*Flashback*
— Федя, — снизу играет музыка, из-за чего девочка пританцовывает. — Мне сегодня сказали, что я глупая. Это правда? — А сама ты как думаешь? — он что-то чертит в тетради. — Сама я так не думаю. — Маша прыгает на кровать, та со скрипом прогибается. — И правильно делаешь, плюнь на слова остальных. — она удивленно распахивает свои зеленые глазки. — Даже на слова учительницы?! — брюнет, наконец, отрывается от задания по геометрии. — Какая же она учительница, раз из тебя умную сделать не может? — их взгляды пересекаются, глядит на девочку, сидящую на кровати. — Ну, она же учит нас. — Я тебя тоже много чему могу научить. — Маша опять сияет. — А до ста считать научишь?! — подбегает к столу, Федор сажает ее на свои колени. — Научу. Вот поедем утром на сто пятом автобусе в школу, и там научу. — она улыбается, хлопает в ладоши. В люк начинают стучаться, в комнату заходит вторая брюнетка. — Федя… — тянет она. — Нам завтра на технологию надо принести поделку… Помоги вырезать детали… — Федор недовольно смотрит на нее. Именно, это то, о чем стоит вспомнить в одиннадцать ночи. — А в третьем классе кто учиться, я или ты? — девочка начинает стучать ногой по полу. — Ну, Федя! Ты умеешь красиво вырезать, а я нет! — нехотя берет в руки ножницы и листки с бумагой. Что поделать, если у тебя две маленькие сестры… ***Конец Flashbach'а*
— Да так, вспомнил кое-то. — все еще удивленная Маша встает с кровати, подходит к письменному столу Федора. — И все-таки я закрою окно. — тянется к ручке. — Ай! — случайно зацепляется штаниной. — Ой, это что у тебя? И Библия тоже? — взгляд неожиданно прикрывается к массивной книге. — Да. Завтра в церковь, ты, конечно, не читала молитву. — девушка усмехается. — Ха, ты прав. Я иногда думаю, что вообще атеистка. — все еще глядит на книгу на столе. Чувствует, что что-то касается ее волос. — Что? — девушка слегка опешила от рук Феди на своей длинной косе. — У тебя красивые волосы… — скорее всего, он даже не видит ее удивления. Вскоре их взгляды встречаются. Молча опускает копну волос, девушка тепло улыбается. Внезапно хлопает себе по лбу. — Черт, ты сказал тогда церковь?! Я же ведь никому из наших не напомнила о завтрашней службе! Надо срочно идти, пока не уснули. — она быстро бежит вниз. — Спокойной ночи, Федя! — хлопает люком.***
Благо, девушка успела всех предупредить, а так же услышать от Рампо возглас «В смысле, есть сутра нельзя?!». Нет, безусловно, никто не был рад подобному повороту событий, но Эдогава возмутился громче всех (что было ожидаемо). Исповедь начнется в восемь, поэтому поднялись все полседьмого утра. Дед сказал, что монастырь далеко, именно из-за этого так рано (ответ не удовлетворяющий, но тем не менее). Девушки нарядились в платки, юбки, Кека в сарафан, они выглядели, словно жены русских бандитов из 90х. В семь тридцать все уже топали по направлению в церковь. Заспанные, страшные, но зато очень православные (нет). — Чуя, не засыпай. Лучше подумай, что скажешь на исповеди. — толкает Варя сонного парня. Да, исповедь станет страшным испытанием, так как нужно придумать себе грехов (не говорить же, что ты поубивал десятки людей за всю свою жизнь). Наши герои еще не в курсе, что на службе придется стоять на протяжении трех часов, так как обе Романовы посчитали, что надо еще поберечь психику гостей (а смысл, они все равно узнают?). Когда коллегия приблизилась к монастырю, вокруг уже собралось достаточное количество народа. Сейчас Пасха, значит, половина деревни уж точно придет на службу, учитывая то, что в селах обычно много православных людей (из-за чего Варю один раз в детстве чуть не забрали в одну религиозную секту, но это уже другая история из альбома семейных воспоминаний Достоевских). — Мы немного опоздали. — девушки слышат звуки шумящих людей. В тот момент, когда Дазай уже ринулся входить, его за локоть хватает Маша, встает, начинает креститься. Парень хлопает глазами, но, придерживаясь действий остальных, повторяет. Сзади Чуя получает подзатыльник со словами «Дурак, сначала право потом лево, мы ж не католики». Кого под словом «мы» имела в виду Варя, никто не понял, но в церковь все же пришедшие успешно попали. — Курил?! — громко восклицает священник, в тот момент, когда группа заходит. Варя раздраженно закатывает глаза. — Нам попался священник-оратор. — тихо шепчет она. — Вообще, они не должны озвучивать грехи, но иногда встречаются такие вот экземпляры. Ладно, я сейчас пойду, вы смотрите за мной и потом повторите. — с бедным курящим парнем заканчивают, подходит Варя. Девушка называет свое имя, затем говорит грехи, ей кладут на голову ткань, крестят, шепча что-то. Затем она целует Евангелие и крест. В тот момент, когда девушка развернулась, на нее смотрело несколько пар испуганных глаз. — Выглядит страшно. — произносит смущенный Ацуши. Ему впервые доводится видеть обряды православных, что, несомненно, наводит жути и неловкости на атмосферу вокруг. Тем не менее, бежать некуда, хоть исповедь и представляет собой добровольное признание в грехах перед богом, присутствующие новоиспеченные русские не имели право выбора (они даже не православные, по пути сюда Кека задала философский вопрос, «а зачем они вообще туда идут?», ответ до сих пор не ясен). Первым и самым смелым пошел Куникида, так как ему нечего скрывать (людей он, все-таки не убивал, и слава Богу). Честно признался в своих не самых страшных ошибках прошлого, спокойно вышел крещённым. Вроде как, нечего боятся.***
Знаете, на удивление это испытание прошли все с блеском, до того момента, когда на арену вышел Чуя. Широкой фантазией молодой человек не обладал, так что выпалил лишь про свое пьянство. На фоне остальных, он выглядел настолько испорченным, что, кажется, даже священник не поверил в этот лишь единственный грех. Варя покачала головой, так как сидела и придумывала то, что ему сказать, но в итоге все пошло впустую (как обычно). Внезапно к ней подходит Маша, находящаяся в замешательстве: — Варь, — не предвещает ничего хорошего. — Ты Федю не видела? — обе оглядываются. Естественно, девушки уходят на поиски пропавшего. Через несколько минут, ничего и никого не найдя, заметили другую сцену. — Ну, что вы, мы же в доме Божьем! — тонкий женский голосок звучит тихо и слегка смущенно. Романовы выглядывают из-за угла. Миловидная красавица в темном платке сидит за столом, где пишут записки. Она смотрит блестящими глазами на высокого молодого человека. — Бог простит… — Маша прыскает от смеха, услышав голос Дазая. Нашелся тут, православный соблазнитель. Заняться нечем, что ли? — Давай остановим это. — произносит Варя, пока Мария наблюдает за разворачивающимися событиями. — Для нас это шоу, а девушке грех! Видишь, какая религиозная, сейчас нам не хватало еще жизнь человеку испортить. — делать нечего, приходится выходить из укрытия и останавливать процесс. Тем более, мало ли что может наговорить наш «православный», которого «Бог простит». — Извините… — незнакомая девушка вздрагивает, кажется, сейчас заплачет от неловкости. — Скоро служба начнется, мы пришли забрать у вас… — если бы Дазай мог, он бы уже сейчас умер от негодования. Опять ему не дают найти даму для двойного суицида. Маша берет за локоть Осаму, уводит в сторону. — Что случилось-то? — действительно, что случилось-то? — Дазай, сейчас не время для подобных выкидонов. Нашел, блин, момент пофлиртовать! В церкви! Еще б на поминках девушку искал! — Варя дает подзатыльник, услышав нахальную фразу «только если на поминках Чуи». В тот момент, когда троица (уж точно не святая) поворачивает, на встречу выходит Федор. Немая сцена длиться недолго, они почти сразу приходят в себя. Ну, хотя б пропажу нашли, несмотря на то, что вообще про нее забыли. — Федя? Ты где был? На исповеди мы тебя не видели. — они начинают подходить к окончанию процесса, где уже Кека целует крест. — Так получилось. — так получилось скорее всего из-за того, что Федор человек православный и врать на исповеди не хочет, а перспектива признаваться в том, что убил десятки людей не особо радует. Несмотря на это, службу он честно пошел стоять, как все нормальные люди, но там уже будет совершенно иная история. *Отсылка к произведению Федора Достоевского «Преступление и наказание». **Данный флэшбек является отсылкой к фильму «В моей смерти прошу винить Клаву К.», от того и идет название главы.