки — всё это всё больше и больше расшатывало их семейный, и так нестабильный, корабль. А когда Аманда начала подозревать Маркуса и в ряде измен, то вовсе перестала доверять мужу. Она уже просто смотрела на него не как на любимого мужчину, а как на обычного олигарха, которого волнуют только деньги, слава и похоть. Ничего святого в нём и не было, с самого начала. Ноль любви, ноль сострадания. Но в начале, казалось, была любовь… Как же всё-таки любовь слепа. Единственными утешением и отрадой для Аманды было её маленькое дело — продажа цветов, выращенных в своей же оранжерее, и её дочурка Наоми — самая прекрасная, чистая душа и самый измученный из всех нераскрывшихся бутонов. Аманда её оберегала, как могла, пытаясь убедить Маркуса не впутывать дочь в его грязные дела. Но, увы, в ответ всегда прилетало будь то звонкая, грубая пощёчина, либо обжигающие слова вроде: «Знай, Аманда, своё место!», «Не смей мне указывать, что делать!», «Я не хочу, чтобы она меня позорила!». Обращаться так со своей семьёй — высшая степень мерзости. Или всё же есть что-то ещё омерзительнее? Но Аманде, в принципе, как и Наоми, не привыкать к этому дикому, мерзкому контрасту в их жизни — лоск и чёрствость, всё и ничего. Поэтому, сидя на небольшом кожаном диванчике в своей комнате, женщина отдыхает после того, как завершила очередной заказ — тридцать бутоньерок для чужого праздника. Этим глубоким вечером она читает одну из книг из личной библиотеки, ожидая Маркуса с работы. Аманда мельком поглядывает на настенные часы — те указывают почти полночь. Маркус сегодня опять задерживается… опять надолго. ♪ Tyler Bates, Joel J. Richard — Razor BathЧетыре часа назад
Этим декабрьским вечером ветрено, холодно, слякотно. На улице моросит дождь вперемешку со снегом, что не особо радует местных прохожих, которые торопятся домой, еле удерживая свои раскрытые зонты из-за ветра. У отеля «Royal Palace» останавливается чёрный мерседес. Огромные золотистые часы над входом в отель указывают восемь вечера. Водитель мерседеса, одетый в классический чёрный костюм двойку, выходит из машины и, раскрыв зонт, позже отворяет пассажирскую дверь. Чёрные лакированные туфли касаются мокрого асфальта, а шаг ускоряется. Они должны успеть зайти внутрь, пока идеально выглаженные брюки полностью не испачкались грязью и не промокли. Впереди важная и приятная встреча… весьма приятная. У самых парадных дверей отеля водитель собирает зонт и открывает дверь своему боссу. Тот быстрым и уверенным шагом ступает внутрь, поправляя и отряхивая тёмно-коричневое пальто, кое-где уже успевшее промокнуть. Направляясь в сторону ресепшена, мужчина грубо сталкивается с каким-то незнакомцем в тёмно-синем костюме, и, успев обменяться лишь короткими, взаимными извинениями, они отдаляются друг от друга. Маркус даже не успевает запомнить молодого человека, с которым он только что столкнулся, пока тот, направляясь к выходу, натягивает довольную ухмылку на своем лице, а его взгляд обретает коварный блеск. — Добрый вечер, мистер Росс. Рады вновь видеть вас в нашем отеле. Как поживаете? — подлизывается к Маркусу администратор отеля — высокий мужчина, типичной скандинавской внешности, косящего под американца. Сразу видно — не местный, и бейдж на его груди с именем некого Рика так тщетно пытается скрыть в нём коренного фина Моди Корхонен. — Добрый вечер, Рик. Всё отлично, хвала небесам! Вижу, ты тоже неплохо поживаешь, — отмечает Маркус, увидев новые Ролексы на запястье администратора, протягивающем ему ключи от номера, на что сам Рик ничего не отвечает, а лишь коротко кивает, словно в знак благодарности. — Ваши ключи, мистер Росс. Номер P-13. Вас проведут. — Не стоит. Я сам, — Маркус лёгким жестом отказывает администратору и направляется к лифту. — Ах, да! Мистер Росс! — Рик кричит тому вслед. — Ваш костюм уже в номере. Его как раз только что привезли. — Какой ещё костюм? Я ничего не … — в недоумении отвечает Маркус, пытаясь вспомнить последние события. — У вас же скоро встреча, не так ли? Вам курьер привёз новый костюм из ателье. Вы ещё столкнулись с ним пару минут назад, когда вошли, — Рик указывает на то самое место и улыбается, вспоминая само столкновение. — Видимо курьер не знает вас лично, раз вы так скоро разминулись, даже не обменявшись словами. Ну, ничего. Главное, что костюмчик в целости и сохранности, — Рик улыбчиво тараторит, но увидев еле уловимое раздражение на лице Маркуса, умолкает, лишь добавляя: — Что ж… Не буду вас задерживать, мистер Росс. Удачного вам вечера. — Да… возможно… — всё ещё задумчиво смотрит в сторону выхода. — Спасибо, Рик, — не отрывая взгляда от входа в отель, Маркус протягивает купюру администратору. Тот принимает купюру совершенно спокойно, легко кивнув головой, как полагается по этикету. Поездка на последний этаж обычно не длится дольше тридцати секунд, но сейчас Маркусу кажется что он едет целых пять минут. Что-то его начинает беспокоить, а точнее — ожидание неизвестного. Кому, а главное для чего понадобилось привезти вовсе ненужный ему на сегодня костюм? Или же это простое нелепое совпадение, обычная ошибка курьера? Хотя, нет. Ведь ясно было сказано — эта посылочка адресована именно ему. Выйдя из лифта, мужчина размеренно идёт в сторону двери с позолоченной табличкой «P-13». «Неужели цифра 13 мне преподнесёт сегодня сюрпризы?» — вдруг задумывается Маркус, неторопливо открывая дверь ключом. В нос бьёт приятный запах ароматических палочек, а включённый свет раскрывает вид на воистину шикарный апартамент класса люкс. Маркус, как всегда, довольно осматривает интерьер — всё же приятно быть богатым. Проходя вглубь небольшой гостиной, параллельно скидывая с себя пальто и пиджак, мужчина замечает на кресле тот самый костюм в сером чехле с логотипом «N.R.». Маркус изламывает брови в недоумении, ведь это тот самый логотип ателье по пошиву одежды. Это то самое ателье, чьим владельцем была Нина Робертсон — женщина с лисьими глазами, которую нашли несколько месяцев назад задушенной собственным творением — поясом от пальто из её новой осенней коллекции. Мужчина не может понять, совпадение это или нет, так как это ателье давно было закрыто в связи со смертью Нины, и костюм никак не могли взять оттуда сейчас. Пусть Маркус и отзывался тогда перед Амандой о ней, как о типичной подстилке, но всё же смерть Нины его удивила тогда и сбила немного с пути. С Ниной у него была достаточно тесная, слишком тесная связь, которую мужчина не собирался нарушать, хоть и бывали грешки под стонами других «фавориток». В целом, это сейчас неважно. Важно, кто и зачем послал ему этот чёртов костюм-призрак. Расстегнув с характерным звуком молнию бархатного чехла, Маркус видит сперва пиджак — тёмно-серый, идеально выглаженный, с матовыми пуговицами. Он вытаскивает его аккуратно, будто тот «заминированный» — чем чёрт не шутит — бизнес достаточно скользкое дело, а у Маркуса немало может быть врагов. Он проводит пальцами по пуговицам пиджака, расстёгивая одну за другой, и раскрывает его. Внутри вся подкладка покромсанная, порванная, с огромными дырами и коричневыми пятнами… Засохшая кровь? — Что за…?! — мужчина не пугается вида крови, хоть и явно не ожидал увидеть такое. А ещё Маркус не ожидал увидеть сложенный бумажный конверт во внутреннем кармане. Он вытаскивает его, оставляя костюм на кресле, и направляется в сторону окна, включая поблизости стоящий торшер. «Отлично, Маркус. Ты нашёл письмо. Не стесняйся. Открой его.» Маркус небрежно срывает край конверта и вытаскивает лист бумаги. В тот же самый момент падает на ковёр жёлтая бумажная лилия — так аккуратно сложенная, красивая, что-то ему напоминающая. Мужчина поднимает её с пола, пару раз просматривает её контур и кладёт, казалось бы, без видимого интереса на рядом стоящий столик. Раскрыв лист письма, он пробегается взглядом по волнам строк, написанных достаточно сильным нажимом. Вокруг него начинает гудеть тишина, когда он читает: «Здравствуй, Маркус… Ну, как тебе костюмчик? Красивый? Правда, лишь внешне… А как тебе его внутренняя отделка? Я всё никак не мог найти подходящую подкладку, которая была бы похожа на твою душу — такую же мерзкую, противную и бесполезную. Её уже ничем не залатать и не очистить. А у Нины в мастерской мало выбора — увы, все её ткани такие… идеальные. И мне пришлось потрудиться самому: я рвал подкладку ножницами и руками, тушил об неё сигареты, пропитал её кровью. Я уверен — тебе не очень понравились мои старания, как всегда, судя по твоему выражению лица, а оно сейчас выражает лишь отвращение, я знаю. А зря — я так старался максимально приблизиться к оригиналу и порадовать тебя. А ты как всегда вечно не доволен…». Маркус словно слышит в голове этот чеканящий, ледяной голос, и поднимает взгляд, бегая им по комнате, словно пытается уловить источник этого голоса. «Читай, Маркус, читай. Не отвлекайся…» Под шёпот невидимки, он вновь возвращается к чтению письма без адресата. «Хочу сказать, что у тебя отличный вкус. Что не скажешь о красотке Нине — выбрала она себе хуёвого партнера, конечно. Ах, да, я же забыл, прости: она была не партнёром, а твоей подстилкой, или как ты там называешь своих женщин? Как и та модель — любительница устриц, Ванесса Стоун, помнишь её, да? Ну что, Маркус, устрицы и правда помогают твоему члену стоять?! Слава Богу, у меня с этим проблем нет, я ещё молод, в принципе, как и нет проблем с покупками самих устриц — денег, знаешь ли, маловато, не то, что у тебя. В этом ты, конечно, преуспел. Уверен, твоя дочь и жена гордятся таким кормильцем, как ты. Я лично тобой не горжусь… Кстати, забыл сказать — кровь на подкладке принадлежит Ванессе. Ой, брыкалась, когда я её душил собственноручно. Дерзкая и упрямая такая. Жить хотела. С такими много времени теряешь даром. Вечно их нужно убеждать особенными способами, да, Маркус?». Маркуса будто током пробивает. Его это начинает раздражать. Слишком много совпадений, слишком много деталей… Его не отпускает ощущение, что за ним всё же следят, а отправитель откуда-то знает слишком много о закулисье его жизни. У бизнесмена уже видна испарина на лбу, но он продолжает читать, играя желваками. До запланированной встречи осталось около пятнадцати минут. «Ах, да, спасибо тебе за идею. Записка, которую ты оставил для тех двух голубков с пулями в голове, мне послужила примером. Теперь я тебе тоже пишу милые послания, а бедные копы ломают свой мозг. Да и ты туда же, не особо догадлив, хоть это и касается тебя напрямую. Ты, если был бы законопослушным гражданином, смог бы помочь полиции с этим, но ты же такой трус, боишься, что о твоих тайнах узнают. Но я не такой трус, как ты, хоть и досталось мне от тебя умение заметать следы. Нет, не аккуратность — это я от мамы унаследовал. И я в отличии от тебя, свои ошибки осознаю. Я не такой, как ты… нет, не такой. А вот ты… Как ты сам живёшь сейчас с этим послужным списком, а? Как ты будешь жить с этим дальше, скажи? А ведь ты потеряешь всё. Всё, Маркус! И я об этом, поверь мне, позабочусь». Галстук Маркуса давит ему на шею, его ноздри раздуваются в попытке сожрать этот воздух, что стал теперь свинцом, а кровь приливает к лицу — Маркус в бешенстве. Кто-то ему угрожает, и он не может понять до конца, кто именно. Его мозг слишком затуманен ближайшими планами на вечер, но тщетно пытается найти нужные образы в памяти. Кто-то явно дышит ему в затылок. «Злишься? Это хорошо… Это мне и нужно». Он хочет закурить, но вытащив сигару, тут же кромсает её в руках, пока строчкой за строчкой слова из письма, словно тысяча игл вонзаются в его разум. «Я тут думаю, что тебя особо не мотивирует потеря Ванессы или Нины в твоей жизни, раз ты вообще бездействуешь после их смерти. Тогда, как ты смотришь на то, чтобы следующим в моём списке был кто-то из Уайтов? Или, может, твоя крыска Лоу? А вишенкой на тортике будет твоя жена и любимая дочурка Наоми! Достаточно мотивирует? Что ж… Если вдруг надумаешь обратиться в полицию с этим письмом, обращайся смело! Не стесняйся! Им будет очень интересно узнать от тебя лично все детали о деле Мэтью Рида, к примеру. Или, может, расскажешь им о твоей Эйлин. Думаю, это убедит меня остановиться, и так ты спасёшь дорогих тебе людей. Тебе ведь страшно за них, они же дороги тебе, не так ли? Да, обратиться в полицию с этим письмом, Маркус, и спасти их будет единственно верным решением в твоей жизни, уж я то знаю... Это справедливая сделка, а ты вроде знаешь толк в них. А пока, прими эту жёлтую лилию как привет из прошлого.» Маркус готов крушить и метать. Это письмо, как гром среди ясного неба. Он берёт в руки бумажную лилию со стола и понимает — кто-то слишком много о нём знает. И он надеется, что этот кто-то — не тот, о ком он думает. Это просто невозможно, он же обо всём позаботился. Да, у Маркуса много врагов, но тот, кого он подозревает, не станет так глупо играть с огнём. Для него этот человек просто несмелый глупыш, маленькая мошка, прыгающая на огромном слоне со словами: «Сдавайся! Ты мой!». Но он оставит эти мысли при себе, потому что слишком рискованно сейчас открываться. Кто бы ни был автором этого письма, он манипулирует здраво — Маркусу не стоит идти в полицию. Слишком рискованно и нужно действовать аккуратно. Никто не должен узнать о его главной тайне, о которой он был бы и рад забыть и испепелить. Но эта жёлтая лилия шепчет ему здесь и сейчас хриплым, заплаканным голосом: «Я твой призрак и я восстал». Мужчина зол, растерян и…трусит? Он отгоняет прочь только зародившийся небольшой страх, сжимает цветок в кулак и, видя металлический поднос с фруктами, швыряет их куда-то в сторону, освобождая его. Маркус ставит письмо на поднос и поджигает его зажигалкой из кармана. «Испепелить…». Бумага горит ярким пламенем, а в комнате начинает неприятно пахнуть гарью. Горечью почти забытой утраты. Так пахнут ошмётки гнилой души и совести. «Какой ты молодец, Маркус. Браво! Ты, оказывается, ещё глупее, чем я думал. Ты — трус: сжёг единственное доказательство угрозы с моей стороны, написанное мной собственноручно. Но ничего страшного, я терпеливый человек. Терпел тогда, терпел столько лет спустя — потерплю ещё немного». Весь пепел сгоревшего письма Маркус смывает в унитаз. Это он умеет — заметать следы. Мужчина быстро выпивает добрую порцию виски из мини-бара, после чего в его дверь звонят. «Дин-дон, Маркус! К тебе гость, не заставляй её ждать. Будь джентльменом…» Маркус как-то неуверенно шагает в сторону двери, но, собравшись духом, всё же открывает её. Запах духов, что просачивается сквозь дверную щель, обладает особым шлейфом финансовой стабильности. — Привет, дорогой! Заждался? А я к тебе с подарочком, — милая девица в юбке-карандаш, белой блузке и в раскрытом горчичном пальто вызывающе улыбается и машет перед Маркусом серебристым кейсом. Маркус лишь указывает подбородком внутрь апартаментов, и девушка заходит, цокая высокими каблуками по паркету. Мужчина помогает гостье снять пальто, предлагает выпить, а кейс уже стоит на столе, маня своими габаритами. Маркус знает, что в нём. Позабыв о письме на пару минут, он открывает в предвкушении кейс и видит там то, ради чего он пришёл сюда и ради чего он в принципе и живёт: — Десять лямов, милый. Как и договаривались. Правда, Зак хотел меня уломать всё же на восемь, но он забыл, с кем имеет дело, — Маркуса отвлекают от осмотра кейса, разворачивая его к себе, и лезут к нему под рубашку, расстёгивая пуговицу за пуговицей, позже спускаясь к ремню брюк. Закусывая в предвкушении ''благодарности'' губу, его спрашивают томным голосом: — Мой тигрёнок доволен сделкой? Тогда, как насчёт бонусных? Я так соскучилась, любимый… — чужие, смелые руки блуждают жадно по телу Маркуса, раздражая каждое нервное окончание на каждом сантиметре его разгорячённой кожи. Но Маркус хмурит брови и становится в миг мрачнее тучи, будто его шибануло током: — Что ты знаешь о любви? — он одной лишь рукой крепко хватает девушку за горло и впивается в губы, лишая возможности дышать. Маркусу сейчас не до нежностей. Он хочет убить. Его стальная хватка не ослабевает, а только сильнее сжимает тонкую шею гостьи, перекрывая той кислород. Он смотрит в испуганные глаза напротив, пока целует, плотно прильнув губами. Девушка сильно кусает его губы, а её глаза слегка закатываются от того, что ещё немного, и упадёт без сознания. Но мужчина резко ослабляет хватку. Не хочется ему марать сейчас руки, не стоит. Не самое подходящее время для новых проблем. Его руки уже и так грязные по локоть от чужой крови и слёз. Но вспыхнувшая ярость никуда не исчезает. — Твою ж мать, что на тебя нашло, Маркус! — кашляя и отходя в сторону, спрашивает испуганная гостья. — Пошла вон… пока я не грохнул тебя тут же, — стальным голосом отвечает мужчина девушке, даже не смотря в её сторону. — Маркус, какого чёрта ты творишь?! Я тебе деньги приношу лично с доставкой на дом, ублажаю для тебя твоих же мерзких поставщиков, чтобы они не смели даже подумать скидывать сумму, а ты меня так благодаришь? Забыл, что без меня ты и половины из этих сделок бы не имел? Да что с тобой такое творится? Что ты себе позволяешь вообще? — Пошла вон, сука! Вон!!! — Маркус орёт во всё горло, будто в нём пробудился зверь. Ему только что намекнули на его слабости и ранние провалы. Ему намекнули на его неполноценность и неумение везти дела. — Да пошёл ты! Ты грёбанный сукин сын, Маркус! — Девушка понимает, что на этом их разговор окончен и лучше не рисковать, и вскоре уходит из апартаментов, сильно хлопнув дверью. Тишина. Закрыв дверь номера на ключ и протерев ладонью свою искусанную до крови губу, Маркус позже складывает всё ещё разбросанные деньги на столе в кейс и закрывает его резким хлопком. Пока направляется в спальню номера, он зашторивает окна и набирает параллельно один из номеров на мобильном. Он давно не связывался с этим человеком. Но сейчас самое время проверить людей на вшивость. Ему отвечают не сразу… — Ну, здравствуй, Дэвид, — Маркус решает всё же закурить, выдыхая в просторы комнаты тучу сигарного дыма. — Как поживаешь? — звучит с лёгкой издёвкой. — Добрый вечер, мистер Росс. Чем могу быть полезным в столь поздний час? — в трубке, помимо голоса мужчины, слышны смех, музыка и разговор людей. — У меня сейчас семейный праздничный ужин. Немного занят. У вас что-то срочное? — Скажи мне вот что, Дэвид, только честно: я всё ещё могу доверять тебе, как и раньше? Только прежде чем ответить, подумай очень, очень хорошо, ладно? Ты знаешь, о чём я, — голос Маркуса отдаёт свинцовыми нотами, и Дэвид понимает — случилось что-то не ладное, раз тот вдруг засомневался в нём. Маркус просто так не позвонит, чтобы узнать, к примеру, как у него дела. — Не очень понимаю, к чему вы клоните, мистер Росс? Что случилось вообще? Какие-то проблемы с полицией? — Отвечай, мать твою, на вопрос! Я с тобой, по-твоему, шутки сейчас шучу?! — Да, да! Конечно, вы можете мне доверять. Я разве до сих пор заставлял вас сомневаться во мне и в моей верности вам? — голос в трубке растерян и слегка дрожит. — Хорошо. Я поверю тебе на слово в очередной раз… И я очень надеюсь, Дэвид, что ты всё ещё на моей стороне. Ты же вроде взрослый и разумный мужик, и понимаешь, с кем имеешь дело, — Маркус трёт переносицу, присев на край кровати. — Ладно. Так или иначе, нужно кое-что проверить. Кажется, кто-то из тех, кто знает о деле Рида, стал смелее. Найди чёртову крысу и разберись с ней, как мы обычно делаем. О деньгах не беспокойся, всё будет, как положено. Держи меня в курсе всего, что происходит, и старайся больше не лажать, не то подаришь сыну на день рождения коробку с собственными мозгами. Буквально ещё пару коротких реплик завершают их поздний диалог с Дэвидом, и Маркус сбросив, откидывает телефон в сторону, а сам ложится на спину на кровать. Смотря в потолок, он пытается расставить всё по полочкам и продумать хоть малейший план дальнейших действий. Маркус сегодня останется наедине с самим собой и своим прошлым… Он отпустит водителя домой, к его семье. Сам же Росс не вернётся этой ночью к себе. Аманда всё будет ждать его, смотря устало на настенные часы, вскоре, засыпая на том же диване с книгой в руках. Аманда — верная жена. Аманда всё ещё его жена. Всё это время в здании напротив, на пятнадцатом этаже, у небольшого окна стоял парень. Местные газеты и полиция называют его Флористом. Он наблюдал за Маркусом с того самого момента, как столкнулся с ним возле выхода из отеля, и ловил каждую его эмоцию, смотря через свой бинокль и наслаждаясь его страхом, неуверенностью, злостью… Флорист доволен своей работой. Но она ещё не закончена. План ещё в силе… Его не остановили. В кармане громко вибрирует телефон. Парень принимает звонок. — Эй, дружище. Ты скоро? С тобой всё в порядке? — Да… Я тут в очереди в магазине застрял. Ты справишься там ещё минут двадцать? — Справлюсь, но я всё же не такой мастер, как ты! Так что шевели, давай, батонами. — Скоро буду, не переживай, — звонок завершён, а улыбка говорящего всплывает до ушей. Сегодня действительно удачный вечер. А ночь будет ещё лучше… Ведь ночь — его время. — До встречи в нашем личном аду, Маркус. А пока отдыхай… пока можешь. Парень тушит сигарету, выкидывает через окно, позже ставит бинокль в рюкзак. Он спускается все пятнадцать этажей вниз по лестнице, надевая по пути шлем. Выйдя на улицу, он обходит здание, заходит за угол, где под небольшим навесом ждёт его собственный байк. Флорист садится на железного коня, зажигает двигатель и трогает в сторону того самого места, где его сейчас очень ждут.───── ℘ ─────
♪ Podval Capella — Moola «Всё в нашем мире — контраст. Без таинства ночи, не понять магию утра. Без горечи невозможно познать вкус мёда. Без предательства не понять ценность верности. А в каждом из нас всегда будут бороться два противоположных начала — деструктивное и созидательное. Назовите это двумя сторонами одной медали, если хотите. Но отрицать этого никогда не смейте. Для вас я — Флорист, но себя я считаю скорее призраком, невидимкой, слепым пятном вашего глаза — суть это не меняет. Я пуст и хочу наполнить свою жизнь смыслом, каким бы он ни был. Я пишу это вам, чтобы вы знали: я — не злодей и вовсе не псих, коим вы меня, возможно, считаете. Я всего-навсего человек, потерявший всё и ищущий справедливость в этом продажном мире, который не может мне её дать. Я тот самый «х» в вашем изначально неправильном уравнении, и не вписываюсь в ваши понятия и законы. «Убил для страны — герой, убил для себя — преступник» — совсем нелогично, по-моему. У меня свой закон и свой путь, в конце которого — гарантированный обрыв. Я с него сорвусь — к этому давно готов, а меня ждёт с распростёртыми объятиями то самое дно. И прекрасно понимаю, что за всё приходится платить. Вы думаете, моя цель — это сама смерть. Нет, моя цель — простая оплата по счетам. Как там, в Библии говорилось: «Кесарево — кесарю»? Но прежде чем сорвусь вниз, хочу, чтобы меня услышали и поняли, хоть я на это особо и не надеюсь. Но молчать также не могу — пытался. Люди всё ещё не умеют читать мыслей. А с этим миром что-то не так, и он не понимает другого языка, чем язык смерти и потери. Мы не понимаем, что нам есть, что терять, пока мы это не потеряем. Задумайтесь лишь об одном, вы — слуги закона и стражи правопорядка: нужно ли вам идти по моим следам, искать меня, чтобы, поймав, сорваться вниз со мной? Я бы этого не хотел — это лишнее. Не вы моя цель, не с вами я играю и не вас я боюсь — иначе это письмо до вас бы не дошло. Лучше уделите внимание своим семьям, приятным мелочам, радуйтесь тому, что у вас имеется. Вы защищаете эти богатые задницы, боясь их влияния, и забываете о своей жизни, семьях и о том, что на самом деле дорого и ценно, предпочитая продаться за хрустящие купюры и незаслуженные звания. Поэтому дайте довершить дело, и я обещаю, что сам приду к вам с покаянием весной, и принесу вам живые лилии, вместо мёртвых, бумажных». Джон дочитывает письмо, написанное от руки самого Флориста, и остаётся в полном ступоре — Флорист рискнул пойти на контакт? Так или иначе, этим утром в участок заявился бедняк — старик в поношенной одежде, с прилипшими на голове седыми волосами, которые выглядывали из-под старой вязанной шапки. К его бороде прицепились пару крошек от булочки хот-дога, которую он еле дожевал своим почти беззубым ртом. Оставив тележку на улице у наружной лестницы полицейского участка и зайдя внутрь, бедняк отдал одному из проходящих мимо служащих конверт. Со слов бедняка, тот выпал из дипломата некого мужчины, который вышел пулей из участка и столкнулся с прохожим. Но он не успел окликнуть мужчину с дипломатом, так как тот быстро перешёл дорогу и сел в машину на противоположной стороне. Конверт, на котором не было написано ни одного адреса, кроме имени детектива, сразу передали в кабинет Джона Купера. — Говоришь, выпал из открытого дипломата? — Да, сэр, именно так, сэр, — отвечает бездомный на вопрос Купера. — Сможете описать хоть немного внешность человека с дипломатом, может что необычного запомнилось? — Боб, стоящий сбоку от сидящего напротив Джона бедолаги, указывает жестом на своё лицо, намекая тому, чтобы вспомнил какие-нибудь отличительные черты. — Да нет, сэр. Обычный мужчина, каких много в этом городе. Чёрное пальто, брюнет, короткие волосы, высокий. Разговаривал с кем-то по телефону и шагал очень быстро. Видимо, очень торопился, — бедняк замечает на своей куртке пару крошек и встряхивает их с себя на пол, на что Джон одаривает того немного осуждающим взглядом. — Блин, да под это описание может подойти половина населения всего города, как минимум, — сетует офицер Картер. — Ладно, пойду спрошу у дежурного, может, что найдём по этим описаниям в записях камер наблюдения. — Сэр, если мы уже закончили, могу я уже пойти? У меня тележка на улице, и боюсь, чтобы её не украли, — бедняк привстаёт, и, приблизившись лицом к Джону, жалуется шёпотом, одаривая детектива несвежим запахом изо рта: — Есть тут один болван, Сид — вечный нахлебник среди наших. Нет, чтобы самому добыть себе еду, так в чужой рот лезет и вечно пытается украсть мою тележку! А я все вот этими руками добыл, сам! Не будь он бомжом как я, смог бы стать запросто каким-нибудь политиком и красть бессовестно у простого народа. Можно я его вам сдам, если поймаю с поличным? — и бедняк глупо, но будто с некой надеждой на понимание улыбается своей почти беззубой улыбкой. — Эм, да… Конечно, — Джон чуть морщится от вида горчицы, застрявшей на зубах бездомного, но не подаёт виду — этикет превыше всего. Даже в таких ситуациях. — Как любой гражданин, вы в праве написать на него жалобу, в случае угона вашей… тележки, — Джон понимает, насколько глупо это звучит, и что никто из его коллег не станет, в случае чего, заниматься угоном какой-то там ерунды на двух скрипучих колёсах. Есть дела "поважнее"... Обменявшись хорошими пожеланиями и крайне любезными благодарностями, и попрощавшись с детективом, старик выходит из кабинета, направляясь на улицу к своей драгоценной тележке. Джон всматривается через окно кабинета на то, как старик осматривается по сторонам и с особой теплотой радуется, что его тележка на месте, в моменте чуть не обняв её. "Как мало человеку нужно для счастья... Чтобы своё оставалось своим..." Джон остаётся в раздумьях ровно до того момента, как в кабинет стучат, и офицер Картер, вернувшись от дежурного, приглашает внутрь девушку. Насколько и ждали её, настолько и не ожидали её увидеть. Прям день нежданных визитов сегодня. — Джон? Эм, к нам Катри́н пожаловала. — Ох, да, конечно! Здравствуйте, — Джон оставляет в сторону приготовленный пустой зип-пакет и письмо, и приглашает единственную свидетельницу по их делу присесть у стола. — Воды, чаю, кофе? — Вежливость — второе имя Джона. — Нет, благодарю. Детектив Купер, вы уж меня простите, что без предупреждения, но… — получив успокаивающий жест от Джона, та продолжает: — Я вспомнила кое-что с того самого вечера. — Да, конечно, мы вас слушаем. Любая мелочь важна для нас, — Джон указывает офицеру взять блокнот для записей и портативный диктофон. — Надеюсь, вы в порядке? Как ваше состояние сейчас? — Благодарю, вполне стабильно, вроде, и иду на поправку. Психиатр во многом мне помогает. Какие-то пилюли выписал… — Джон замечает, что Катри́н немного зажата. — Так вот… Пока не забыла опять, — улыбается так же глупо, как и недавно ушедший бездомный. — В тот вечер к нам пришёл курьер. Высокий такой парень, очень вежливый и с огромным букетом и подарочным пакетом от Мистера Росса. Ну, вы и так знаете, кто он. Ну, Мистер Росс... Джон вспоминает слова Ханны о «незваном госте», и не удивляется словам о том, от кого этот самый букет. Ясно уже и безо всякой там экспертизы, что Маркус Росс и Ванесса Стоун были любовниками. — Сказать честно, я дура. Я такая дура! А знаете почему? Поплыла я! Увидела его добрейшие глаза и насколько он милый, и поплыла! А потом, поплыла и сама Ванесса… Ну, там… в бассейне! — девушка истерически машет руками и дышит часто. Её голос похож на отчаянный писк или скулёж щенка. Кажется, кто-то ловит мощный триггер в данный момент и срочно нуждается в стакане воды, как минимум. — Успокойтесь, Катри́н. Выпейте воды, пожалуйста, — Джон понимает, что воспоминания действительно свежие, и свидетель всё ещё отходит от случившегося, вон как сорвалась на истерику. Не в каждый день люди видят смерть воочию, как видят это они в полиции. Но он продолжает, мягко задав конкретный вопрос: — Может, вы вспомнили какие-то отличительные черты? Может, тогда что-то бросилось в глаза в его образе? Ну, там, борода, шрамы, родинки, татуировки, хромота, всё что угодно? — Да нет… Густой бороды как таковой не было у него, так, лёгкая щетина, может, как у всех мужчин на второй-третий день после бритья. Но, хоть я и не уверена, но, кажется, у него было что-то на шее: то ли родимое пятно, то ли татуировка. Выглядывала немного из-за воротника. И руки аккуратные такие, ухоженные. Даже у меня не такие, наверно, — осматривает свои руки для сравнения. — Ну, пока что, только это вспомнила. — Ну, татуировка или родимое пятно на шее нам уже сужает круг подозреваемых. Уже что-то. Было бы неплохо, если вы бы смогли вспомнить и описать детальнее его внешность, чтобы потом составить с художником приблизительный фоторобот. Вы сможете нам помочь с этим? — с надеждой спрашивает Джон, понимая, что те показания, которые даёт сейчас Катрин, на самом деле, слишком размытые и недостаточные. — Ну, я постараюсь, — как-то неуверенно звучат эти слова с её уст. — Ах, да! Я кое-что ещё вспомнила. Перед тем, как я получила удар и отключилась, я отчётливо услышала за своей спиной тихое: «Прости, Катрин, ты ни при чём». Это важно? — она бегает глазами то на Джона, то на офицера, будто ребёнок в ожидании одобрения родителей. — Мда, это «очень важно»… — ожидая большее, немного расстроенно отвечает Боб. — Действительно — контраст… — думает про себя Джон, вставляя в зип-пакет сегодняшнее письмо Флориста — нужно отправить его на экспертизу к графологу. — А вы, Катри́н, можете идти домой, если у вас нет больше деталей по делу. Спасибо вам за столь… важную информацию. Если что-то ещё вспомните, вы знаете, где нас найти. Катри́н одаривает их очередной растерянной улыбкой и прощается с детективами, скрываясь за дверь кабинета. — Что ж, посмотрим, что скажет о тебе твой почерк, призрак, — Джон засматривается на зип-пакет. — Кстати о письме, Джон. Вот копия сегодняшней записи видеонаблюдения. Оказывается, наш дедуля с тележкой описал адвоката Джордана, если ты его помнишь, конечно. Он вылетел пулей из участка и действительно сел в такси, после того, как столкнулся с незнакомцем. Но я не думаю, что… — Джордан? — звучит с сильной нотой сомнения из уст Джона, пока тот вставляет маленький диск с записями в дисковод компьютера. — Да, он самый. Но я не думаю, что он лично как-то связан с этим письмом. Возможно, наш старик не так понял ситуацию. Что если посмотреть под другим углом. Что если письмо уронил тот самый незнакомец? А старик увидел то, что успел лишь увидеть, — офицер Картер пытается наугад создать логическую цепочку, пока Джон всматривается в силуэт незнакомца, что столкнулся с адвокатом. — Дерьмо… — цокает Джон, масштабируя чуть ли ни до пикселей изображение слегка сутуловатого мужчины в капюшоне, чьё лицо скрыто за высоким воротником куртки. — Да его лица вообще не видно! — Да. И жаль, что старик запомнил лишь образ адвоката и сделал наверняка ложные выводы… — Это не Джордан выронил письмо. Это этот чувак. И это столкновение выглядит странным… Слишком он суетится… этот тип. Идёт, будто напролом. Люди не ведут себя так при простом столкновении. Хоть бы остановился… Оглянулся бы… — Как думаешь, он может быть нашим Флористом? — Боб будто завершает шаткие гипотезы Джона. — Кто знает, кто знает… В воздухе повис очередной вопрос без ответа.