Нечаянная нежность

Это всегда случалось по разному. Все всегда зависело от места, времени года и той атмосферы, что витала возле них. Это могла быть страсть — пьяная, сжигающая все мосты, терпко-сладкая, пряная и бесстыдная. Они сгорали в ней и возрождались подобно фениксам, каждый раз открывая что-то новое. Это могло быть на грани разоблачения, когда страх, бесстыдство, похоть и жажда прикосновения обжигали не хуже пламени. Нужно было играть, чтобы никто не смог заподозрить воспитанников великих орденов в чем-то столь неприличном. Все началось в Гусу Лань. В этой обители правил, догм и тишины, что отдавала почти могильным холодом, туманом, дождем, мокрой травой и звенящим в эхом горах. Это было безумно странно и страшно — впервые открыться партнеру, показать себя. Они начинали очень невинно, с самых незаметных движений. Прикоснуться, словно невзначай, к руке, невинно улыбнуться, позволить робкий взгляд и тут же отвести глаза, чтобы учитель не поднял крик. Наедине они могли сделать чуть больше: держать друг друга за руку, сидеть чуть ближе положенного, разделить на двоих тайком принесенный сосуд с вином и тихо шептать на ухо что-то большее, чем безликие фразы. Они прячутся так хорошо, как умеют. И свой первый поцелуй дарят друг другу в холодном источнике, прячась от зорких глаз Ханьгуань-цзюня. Вэй Ин не раз проклял свой характер, когда понял, Лань Чжань все равно что кусок льда, как и весь орден, это их стоило называть живыми мертвецами, а не тех несчастных, что не нашли покой после смерти, пылая яростью. — Они похожи на кукол. Красивых, но души в них нет, один холод и шелк одежд. — говорит младший Нэ, издалека наблюдая за Лань Ванцзи. В Гусу невозможно нормально дышать, не то что жить. В Глубинах три тысячи правил и жуткий холод. Вэй Ину, выросшему в тепле Пристани Лотоса, слишком холодно и он кутается теплее, чем все адепты, получая от учителя нагоняй. Хуайсану чуть легче, к сквознякам он привык и всегда, когда наступал отбой, а ложиться совсем не хотелось, грел друга, перебирая распущенные волосы, накручивал на палец смоляной локон и отпускал, любуясь красивой волной кудрей. Облачные Глубины остаются в памяти холодом и украденными поцелуями. Совсем другое дело Пристань Лотоса. О, в обители ордена Юньмэн Цзян не было ни одного закоулка, ни одной беседки где бы они не оставили след своей страсти, пусть и не заметный, но они то знали! И это знание распаляло обоих. Прячась по уголкам огромного сада, они урывали поцелуи, совсем не невинные ласки и почти не играли. Они пожирали друг друга взглядами, темными, тяжелыми и горячими, обещающими. А ночью, когда бархат неба украшала бриллиантовая россыпь звезд, они тонули в остро-сладкой неге, лаская, кусая, целуя и открывая. И каждый раз — словно в первый. Здесь дышится намного легче, свободнее. Вэй Ин, не обремененный обучением, готов хоть каждый день водить Нэ Хуайсана на рынок, где младший Нэ легко терялся от обилия запахов и бесконечного гомона. Люди говорили на разных наречиях, предлагали товары едва ли не со всех концов мира. Вэй Ин всегда искал для него самые красивые веера на роспись, себе же всегда брал по паре сосудов с вином. Он учил его правильно пить, не пьянея, смаковать каждый глоток и наслаждаться. И пусть Хуайсан не мог похвастаться стойкостью, но уже не падал после первой пиалы, часто облизывая губы и игриво сверкая глазами. Он играл, медленно оттягивая момент, когда тело станет безумно легким и весь мир сосредоточится до покоев его дорогого друга, до его смеющихся глаз. — Твои глаза цвета грозового неба, лезвия самого острого меча. Цвета одежд Цинхэ Нэ. Ты должен был родиться в моем ордене, быть одним из лучших. — пьяно шептал младший Нэ, сидя на коленях Вэй Ина и пьяно целуя его, каждый раз промахиваясь мимо губ. Заклинатель тихо смеется и валит его на постель. — Я дитя Лотоса, мой милый А-Сан. А ты всегда будешь моим сладким наваждением из Нечистой Юдоли. — жарко мурлычет искуситель, целуя беззащитную шею. Они тонут в удовольствии, буквально сходят с ума, сгорая в своей страсти и возрождаются под утро, на смятых в кучу простынях, под одним одеялом и переплетясь телами так плотно, что трудно сообразить, где чьи руки и ноги. Пристань Лотоса остается в их памяти теплом простыней, горько-сладким вкусом вина, остротой специй и запахом чернил, которыми пропахли они оба, разбив в порыве страсти чернильницу и испачкавшись с ног до головы. И каждый раз приходилось скрываться, прятать свои чувства на сотню замков, прекрасно зная — раскройся они, их не примут. Не поймут. Но все меняется. Война переворачивает все вверх дном, потому что Нэ Хуайсан обязан Вэй Ину жизнью. Именно он вытаскивает его из лап Вэнь Чжулю, когда сумашедшая любовница Вэнь Чао решила, что младший брат главы ордена — легкая добыча. Кажется Вэй Усянь сломал ей руку. И ноги, наслаждаясь хрустом костей и текущей по полу кровью. А потом разбил ей голову, заливаясь истерическим смехом, а потом в воздухе раздался треск и на них обоих понесся Сжигающий ядра, которого остановил кинжал в горле, всаженный по самую рукоять. Что происходило дальше младший Нэ пытается не вспоминать. Пристань сгорела до основания, но люди остались живы, успели уйти, почувствовав засаду. Семья Цзян успела скрыться, но своего адепта, обожженного и едва живого, почему-то предпочла оставить Цишань Вэнь. Хуайсан не может вспомнить, как они добрались до Нечистой Юдоли, как он буквально рухнул перед братом на колени, с едва живым Вэй Усянем под руку и как отчаянно проорал имя брата, который моментально бросился на помощь. А потом была война. Кровь лилась рекой, люди сходили с ума. Цзинь Гуаньшань, который до последнего отказывался присоединиться к союзу орденов, поплатился жизнью от рук Вэней. Вэнь Жохань ненавидел неопределенность. А уж такой ненадежный союзник, как глава Лань Линь Цзинь кого угодно довел бы до буйства. Младший Нэ не помнит всего этого, но помнит нечто другое. Как пришлось отбросить маску дурачка. Как пришлось стать старше за одну ночь. Как каждую ночь он молился за двух самых дорогих людей: брата, что командовал отрядом и Вэй Усяня, который, едва сняли последние повязки, рванул за старшим из братьев Нэ и прикрывал его спину тогда, когда этого не мог сделать Лань Сичень. Чифэнь-цзюнь смотрит на юного заклинателя с усмешкой, но ничего не говорит. Они победили. Утопив Безночный город в крови и пламени, они победили. В Нечистую Юдоль глава ордена вернулся с гордо поднятой головой и Вэй Ином по правую руку от него. Хуайсан не скрывает слез, кидается к ним и обнимает так крепко, как может. Нэ Минцзюэ, к удивлению брата и заклинателя, смотрит на них чуть насмешливо. А потом фыркает и бурчит что-то про обрезанных рукавов. — Если у вас все серьезно, благословляю. Что? Хуайсан, не мне тебе рассказывать о любви. О ней ты, смею надеяться, знаешь намного больше. Только умоляю, не разгромите покои. — его едва не сшибают с ног, не переставая благодарить. — Теперь я могу называть Чифэнь-цзюня старшим братом? — лукаво спрашивает Вэй Ин, заставляя заклинателя расхохотаться на весь зал. В Цинхэ Нэ им нет смысла прятаться. Вэй Усянь… вздыхает свободно. Он может легко поцеловать Хуайсана за утренней трапезой, держать его за руку и стоять рядом на официальных собраниях. В Нечистой Юдоли любить легче всего. У любви здесь совсем иной вкус. Вкус оконченной войны, чуть солоноватый от крови и горький от пепла, но в нем чувствовалась и нотка счастья, что кошмар закончился. Тепло ленивых поцелуев утром, когда между сном и бодрствованием остается тонкая, почти неосязаемая грань. И сладость поцелуев вечерних, когда их покои освещала лишь одинокая Луна, пряча их в своем серебристом свете. Любить в Нечистой Юдоли невероятно легко. Хотя бы потому что здесь они могут быть собой.