storm

— Это тупо. — О, да. — Ужаснейшая, тупейшая фигня. — Она самая. — Ты хоть сам понимаешь, что натворил? — Угу. — И как планируешь говорить ему правду? — Вообще без понятия. Уён со вздохом величайшего мученика в истории стукнулся затылком о спинку дивана, прикрывая глаза. Пожалуй, Чонхо был единственным человеком в мире, у которого был устойчивый иммунитет против его убийственной прямолинейности и напора. — Чонхо, на правах друга детства заявляю: ты — редкостный… гений, — последнее слово было произнесено с явным сарказмом, но собеседник никак не среагировал, отчего Уён окончательно почувствовал себя совершенно разбитым, как бывало всегда, когда его попытки достучаться до кого-то оканчивались провалом. — Окей, — увы, Чон Уён не был из тех людей, которые так просто сдаются. — Давай-ка ещё раз, вдруг ты не до конца осознал, какую глупость сморозил. Чонхо в ответ красноречиво промолчал, но так просто отпускать его явно никто не планировал. — Итак, — Уён поднялся с дивана и начал мерить собственную спальню, куда его утащил «секретничать» Чонхо, широкими шагами. — Вчера ты пошёл на стажировку, которую предложил Сонхва, правильно? — согласный кивок. — Так, сначала ты сходил к своему непосредственному начальнику, и тот отправил тебя к человеку, который должен был помогать тебе разобраться что да как. И вот придя в кабинет этого парня, ты понял, что он твой истинный, так? — ещё один кивок, но уже более медленный. — И ты, опять словив свои флэшбеки, метнулся в ближайшую аптеку за блокаторами, чтобы скрыть запах, а когда твой истинный пришёл — притворился фикусом, так и не признавшись в том, что человек, которого он ищет — это ты… Я ничего не упустил? — Уён наконец перестал ходить и замер, оперевшись на стол в углу. Омега, до этого сидевший с непроницаемым выражением лица, зажмурил глаза и уткнулся в подушку, которую всё это время сжимал в руках. — Я идиот, — послышалось вскоре приглушённое бормотание. — Ага. — И что мне делать? Они были знакомы очень давно и слишком много значили друг для друга, а потому Уён не мог и дальше строить из себя строгого преподавателя. Бета подошёл к сидящему на диване Чонхо и осторожно опустился рядом, притягивая младшего к себе и заключая в объятия. Красноволосый даже сопротивляться не стал, отчего Уён лишний раз удостоверился, насколько того выбило из колеи произошедшее. В далёком-далёком детстве их с Чонхо семьи жили в соседних домах, а потому для Уёна был лишь вопрос времени, когда этот серьёзный мальчишка, вечно читающий книги на заднем дворе, станет его новым другом. Для Уёна заводить друзей вообще было любимым занятием — разговорчивый и компанейский, он с лёгкостью мог расположить к себе любого, кем бы этот человек ни был. У Чхве просто не было шансов, а потому изначальные настороженность и отстранённость постепенно сменились живым интересом и искренней привязанностью. Немного позже в их компании появился ещё и Хонджун (кажется, это было где-то во времена младшей школы), и Чонхо наконец мог похвастаться тем, что у него появились настоящие друзья, важность которых он так долго недооценивал. В подростковый период Чхве лишь раз за разом убеждался в этом выводе. Старшая и средняя школа — не самое спокойное и радужное время, когда, помимо общего стресса из-за бесконечных «нужно» и «должен», на тебя сваливается ещё момент «определения» и прочие радости переходного возраста. По правде сказать, Чонхо никогда особо не переживал о том, кем в результате окажется — вплоть до того самого момента, когда домой пришли результаты в белом конверте с логотипом местной поликлиники, он был уверен, что окажется бетой. Ни внешне, ни внутренне, Чонхо никогда не позиционировал себя как альфу, или тем более — омегу. Его внешность не была слишком мужественной, или же наоборот — изящной и хрупкой. Он не считал себя некрасивым, просто обычным и не заслуживающим особого внимания. На запахи окружающих практически не реагировал, и даже когда многие сверстники начинали источать пускай ещё подростково-невнятные, но всё же совершенно явные ароматы, по которым их могли найти истинные — Чонхо не пах ничем и никак не реагировал даже на самые сильные запахи. Он был самым обычным: небольшого роста, не слишком мускулистый, но и не худой; он не обладал красивыми изящными чертами лица, как у большинства омег, но и при этом совершенно точно не был похож на альфу. К первому классу старшей школы, когда и проходило «определение», он уже практически смирился с тем, что у него никогда не будет истинного, ведь для бет этот путь заказан — у них нет запахов, они не зависимы от периодов течек, как омеги, и не теряют голову от чужих гормонов, как это часто могло быть с альфами. По сути своей беты — нейтральные. Точно отчуждённые от мира истинных, зачастую ищущие пару среди точно таких же одиночек, а в большинстве случаев и вовсе не заинтересованные в отношениях. Каждый раз подходя к зеркалу, Чонхо совершенно отчётливо видел бету. И если сначала мысль о том, что в мире, где у стольких людей есть специально предначертанный, идеальный для них человек, он оказался совершенно один — приносила боль, заставляя иногда полностью уходить в себя, переживая о том, что так он никогда не сможет найти себе кого-то. Слишком невзрачный, слишком неинтересный и порой грубый — Чонхо не знал, кто вообще может заинтересоваться им. Друзья отговаривали его от подобных мыслей, убеждая в обратном, а с родителями Чонхо просто не мог говорить на эту тему, понимая, что те и так слишком много сил тратят на работе, чтобы он отвлекал их ещё и своими глупостями. «В любом случае, ты никогда не можешь знать наверняка!» — с улыбкой часто говорил Уён, когда Чонхо в очередной раз охватывала хандра. К тому времени они с Хонджуном научились почти профессионально справляться с этим его состоянием. Но именно с ними двумя Чонхо действительно мог почувствовать себя лучше, для дружбы ведь не важно, кто он такой, и Чхве со временем понял, что этого вполне достаточно, чтобы не чувствовать себя по-настоящему одиноким. Его, конечно, немного пугала перспектива того, что со временем и у Уёна, и у Хонджуна появится пара, ведь даже до «определения» было очевидно, кто из них кто. В характере и поведении Хонджуна совершенно точно угадывался альфа. И пускай это не могло служить стопроцентным доказательством, но парень слишком хорошо разбирался в запахах окружающих, чтобы быть омегой, или тем более — бетой. Уён же сто процентов должен был оказаться омегой — одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять это. Одна внешность должна была послужить нерушимым залогом для подобного вывода. Изящный, стройный и гибкий, он привлекал внимание окружающих своей совершенно особенной красотой, понять которую было и просто, и сложно одновременно. Чонхо порой завидовал этой его особенности, но со временем осознал нелогичность подобных мыслей. Но как бы очевидно всё не казалось изначально — жизнь всегда и на всё имеет свои планы. И результаты, которые пришли после долгого и муторного осмотра, говорили о том, что ни в чём этом мире нельзя быть уверенным до конца. Чонхо тогда долго смотрел на бумагу с казённой печатью, на которой в отдельной, точно в насмешку, ярко обведённой ячейке красовался один единственный символ, увидеть который он даже не надеялся. Омега. Чонхо помнит искреннее удивление на лицах родителей, а позже — и друзей. Помнит, как и сам долго не мог поверить в то, что это правда. Лишь после повторных анализов, когда из другой клиники пришёл точно такой же результат, он на самом деле осознал, что это всё происходит с ним на самом деле. Он оказался омегой. И где-то в мире среди миллиардов самых разных людей существует один единственный, предназначенный именно для него. Его альфа, истинная пара, которой не будет важна ни его внешность, ни характер — лишь он сам, целиком и полностью. Вот только эта мысль почему-то не принесла радости или облегчения. Вместо освобождения от страха однажды остаться в одиночестве, Чонхо вдруг осознал, что пугает его совершенно иное. Отсутствие выбора. При чём, не его собственное, а человека, которому он предназначен. Вдруг Чонхо окажется недостаточно хорош? Вдруг его альфе будет нравиться другой характер или внешность? Вдруг к тому времени, как они встретятся, тот уже найдёт того, к кому будет привязан всей душой и кого предпочтёт взамен истинной паре? Как часто в их время истинные пары оказываются совершенно несчастливыми? Как часто даже самые крепкие на вид семьи являются лишь хорошо отыгранным спектаклем, под яркой маской которого спрятано столько измен и ссор, что и представить невозможно? Чонхо слишком долго готовил себя к мысли о том, что не нужен никому. И убедить себя в обратном оказалось не так просто. Он был всё тем же нескладным мальчишкой с невзрачной внешностью и сложным характером, с таким количеством тараканов в голове, что порой и сам удивлялся, как не погрузился в эту меланхолию полностью. Могла ли обычная буква на бумаге разом просто взять и перечеркнуть всё это? Нет, конечно же нет. И немало времени ему пришлось потратить на то, чтобы даже просто принять подобное. Чем дальше, тем больше испытаний и сложностей начал приносить новый статус. Со временем появился запах — первым это заметил Хонджун, который таки оказался альфой, однажды ни с того ни сего начавший присматриваться к Чонхо слишком уж внимательно. Уён, поступивший с ними в одну старшую школу и к всеобщему удивлению оказавшийся бетой, тут же заметил изменения в поведении друга и не преминул спросить, что случилось. Альфа в ответ долго и задумчиво молчал, прежде чем спросил у Чхве, как давно тот начал пользоваться столь сладкими духами. Чонхо лишь рассеяно ответил тогда, что ничего не менял, и тогда-то все трое и поняли, что именно произошло. После короткого молчания Уён с неизменной улыбкой поздравил «малыша Чонхо» с тем, что тот стал «совсем взрослым», за что тут же получил тяжёлый взгляд, а Хонджун лишь мирно наблюдал за словесной перепалкой этих двоих, по горькому опыту зная, что лучше не вмешиваться. Где-то в девятнадцать началась первая течка, и Чонхо окончательно укоренился в мысли о том, что перспектива оказаться бетой была не так уж и плоха. Врачи предупреждали его, что с его «запоздалым созреванием» (обычно у омег все прелести становления цикла заканчиваются к шестнадцати) в первый раз придётся очень и очень тяжело. «Вам бы пару найти, молодой человек. Пускай это будет и не истинный, но наличие партнёра в разы бы облегчило все симптомы», — монотонно вещал пожилой врач совершенно красному от смущения Чонхо. И пускай он, с присущей ему скрупулёзностью, и выполнял все предписания этого эскулапа, но подобное было уже слишком. Поэтому парень упёрто решил, что никакого «партнёра» искать не будет, и вполне в силах справиться со всем этим самостоятельно. В конце концов, он столько литературы на эту тему перелопатил, что вполне и сам бы мог уже диагнозы ставить. Вот только чёртовы книжки, кажется, всё преуменьшали, практически не описывая и половины того, как хреново Чонхо себя чувствовал. Чувствительность кожи будто улетела к каким-то заоблачным высотам, отчего даже привычно мягкие простыни собственной постели казались удивительно неудобными и грубыми, а каждое прикосновение — не важно своё или чужое — вызывало толпу мурашек и неясное желание то уйти от него, то почувствовать вновь. Температура словно плавила кости, то бросая в озноб, то прошибая невыносимым жаром. Чонхо ещё ни разу в жизни не чувствовал себя так плохо. Тело требовало рядом кого-то, отчаянно не понимая, почему ему не дают того, что наконец избавит от этого сжигающего изнутри желания, необходимости чужого присутствия. Чтобы защитил от мира, в котором может быть так плохо и больно, чтобы наконец подарил чувство покоя и безопасности. Находясь в собственной комнате, где сотни мелочей были пропитаны родным уютом, Чонхо как никогда в жизни чувствовал себя одиноким и беззащитным, отчаянно нуждающимся в том, чтобы тот самый «истинный», которого он даже не знает, просто оказался рядом. Чтобы забрал боль и пообещал, что всё будет хорошо. Было страшно столкнуться с подобным впервые, но ещё страшнее — осознавать, что он так сильно зависим от кого-то, кого совершенно не знает. А что если в тот день, когда они встретятся, Чонхо и в самом деле поймёт, что совершенно не нужен своей паре, и всё, что их связывает — условная красная нить, в которую никто уже почти не верит, а ещё запах, который сначала помутнит рассудок, не давая разглядеть человека за собой. Но разве суть не в том, чтобы любить именно личность, а не идти на поводу у чего-то столь слепого и непонятного, как связь между истинными? Чонхо не знал, как следует поступить и за столько лет так и не нашёл для себя ответ. Но в один день ему всё же пришлось столкнуться с тем, чего боялся и хотел так сильно. Оказавшись в том кабинете, он замер, словно придушенный густым, немного горчащим на губах ароматом, которым пропиталась каждая полка, каждая бумага на захламлённом столе. Оказывается, его истинный пахнет чернилами. Не обычными, которыми заправляют шариковые ручки — Чонхо отчётливо представлял размашистые каллиграфические линии на тонкой бумаге, нарисованные сильной уверенной рукой. Запах плотный, точно где-то совсем рядом кто-то пролил бутылёк с чёрной густой жидкостью, и она растеклась по всему кабинету. Омега ощущал, словно и сам он уже пропитывается этим ароматом, а если посмотреть на пальцы, то наверняка можно увидеть чёрные кляксы. «Чон Юнхо» — гласила табличка на двери, порог которой Чонхо так и не решился перешагнуть, просто не смог — всё стоял и стоял, с каждой секундой всё сильнее осознавая, что тонет в настойчивых, безапелляционно утаскивающих на своё темное дно волнах. Ещё немного, и вынырнуть на поверхность просто не удастся. Старое осознание собственной беззащитности тогда ощущалось настолько отчётливым, что омега и сам не понял, в какой момент оказался на лестничном пролёте — с каждой ступенькой всё отчаянее хватая ртом воздух, но всё ещё чувствуя, как под рёбрами резкие каллиграфические линии всё глубже и глубже вписывают чужое имя. Чон Юнхо. Его альфа. Человек, которому он предназначен и от которого так сильно зависим, даже несмотря на то, что даже не виделся с ним ни разу. Уже стоя в аптеке Чонхо понимал, что совершенно сдался собственным страхам, но другого выхода больше не видел. Просто немного времени. Ему нужно хоть чуть-чуть, чтобы разобраться во всём. Чтобы встретиться лицом к лицу, нет, не со своим истинным, а в первую очередь с человеком, который носит столь красивое имя и пахнет каллиграфическими чернилами, которыми Чонхо так сильно любил писать в детстве. Вот только сейчас это решение уже не казалось столь правильным, как это было в тот момент, и только теперь Чонхо осознал, какую, наверное, боль он причинил своим поступком. Было совершенно очевидно, что Юнхо почувствовал присутствие истинного, вот только его самого найти так и не смог. — Вдруг он подумал, что я не захотел быть со своей парой? — негромко сказал омега в мягкие рукава всё ещё обнимающего его крепко-крепко Уёна. Чужая поддержка сейчас была как никогда важной и нужной, но одновременно заставляла чувствовать себя совершенно разбитым и нуждающимся в ней. В мире существует не так много людей, с которыми Чонхо мог ощутить всё это сразу. — А ты бы хотел? — Уён всегда понимал его слишком хорошо. — Он красивый, — совершенно невпопад буркнул младший, прикрывая глаза и прислушиваясь к такому родному теплу. — И всё? — в голосе беты слышалась улыбка, но Чонхо знал наверняка — не важно, что он сейчас скажет, ведь этот человек никогда его не осудит. — А ещё хорошо разбирается в своём деле… он умный. Интересный. А ещё весёлый. И улыбается светло-светло… только редко. Это из-за меня, да? — Ох, малыш, наломал же ты дров, — со вздохом заключил Уён, притягивая омегу ближе и опуская свой подбородок на выкрашенную в алый макушку. — Я испугался. — Знаю-знаю, — ещё один вздох. — Но раз уж ты боялся, что окажешься нужным своей паре лишь из-за связи… может это отличный шанс доказать себе обратное? — тёмные глаза сверкнули надеждой из-под растрепавшейся чёлки, и Уён осторожно убрал волосы, чтобы те не мешали. — Мы ведь столько раз говорили, какой ты замечательный, и поверь, этот альфа влюбится в тебя, даже не зная, что ты его пара. — Правда? — в голосе совершенно детская капризность, которую Чонхо позволяет себе столь редко, а Уён не может удержаться от очередного смешка и вновь гладит выкрашенные волосы, которые цветом как яблоки, которыми пахнет омега (если верить Хонджуну). Уён с какой-то светлой грустью думает о том, что никогда не сможет почувствовать то, как на самом деле пахнет Чонхо. — Обязательно, малыш, обязательно… Совершенно уютное молчание нарушают приглушенные причитания откуда-то из глубины квартиры, и Чонхо недовольно зыркает на дверь. — Разве он не должен работать допоздна? — У него свободный график, — пожимает плечами Уён, нехотя выпуская друга из объятий. — И почему ты его так не любишь? Я до сих пор так и не понял, какая кошка между вами пробежала. Красноволосый неопределённо кивает головой, поднимаясь с кровати и негромко напевая незатейливую детскую песенку, которую Уён помнит ещё со времён, когда они смотрели мультики у него дома, а не пытались, как теперь, решить очередную головоломку в бесконечном квесте под дурацким названием «взрослая жизнь». — Ты чёрненький мой милый котёнок Красный бантик так тебе идёт Но если внезапно ты разозлишься Будешь царапать чужие сердца… — Он обязан в тебя влюбиться хотя бы за то, как ты поёшь, — пытается шутить Уён, хоть и знает, что подобное исключать всё же не стоит. Чонхо в ответ рассеянно улыбается, несмотря на все заверения знакомых, он до сих пор свято уверен, что поёт довольно посредственно, а затем играючи исполняет сложный вокализ, даже не прикладывая особых усилий. Уён согласен слушать этот бесплатный концерт ещё долго, но недовольный голос из-за двери явно против подобного развития событий. — Детишки, старик слишком устал. Не могли бы вы вести себя потише? — И в каком месте это ты старик? — Чонхо, как это обычно бывает в моменты недовольства, скрещивает руки на груди, смотря на дверь так, что будь его взгляд материален — не слишком толстая фанера давно уже обуглилась бы. — Но я ведь старше тебя, — с явной издёвкой в голосе парирует молодой мужчина, появившийся в следующий момент из-за несчастной двери. Чёрные, немного отдающие пурпуром волосы аккуратно зачёсаны назад, а в ушах виднеются несколько проколов, что свершено не вяжется с явно дорогим костюмом тройкой тёмно-серого цвета. Красивые, немного хищные, черты лица, живые острые глаза, которые словно знали о собеседнике совершенно всё, вплоть до самых сокровенных тайн. А ещё запах — резкий, под стать хозяину, насыщенный и немного дурманящий — крепчайший табак, с едва уловимыми, но хмельно-сладкими отголосками коньяка. Чонхо не нравился этот аромат, слишком сильный даже для его слабой восприимчивости, и теперь омега невольно радуется недавней встрече с истинным, ведь более он не будет чувствовать этот сбивающий с ног запах альфы. — Всего на пять лет, — уже более спокойно отвечает Чонхо, решивший выбрать стратегию «я тебя выбешу своим безразличием», но, увы, оппонент явно подкован лучше. — Вот и помни об этом, — насмешливо фыркает старший, разворачиваясь к двери и на ходу расстёгивая одну из запонок. — Говнюк, — сквозь зубы цедит Чхве, когда дверь вновь закрывается. — И зачем только заходил? Только настроение испортил. — Возможно, Сан действительно устал на работе, — неуверенно тянет Уён, разумно не вмешивающийся в очередную перепалку этих двоих — просто уже знал по горькому опыту, что это бесполезно. — Неужели тебе нравится жить с этим лощёным самодуром? — уже не в первый раз Чонхо заводит старую шарманку, наверняка представляя, каким будет ответ друга. — Чонхо, послушай… — Да помню я, — омега знает, что сейчас скажет Уён, а потому лишь обречённо вздыхает. Чонхо с самого начала предлагал Уёну снимать квартиру пополам, ведь знал, что другу подобное не по карману. Та чёрт с ними с деньгами, Чхве был согласен оплачивать все счета самостоятельно, но на это уже не был согласен Уён, и ситуация оказывалась совершенно тупиковой. К тому же их университеты находились на совершенно противоположных концах города, а это очередная проблема, решить которую не так просто. Теперь ещё добавился нюанс с работой, и Чонхо совершенно потерял последнюю надежду однажды переманить Уёна жить к себе. Самой главной причиной, почему омега так рьяно воевал за место жительства друга, был человек, с которым тому «повезло» снимать квартиру. Чонхо изначально не знал, что хозяин, на чьё предложение Уён наткнулся в интернете, ищет двух жильцов, ведь помещение не маленькое (да и, скорее всего, это просто неплохой предлог сбить денег побольше). Чхве даже было подумывал предложить свою кандидатуру (вопрос с дорогой он как-нибудь решил бы), но когда они пришли смотреть комнаты, которые предлагались Уёну, им сообщили, что второй жилец уже найден. Так что всем хитроумным затеям Чонхо суждено было разбиться о железобетонную гору по имени Чхве Сан (увы, кроме самого Чонхо, этот каламбур никто не оценил). Он познакомился с новым соседом друга не сразу, но и первой встречи, которая, к слову, длилась не более десяти минут — Сан как всегда куда-то спешил — Чонхо оказалось достаточно, чтобы сразу же заявить Уёну, что его новый сосед — редкостная стерва. Не самый зрелый вывод, но Чонхо было наплевать на выражения, ведь даже короткого разговора оказалось достаточно, чтобы вывести его из себя. Но Уён клятвенно заверял, что лучше квартиры, чем эта, ему не найти, к тому же и цена, и местоположение были просто идеальны для него. К тому же «…мы с ним практически не пересекаемся. Да и я — бета, а он слишком смазливый для альфы. Так что не переживай, за свою честь я повоюю как-нибудь сам». Чонхо, конечно, ни разу не сомневался в способности Уёна дать отпор в случае необходимости (были прецеденты), но Чхве Сан до сих пор не перешёл для него в категорию «безопасно», и уж тем более — «можно доверять». Как Уён вообще уже столько лет живёт с этим выскочкой — Чонхо так и не разобрался. Впрочем, был в этом альфе один довольно важный плюс: даже короткой перепалки с ним оказывалось достаточно, чтобы Чонхо чувствовал себя словно после холодного душа или неплохой тренировки. Так что от Уёна он ушёл уже более бодрый и уверенный в себе. Но Чонхо ни разу не хотел признавать в этом заслуги Чхве Сана, а лишь списывал на благотворную ауру старого друга. Дальше дни полетели словно сумасшедшие, и Чонхо едва ли мог уловить себя в этом ревущем потоке. Работа, которая изначально казалась для него непосильной, вдруг раскрылась как совершенно логичная и последовательная система, главными правилами которой были неспешность и внимательность, а всё остальное Чонхо выучил ещё на первом-втором курсе университета, когда обгонял учебный план семимильными шагами. Вот только обязанности помощника директора столь крупной компании, увы, оказались для него не главной осью, вокруг которой начала вращаться его жизнь. Чон Юнхо. Горький шоколад волос, в котором порой так забавно прячутся последние лучи августа, будто надеясь затаить меж густых прядей своё ещё совершенно летнее тепло и золото. Очаровательная улыбка, в которой сквозит порой плохо скрываемая печаль, и в этом Чонхо видит свою неизгладимую вину. Невозможно-красивые глаза, хозяин которых порой неумело пытается спрятать настоящие чувства, но так часто терпит в этом несложном деле столь очевидное поражение. Бесконечные разговоры о делах фирмы и не менее бесконечные шутки и улыбки, от которых кажется, что лето будет бесконечным, а осень не настанет никогда-никогда. Чонхо слишком просто влюбился в него, чтобы пытаться отрицать это. Даже с блокаторами, которые нужно принимать строго в определённое время, и которые напрочь прячут запах омеги, при этом не давая и ему чувствовать чужие. Вот только приходя домой и постепенно чувствуя, как действие препаратов сходит на нет, Чонхо раз за разом ловит на себе отголоски горько-сладких чернильных ноток — они проводят вместе слишком много времени. Слишком много, чтобы Чонхо не пропитался этим ароматом точно так же, как всё те же бесконечные бумаги на столе в чужом кабинете, как тёмное пальто цвета слоновой кости, как самые красивые в мире руки, к которым хотелось бы прикасаться, а не испугано вздрагивать при каждом случайном прикосновении. Чонхо чувствует себя ужасно виноватым и одновременно не менее ужасно глупым. Он каждый день обещает себе признаться, но раз за разом трусливо прикусывает губы, в очередной раз видя в глазах цвета кофе горькую грусть и тоску по невосполнимой утрате. Странно и глупо. Юнхо грустит о том, кто находится всего на расстоянии вытянутой руки. Чонхо же кажется, что он просто перегорает изнутри, уже которую ночь засыпая с мыслью о том, что должен… обязан сказать правду. В конце концов Чонхо осознал, что вся эта бесконечная канитель переживаний и дилемм его просто вымотала. Он не может решиться рассказать всё Юнхо, не может продолжать и дальше молчать. Но чем дальше, тем отчётливее понимание — его молчание куда опаснее, ведь вред от него сказывается на них обоих, и если сам Чонхо боится реакции пары на правду, то Юнхо с каждым днём словно ломается сильнее. Чонхо это чувствует, видит совершенно отчётливо и понимает, что продолжать так и дальше просто нельзя. Ради Юнхо он должен быть сильным и наконец победить собственные страхи. Ради них обоих. Вот только решиться на то, что откладывал так долго, не так-то и просто. Каждый раз Чонхо сознавал, что пора действовать, и каждый раз трусливо отступал, коря себя за свою нерешительность. И как результат  — Юнхо просто начал отдаляться от него. Вот тогда-то страх потерять того, кто стал настолько близким, и пересилил все остальные чувства. Теперь настала очередь самого Чонхо искать причину для их встреч или разговоров, тогда как Юнхо словно специально избегал его. Возможно он просто окончательно запутался в происходящем, и омега не мог его в этом винить. Он и сам уже понимал так мало… ясно было лишь одно  — так просто отпустить его он совершенно не готов. Нужно было всего лишь признаться. Всего лишь… не так-то это просто для человека,  который столько времени посвятил копанию в самом себе. Но перспектива того, что Юнхо может окончательно отдалиться, подстёгивала лучше любого другого стимула. Окончательно устав бороться со всеми этими мыслями в одиночку, Чонхо привычно пошёл к тому человеку, который понимал его лучше прочих. Обычно к этому кругу относился и Хонджун, но сейчас альфа был очень занят каки-то своим проектом, а потому Чхве не решился его беспокоить.  Уён встретил его с привычной тёплой улыбкой и совершенно непривычным бардаком в гостиной. — Что здесь произошло? — беспокойно оглядываясь, спросил Чонхо, старательно переступая стоящий у самого входа пакет непонятных очертаний.  — Вечеринка, — невнятно пожал плечами бета, поднимая со стола на половину заполненный мусорный пакет и начиная складывать в него пустые упаковки самой разнообразной масти — именно этим он и занимался до того, как в дверь позвонили. — Ты устраивал вечеринку? — Нет, ты бы узнал об этом первым,  — весело хмыкнул Уён и Чонхо почему-то показалось что с его тоном что-то не так, но он никак не мог понять, что именно. — Это Сан устраивал, а я к родителям на выходные ездил, сегодня вот вернулся, а тут… — он красноречиво развёл руками. — Так почему ты должен это всё разгребать?! — возмутился Чхве, забирая с рук друга шуршащий пластик. — Пускай этот «крутой альфа» сам за собой и убирает… где он, кстати? — омега покосился в сторону коридора, который вёл в направлении комнаты «врага». — Они ушли совсем недавно, — рассеяно пожал плечами Уён, откуда-то доставая ещё один пакет и принимаясь вновь собирать бардак на журнальном столике. — «Они» это кто? — Сан и какой-то парень… не знаю, кто это был, никогда его не видел раньше. Я вернулся, а он, Сан, один уже здесь — все разошлись — наверное, всё ещё пьяный в доску. Бета осторожно уселся на уже убранный диван, приглашая друга присесть рядом, и Чонхо быстро принял предложение — его всё ещё беспокоило состояние Уёна. Вот только тот не был из тех людей, которые что-то скрывают или держат в себе, во всяком случае Чонхо или Хонджун всегда были теми, кто знали о Чоне всё, начиная от любимого персонажа манги и заканчивая первым сексуальным опытом. Уён всегда делился своими переживаниями, и если сейчас он не говорит об этом, значит и сам ещё не со всем разобрался. Нужно было немного подождать, и если Уёну действительно будет необходимо поделиться чем-то — он обязательно это сделает. — Сан сначала меня не узнал, кажется… — парень нахмурился, — что-то говорил невнятное… Я разобрал только, что он хотел чтобы гости, кажется, вернулись и, что в холодильнике ещё есть алкоголь. А потом внезапно появился его знакомый и утащил его куда-то, хотя Сан отпирался и всё порывался идти самостоятельно, — Уён неуверенно хмыкнул. — Я его первый раз таким вижу. — Да уж, — Чонхо мог поклясться, что и сам бы отдал многое, чтобы лицезреть обычно выглядящего точно с модного показа альфу в столь непривычном для него амплуа. — Ты мне поможешь? Не могу в таком бардаке находиться. Чонхо лишь смиренно вздохнул — ему редко когда удавалось противостоять этой улыбке. Когда все коробки/бутылки/пачки были убраны, поверхности вычищены, а посуда вымыта, Уён уже выслушал рассказ друга о его переживаниях. А когда омега сказал, что готов, кажется, во всём признаться — лишь притянул его ближе, крепко обнимая и обещая, что у того всё получится. Вот где-то в этот момент у одного из них, Чонхо не берётся утверждать у кого именно, и появились мысль о том, что в последнее время им практически не удавалось спокойно посидеть и поболтать о разных глупостях: Чонхо полностью утонул в делах работы, а Уён — в учёбе. Ещё несколько фраз о трудных рабочих/студетческих буднях — и Уён уже пошёл искать в холодильнике те остатки алкоголя, о которых говорил его сосед по квартире, до того, как его утащили на «реанимационные процедуры». Под остатками, как оказалось, имелся в виду почти ящик соджу довольно не бюджетной марки и парочка бутылок виски. Чонхо здраво рассудил, что Сан должен им обоим за уборку, и потому сомнения Уёна насчёт того, можно ли посягать на алкоголь ближнего своего, немного успокоились. На виски они, само собой, не покусились («кто знает, сколько стоит хоть бутылка», — пока ещё здраво рассуждал Чонхо), а вот парочку банок соджу они посчитали вполне заслуженными. Вот только как-то так получилось, что «парочкой» дело не обошлось. Алкоголь действительно оказался вкусным, а подаренное им ощущение лёгкости и какого-то странного умиротворения было именно тем, в чём оба парня нуждались всё это время. Так что где-то через пару часов комната уже была наполнена мягким предзакатным солнцем, а Уён лежал рядом с Чонхо на разложенном диване, мутно смотря в потолок и обсуждая десятки тем одновременно. —… и вот этот мудак не захотел принимать мой проект только потому, что я, видите ли, не выдержал цветовые рамки! Цвет ему, видите ли, не понравился, ты представляешь?! — возмущался лениво Чон, кому-то грозя кулаком при этом. — Мудак, — в солидарном покивывании соглашался Чонхо, тут же переводя тему на своё, при чём собеседник ни капли не мешал этому, так как до этого они обсуждали вообще что-то третье. —  А я вот, представляешь, тоже недавно презед… презде… презентацию для совещания делал! — победно возвёл палец к небу и Чонхо. — И тоже налажал… но я не в цвете, а последовательность перепутал… — И что было? — с искренним интересом повернулся к нему бета. — А ничего, — Чонхо улыбнулся вдруг неожиданно мягко. — Юнхо заметил это буквально за минуту до того, как я её на компьютер начальства скинул, и всё исправил. — Молодец какой… — Угу. — Так ты ему правда признаешься? — Давно уже надо, — улыбка немного потускнела, и младший повернулся на бок, лицом к Уёну. — Но я ведь совсем не знаю, что мне делать потом. — А что потом? — бета вопросительно приподнял красиво очерченную бровь. — Всё как в сказке, моя милая золушка, принц поймёт, что именно тебя он искал всё это время, и начнётся ваше «долго и счастливо». Обычный Чонхо за аналогию себя с принцессой скорее всего лишь закатил бы глаза, но пьяный Чонхо едва ли обратил на это внимание, куда больше его интересовало совершенно иное. — В этой твоей сказке не написано, что именно подразумевает под собой хэппи энд? И если можно, поподробнее, дорогая фея-крёстная, ваша девственница-золушка всю жизнь только учебники читала, а не шашни крутила. — Какие нынче невинные принцессы, — фыркнул Уён, но тут же нахмурился. — Стой, а ведь ты действительно ни с кем не встречался ещё даже ни разу. — Вот-вот, — Чонхо со вздохом поднялся, подтягивая колени к груди и пряча лицо в сложенных руках. — Боже… Уённи, я даже не знаю как с ним целоваться, а если Юнхо захочет чего-то… ну… большего?! — из-под совершенно потерявшей всякие положенные ей очертания укладки виднелись только кончики ушей омеги совершенно очаровательного пунцового оттенка. — Я уверен, он не будет давить и подождёт ровно столько, сколько тебе понадобится, — Уён тоже поднялся и присел напротив друга, пытаясь хоть как-то заглянуть тому в лицо.  — Но целоваться с ним всё же придётся, — обречённо вздохнул Чонхо, смотря обречённым взглядом на человека напротив. — Придётся. — А как? — Тебя прямо сейчас показать, что ли? — Уён весело фыркнул, но вот взгляд омеги стал неожиданно задумчивым. — А покажи! — Ты дурачок или что? — бета всё улыбался, и хмель в голове едва ли давал возможность мыслить серьёзно. — А к кому мне идти? — неожиданно капризно заявил Чонхо. И в без того блестящих от выпитого глазах неожиданно блеснула чуть ли не обида. — У Хонджуна есть Сонхва, а с Юнхо… Я стесняюсь! А тебя я уже знаю чёрт знает сколько! Кто, как не лучший друг должен меня выручить в такой сложной ситуации?! Уён всё ещё сидел, огорошенный подобной просьбой, но одновременно с этим не видел в ней ничего дурного. Подумаешь, друга поцеловать, они и не такие глупости творили — что им какой-то детский поцелуй? — И вообще… — уже намерился продолжать свою тираду Чонхо, но ему не дали этого сделать. — Ладно! —… ты мне всегда гово… Правда?! — омега моментально словно засветился, когда понял, что таки добился своего. — В конце концов, я твоя фея-крёстная, или где? — Уён вновь улыбнулся своей красивой улыбкой, и на душе Чонхо сразу стало спокойно. — И… — парень нерешительно замялся, — я… что я должен делать? — Отвечать, — коротко и совершенно неясно ответил бета, но Чонхо так и не успел возмутиться таким скупым инструкциям. Они сидели друг напротив друга, а потому Уёну не пришлось далеко тянуться. Он легко подался вперёд, безошибочно находя в полумраке немного сладкие от алкоголя губы — припухшие и удивительно мягкие. Ладонь беты осторожно опустилась на напряжённую от неожиданности шею, но под тёплым касанием Уён с облегчением вскоре почувствовал, что чужой испуг постепенно исчезает. Вначале Чонхо не отвечал. Лишь с усердием лучшего ученика прислушивался к своим ощущениям, к чужим действиям, к сначала почти невесомым, но всё более настойчивым движениям горячих губ. Уён целовал бережно. Просто медленно и почти лениво прикасаясь своими губами к чужим, временами останавливаясь, чтобы немного втянуть верхнюю или же нижнюю. Кажется так продолжалось бесконечно долго, прежде чем Чонхо, пускай неуверенно, но повторил этот жест. Он едва заметно подался вперёд, неосознанно кладя руку на чужое бедро. Чонхо понимал совершенно отчётливо, кто перед ним и чем они занимаются, но совершенно не видел в этом ничего плохого. Было просто хорошо и приятно. Тепло от человека рядом,  спокойно и ещё почему-то сладко. «Наверное это всё соджу» — пронеслась в голове невнятная мысль и почти тут же растаяла, когда язык Уёна быстро прошёлся по его губам. Чонхо почувствовал, как покалывает кончики пальцев, но не мог понять, чем вызвано это чувство. Единственное, в чём он был совершенно уверен  — нужно повторять за Уёном. Секунда. Другая. Движение за движением. Прикосновение, рождающее своё совсем робкое но старательное отражение. Они просто приносили друг другу удовольствие, не замечая мира вокруг. Алкоголь всё ещё немного кружил голову, но, кажется, совершенно проигрывал тому хмелю, что дарили губы человека напротив. Язык Уёна уже совершенно беззастенчиво хозяйничал в его рту, и Чонхо лишь и мог, что старательно повторять, прикрыв глаза, и всё ещё чувствуя, как длинные пальцы приятно перебирают волосы на макушке. Лишь где-то далеко-далеко, словно и не в этой вселенной, слышались отголоски чего-то резкого, терпкого, почти осязаемо отдающего нескрываемой угрозой. Недовольство и претензия. — Какого чёрта? Ни один из них сначала не понял, кому принадлежит этот голос. Раздражение. Нет, почти бешенство горело в нём, грозя вот-вот взорвать всю округу. Непонятно в какой момент, но Уёна, точно какую-то пушинку, внезапно вздернули вверх, и он исчез из объятий Чонхо так, будто его там и не было вовсе. Несколько секунд ушло на то, чтобы собрать воедино неожиданно разбежавшуюся картину мира. Ещё несколько — найти и включить свет на столике у дивана, где он сидел. От внезапной яркости Чонхо немного поморщился, но даже когда глаза привыкли, омега всё ещё не мог понять, что же всё-таки происходит. В нескольких метрах от дивана стоял, сверкая совершенно бешенными глазами, Чхве Сан, а за его спиной, не менее ошарашенный, чем Чонхо, стоял замерший Уён. — Вы здесь что устроили? — несмотря на очевидные старания, в тоне альфы то и дело звучали рычащие нотки. — У тебя ведь альфа есть, а ты… — он повернулся к Уёну, но внезапно оборвал сам себя, точно не решаясь произнести то, что почти уже сорвалось с языка. — Вы оба пьяны, — внезапно и вдруг неожиданно спокойно заговорил он. — Я вызову тебе такси, — уже совершенно иным тоном сказал он омеге, и тут же обращаясь к Чону. — Иди в свою комнату, пожалуйста. Мы завтра об этом поговорим. Складывалось впечатление, что все трое сейчас были совершенно пришибленные произошедшим, а потому едва ли хоть у кого-то из них были силы на то, чтобы противиться этому предложению. Чонхо бросил взгляд на Уёна, всё ещё стоящего неподвижно за широкой спиной альфы, который очевидно не собирался уходить или оставлять их наедине. — Всё хорошо, — Уён неуверенно улыбнулся, но Чонхо едва ли этому поверил. — Я останусь здесь, — неожиданно твёрдо заявил омега — от хмеля в голове или теле теперь словно не осталось и следа. — И тебя с ним наедине не оставлю, — его слишком напугало состояние, в котором находился альфа, а потому бросать друга одного он не собирался. — Или же Уён едет со мн… — Ни за что, — на этот раз тон Сана прозвучал уже больше похожим на его обычную манеру речи, но от огня в карих глазах Чонхо показалось, что альфа вот-вот готов чуть ли не кинуться на него, если он попробует увести Уёна из квартиры. — Ты можешь остаться, но спать вы будете в разных комнатах. — Я не собираюсь спать на диване. — Там лягу я, а Уён может занять мою спальню, доволен? — с каждым словом Сан словно постепенно становился собой. Острые черты лица немного начали смягчаться, но взгляд всё ещё оставался опасно холодным. — Хорошо! — в разговор на этот раз вмешался наконец-то пришедший в себя Уён. Теперь он выглядел немного бледным, но явно больше прочих понимал всю неловкость и запутанность ситуации. — Так мы и поступим! — быстро затараторил он. — Чонхо,  ты знаешь где взять чистые вещи? — омега кивнул. — Отлично. Ты первый в душ, а я пока постелю чистое белье. И не теряя ни секунды, бета быстро унёсся выполнять сказанное. Очевидно, его повисшая в воздухе атмосфера тяготила больше всего. Когда со стороны коридора послышался звук закрывающейся двери, Чонхо тихо заговорил. — Что тебе от него нужно? — Это моё дело, и не омеге, который уже нашёл своего истинного, лезть в чужие отношения. — Отношения? — Чонхо не понимал слова альфы. — О каких отношениях ты говоришь? — Мне бы самому в этом разобраться, — неожиданно растерянно и едва слышно проговорили Сан, разворачиваясь и покидая гостиную. После этого вечера вопросов только прибавилось, и лишь следующее утро внесло ясность в эту странную историю. После того случая Чонхо ещё чаще стал проведывать друга, и параллельно уже подыскивал момент, чтобы наконец поговорить с Юнхо. Но страх всё ещё глубоко пускал свои корни, и избавиться от него не так-то просто. Да, Уён может хоть сотни раз петь свои дифирамбы, но Чонхо не может просто взять и поверить в то, что его могут полюбить просто за то, что он — это он. Неужели Юнхо действительно может влюбиться в нескладного парня с кучей загонов, при этом не будучи подверженным влиянию связи, которая возникает между истинными. Чонхо не верит в это… Не верил, пока однажды не увидел в уже давно любимых глазах то, чего совершенно не ожидал, но так сильно искал. Даже этой небольшой искры оказалось достаточно, чтобы наконец-то решиться. Наконец-то позволить себе поверить в то, что отрицал столь давно. И лишь оказавшись в чужих объятиях, лишь полной грудью вдохнув бесконечно нужный запах, Чонхо всё же признался самому себе, что, возможно, сказки про истинных — не просто сказки. Человек рядом с ним… Юнхо выбрал его, даже не зная, что они истинные — это ли не идеальный шанс наконец-то всё начать заново. В тот вечер Чонхо показалось, что весь мир словно разом стал на свои места. Не было нужды больше скрываться,  не нужно было врать и притворяться, что этот человек для тебя всего лишь коллега или знакомый. Не было места больше старым страхам, которые теперь остались в прошлом. Был лишь человек рядом. Его тепло. Крепкие, почти удушающие объятия. Чернильный запах в воздухе. А ещё совершенно отчётливое отчаяние, с которым Юнхо вцепился в него. Чонхо понимал, почему всё именно так, знал, что должен объяснить так много, но лишь молча прижимался в ответ, впервые в своей жизни чувствуя себя как никогда полноценным. Он был благодарен Юнхо за то, что тот ничего не спрашивал и никуда не торопился. Казалось, словно альфе и самому нужно было время, чтобы всё обдумать. В ту ночь они так и просидели в кабинете старшего, слушая грозу за окном и укутавшись в какой-то старый плед, который наверное уже сто лет пылился где-то в шкафчике. Чонхо чувствовал себя слишком уютно в чужих объятиях, чтобы думать о чём-либо, он просто наслаждался моментом, млея от размеренного дыхания у себя на макушке и от расслабленного кольца рук, в котором удивительно легко было забыть, что он никогда не умел засыпать не на удобной любимой кровати. Кажется, с Юнхо можно было почувствовать себя дома, вне зависимости от места, где они находятся. На следующее утро они проснулись от того, что где-то в коридоре громыхали чем-то уборщики. Чонхо обнаружил себя надёжно обплетённым чужими конечностями, и это, пожалуй, и спасло его от неминуемого падения с не слишком широкого дивана. Юнхо ещё мирно спал и был совершенно очаровательным с этим мягким румянцем и приоткрытыми губами. Рубашка совершенно измялась, что не удивительно, особенно с учётом того, что на ней всю ночь проворочался Чонхо, даже это не портило картину. Он готов был признать, что готов любоваться этим видом каждое утро. Теперь эта мысль не пугала, а наоборот — казалась совершенно логичной и понятной. За то время, что они знали друг друга, Чонхо уже изучил этого человека слишком хорошо.  Его привычки, манеру речи, совершенно очаровательные слабости и порой плохо скрываемые страхи. И для себя он уже знал, что сделает всё возможное, чтобы узнать ещё больше. Вот только простит ли Юнхо его за то, что он обманывал его так долго? Однажды им предстоит серьёзный разговор на эту тему, когда Чонхо обязательно признается в том, почему не решился открыться паре сразу. Разговор, когда Юнхо и сам расскажет, как сложно для него было разобраться в своих чувствах, когда тяга к «истинному» то и дело сталкивалась с не менее сильной привязанностью к Чонхо, секрет которого он тогда ещё не знал. Это будет однажды. А пока Чонхо всё ещё лежал в объятиях альфы, лениво перебирая пушистые, разметавшиеся во сне пряди и всё не решаясь разбудить его. Им обоим нужно приводить себя в порядок и отпроситься хоть ненадолго домой — принять душ и переодеться,  чтобы иметь более-менее рабочий вид. Но Юнхо выглядел слишком мило, а Чонхо внезапно обнаружил в себе слабость перед таким его видом. Возможно, так они бы пролежали ещё долго, если бы дверь внезапно не распахнулась и на пороге не появился убийственно-бодрый и свежий Пак Сонхва со словами: — Юнхо, мне охранник сказал, что ты по случаю вчерашнего потопа оказался на работе заперт. Ты не видел случайно… Омега так и замер на пороге с несколькими стаканами, от которых по кабинету тут же запахло горячим кофе. Чонхо попытался было подняться, неминуемо краснея под ошарашенным директорским взглядом, но руки Юнхо держали удивительно надёжно,  даже несмотря на то, что их хозяин явно крепко спал. Всё, на что альфа сподобился в тот момент,  это невнятное бормотание, даже не открывая глаз. — Ну чего ты копошишься? Ещё пять минут… И вновь, кажется, крепко уснул, лишь удобнее перехватывая замершего в смертельном ужасе Чхве, который лихорадочно пытался вспомнить, нет ли в правилах компании пункта про отношения между её работниками. Но Сонхва, как обычно, не стал утруждать себя обычными земными тяготами. Он быстро вернул лицу привычное отстранённое выражение и не спеша прошёлся ко столу, оставляя на нём стаканы и бормоча себе под нос: — Если у меня ещё один помощник залетит, я либо пойду снимать порчу, либо стоит таки задуматься о происках конкурентов, — после чего, не теряя всё того же благодушного настроения, молча вышел из кабинета. Чонхо, так и не понявший, уволили его или нет, с тяжёлым вздохом уткнулся лбом в чужое плечо — нужно было придумать, как всё же разбудить этого спящего мёртвым сном принца, а ещё сообщить ему, что начальство, скорее всего, захочет с ними серьёзно поговорить. Спустя некоторое время Юнхо всё же удалось разбудить, пускай на это и пришлось потратить немало усилий — брюнет до последнего сопротивлялся чужим усилиям, то и дело пытаясь уложить омегу обратно, явно надеясь, что это позволит ему поспать ещё немного. И лишь после того, как Чонхо каким-то чудом выпутался из его объятий, Юнхо соизволил разомкнуть совершенно сонные глаза, смотря так, словно у маленького ребёнка забрали его любимую игрушку. — И куда ты подскочил в такую рань? — Уже почти девять, — пробухтел в ответ Чонхо, критично рассматривая собственную перемятую рубашку. — Еле тебя добудился. — Прости, — альфа, наконец, опустил ноги с дивана, рассеянно ероша и без того торчащие в разные стороны пряди. — Я в последнее время просто отвратительно спал, а вчера отключился, — он неуверенно улыбнулся, но Чонхо понял, что именно являлось причиной плохого сна Юнхо. А точнее, КТО именно приложил к этому руку. Само собой пара чувствовала себя так плохо именно из-за него. «Интересно, я когда-нибудь перестану чувствовать себя виноватым из-за этого?» — Тебе не стоит винить в этом себя, — точно прочитав его мысли, тут же вновь заговорил альфа, смотря на него снизу-вверх. Стоящий у дивана Чонхо попытался улыбнуться, но, кажется, Юнхо не особо поверил. Он осторожно поднялся и встал напротив, заглядывая в тёмные глаза пары и всё ещё не веря тому, что действительно может называть так этого человека. Пара. Его истинный. Его Чонхо. Совершенно милый и очаровательный. Ещё немного сонный и с едва заметным отпечатком ткани на правой щеке (наверное, оставшимся от его, Юнхо, рубашки). С извиняющимся взглядом и невысказанным вслух обещанием однажды всё объяснить. Юнхо правда готов подождать столько, сколько понадобится, хотя на самом деле ему уже не кажется чем-то важным то, что осталось в прошлом. Важно лишь настоящее. Важен лишь человек перед ним. Человек, который так быстро стал кем-то настолько необходимым. Юнхо наклоняется вперёд, одной рукой мягко обнимая чужую талию, а вторую опуская на уже подёрнутую смущённым румянцем щеку. Омега младше его на четыре года и ниже всего на несколько сантиметров, но сейчас он кажется удивительно хрупким и уязвимым. Будь воля Юнхо, он, кажется, запросто мог бы спрятать его в одном из своих карманов. Почему-то теперь это не кажется какой-то глупой идеей — обычно серьёзный и уверенный в себе Чонхо в этот момент показался совершенно растерянным, почти испуганным. Пухлые губы слегка приоткрыты, словно не решаясь озвучить готовый сорваться с них вопрос или просьбу, в глазах — почти нечитаеммая смесь страха и… ожидания? Юнхо не может разобрать, не смеет придвинуться ещё ближе. Он не хочет спешить, не хочет делать хоть что-то против его воли. Они совсем близко, но альфа так и стоит, склонившись, замерев в сантиметре от любимого лица. — Можно? — собственный голос почему-то звучит совсем тихо, и только теперь Юнхо понимает, что и сам, кажется, волнуется не меньше. Чонхо в ответ лишь кивает едва различимо, и будто бы в противовес этой неуверенности, сам тянется навстречу, совершенно по-детски прикрывая глаза. Юнхо невольно улыбается, когда чувствует на своих губах робкое, почти невесомое прикосновение. Кажется, впервые в жизни его кто-то целует так невинно, но отвечать от понимания этого было только слаще. Сейчас запах омеги ничего не блокирует, а потому альфа раз за разом вдыхает яблочный аромат — кисло-сладкий, свежий и почти пьянящий. Даже губы, которые он сейчас целует, на вкус кажутся такими же, как спелые плоды, и теперь Юнхо замечает в нём ранее почти неразличимые, но теперь совершенно отчётливые алкогольные нотки. «Яблочный сидр?» В первый раз он этого не заметил, но теперь, непрестанно вдыхая чужой запах, чувствуя его осадок на собственных губах, Юнхо казалось, что он и сам уже пьянеет, но не только от него — от человека рядом с собой. От неуверенных прикосновений, которые рождали миллионы мурашек и отчётливое желание продлить их как можно дольше. От мягкого тепла отзывчивого тела так близко, но одновременно так дразняще далеко. От отзывчивых губ, сминать которые в поцелуе было совершенно идеально, словно они созданы были именно для этого. Словно весь Чонхо существовал лишь для него одного. Юнхо ещё никогда в жизни не чувствовал себя таким эгоистом. Возможно, самым счастливым эгоистом на всём белом свете. — Оу, я опять не вовремя? — насмешиливый голос со стороны двери прозвучал столь неожиданно, что, если бы не реакция альфы, Чонхо бы наверняка свалился кубарем, споткнуашись о стол за своей спиной, на который попятился. Пак Сонхва вновь стоял, взявшись за ручку приоткрытой двери и смотря на своих работников поверх спущенных на переносицу очков в тонкой оправе, в другой руке он держал тонкую стопку бумаг с несколькими биндерами на краях. — Я конечно понимаю, вы наконец-то решили объясниться, и это прекрасно, — омега зашёл всё же в кабинет, так как проходящие по кабинету люди то и дело бросали внутрь заинтересованные взгляды, — но всё же убедительная просьба перенести всю эту прелесть во внерабочее время. Юнхо, я могу забрать своего помощника? — не то чтобы от решения альфы что-то зависело, но Сонхва явно развлекался видом сконфуженной парочки. — Отлично. Чонхо, сбегай умойся и ко мне, а то любой встречный без труда догадается, чем вы тут занимаетесь. И ещё, — он положил на стол бумаги, которые всё это время держал в руках. — Я на прошлой неделе брал, теперь вот возвращаю. С этими словами Пак с самым независимым видом покинул кабинет. Чонхо с горестным вздохом уткнулся в плечо старшего. — Надеюсь, что меня не уволят сегодня. — Не думаю. Ёсан только согласился с тем, что ты отлично подходишь на эту должность,  а никому другому он просто не доверит исполнять свои обязанности, — весело фыркнул альфа в красную макушку, невольно прикрывая глаза и втягивая чужой запах. — При чём здесь Ёсан? — всё тем же усталым голосом пробурчал Чонхо. — Меня Сонхва уволит за то, что я в рабочее время… — фраза оборвалась, но Юнхо понял её продолжение и так, вновь улыбаясь и любуясь кончиками покрасневших ушей. — Здесь всё оооочень сложно, — Юнхо осторожно отстранил омегу, мягко поправляя закрывающие глаза пряди и быстро целуя ещё немного припухшие губы. — Эту историю я тебе как-то обязательно расскажу,  а пока давай слушать нашего дорогого босса. Уволить он нас не уволит, но вот подколов с его стороны можно ждать сколько угодно. От этой яркой улыбки Чонхо действительно чувствовал себя уверенней и спокойней. Странно. Как один единственный человек может легко дарить ему столь разные эмоции, и при этом быть таким комфортным. Но ведь это же Юнхо. Кажется, с самого начала он был именно таким. Идеальный во всех своих странностях. Такой необходимый даже тогда,  когда Чонхо его ещё даже не знал. И теперь, когда он знаком с этим человеком, он лишь сильнее в этом убеждён. Чонхо целует его ещё раз. В очередной раз желая доказать им обоим, что это всё  — реальность. Что они есть друг у друга. Это всё, на что у него пока хватает смелости, а потому едва поцелуй обрывается, он мигом выбегает из кабинета, оставляя улыбку на чужих губах и всё тот же аромат с едва заметным хмельным послевкусием. Юнхо ещё никогда не чувствовал себя таким живым. Начиная с того дня жизнь вокруг словно вновь стала на свои места, словно до этого происходящее было не больше, чем дурным затянувшимся сном, который наконец-то закончился. Больше не было смысла притворяться, не было нужды врать и себе, и окружающим. Можно было наконец-то стать собой по-настоящему. Лишь почувствовав эту свободу, Чонхо осознал, как сильно устал за время,  что боролся сам с собой и собственной природой. И видеть каждый день Юнхо на работе,  позволять наконец-то долгие взгляды и случайные, а порой и совершенно осознанные прикосновения. Греться о тепло родных глаз и улыбку, которая, кажется, лишь теперь обрела свою настоящую красоту. Чонхо всё ещё не был до конца уверен, что заслуживает быть рядом с этим человеком, но и быть от него так же далеко, как раньше, просто не мог. Он наконец-то перестал пичкать себя этими дурацкими блокаторами, после которых порой глухо болит голова. И пускай теперь невольно приходилось заново привыкать к количеству окружающих его запахов, Чонхо был согласен на что угодно, лишь бы и дальше ловить на себе один-единственный взгляд смеющихся глаз, в котором порой мелькало что-то опасное, но одновременно обещающее неизвестное ранее наслаждение. От этого бросало в дрожь и предательский румянец тут же окрашивал скулы, заставляя глупо заикаться и прятать глаза. Но Юнхо в ответ вдруг улыбался ярко и светло, от чего потревоженное сердце тонуло в ответной нежности, мгновенно забывая опасное желание, которое столь отчётливо смотрело из чёрных провалов зрачков. Подобное происходило не столь часто, но ощутимо выбивало из колеи, ведь для омеги было впервые чувствовать себя желанным для кого-то, но ещё странее — осознавать, что хочешь в ответ ничуть не меньше. Собственная несдержанность порой пугала, полностью перекрывая привычные скромность и смущение. Но какими сладкими были эти мгновения свободы. Чувствовать мягкость сладких губ, пропускать сквозь пальцы шоколадные пряди волос, беззастенчиво упиваться густым, чуть горчащим на языке чернильным ароматом, млеть от дрожи возбуждения в собственном теле. И это всё только из-за обычных поцелуев. Чонхо не хотел думать о том, что с ним будет, когда они зайдут дальше. Наверное, он просто сгорит заживо. Ждал и боялся этого момента. Но проницательный Уён как всегда оказался прав — Юнхо, вопреки всем голодным взглядам и порой несдержанным прикосновениям, ещё ни разу не позволил себе больше, чем то, что действительно могло испугать Чонхо. И омега был ему за это бесконечно благодарен. Ритм, в котором теперь развивались их отношения казался идеальным, и куда-либо торопиться не было никакой нужды. Они практически каждый день виделись на работе, проводя вместе обеденные перерывы, на которых то болтали о разной ерунде, то невольно вновь возвращались к работе. Чонхо часто появлялся в аналитическом отделе, принося поручения Сонхва или же умудрившись улучить свободную минуту, чтобы провести её вместе со своей парой. Начальник подобные манёвры каким-то образом умудрялся не только изобличать, но и предугадывать. Чонхо удивлён такой осведомлённости был не сильно, так как когда-то наслышался от Хонджуна, какой его омега «умный и проницательный». Поэтому просьбы передать Юнхо привет, даже несмотря на то, что Чонхо словом не обмолвился, куда собирался идти, были уже в порядке вещей. А ещё директор Пак с удивительной точностью умудрялся находить их с Юнхо целующимися. Не то чтобы Чонхо был злостным сачком, который только и искал повод откосить от работы, но порой было слишком трудно сдержаться, когда Юнхо, такой сосредоточенный и серьёзный, в идеально-отглаженном костюме, со слегка съехавшей на нос тонкой металлической оправой, что-то рассказывает своим красивым низким голосом, рассеянно вертя меж длинных пальцев ручку или карандаш. В такие моменты альфа словно преображался, разом теряя свою обычную смешливость и несерьёзность. А Чонхо видел в этом свою неминуемую и совершенно очевидную слабость. Каким образом Сонхва оказывался рядом именно тогда, когда терпение Чонхо давало трещину и он всё же шёл на поводу у собственной природы? Хороший вопрос. Но, увы, без ответа. Сонхва в такие моменты естественно многозначительно молчал, но зато потом Хонджун отводил душу, когда они все вместе собирались во внерабочее время. И пускай это были обычные дружеские подколы, которые едва ли могли кого-то задеть, но Чонхо всё равно чувствовал себя в какой-то степени проигравшим. Нужно было искать укрытие получше. Ещё одним интересным моментом, который обнаружился с того времени, как они признали друг друга, стали неожиданные и убийственно-избирательные собственнические замашки Юнхо. Чонхо ожидал от него чего угодно, но точно не этого, ведь альфа был коммуникабельным и меньше всего от него можно было ожидать необоснованной неприязни в чью-то сторону. С того самого дня, как Чонхо заявился на работу не скрывая своего запаха, многие сотрудники смотрели на него так, словно видели впервые. К счастью, обошлось без чего-либо выходящего за рамки приличий, но тогда чужие внимательные взгляды вымотали его изрядно. В определённый момент хотелось просто убежать в кабинет Юнхо и спрятаться у него во внутреннем кармане пиджака. Лишь на чистом упрямстве Чонхо тогда всё-таки удалось удержать лицо. Но настоящие проблемы начались немного позже. Однажды они сидели с Чонхо в кафе, наслаждаясь обеденным кофе и обсуждая предстоящий в конце месяца корпоратив. Юнхо пытался доказать полезность и даже своеобразную прелесть подобных мероприятий, а Чхве в свою очередь — жаловался на то, что на дух не переносит большие скопления людей и все эти расшаркивания на публику. И вот где-то на середине этой ленивой и вполне мирной дискуссии на диван рядом с Чонхо неожиданно уселся явно чем-то недовольный Кан Ёсан собственной персоной, укутанный в какой-то совершенно безразмерный свитер небесного цвета, на фоне которого и без того хрупкий омега практически терялся. — Привет,  — первым в себя пришёл Юнхо, с каким-то незнакомым раньше Чонхо выражением смотря на то, как Ёсан с совершенно непроницаемым выражением лица чуть ли не оплетает всё ещё замершего омегу своими руками. — Как ты? Как малышка? Минги говорил, что ты от неё ни на шаг не отходишь. — Родители утащили со словами, что я совершенно не даю им времени нормально посюсюкаться с внучкой и велели до вечера на глаза не показываться, — с рассеянной грустью в голосе пробормотал Ёсан, укладывая подбородок на плечо Чонхо. За ним подобное уже не впервые можно было заметить, но раньше такую любовь к тактильности (почему-то эта тактильность распространялась именно на Чонхо) можно было списать на гормоны, но этот период уже должен был вроде как закончиться. Должен. Но, кажется, не закончился.  — И поэтому ты решил отыграться на окружающих? — всё ещё огорошенный Чонхо на эту фразу альфы лишь и смог, что вопросительно поднять брови. Слишком уж недовольным выглядел Юнхо, и ревность в его голосе и поведении становилась всё отчётливее. Ёсан же никакой угрозы либо дискомфорта явно не чувствовал, всё ещё увлечённый тем, чтобы удобнее устроить младшего омегу в своих объятиях. — Чонхо против? Чхве же смотрел на совершенно умильный взгляд из-под длинных ресниц и капризно-выпяченную губу, отчётливо понимая теперь, что если Сон Минги не может противостоять этому человеку, то куда ему — простому смертному. — Чонхо не против, — сам же констатировал Ёсан, победно устраивая подбородок на прежнее место. — На нас уже посетители косо смотрят, — всё ещё пытался гнуть свою линию Юнхо, пока Чонхо старался отдуваться от пушистых ворсинок на чужом свитере, которые, пускай и были приятно-мягкими, но то и дело щекотались. — Всё равно, мы же им не мешаем, — лениво отмахнулся Ёсан. — И всё-таки, ему неудобно, — упрямо пробурчал Юнхо, вдруг поднимаясь и с нечитаемым выражением лица буквально вытаскивал Чонхо из этого пушистого захвата. В результате Чонхо оказывается сидящим на противоположном диванчике, на этот раз в кольце рук альфы. — И что это такое? — тон Ёсана прозвучал заинтересованно. Омега упёрся локтем в стол, опуская подбородок на ладони и внимательно рассматривая бесстрастное выражение лица альфы и ошарашенного парня в его руках. — Юнхо? Мы с тобой дружим, а ты мне не рассказал о том, что пару нашёл? — Кто пару нашёл? Чонхо едва не подпрыгнул на месте, когда из-за спины раздался низкий заинтересованный голос. Кольцо рук, в котором было уютно, пускай и немного неловко, учитывая любопытные взгляды, сразу стало плотнее. — Юнхо, — всё ещё задумчиво протянул Ёсан, немного отодвигаясь в сторону, когда Минги опустился на диванчик рядом с ним. — А ты только сейчас заметил? — Минги говорит с искренним удивлением, словно ему только что сказали очевидную истину. — Как только Чонхо появился на этом месте, он сразу на него начал смотреть так, словно вот-вот к себе домой утащит и навсегда там спрячет, только… — альфа прервал сам себя, глубоко вдыхая и выдыхая. — Я всё понять не мог, что не так, ты ведь бета, — он перевёл взгляд на Чонхо. — А теперь всё на свои места стало. Боже, Юнхо… — Минги с улыбкой откинулся на спинку дивана, утаскивая за собой Кана, который всё это время внимательно слушал своего альфу, — Я не претендую на твою пару,  уйми свой пыл и сущность, иначе нас из кафе выставят. Ты теперь на каждого рядом с ним так реагировать будешь? В голосе говорившего не было привычной всем насмешки, это скорее напоминало дружеский совет. Пускай Юнхо и дружил с Ёсаном, но с альфой его сходился очень и очень тяжело — слишком у того был сложный характер. Им не раз приходилось бывать в одной компании и вести диалог, но друзьями стать получалось не очень. Юнхо понимал, что Сон говорит правду, но если бы всё делалось так же легко, как говорится. Не то чтобы он не доверял Чонхо или сомневался в нём, скорее это была неуверенность в себе. Юнхо знал, что ничего хорошего в этом нет, ведь он не должен причинять кому-то дискомфорт из-за своих странностей, но, наконец-то обретя пару, он внезапно осознал как сильно боится его потерять, боится, что вдруг окажется недостаточно хорош для этого человека.  Зачастую это удавалось контролировать, но порой хотелось, как и говорил Минги, спрятать Чонхо далеко-далеко, чтобы никто и никогда не смог его забрать. Юнхо понимал, что это не самые хорошие мысли, ведь Чонхо не его собственность, а живой человек со своими желаниями и потребностями. Ему нужно общение с другими людьми, которые так же близки для него и занимают важное место в его жизни. «Но достаточно ли я подхожу ему, чтобы стать кем-то особенным? Тем, на чьё место нельзя найти замену». Мысль была навязчива и словно нарочно отравляла порой то счастье и спокойствие, которые вместе с Чонхо пришли в его жизнь. Юнхо пытался с ней бороться, но, кажется, сам справиться так и не смог. — Мы на секунду, — голос Чонхо прозвучал рядом. Спокойный и привычно мелодичный. Наверное, Юнхо настолько ушёл в свои мысли, что на время выпал из разговора. Ёсан уже мирно грелся в объятиях своей пары, а Чонхо тащил его самого куда-то из-за столика. Юнхо знал, что давно стоит поговорить об этом, ведь Чонхо не был слепым и скорее всего ему не приносило удовольствие, когда его альфа ревнует его к каждому второму. Мысленно Чон уже готовил себя к неловкому разговору и пытался подобрать слова, которые не напугали бы омегу. — Послушай, — всё же попытался начать первым альфа, — я знаю, что… Они уже были на небольшой открытой площадке,  которая располагалась на втором этаже кафе. На улице уже отчётливо ощущалась осень, а потому сегодня не нашлось ни одного желающего пообедать на свежем, пожалуй, даже слишком свежем для октября воздухе. Чонхо всё ещё молча тащил его за собой, крепко держа за руку и словно не обращая внимания на чужие попытки объясниться. Лишь оказавшись у прозрачного высокого ограждения, которое служило неким подобием перил, он повернулся к паре. Вместо раздражения или разочарования, которые Юнхо боялся увидеть на лице омеги, он совершенно отчётливо прочитал понимание и ответную нежность. Чонхо не винил его ни в чём, не требовал перестать себя вести как-то иначе. — Всё нормально, — негромко сказал омега, заглядывая в глаза человека напротив. — Я понимаю твои чувства. Знаю, что не очень умею правильно показывать свои, но, Юнхо, я… Ты важен для меня, правда. Да, у меня есть хорошие знакомые, семья и друзья, но никто из них никогда не займёт твоё место. Юнхо ошарашено слушал эти слова, не находя, что ответить на них.  Просто впитывал каждый звук, от которого горькая муть на душе словно растворилась без следа. Чонхо ещё ни разу не говорил о своих чувствах, несмотря на то, что их связывало. А Юнхо и не догадывался, насколько нуждался в этом, невольно придумывая сам для себя страх, что однажды окажется ненужным для собственного истинного. Но больше не было нужды и дальше ломать голову над этим.  Чонхо стоял рядом, такой невозможно трогательный и уверенный в собственных словах. Юнхо не мог не верить ему. Не мог не верить теплу ладоней, которые сжимали его собственные так сильно, не мог не верить этой робкой улыбке. Он только улыбался в ответ, притягивая и обнимая омегу крепко-крепко. Кажется, на одно недосказанное слово в тот день стало меньше. Не сказать, что тот разговор просто взял и разом отменил все собственнические замашки Юнхо, но чувствовать себя альфа стал явно увереннее. Чонхо был рад, что смог признаться, хоть, кажется, на это и ушла вся его смелость — оказывается сказать кому-то, что он тебе важен, куда тяжелее, чем все его защищённые курсовые и рефераты вместе взятые. Но говорить с Юнхо о своих чувствах вообще оказалось на удивление легко. Раньше омега мог позволить себе подобное лишь с Уёном или Хонджуном, которые знали его уже много лет. Альфа же умудрялся располагать к себе,  даже несмотря на то, что они знакомы меньше года. Дело было даже не в том, что они истинная пара — просто Юнхо был таким человеком. К нему многие тянулись, многие хотели сблизиться. Чонхо же безотчётно понимал, что с каждым днём лишь сильнее растворяется в нём, в этом всепоглощающем ощущении покоя и доверия, которое чувствовал лишь рядом с этим альфой. Оказавшись же вдали, он остро осознавал, насколько сильно привязан. Чонхо уже давно знал, что относится к тем людям, которые более остальных подвержены влиянию связи между истинными. Это было что-то наподобие иммунитета перед гриппом, слишком грубая аналогия, но наиболее простая, — у кого-то он устойчивый, другие же могут начать кашлять даже от обычного сквозняка. Так и среди людей, которые имели своего истинного, были те, кто мог совершенно спокойно перенести расставание или потерю пары, а то и вовсе не зависеть от связи. У большинства людей был средний уровень этой «устойчивости» или же несколько выше среднего, они чувствовали влечение и необходимость всё время находиться рядом, но при этом могли спокойно пережить отсутствие пары, если так и не находили таковой. Ещё в те времена, когда его омежья сущность только начинала своё становление, Чонхо уже понимал, что не относится ни к первым, ни ко вторым — слишком сильно было притяжение к истинному, ни имени, ни внешности которого он даже не знал тогда. Была лишь практически болезненная необходимость найти, наконец-то почувствовать рядом присутствие пары. Именно это влечение, точнее его сила, так сильно напугали омегу в своё время: слишком это походило на какую-то нездоровую зависимость, которая, как казалось Чонхо, могла принести много проблем. Лишь после встречи с Юнхо, точнее с того вечера, когда они наконец-то объяснились, омега почувствовал, что всё в порядке и не стоит беспокоиться по этому поводу. Он не мог сказать наверняка, настолько сильна подверженность связи у Юнхо, но каждый раз ловя на себе внимательный взгляд, Чонхо в очередной раз чувствовал себя самым важным человеком в чужой жизни — он не был уверен, что заслуживает этого, но точно знал, что Юнхо значит для него ничуть не меньше. Дни сменялись днями, и то самое «мероприятие», которое они тогда обсуждали в кафе всё-таки наступило. Чонхо всё так же оставался ярым противником подобного рода сборищ, но статус помощника главы компании не оставлял ему особо выбора: как минимум официальную часть он обязан быть рядом с Сонхва. В свежекупленном костюме (Хонджун отвёл свою дизайнерскую душу, пока подбирал его), Чонхо чувствовал себя совершенно не в своей тарелке. Одежда, которую он обычно выбирал в офис, пускай в большинстве своём и состояла из классики, но являлась более адаптированной к повседневной носке, а в тот вечер Чонхо готов был поклясться, что чёртова рубашка вот-вот отрежет ему горло своим высоким воротником, а новые туфли будто с каждой минутой убывают в размере. Но деваться было особо некуда, а потому приходилось таскаться вместе с Сонхва по залу и приветствовать всё прибывающих дорогих (в самом прямом смысле этого слова) гостей — каким образом Пак умудрился вытащить в свет этих старых черепах, оставалось загадкой, но Чонхо за первые полчаса успел насчитать треть списка самых богатых и влиятельных личностей своей сферы деятельности. Хонджун с Минги и Ёсаном бродили где-то в стороне, но Чонхо то и дело замечал, как среди толпы то и дело мелькала рыжая макушка — недавно Киму стукнуло в голову, что он не выживет, если не покрасится в этот цвет. Само собой Сонхва это тоже замечал, ведь временами выверенно-вежливая улыбка на его лице сменялась совершенно другой — нежной и искренней, а в следующее мгновение омега вновь становился радушным хозяином великолепного приёма, о котором уже завтра будут писать все газеты города и не только. Юнхо опаздывал, и Чонхо чувствовал невольное беспокойство, хоть альфа и отписывался, что застрял в пробке — совсем недавно он купил машину (плюс один в копилку поводов Чонхо для потери нервов, ведь один раз побывав в авто с Юнхо за рулём, Чонхо понял, что тому стоило не в маркетинг идти, а на спорткарах по треку гонять. Но Чонхо в этом никогда не признается, потому что не хочет подавать идею). Лишь спустя минут сорок Юнхо всё же появился в зале — заметить его было совершенно несложно, учитывая, что людей его роста среди местного сбора престарелых толстосумов было не так много. К тому времени Сонхва уже благополучно отпустил своего помощника в свободное плавание и с явным удовольствием стоял рядом со своим благоверным что-то обсуждая у панорамного окна. Минги с кем-то говорил по телефону, и судя по подчёркнуто-спокойному тону, человеку с другой стороны трубки стоило уже в тот момент начинать искать новую работу и желательно не в Корее. А Ёсан в очередной раз отошёл на «пять минуточек» — этим вечером ни у кого из бабушек и дедушек не было возможности посидеть с внучкой, а потому пришлось искать няню, и Кан, несмотря на все заверения о «первоклассном специалисте», то и дело устраивал дозвон, чтобы убедиться, что всё в порядке. — Скучаешь? Чонхо чуть не выпустил из пальцев бокал с шампанским, который ему вручил Сонхва перед тем, как покинуть его, и к которому омега так и не притронулся. Сразу же на выходе Юнхо перехватили несколько из гостей довольно представительского вида, а потому омега решил не соваться и дальше пытаться слиться обстановкой. В какой момент альфа оказался так близко он не заметил, а потому звук знакомого низкого голоса так близко стал полной неожиданностью. — Чего ты пугаешься? — тёплая ладонь опустилась на предплечье, не давая дальше пятиться назад, а карие глаза оказались всего в паре десятков сантиметров от лица Чонхо. Ничего выходящего за рамки приличий, но без любопытных взглядов со стороны всё равно не обошлось. Вот только Чонхо было откровенно плевать на всех этих зевак. Вид Юнхо в чёрной рубашке и белых брюках полностью перетягивал на себя всё внимание. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы наконец-то вспомнить, что они находятся здесь не одни и нельзя так откровенно пялиться на другого человека, хоть он и является твоим истинным. — Привет, — парню всё же удалось вернуть лицу спокойное выражение. — И как ты умудрился в пробку попасть? Ведь даже раньше, чем я выехал. — Юнхо, кажется,  совершенно никакой неловкости не чувствовал, а потому пальцы с руки Чонхо так никуда и не делись. — Срочно пришлось заехать за одними бумагами. Эти остолопы из бухгалтерии перепутали пакеты, и к нашим ребятам ушли не те данные. — Опять гнал машину, — со вздохом констатировал Чонхо. И судя по виноватой улыбке, чутьё его не подвело. — Так вот кому Сонхва говорил не торопиться сюда, а мне сказал, что всё в порядке, — омега покосился в сторону всё ещё воркующей парочки. — Мог бы и мне сказать. — Это я попросил, — у Юнхо был вид щеночка, который растерзал в хлопья диванную подушку, но Чонхо вот уже месяц как пытается выработать иммунитет к этим глазкам-звёздочкам и вроде даже начинает совершенствоваться в этом деле. Во всяком случае, серьёзный тон всё же сохранить удаётся. — И наверняка ещё обогнал не одну машину не в самых положенных для этого местах. — Всего парочку, — быстро попытался оправдаться Чон, но тут же замолчал, так как понял, что попался. — Если бы можно было, ты бы без меня этого монстра из гаража не выводил, — Чонхо мог поклясться, что его тон почти полностью повторил тон бабушки, которая отчитывается внука-хулигана. — Это можно сделать, — улыбка Юнхо из виноватой неожиданно стала воодушевлённой. — Как? — Чонхо определённо не мог понять, почему его лекция вдруг потеряла всю свою поучительную силу и почему лицо альфы, всего секунду назад виноватое, теперь чуть ли не светилось ярче огромных люстр под потолком зала. — Если бы мы жили вместе… — начинает альфа, и Чонхо вдруг совершенно теряется. Юнхо улыбнулся ещё шире, и рука, всё это время сжимающая предплечье омеги, поднимается немного вверх, успокаивающе оглаживая. — Не бледней ты так. Я знаю, что ещё слишком рано, — он смущённо взъерошил ранее уложенные пряди. — Но мне хотелось бы, чтобы ты знал — я не против этого. Даже несмотря на то, что в голове сейчас мечутся десятки мыслей, Чонхо не может заставить себя озвучить хоть одну из них. От этого вечера он ждал чего угодно: от внеплановых попыток Сонхва на пару с Минги споить его, до того, что Юнхо опять утащит его куда-то целоваться (такое уже было). Но уж точно он не предполагал, что тот, пускай пока не совсем серьёзно, но признается о том, что хотел бы съехаться. — Я тоже, — всё же решился ответить он, когда к ним уже возвращался Ёсан, что-то строча в телефоне и всё ещё выглядящий как беспокойный родитель. — Нужно в доме камеры было ставить, — неразборчиво бормотал он, после чего обратился к друзьям. — Вы чего тут оба такие красные стоите? В ответ они с Юнхо лишь неловко рассмеялись, а затем альфа легко перевёл разговор на отвлечённую тему и вечер вновь вернулся в свою прежнюю колею. Когда тон бесед начал становиться всё менее официальным, а официанты всё чаще начинали обновлять содержимое столов с напиткам, Юнхо, который, к счастью омеги, больше не отходил от него, внезапно наклонился и сказал шёпотом, который никто кроме Чонхо расслышать не мог. — Давай сбежим, — на это предложение омега лишь ошарашено обернулся, но его уже осторожно тащили к выходу, что-то набирая на экране телефона. — Похоже, ты и вправду не в восторге от всего этого, — Юнхо на секунду замолчал, читая входящее сообщение. — Сонхва сказал, что всё в порядке, так что мы свободны. — Но… куда мы идём? — Чонхо уже в который раз за этот странный вечер поймал себя на мысли, что не успевает за происходящим. — К тому же, у тебя здесь столько знакомых и… — И все они прекрасно переживут этот вечер и без моего присутствия, — легко отмахнулся Юнхо, когда они уже выходили в коридор. Фильм был совершенно дурацкий и даже очевидно-дорогие спецэффекты не спасали слабоватую игру актёров. Но, если говорить начистоту, Чонхо в общем-то было наплевать на всё это, ведь находясь рядом с Юнхо на небольшом мягком диванчике, в окружении уютного полумрака и таская с общей большой миски сладкий попкорн, за которым они заехали по дороге в квартиру альфы, он чувствовал себя куда лучше, чем на дорогом приёме с пафосными закусками и напитками, названия которых с первого раза и не выговорить. Ставший уже давно родным запах, приятно щекотал обоняние, а знакомое тепло так близко то и дело отвлекало от попыток понять и без того не самый продуманный сюжет. Не то чтобы Чонхо чувствовал себя некомфортно в подобной обстановке — кажется, он уже успел привыкнуть к тому, как спокойно и уютно было рядом с этим человеком. — И из-за чего, всё-таки, столько шумихи? — лениво протянул омега, шаря рукой по практически пустой миске, на дне которой уже почти не осталось ничего. — Это кино  практически на каждом углу расхваливали, а в результате… Средней руки картина. — Я думаю, что это из-за основной идеи так всем зашло, — пожал плечами Юнхо, уже давно не следящий за происходящим на экране. Он посмотрел это кино уже давно, а последние полтора часа занимался исключительно тем, что исподтишка наблюдал за игрой теней на красивом лице — обычно Чонхо очень смущался подобным действиям, но сейчас, как бы не ругался на фильм, всё равно оказался увлечён происходящим достаточно, чтобы не заметить, что пара совершенно не следит за сюжетом. — Вроде обычный боевик, ничего особенного, — всё ещё не унимался младший. — Да, но не столь часто сценаристы изображают вселенную, где нет истинных пар, или, как здесь, люди вообще не делятся на альф, омег и бет, — Юнхо тоже задумался. — Куда проще свести главных героев, когда они предназначены друг другу, но если они совершенно разные и ничем не связаны, это уже сложнее. — Не знаю,  — омега нахмурился каким-то своим мыслям, удобнее устраиваясь на диване и вовсе отворачиваясь от телевизора, чтобы было удобнее смотреть на собеседника. — Я между этими двумя вообще никаких проблем в сближении не заметил. Куда больше меня взбесила дыра в сюжете, размером с долбанный звёздолёт, который совершенно «случайно», — омега изобразил пальцами кавычки в воздухе, — оказался у друга главного героя. Вот ведь удача! Юнхо улыбнулся, чувствуя внезапный наплыв нежности. Здесь, вдали от офиса и горы дел, в его, Чона, футболке и домашних шортах, с немного блестящими от карамельного попкорна губами, увлечённо болтающий о совершенно бездарном сюжете какого-то глупого кино, Чонхо казался абсолютно домашним и родным. Такого Чонхо хотелось обнимать и целовать. Навсегда спрятать его от всех и вся, чтобы проводить каждый час, каждое мгновение своей жизни именно с ним. Слушать, как певучий голос рассказывает о чём угодно, лишь бы звучал всё так же близко. — И вообще, — продолжал своё критическое излияние омега, — что за глупость такая? Мир без истинных. Детские страшилки. — Разве это страшно? — альфа удивлённо приподнял бровь. — Нет, но это… тревожно? — кажется, Чонхо не был уверен в том, что правильно подобрал определение. — Мир, в котором миллиарды людей, и ты не знаешь наверняка,  кто предназначен именно тебе… — он растерянно посмотрел на альфу. — Как бы ты, например, понял, что я — твой истинный, не будь я омегой, а ты — альфой? Или если бы не существовали запахи? — Но ведь я и так это сделал. Юнхо улыбается светло-светло, и Чонхо вдруг осознаёт, что случившееся с ними и в самом деле так похоже на то, что он только что описал. Он действительно смог найти Чонхо, даже не догадываясь, что тот — его омега. Юнхо просто выбрал его. Вот и всё. — Я бы полюбил тебя вне зависимости от того, кто ты. Омега, альфа, кто угодно. Ты — это ты. Мой Чонхо, — где-то далеко на фоне монотонно играет финальный саундтрек и скорее всего идут нудные столбцы титров. Чонхо не знает наверняка, ведь сейчас всё внимание, вся вселенная вновь сосредоточена в одном единственном человеке. В практически чёрных из-за тусклого освещения глазах, но смотрящих тепло и нежно, словно там вот-вот вспыхнет новое солнце. В красивой улыбке и очаровательных ямочках, любоваться которыми можно бесконечно долго. В одном единственном человеке, встретить которого стоило сотни прожитых до этого жизней, пускай Чонхо и никогда не верил в реинкарнацию. Юнхо целует нежно и удивительно сладко, и Чонхо чувствует на губах этот привкус лакомства, улыбаясь, ловя в ответ щекочущий смешок — пожалуй, это в миллионы раз лучше, чем любые, пускай и самые дорогие, корпоративы. Экран на стене давно уже вышел обратно в главное меню, предлагая на выбор последние новинки кинематографа, но никому это сейчас было не интересно. Пульт валялся где-то на столе, а хозяин квартиры, ровно как и его гость, были слишком заняты друг другом, чтобы хоть на что-то отвлекаться. Мягко опуская омегу на диванные подушки, Юнхо всё никак не может заставить себя разорвать поцелуй. Он легко сминает пухлые губы, углубляя ласку лишь немного, раз за разом слизывая сладкий осадок. — Ты на вкус как яблоки в карамели,  — всё же отстраняется альфа, но не сильно, говоря эти слова практически в раскрасневшиеся губы. Чонхо сначала непонимающе вглядывается в чужое лицо, а затем смеётся звонко и рассеянно, вновь притягивая Юнхо ближе, зарываясь пальцами в мягкие каштановые пряди. Омега не находит в себе сил на привычные колкости, да и нет желания говорить хоть что-то. Хочется и дальше целоваться, чувствовать на себе приятную тяжесть горячего тела, слышать, как постепенно ускоряется чужое дыхание. Пальцы Юнхо практически невесомо оглаживают чувствительную шею, тогда как вторая рука мягко смыкается на талии — так уютно в этих объятиях, рядом с этим человеком.  Чонхо вновь притягивает его ближе, опуская руки на широкие плечи, безотчётно оглаживая их, медленно опускаясь ниже и чувствуя, как под тонким хлопком плавно перетекают мышцы. Где-то на краю сознания ещё мелькает смущение, когда альфа прижимается ещё теснее, опускаясь между разведённых в стороны бёдер, но это чувство столь мимолётное, что едва ли задерживается надолго. Всё внимание, все чувства сейчас словно рассеяны и едва ли могут сосредоточиться на чём-то конкретном, кажется, мозг просто не успевает реагировать на всё сразу — слишком много ощущений, слишком много мыслей и эмоций. Горячий язык, уже ведущий витиеватую дорожку от подбородка к шее, чтобы через секунду вновь вернуться в поцелуй — уже более глубокий и чувственный, путающий сознание лишь сильнее. Пальцы, до этого ощутимые лишь через не слишком плотную ткань, теперь неспешно забираются под неё, каждым новым движением посылая щекочущие электрические разряды. Чонхо кажется, что он рассыпается, плавится от избытка ощущений, от влажных звуков поцелуя, от того, как сильные пальцы ведут вверх по обнажённой коже живота, заставляя дрожать сильнее. Всё происходящее сейчас — ново, до умопомрачения сладко, и смущение от собственной неопытности едва ли может оказать сопротивление безотчётному желанию продолжать. Чонхо не уверен в том, что должен делать, как следует вести себя, но близость пьянящего жара любимого человека, его прикосновения и всё усиливающийся запах чернил и возбуждения — кажется, это всё просто закрывает собой весь остальной мир, оставляя лишь возможность беззвучно хватать воздух, когда Юнхо отстраняется, чтобы опуститься поцелуями ещё ниже, скомкать сильными пальцами ткань футболки, поднимая её выше и обнажая медовую в неясном свете экрана кожу. Воздух в комнате сначала кажется слегка прохладным, от чего по часто вздымающейся груди идёт лёгкая рябь мурашек, но альфа опускается ближе, и горячее дыхание мгновенно согревает, вызывая невольное желание потянуться навстречу, но это и не требуется — мягкие губы сначала почти невесомо целуют солнечное сплетение, то поднимаясь выше, где отчётливо чувствуется сбивчивое сердцебиение, то вновь рисуя какие-то беспорядочные узоры. Чонхо безотчетно сжимает в руке диванную подушку, пальцами другой зарываясь в мягкие пряди, желая хоть как-то обозначить своё удовольствие, безмолвно поблагодарить за ласку, которая своей бесхитростностью всё равно постепенно сводит с ума. Но Юнхо словно и не замечает этого, слишком увлечённый своим занятием. Собственное возбуждение накатывает точно волны прилива, заставляя невольно впиваться в мягкие бёдра, но лишь затем, чтобы в следующее мгновение осторожно, точно прося прощения,  сжимать их, чувствуя даже через не слишком плотную ткань, как горит чужое тело.  На вкус Чонхо будто сладкий и совершенно невероятный — золотистая кожа словно манит оставить на ней следы, запечатлеть принадлежность и навсегда сделать только своим. Но Юнхо сдерживает, почти уговаривает альфу внутри себя. Рано. Ещё и так чертовски рано. Да, омега перед ним возбуждён, ещё немного — и он навряд ли сможет отдавать себе хоть какой-то отчёт в происходящем — очевидно, что подобный опыт для него впервые. Но воспользоваться этим состоянием сейчас? Причинить боль? Предать доверие? Только не с ним. Желание принести удовольствие куда сильнее любого другого, и Юнхо не может ему противостоять. Он зачарованно вслушивается в учащённое дыхание, в пока ещё совсем неявные, но вскоре обещающие стать всё более несдержанными, стоны. Чужие пальцы мягко, почти невесомо направляют, и только от этого уже хочется счастливо заурчать — то, что сейчас партнёр так расслаблен и податлив, уже многое значит для Юнхо. И то, как доверчиво отзывается на каждое новое прикосновение разгоряченное тело, лишь подстёгивает продолжать дальше, принести ещё больше наслаждения, дать понять,  насколько сладкой может быть близость, заставить желать большего. Пальцы, непослушные ни то от волнения, ни то от возбуждения, ощущаются точно чужие, а потому дурацкие завязки на шортах, которые он сам же и выдал, поддаются нехотя. — Можешь немного приподняться? Собственный голос оказывается предательски хриплым, но Чонхо послушно выполняет просьбу и всё же несдержанно выдыхает, когда ткань, уже отчётливо приносящая дискомфорт, наконец-то исчезает, а на её месте вдруг оказываются чужие губы. — Что… Омега немного приподнимается на локтях, но тут же опускается обратно, хватая ртом воздух. Одного вида того, как Юнхо выцеловывает влажные узоры, ведя их от тазовых косточек и ниже, кажется уже достаточно, чтобы сойти с ума. Но ведь кроме этого есть ещё и ощущения. Уверенные движения пальцев по возбуждённой плоти. Обжигающее дыхание и мягкие губы. А ещё — быстрый взгляд, который успел поймать Чонхо, прежде чем опуститься на диван снова. Вот где, кажется, средоточение всего адского пламени, едва сдерживаемого, не оставляющего после себя даже пепла. Чонхо вдруг отчётливо понимает — у него нет сил противиться этому взгляду, нет ни малейшего желания даже пытаться что-то сделать, но каждое прикосновение альфы всё ещё наполнено осторожностью и будто бы бессильной нежностью, а потому всё, что может Чонхо сейчас — довериться и сдаться, надеясь, что не сгорит до тла в этом пожаре. Вопреки всему с губ срывается лишь приглушённый стон вместо протеста или просьбы отстраниться. Юнхо готов признать, что ничего лучше этого звука мир ещё не придумал. Он легко оглаживает мягкую кожу, с удовольствием отмечая, как нетерпеливо вздрагивает, почти мечется под ним омега, и осознание этого перекрывает даже собственные желания. Возбуждение неприятно сдавлено одеждой, но единственное, что он сейчас может себе позволить — немного приподняться, чтобы не создавать ещё и давление о поверхность дивана — это лишь сильнее дразнит, не принося должного облегчения. Но эти мысли мимолётны и рассеяны, куда больше внимания притягивает человек перед ним. Раскрасневшийся, беззащитно открытый и такой отзывчивый даже на просто прикосновения дыхания к чувствительной коже. Разве можно сейчас думать о чём-либо ином? Только он. Спускаться поцелуями всё ниже, сильнее пьянея от густеющего с каждой секундой запаха, в котором яблочная сладость постепенно всё отчётливее отдаёт дурманящим алкоголем. Это будто лишает последних сил, последних сомнений. Юнхо быстро ведёт языком вдоль собственной ладони, чтобы облегчить скольжение, а затем смыкает пальцы вокруг возбуждённого члена омеги, пока ещё невесомо прикасаясь губами к покрасневшей головке. Очередной стон — лучшая награда и поощрение действовать дальше. Юнхо слегка улыбается, когда с чужих губ срывается его собственное имя, на последнем слоге перетекая в несдержанный выдох. Ещё один взгляд, чтобы запечатлеть в памяти разгорячённый образ, а затем наконец-то плавно опуститься на уже начинающую истекать предэякулятом плоть, почувствовать солоноватый привкус и провести языком по выступающим венкам. Ласка сначала ненавязчивая, состоящая лишь из дразнящих движений языка и мягких поглаживаний рукой. Но Чонхо и этого достаточно, чтобы забыть даже собственное имя. Ощущения новые, неизвестные, но дарящие удовольствие, от которого тело словно подбрасывает. Кажется, что Юнхо нарочно водит его у самого края, не давая окончательно сорваться в наслаждение, которое уже совсем близко. Но влажные губы то плотно смыкаются, создавая такое необходимое сейчас давление, то, словно играясь, легко целуют, влажно проходясь языком вдоль ствола. Это кажется невыносимым… Невыносимо много и мало одновременно. Чонхо едва уже может уследить за тем, что делает или говорит. Пальцы то зарываются в собственные волосы, пытаясь убрать мешающие влажные пряди, то без разбору опускаются на чужие напряжённые плечи ни то в попытке притянуть ближе, ни то — остановить происходящее безумие. Невнятные просьбы, смешанные со стонами. Имя, которое повторяется раз за разом, то и дело обращаясь рваным вздохом на уже искусанных до красноты губах. — Ю… Юнхо, пожалуйста… Дарящие эту сводящую с ума ласку губы наконец-то смыкаются плотным кольцом, ритмично опускаясь и поднимаясь по возбуждённому члену, а широкие ладони надёжно фиксируют подрагивающие бёдра, сдавливая несильно, но не давая хаотично двигаться. И только теперь Чонхо на самом деле понимает, что до этого с ним действительно игрались, лишь дразня и распаляя, но теперь ничего этого не осталось. Только горячее, плотное давление, от которого получается лишь невнятно глотать слова, пытаясь поймать хоть немного спасительного воздуха. Пальцы вновь смыкаются на чужом плече, невольно впиваясь и оставляя следы, а под веками всё ярче вспыхивают мигающие искры, в какой-то момент взрываясь сверхновой и погребая под своими осколками остатки безвозвратно развалившегося мира. Чонхо чувствует, как собственные бёдра хаотично подрагивают в послеоргазменной дрожи. Чувствует почти невесомые поцелуи на предельно чувствительной сейчас коже, которые поднимаются от паха всё выше, кажется, ловя каждое движение ещё не успокоившегося сердца. Омега мягко заправляет за ухо растрепавшиеся волосы своей пары, нежно проводя пальцами по горячим щекам и стирая с уголка губ белёсые капли. Взгляд Юнхо потемневший, почти голодный. Чонхо, всё ещё пытающийся собрать себя снова воедино, не сразу читает его значение, рассеянно прислушиваясь, как постепенно нега покидает расслабленное тело, возвращая в реальность. Реальность же неотрывно смотрит из-под полуприкрытых ресниц, практически немигающим взглядом. Тёмным. Густым. С поволокой. Удивительно мягко, почти по-кошачьи перемещается вверх, оставляя на покрытой испариной коже увлечённые поцелуи, но взгляд не отрывает, словно в нём спрятано что-то отчаянно важное. И лишь когда разгорячённое лицо пары оказывается совсем близко, Чонхо в совершенной ясности вдруг видит, что именно преобладает в обычно медовых радужках, сейчас — практически неразличимых за расширившимися провалами зрачков. Желание. Чистое. Практически умоляющее. Чонхо не обращает внимание на то, что любимые губы на вкус теперь слегка солоноваты, а неровный выдох пары уже был готов сорваться каким-то протестом, так и оставшимся неозвученным, когда омега притягивает истинного ещё ближе. В этот раз поцелуй с Юнхо словно не отличается от прежнего, но одновременно неуловимая, невысказанная вслух просьба читается в нём столь отчётливо, что омега даже не задумывается о том, чтобы отказать ей. Необходимость, нет, потребность сделать паре так же хорошо, как было ему всего несколько минут назад, вдруг оказывается столь сильной, что противостоять ей не получается ни его обычному смущению, ни расслабленности, которая ещё не до конца покинула тело. Мысль о том, что альфа будет чувствовать такое же наслаждение, как и он сам, будоражит, разгоняет кровь ещё сильнее, заставляя желать большего. Пока Чонхо не уверен, что сможет повторить всё то же, что сделал Юнхо недавно, но ведь прийти к разрядке можно не только таким способом. Собственная неопытность, увы, не даёт слишком большой выбор в действиях, но желание принести ответное наслаждение оказывается достаточно сильным, чтобы не дать сомнениям вновь взять верх. Чонхо чувствует, как чужое возбуждение прижимается к бедру, чувствует, как нетерпеливо дрожат пальцы, но Юнхо упрямо молчит, не желая спугнуть партнёра своей поспешностью, даже тогда, когда желание вот-вот готово перехватить контроль. Но, к удивлению альфы, младший неожиданно подаётся вперёд, целуя глубже и беспорядочно перебирая взмокшие пряди на затылке, пока пальцы другой — тянут вверх тонкую ткань футболки, щекоча случайными прикосновениями кожу. Спустя несколько кажущихся бесконечно долгими секунд Юнхо всё же выпутывается из собственной одежды, ведомый чужими руками и короткими смазанными поцелуями, которые то и дело отвлекают от изначальной цели. Их запахи давно смешались в полутёмной гостиной и дурманили сознание ничуть не хуже, чем торопливые ласки и прикушенные в несдержанности губы. Теперь Чонхо уже сидит напротив партнёра, скрестив ноги на его пояснице и прижимаясь совсем близко. Юнхо чувствует, что омега вновь возбуждён, но тот не даёт пока прикасаться к своему члену, перехватывая пальцы и переплетая их со своими, поэтому Юнхо приходится послушно повиноваться — он не до конца понимает, о чём думает пара. Все силы сейчас уходят на то, чтобы не опрокинуть доверчивого мальчишку и наконец не исполнить то, что так навязчиво мечется под черепной коробкой. Войти в податливое тело. Двигаться глубоко и размашисто, срывая с красиво очерченных губ громкие стоны, ещё более несдержанные, чем ему приходилось слышать — наверняка они звучат лучше любой музыки. Чувствовать, как мечется под тобой беззащитное тело, требуя ещё больше. Поставить, наконец, метку — символ принадлежности, неоспоримое доказательство того, что омега уже имеет свою пару. Разумеется, Юнхо никогда не позволит себе сделать всё это без чужого согласия, но рядом с Чонхо так трудно держать себя в руках. Он словно одним своим видом, одним присутствием будит в обычно сдержанной и спокойной натуре альфы то, что, оказывается, всё это время глубоко спало, дожидаясь появления истинной пары, и лишь теперь, оказавшись так близко, вдруг пытается забрать контроль себе, упрямо натягивая всё ещё держащие его цепи. К счастью, разум пока ещё берёт верх, но сколько Юнхо сможет так продолжать? Он не может сказать наверняка. Всё это мелькает в голове, даже не успевая оформиться в полноценную мысль — невнятные урывки, образы, фрагменты. Желанная близость кружит сознание и будто бы разрушает реальность. Юнхо не замечает, в какой именно момент рука омеги опускается между ними и накрывает его член, сначала будто бы неуверенно и робко, но так кажется всего секунду, после чего ласка становится более настойчивой — Юнхо приходится разорвать поцелуй, сильно втягивая воздух и выдыхая его через приоткрытые губы, невольно прижимаясь мокрым лбом к чужому плечу. Чонхо такая реакция только прибавляет смелости — он не был уверен в том, что действует правильно, ведь прикасаться к чужому телу так откровенно — для него это впервые. Чувствовать эту странную, ни с чем не сравнимую и такую хрупкую власть над кем-то, когда человек рядом настолько зависим от твоих действий, от каждого твоего движения. Это пьянит. Чонхо снова чувствует, как накатывает возбуждение, как в голову бьёт уже знакомый дурман, застилая глаза неясной дымкой и разгоняя только начинающие было возвращать своё чёткое очертание мысли. Омега всё ещё продолжает свою незатейливую ласку, пока ещё медленно двигая рукой вдоль горячей плоти, оглаживая влажную головку и с упоением вслушиваясь в то, как сбивчиво звучит чужое дыхание. Он слегка поворачивается, припадая губами к шее Юнхо, влажно ведя языком по слегка солоноватой коже, оставляя беспорядочные поцелуи и чувствуя, как напряжены мышцы — почти как натянутая струна, того и гляди оборвётся. Юнхо вздрагивает от каждого прикосновения, сильнее сжимая пальцы на бёдрах партнёра, притягивая его ещё ближе и вновь целуя, переплетая языки и безотчётно подаваясь навстречу неторопливым движениям чужой руки. Пускай ни на одном из них практически нет одежды, только на Чонхо ещё остаётся футболка, которую так и не успели снять, но температура в комнате, кажется, уже давно поднялась до предельной точки. Близость тел готова расплавить что угодно, а нечаянные выдохи вперемешку с невнятными стонами почти обжигают искусанные губы — поцелуи перестали быть сдержанной и осторожной лаской. Сбивчивые, граничащие между наслаждением и сладкой болью, перемежающиеся с неясными просьбами двигаться быстрее. Юнхо видит, что омега вновь возбуждён, но пока ещё не спешит прикасаться к наверняка болезненно-чувствительной плоти. Он осознаёт, что подобный опыт первый для его пары, и позволяет тому действовать в удобном для него ритме, и пускай его движения вначале были недостаточно уверенными, но чем дальше, тем откровеннее становится ласка. Вслушиваясь в очередной протяжный стон, наблюдая за тем, как движется навстречу разгорячённое тело, Чонхо отчётливо понимает, что и сам долго не сможет так выдержать. Руки альфы увлечённо изучают каждый сантиметр, словно ищут новые способы свести с ума, тогда как Чонхо и без того едва уже осознаёт происходящее. Наслаждение плавит мозг, желанная близость растворяет в себе остатки самоконтроля, подстёгивая действовать дальше. Возбуждённый член вновь требует к себе внимания, но Чонхо слишком увлечён тем, что принести наслаждение паре — целовать всё, до чего только удаётся дотянуться, свободной рукой сжимать напряжённые мышцы, под другой же чувствовать бархат разгорячённой кожи, постепенно ускоряя темп и замечать, как нетерпеливо пульсирует потемневшая плоть. — Ты… можешь пододвинуться чуть ближе? — Юнхо шепчет эти слова в самые губы, почти не прерывая поцелуй, после чего оставляет едва заметный след где-то за ухом, опускаясь к беззащитно открытой шее, всё же позволяя себе немного прикусить изящную линию ключиц. Медовая на вид кожа словно создана для того, чтобы ставить на ней метки, но Юнхо лишь несильно, но ощутимо прикусывает, оставляя ещё один практически незаметный след, который исчезнет совсем скоро. Чонхо послушно выполняет эту просьбу, не особо осознавая её смысла. Он просто слепо действует так, как сказали, ведь на то, чтобы задавать вопросы сейчас словно не осталось никаких сил. Он лишь несдержанно выдыхает, когда его бёдра тесно прижимаются к бёдрам альфы, а когда широкая ладонь опускается на его член — лишь приглушённо стонет, вскидывая голову и тут же замирая, сталкиваясь с чужим взглядом — тёмным, почти опасным, но при этим не пугающим, а словно завораживающим. Это похоже на то, что обычно бывает, когда смотришь на пламя, осознавая, как оно может быть разрушительно, но оторваться, отвести глаза… невозможно. В какой-то момент Юнхо просто оказывается ещё ближе, накрывая пальцы Чонхо и помогая ему перехватить оба члена вместе. Горячая ладонь направляет, задавая новый, более быстрый ритм, и Чонхо послушно поддаётся, двигаясь по всей длине и постепенно ускоряясь. Трудно сказать, как долго это всё длится — время исчезло, растеклось густой лужей, точно на картинах Дали. И сама реальность стала мгновенно лишь непонятным сюрреалистичным офортом, в котором ощущения мешаются с действиями, мысли с формой, а тело необратимо плавится, ставая единым с целым с человеком, который находится рядом. Это невозможно описать словами, лишь чувствовать, даже не пытаясь осознать. Всё, что остаётся после — сбитое до отчётливых всхлипов дыхание, солёная испарина на подрагивающей коже, смазанные благодарные поцелуи невпопад, когда даже слова вспоминаются не сразу, а лишь спустя некоторое время. Кажется, первое, что вспоминает тело, после того, как кислород вновь нормально начинает циркулировать — это именно необходимость в человеке рядом. Прижаться ещё ближе. Вдохнуть густой, отчётливый аромат у самой кожи. Поцеловать нежно, почти невесомо. Сделать всё возможное, чтобы доказать самому себе, что всё происходящее сейчас — правда. Двигаться совершенно не хочется, и лишь спустя некоторое время они всё же решаются отстраниться друг от друга. Юнхо лениво плетётся в сторону ванной, оставляя тёплую воду набираться и немного приводя себя в порядок, после чего вновь возвращается в комнату, захватив с собой влажное полотенце. Чонхо лежит на разворошённом диване, кажется, не до конца пришедший в себя после сразу двух пережитых оргазмов. Альфа присаживается рядом и ловит на себе всё ещё несфокусированный взгляд — такой Чонхо совершенно не похож на себя обычного. Открытый и практически беспомощный в своём наслаждении, точно созданный только для того, чтобы раз за разом целовать приоткрытые губы, проходиться пальцами по карамельной коже, вновь и вновь не давать вспоминать об окружающей действительности. Но пока всё, что делает Юнхо — нежно, почти невинно касается поцелуем подёрнутой румянцем скулы, после чего всё же оставляет поцелуй на тут же подставленных губах. Чонхо кажется усталым и сонным, от чего совершенно очаровательно капризничает, когда альфа пытается отстраниться для того, чтобы вытереть белёсые следы и привести его в относительный порядок. Юнхо с улыбкой выслушивает очередную просьбу оставить в покое, но в ответ продолжает настаивать на своём: — Не веди себя как маленький, — в ответ на чужой возмущённый взгляд он быстро целует парня в кончик носа. — Ванна наверняка уже готова, и, если будешь капризничать — я понесу тебя туда на руках, как настоящую принцессу. В ответ на него смотрят лениво и притворно-обиженно, но затем в карих глазах мелькают яркие озорные звёздочки, и Чонхо победно поднимает вверх руки. — Неси! Юнхо вновь смеётся, звонко и совершенно счастливо. Мысль о том, что он готов носить этого человека на руках хоть всю оставшуюся жизнь, кажется такой же естественной, как и осознание того, насколько сильно он его любит.