Кураж

«Говорят, любовь, рожденная весною, благословлена самой природой. Значит, мы выстоим».

Когда Тэхён утром открывает глаза, то привычно видит перед собой Чонгука. Уже одетого, с уложенными волосами, спросонья даже, абсолютно неконтролируемо, думается, что он красивый. Конечно, ещё бы. Тэхёну меньшего не надо, ему ведь всё самое лучшее, и все эти мысли, они такие по-идиотски смущающие и непривычные, что вместо «доброго утра» получается только тяжелый вздох. — Поднимайся, ласточка, — хриплым от молчания голосом говорит Чонгук. — Вылет через два часа. Точно. Амстердам. Да Тэхён и так дошёл бы, он абсолютно точно не ранняя пташка, как думал всю свою жизнь. А если вспомнить о том, что они оба уснули в четвёртом часу утра, тогда становится понятно, почему тело не слушается и не вылезает из-под тёплого одеяла. Рука Чонгука в волосах делает задачу подняться с постели непосильной. Какой там Амстердам, когда и тут хорошо? Хотя ещё вчера вечером Тэхён сопротивлялся, последнюю ночь хотел провести в своём номере чисто ради приличия. Он даже не помнит, в какой момент всё пошло не так. Чонгук, кажется, сказал не страдать ерундой, говорил, что никому нет дела до того, где и с кем Тэхён спит. Тот возмущался, долго и усердно, сам не понял, как пошёл за Чонгуком, продолжая ворчать ему в спину, и только когда мужчина обернулся, а дверь закрылась, Тэхён заткнулся. Было ощущение, как будто Чонгук очень хочет что-то сказать, возможно, неприятное. Может быть, то самое, его любимое: «Кому ты нужен?». Но ничего подобного так и не прозвучало, и Тэхён понял, что когда Чонгук молчит на все его возмущения, то он чувствует себя идиотом. Очень сложно перестать делать проблему из ничего, когда это уже в твоём характере, но выглядеть дураком Тэхёну совсем не нравится. Он, конечно, не извинился ртом за своё бессмысленное бурчание, но смиренным поведением дал понять, что не искал ссор. Чонгук и правда с их последнего разговора не поддерживает конфликты, обрывает на корню, иногда грубо и безапелляционно затыкает. Просит закрыть рот безо всяких там обид. Тэхён и не обижается, разве что злится, но быстро отходит, когда понимает, что ему самому не нужны ссоры. Ни конфликты, ни обидные слова, ни это поганое чувство беспомощности перед человеком. Ему впервые хочется спокойной, мирной жизни, даже если временами сам нарушает идиллию. Терпению ещё учиться и учиться. — Я сяду с Чимином, — говорит Тэхён, когда они едут до аэропорта после прощальной церемонии с ареной. По Лондону ему как-то не скучается, сам город уже надоел, зато временами вспоминается Ирландия и её бесконечные луга. То самое озеро, после которого Тэхёна трясло ещё пару часов, и дождливый путь до отеля, то, что было после. Иногда в памяти всплывает прогулка по набережной, то, как Тэхён целый день гонял Марса в парке, а потом плёлся с Чонгуком под руку, едва переставляя ноги. Это были самые насыщенные дни, не считая дни выступлений, особенно первого, а остальное... Остальное как-то не играет большой роли и не вызывает таких ностальгирующих чувств. Два месяца прошло, а по ощущениям целая вечность. Тэхён смотрит на Чонгука, когда ему вконец надоедает вид английских улиц, а мужчина вопросительно смотрит на него в ответ. — Что? — не понимает Тэхён. — Какой ещё Чимин? Ну тот, который Пак, очень хочет пошутить Тэхён, но Чонгук, судя по виду, не настроен на веселье. Перед вылетом в Лондон он был тоже немного раздражённым, потому что по приезде в другую страну вынужден решать кучу вопросов, чтобы им всем жилось легче. Тэхён не трогал его в подобные моменты: если замечал с Намджуном или разложенными по столу в обеденном зале документами и чашкой кофе, то молча уходил и не мешал. Даже если Чонгук был бы не против, он не хотел лезть в это дело, довольствовался теми часами и днями, которые отводились специально для него, а не для работы. И ему, в принципе, хватало. — Я просто подумал, — говорит Тэхён, а Чонгук внимательно смотрит на него, — чтобы не было никаких слухов о том, что мы много времени проводим вместе, мне стоит больше общаться с другими людьми. Чонгук смотрит на него так, как будто Тэхён самый большой тупица в его жизни. — И ты понял это спустя месяц, как мы жили в одном номере? — голос у него ровный. — Я же не всегда был у тебя, так что технически мы не жили вместе, — напоминает Тэхён. — Да и никто не знает, так что это не считается. Чонгук молчит какое-то время, смотрит нечитаемым взглядом, а потом устало выдаёт: — Делай, что хочешь, — ему осточертело бороться с чужими маразматическими идеями. — Просто чтобы никто... — Тэхён, — перебивает Чонгук, отмахиваясь от него. И очень странно слышать своё имя из чужих уст. — Неважно. Это мелочи. Чонгук загружен совсем другими проблемами, оно и понятно, но прояснить ситуацию всё же хочется. — Неужели тебе всё равно, если кто-то узнает? — Ты единственный из нас двоих боишься этого, — безразлично звучит в ответ. — Я обещал молчать о том, что произошло между нами, и я молчу. Но нарочно создавать иллюзию и устраивать спектакли, чтобы никто не прознал о моих отношениях, не собираюсь. — А если кто-то спросит? — хмурится Тэхён. — Скажу как есть. — Ты с ума сошёл? — Мне и без этого хватает головной боли. — А что будет со мной, если кто-то узнает? — возмущается Тэхён. Не просто так, ему не нужен такой позор. — Я не понимаю, чего ты ждёшь от людей. Тебя четвертуют за то, что ты гей? Будут тыкать в тебя пальцем и смеяться над тобой? Что из этого? — Я не... гей. Не совсем ведь, — у Тэхёна ошалелый взгляд, Чонгук же спокоен как удав. — И не безызвестная личность в Корее. — Ну, конечно, ты не гей. Кто бы в этом сомневался. А мне теперь из-за этого бегать от тебя или как? Я, по-твоему, должен прятаться по углам, бояться, что нас раскроют, вести себя как идиот? — Все будут коситься. — А сейчас не косятся? — Сейчас никто не знает. — Ты уверен? — Чонгук выглядит расслабленно, а Тэхён чувствует, что начинает паниковать. — Думаешь, никто не заметил, что мы приезжаем вместе, уезжаем? Завтракаем, обедаем, ужинаем, гуляем, возвращаемся в номер. Что я увожу тебя подальше с глаз людских перед каждым твоим выступлением. — Они могли не обратить внимание, — лепечет тот. — Думаешь, Чимин может не обратить внимание на такое? — Он знает? — со страхом выдыхает Тэхён. Он смотрит на Чонгука по-настоящему испуганными глазами, может, потому тот и не даёт прямого ответа, пожимает плечами. — Спроси его сам. У вас как раз будет время поговорить. Но, разумеется, ни о чём таком Тэхён не спрашивает. Он даже не садится с Паком, молча устраивается рядом с Чонгуком, снова у окна, подальше от чужих глаз, пытаясь понять, как это он не заметил то, что их отношения достаточно очевидные? Или нет? Или Чонгук просто издевается за то, что Тэхён загружает его голову своими проблемами? Их путь до Амстердама занимает чуть больше часа. Марс в этот раз летел в багажном отсеке, запертый в клетке. Тэхён как будто тоже, где-то там, оторванный ото всех, потому что мыслями он был даже не в самолёте. Далеко за его пределами, в Сеуле, в кабинете, где всё это началось. Зачем-то он вернулся именно туда, сейчас, не чувствуя былого страха, вспоминает о своих слезах с отвращением. Разрыдался из-за такой глупости. И тогда, интересно, они тоже были очевидными? Да этого не может быть. Тэхён пересекался с Чонгуком лишь в его кабинете, они жили каждый по своим местам, общались чаще на арене и то только по делу. Ничего необычного между ними не происходило. Сейчас история, конечно, другая. Тэхён потерял бдительность. Он дал себе немного воли, вернее, позволил Чонгуку делать, что заблагорассудится, уводить, когда тот этого захочет, делать это на глазах у всей труппы. Честно говоря, Тэхён и не хотел контролировать этот момент, он не то чтобы может, всегда послушно идёт следом, иногда намертво вцепившись в чужую руку, пока никто не видит. Потому что хочется, потому что он теряет от этого голову. Понимает, что из-за всех этих чувств сходит с ума, вроде и страшно, а вроде и плевать, кто там что о нём скажет сейчас, потому что есть Чонгук, которого это не волнует. Он не переживает за свою репутацию, потому что знает – его боятся и уважают. Но Тэхёна-то никто не боится. Вроде. Да он даже не знает, как к нему относятся в труппе! Разве что понимает, какие у него отношения с Чимином, Жизель и Хосоком. Хорошо, Хесона тоже можно добавить в список близких друзей. Юнги... Под огромным вопросом, но даже он где-то там. А он-то, наверное, и будет ёрничать сильнее всех, если узнает. Тэхён уверен, что они друг друга ненавидят, хотя эти жалкие препирания можно назвать лишь ребячеством. На них с Чонгуком никто не обращает внимания, когда приходит время рассаживаться по машинам, когда они приезжают в отель, едут в лифте. Когда Нина, одна из подружек Кристины, выходит на этаж раньше, даже не попрощавшись. Всем всё равно! Никто не посмотрел как-то не так, все заняты своими делами, а Тэхён настолько загружен мыслями, что упускает тот момент, когда заходит за Чонгуком в номер. Он оставляет чемодан, разувается, а только потом понимает – они здесь вдвоём. И уходить Чонгук не собирается, а номер намного больше, чем в Лондоне. С отдельной гостиной комнатой и спальней, и вид... На зелёный парк, аллею, дорожки которой выстелены белым кирпичом, резные скамьи и море, бесконечное море цветов, высаженных узорами прямо вдоль широких тропинок. А дальше – реки и северные воды. Чонгук останавливается напротив, прямо посреди коридора, выжидающе смотрит, пока до Тэхёна дойдёт, готов, кажется, ко всему. Отбиваться, защищаться, парировать, убивать. Но этот номер намного лучше того, в котором они жили до этого. И ванная лучше, и спальня с огромной двухместной кроватью, и даже небольшой балкон с окнами в пол. Тэхён не заикается о том, что они будут жить здесь вместе. Он молча осматривает комнату, убирает свои вещи заранее, а импульсивно купленный парфюм «с запахом Чонгука» (даже звучит тупо) оставляет в закрытом чемодане, который пинает под кровать с глаз долой. — Я, конечно, приятно удивлён, — говорит Чонгук, найдя Тэхёна на балконе, — но не верю, что ты вот так просто взял и промолчал. Тэхён лениво пожимает плечами, разглядывая ещё не приевшиеся пейзажи. Если бы Чонгук знал, как он научился молчать за прошедшие месяцы, то удивился бы. Не всегда, конечно, молчит, но прогресс есть, и Тэхён гордится этим. Он даже театрально вскидывает подбородок, всем своим видом показывая, что он выше всего этого, а Чонгук усмехается, останавливаясь позади. Он предупредил, когда уходил к Намджуну, и час без него наедине с Марсом тянулся как все десять. Даже странно. То, что Тэхён вообще мог по нему скучать, не знал, что в нём предусмотрена такая функция по отношению к этому человеку. Но когда его обнимают со спины, а в волосах гуляет нос Чонгука, то лёгкие сдавливает словно тисками, потому что правда скучал. По его проявлению чувств по отношению к себе. Скучал, скучал, скучал. Постоянно скучает, уже давно, ему мало того, что даёт Чонгук. Всегда ждёт, как не ждал ещё ничего в своей жизни, кроме первого выступления. С замиранием сердца, с открытой душой, сколько бы гадостей они ни наговорили друг другу, как бы громко ни ссорились, как бы Чонгук ни злился. Тэхён понимает, что, наверное, зря боится, что их рассекретят, так ведь не может продолжаться вечно. Просто он не готов, опасается реакции людей, но если он будет проходить через это не один, то это ведь не так страшно, верно? Он поворачивается к Чонгуку лицом, тот без раздумий тянется к губам и целует. Вкусно, сладко, кусая губы и играясь, гуляя руками под футболкой, которую успел вытащить из-под ремня, и некрепко прижимая к себе. У него как будто снова отличное настроение, не такое, как пару часов назад, когда он уже заранее устал от этого дня. А Тэхён по-непривычному для самого себя нежный: пальцы обхватывают чужое лицо, гладят гладкую кожу – Чонгук не даёт щетине отрасти. Тэхён просто обнимает его. Бездумно. Потому что так хочет, потому что ему приятнее видеть Чонгука в таком настроении, потому что иногда ему некуда деть все свои возникшие чувства. Ему всё равно не тягаться с этим человеком и быть в постоянном раздрае с ним совсем не хочется. Это подавляет и высасывает все силы, это неприятно, это всегда задевает сильнее, чем ты сам того ждёшь. — Ты пил таблетки? — интересуется Чонгук, и Тэхён угукает, уткнувшись лбом ему в плечо. Его серьёзные синяки почти сошли на нет, время от времени Чонгук всё ещё не сдерживается, но это мелочи. Настолько неважные вещи, что Тэхён и не заморачивается. Чонгук вздыхает, зарываясь в его волосы пальцами, перебирает, как будто наслаждается. И они ещё долго так стоят, впервые в такой тишине, пока находятся друг к другу так близко. Тэхён долго не решался озвучить одну мысль, но собирается духом и говорит: — Я подумал, может, мне чередовать выступления? С тем номером, который я показывал тебе. — Зачем? — по голосу слышно – не понимает. Затем, что первый номер в разы безопасней. Затем, что Тэхён все дни после того, как впервые оступился думал о том, насколько легко может испортить себе жизнь. О таком, конечно, не говорит вслух, юлит: — Те же люди будут ходить дважды, чтобы увидеть два номера. Не все, но кто-то точно. Это ведь хорошо для шоу. — У нас забитые залы, стабильная прибыль. Лучше, чем за год до этого, во многом благодаря тебе, — Чонгук сам отстраняет его от себя, чтобы заглянуть в глаза. Он осторожно, как будто понимает, что Тэхён в непривычном для них обоих состоянии хрупкости, поддёргивает его подбородок, заставляя смотреть на себя. — В чём дело? — Просто. — У тебя не бывает просто. Расскажи мне. Тэхён молчит. Ему стыдно говорить о том, что он хочет жить нормальной, полноценной жизнью, а не быть инвалидом, каким может стать из-за одного неверного шага. Стыдно так, как будто бояться за свою жизнь – настоящий позор. Что за глупости?.. — Мы что-нибудь придумаем, если у тебя возникли какие-то проблемы, — продолжает Чонгук. — Ну же, — руки заботливо обхватывают лицо, пальцы гуляют по щекам, а сам он прижимается виском к виску. — Давай, ласточка. Меня не надо бояться в такие моменты. В любой другой, но не когда тебя что-то мучает, я же вижу. Тэхён держится за чужие петли для ремня, собирается с мыслями. Где-то за его спиной слышится громкий, радостный смех гуляющих в парке, а ему и так хорошо. С пальцами в петлях, лишь бы не шеей. Хотя с Чонгуком иногда выбирать не приходится. Тэхён чувствует, как его душат чувства, как он поддаётся под таким напором нежности. Даёт слабину, расслабляется даже ментально, если такое вообще возможно. По ощущениям – да. Прикрывает глаза. С Чонгуком хорошо, потому что ему можно довериться. Он самый надёжный человек в его жизни сразу после родителей. Других не было. Даже тренер не претендент. — Я думал, что тот номер безопасней, — наконец признаётся он. — Ты говорил, что тоже выступаешь с чем-то и что мог бы дополнить меня, — Тэхён осекается. — Не меня, а номер. Хотя даже с такой формулировкой, кажется, не ошибся. Чонгук ему под кожу залез – фигурально. — Но это тоже опасно, — мужчина почему-то улыбается. — Всё будет зависеть от твоего доверия. — Я доверяю тебе, поэтому предлагаю. — Хочешь выступать со мной? — Чонгук чуть ли не мурлычет, ему это, видимо, льстит. — Если мне не понравится твой номер, то без обид. Мужчина от души смеётся. — Никаких обид, ласточка. Что-то мне подсказывает, что ты будешь умолять меня об этом. — Не нагло ли с твоей стороны? — щурится Тэхён. — Ты любишь, когда смерть дышит тебе в спину, — Чонгук копирует его лицо, устрашающе шепчет прямо в губы: — Ты жить не можешь без ощущения опасности. Вот она смерть, дышит не в спину, а прямо в лицо. И от этого не менее страшно, потому что Тэхён позволяет. Идёт на это добровольно, он за Чонгуком сейчас хоть на эшафот, хоть к стенке лицом. Он, кажется, влюбился. Нет, не так. Он, идиот, влюбился. Вот что значили все эти чувства. И от осознания, от собственного признания пускай и не вслух, но от этого так сладко даже после всех их ссор, потому что впервые. В мужчину. В начальника, наставника, их главного. Он пробует эту мысль на вкус, та отдаёт чем-то странным, помимо вполне объяснимого желания. Влю-бил-ся. Наверное, это не совсем взаимно, по Чонгуку вовсе не скажешь, что он испытывает подобные чувства, но Тэхён даже не расстраивается. Может, немного. Он знает, как устроен этот мир: тут редко бывает взаимно. Но у них как-то и что-то сложилось, всякие там отношения, доверие и понимание – Чонгук к этому стремился изначально. А у Тэхёна тяжелеет в груди от мыслей, что а вдруг тот тоже? Он ведь привязывается, сам говорил. Делает приятно, помогает, волнуется, даже ревнует. Особенно ревнует. У Тэхёна от этого пульс в два раза чаще, хотя скорее от неопытности. Вроде понимает, что в таких вещах нельзя доводить до крайности, потому что Чонгук не терпит подобных ссор и просто не может сдерживаться, но чувствовать себя особенным приятно. Хоть убей. Вот она, человеческая сущность. Тэхён так крепко прижимается к Чонгуку, впившись пальцами в рубашку, что тот наверняка не понимает, что происходит. Пускай не понимает хоть чего-то, ему необязательно знать всё и обо всех. — Твой план в том, чтобы задушить меня? — интересуется мужчина, но в ответ всё равно обнимает. Прижимает к себе так же тесно, крепко, чуть ли не до помутнения сознания, пока Тэхён совсем скромно тычется носом в его шею. Может, не скромно. Может, не совсем носом, а там и губами, тут же заводясь от собственных манипуляций – кожа Чонгука горькая на вкус из-за одеколона. Это почему-то возбуждает. И чужие ладони, сжимающиеся на ягодицах, и то, как именно Чонгук даёт понять собственный настрой – влажно шепчет на ухо: — Посмотри, что ты со мной творишь. Тот творит не меньше, потому что Тэхён из-за прикосновений вспыхивает как спичка на раз-два. Щёки опаляет жаром, Чонгук говорит что-то о работе, о том, что они ещё не закончили с афишами в этом городе, что этим нужно заняться сегодня. Противоречит собственным словам, даже не собирается останавливать ту вакханалию, которую творит Тэхён: горячо целует в самые губы и прижимается так тесно, что чувствует, насколько они оба возбуждены. Чонгук уводит его с балкона, внутрь номера, по коридору в сторону спальни, пока Тэхён торопливо расстёгивает пуговицы его рубашки. Однако траектория почему-то меняется, они оказываются в душе, где ещё немного – и запотеют зеркала. Оно и к лучшему. Тэхён не готов видеть себя в отражении, а наблюдать за тем, как Чонгук лижет его шею, стягивая с себя одежду, не хочет. Может, немного. Может, совсем чуть-чуть его это всё-таки возбуждает. И удивляет. И сводит с ума. Он уже раздетый спотыкается о бортик душевой, когда Чонгук толкает его внутрь, включая воду. И почему-то внезапно всё, что происходило между ними последние несколько минут, повторяется в замедленной версии, хотя казалось, что они оба вот-вот сгорят. Поцелуи Чонгука медленные и мягкие, ласково ложатся, где хотят; его руки словно втирают льющуюся из душа воду в кожу, пальцы собирают мурашки со всех изгибов, в какой-то момент ненавязчиво раздвигают ягодицы, проходятся по ложбинке. Тэхён напрягается. Он как будто выныривает из нирваны, потерянно и с нескрываемой паникой смотрит на Чонгука. После того, что мужчина показал ему, Тэхён кардинально изменил своё отношение ко всему, чего боялся, даже к сексу, однако же… В его глазах всё же читается страх, и Чонгук знает, помнит, что Тэхён никогда не был даже с девушками. Что говорить о мужиках? — Не трясись, — спокойно говорит тот, а пальцы продолжают беззастенчиво массировать колечко мышц. — Я просто покажу. — Как надо? — нервно усмехается Тэхён. Чонгук копирует его ухмылку. — Как это может быть приятно, — его голос ласковый, он даёт время подумать. Не торопит, не нагнетает, не пугает, как иногда любит делать. — Я не буду спать с тобой сегодня. — Но это в планах. Тэхён хочет похвалить себя за сообразительность. Даже у него это с недавних пор было в планах, сложно не задуматься о чём-то более близком после всех их совместных вечеров удовольствия. Конечно, Тэхён лишь представлял, просто думал, что хотел бы попробовать, потому что уверен, что уж лучше опытный Чонгук, чем… Честно говоря, чем кто угодно. — В планах ли у меня наш с тобой секс? — голос мужчины звучит буднично, даже с легкой издевкой, которую Тэхён игнорирует. Тон почему-то меняется: — А если выйдет так, — раздаётся у самого уха, — что ты останешься со мной насовсем? Ты заставишь меня довольствоваться тем, что есть? Думаешь, мне бы этого хватило? Думаешь, этого хватило бы и тебе? Тэхён млеет от одной мысли о том, что он правда мог бы остаться насовсем, если у них всё вышло бы. Если бы они научились друг друга понимать. Если бы Чонгук принял его решение вернуться в спорт. О таких вещах Тэхён молчит, этому сейчас не стоит звучать вслух. Не тогда, когда он всё же расслабляется, зажатый между ледяной стеной душевой и горячим мужчиной. Тэхён не настолько глуп, он знает и понимает, для чего Чонгук берёт с полки один из одноразовых тюбиков с маслом для массажа. Знает, зачем смачивает им пальцы, греет, почему целует настолько медленно, погружая язык в его рот так глубоко, что живот сводит судорогой от предвкушения и страха. Тэхёну странно из-за того, что Чонгуку не противно этим заниматься. Что он готов дать время привыкнуть не только к ощущениям, но и к мыслям, позволяет обдумать, что-то для себя решить. Когда он разворачивает Тэхёна лицом к стене, когда всё-таки мышцы поддаются под напором его пальцев, ему не срывает голову. А казалось, что всё будет именно так: страсть, слепое, животное желание. Однако чужие руки заботливо гуляют по мокрой коже, марают маслом, касаются напряженного члена, из-за чего Тэхён вздрагивает, сжимая палец Чонгука в себе. Это почти не чувствуется, совсем не больно, разве что возбуждает до мандража, потому что кажется чем-то аморальным. Тэхён уже как-то свыкся с мыслью, что, наверное, он какой-то неправильный, если его возбуждает и мужчина, и самый настоящий мужской член, который он уже не раз ласкал не только руками, нравится и то, что происходит сейчас. Он заламывает брови, когда чувствует, как Чонгук добавляет второй палец, крайне медленно, прижимаясь всем телом со спины. Он как будто пытается успокоить боль, отвлечь. Если бы он только знал, какие мысли роятся в чужой голове, удивился бы. Чонгук, вероятно, даже не думает о том, что Тэхён так часто дышит, то и дело облизывая пересохшие губы, не от боли, а пытаясь не кончить. Ему жарко от осознания уже и того, что его растягивают под себя, показывают, как это будет, что это правда может быть приятно, если ты научен терпению. Тэхён дрожит бёдрами, часто дышит, из-за чего лёгкие горят, а голова кружится. Руками не за что ухватиться, пальцы беспомощно впиваются в мокрую плитку, а из горла лезет неконтролируемый и тонкий чуть ли не скулёж, когда Чонгук что-то массирует внутри. Гладит подушечками пальцев, растягивает, толкается глубже. И с каждым коротким толчком Тэхён неконтролируемо извивается, сколько позволяет рука, перехватившая его поперёк живота, чтобы он ненароком не стёк по стеночке на пол. Он крупно кончает с двумя пальцами в себе, дрожа, с тихим стоном пачкает плитку душевой, всё ещё ощущает легкую боль с примесью необъяснимого удовольствия. Тэхён чувствует, как становится пустым, помутнённым сознанием думается, что это не сравнится с тем, чем они занимаются обычно. Если это вот так, до покалывания во всех конечностях, до приятной слабости в ногах, то хочется обязательного повторения. Чонгук, кажется, понимает, когда неторопливо разворачивает его лицом к себе и наконец ловит поплывший взгляд. По одному потерянному виду Тэхёна всё становится ясно, он и сам это осознаёт. Даже не скрывает. Зачем? С ним ведь такое впервые, и оно ему нравится. Это что-то, зреющее в нём, сидящее где-то глубоко, рвётся наружу. Это что-то с привкусом отчаяния и желания, чтобы то, что происходит, не заканчивалось никогда. Тэхён упал в человека. Он с падениями на «ты», потому и не боится в этом признаться хотя бы себе. Делает он это глубокой ночью, когда лежит между Чонгуком и Марсом, которые иногда борются за его внимание, наверное, сами того не понимая. Тэхён наблюдает за тем, как Чонгук спит. Им не нужно тесниться на полуторке, как было в Лондоне, здесь Тэхён может спокойно лежать, даже не касаясь его, но всё равно касается: водит кончиками пальцев по тыльной стороне чужой ладони, невесомо, чтобы не разбудить, а после не менее осторожно скользит пятернёй под руку, чтобы скрепить ладони. Наверное, он должен чувствовать себя счастливым, но почему-то радоваться не получается. Он ведь не хотел, чтобы так вышло. Не хотел ни отношений, ни этого окрыляющего, но делающего его таким беспомощным чувства влюблённости. У них всё ещё бывают стычки. Не ссоры, а так, совсем небольшие словесные перепалки, когда оба не могут сдерживаться, хотя Тэхён очень старается. Он всегда был лучшим в том, чтобы усвоить какой-то урок быстрее остальных, а в случае с Чонгуком его главными учителями стали боль и злость, так что здесь априори сложно чему-то не научиться. Но в такие моменты, когда за окнами глухая ночь, когда Чонгук всё же просыпается, сплетая не руки, а пальцы, когда сонно смотрит и хриплым голосом спрашивает, что случилось… В такие моменты Тэхён облегчённо выдыхает. Сам не знает почему. Ему с Чонгуком даже дышится легче. Он же заставляет задыхаться. Иронично. Тэхён в ответ качает головой. В ночной тишине все звуки кажутся невероятно громкими, даже шорох простыней, когда Чонгук ложится на бок, к нему лицом. Обычно он старается казаться безучастным, таким, словно его не может выбить из колеи ни одна проблема, но вечерами эта маска куда-то девается. Пускай редко, но в нём просыпается волнение, как и сейчас. — Я слушаю, — а голос сонный. Он лежит с прикрытыми глазами, гладит большим пальцем ладонь Тэхёна. Поддерживает, хмыкает тот про себя. Он же не объяснит, что ему хочется всего да побольше в их отношениях… Больше чего? Романтики? Как же по-идиотски это звучит. Хочется чего-то. — Просто смотрю, — совсем тихо говорит Тэхён. Отчасти это правда. — Любуешься? — усмехается Чонгук и получает в ответ угуканье. — И тебе нравится? — А почему не должно? Тэхён не понимает, а мужчина даже открывает глаза, вопросительно выгибая бровь. Намекает на очевидное, которое для Тэхёна вовсе не. — Часто ты встречаешь таких, как я? — интересуется Чонгук. — Почти слепых, седых, хотя им немного за тридцать. Я чего-то не знаю? Тэхён наконец понимающе смеётся. Может, смех этот совсем не вписывается в возникшую атмосферу, но хотя бы даёт время подумать и не ляпнуть прямо в лоб: «Но ты красивый». Необычный, загадочный, горячий. Тэхён сходит с ума из-за собственных откровенных мыслей. Он начал позволять себе слишком много, но кого стыдиться? Взгляд он всё же прячет, когда говорит: — По моим меркам ты довольно привлекательный. — Ты это говоришь как не гей? — Говорю как человек, который знает, что красиво, а что – нет. У меня есть глаза, так что я могу понять, симпатичен ли ты мне. — И кто ещё для тебя симпатичный? Тэхён наконец поднимает взгляд. По Чонгуку не понять, зачем он это спрашивает. — Из труппы? — в ответ кивок. Но Тэхён долго молчит, прежде чем ответить: — Да они все нормальные. — Нормальные, — Чонгук опускает уголки губ. — Неплохие. Просто не в моём вкусе. — А я, значит, уже в твоём. — Издеваешься, — смотрит на него Тэхён. — Что ты, как я могу? — Ты необычный, — стоит Тэхёну завестись со злости, он тут же смелеет. — Это красиво. Для меня, — а это уже похоже на комплимент. К такому он не привык, говорить людям что-то приятное. — В смысле, я не говорю, что ты красивый, ты… неплохой. Симпатичный, я же сказал. Нормальный. В моём вкусе, — понимает, что снова сказал не то, пытается исправить ситуацию: — Точнее, ты мог бы быть в моём вкусе, если бы… — Если бы ты был геем, — наигранно серьёзно кивает Чонгук, а Тэхён обреченно вздыхает. — Но ты ведь не такой. — Перестань, — хмурится он и прикрывает глаза. Уже и самому надоело оправдываться. — Меня всю жизнь ненавидели за это, так что какой реакции ты ещё ждёшь? — Ты вроде девственник и всегда воротил от этого нос, — выгибает бровь Чонгук. — Как тебя могли ненавидеть? Тэхён не уверен, что хочет этим делиться, но Чонгук ждёт. У него в темноте блестят глаза. Марс ворочается и спрыгивает на пол, наверное, ему жарко, а Тэхён всё-таки решается: — Когда мне было четырнадцать, — голос тихий, — тренер застукал меня в раздевалке с парнем. Он поцеловал меня. Я был не виноват, но кого это волновало? Меня отказывались тренировать, якобы не видели во мне ничего особенного. Ни потенциала, ни таланта, ничего, — он молчит какое-то время, глядя на их сплетенные ладони. — Поэтому мне пришлось стать тем, кто я есть, и именно поэтому я соврал комиссии и тренеру о травме. Сложно отпускать то, на что ты положил всю свою жизнь. — Ты не из тех, кто легко сдаётся. Тэхён поднимает взгляд, даже в темноте он видит, что Чонгук слабо улыбается. — Ты был бы не ты, если бы просто назло всем не стал четырёхкратным чемпионом, — смеётся мужчина, а Тэхён чувствует какое-то странное облегчение. — Хорошо, что ты им стал. Иначе я бы не выслеживал тебя так долго. Выслеживал? Так долго? Тэхён непонимающе хмурит брови, а Чонгук вздыхает. — Я знаю многих спортсменов, разумеется, я знал и о тебе, узнал о травме, понял, что за этим последует. Намджун всё пытался выследить тебя, устроить встречу, не хотел меня слушать, когда я просил его подождать. Он гонялся за тобой полгода, — губы красит усмешка, пока Тэхён шокированно наблюдает за ним. И надо было устраивать весь этот фарс? — Я знал, что рано или поздно ты придёшь сам. — Откуда? — Я знаю таких, как ты. Амбициозных, не готовых сдаваться. Моей задачей было подкинуть идею твоему тренеру. Тэхён аж подрывается на постели, заглядывая Чонгуку в лицо. — Ты сделал что?! — Ты сам пришёл, — пожимает он плечами. — Ты меня выгонял! — Чтобы ты вернулся. — Ты просто… Ты… — Тэхён всё ещё не верит, что его обвели вокруг пальца. Сыграли на чувствах, а теперь рассказывают об этом вот так в лоб. — Это так тупо, что у меня нет слов. — Но это сработало, — довольно улыбается Чонгук, и Тэхён хочет придушить его подушкой. — Я не был уверен на сто процентов, что ты вернёшься. Но на этот случай был план, что Намджун якобы уговаривает меня дать тебе шанс. В итоге я всё равно принимаю тебя на работу. — Чон Чонгук, — злобно дышит Тэхён прямо ему в лицо, но мужчина выглядит расслабленным, спокойным, даже умиротворённым. — Да, ласточка? Но Тэхён настолько поражён, впечатлён, восхищён расчётливостью, что даже не получается злиться по-настоящему. — А если бы я из принципа отказался? — ворчит он, чувствуя, как его притягивают к себе за бёдра. — Я собирался искать варианты в других городах. Хотел ехать в дю Солей. — Поехал бы. Что тебе мешало? — Ты вывел меня из себя. — И ты хотел показать мне, что я теряю, — с удовольствием говорит мужчина. — Намджун в курсе? — Нет, конечно. Ему не нравятся мои стратегии, он единственный, кто всё ещё не доверяет им. — А если я расскажу? — Ну зачем тебе это? — мурчит он прямо Тэхёну в губы, пока руки гуляют по спине. — Мы с тобой так хорошо сработались. — Должен же ты получить по заслугам. — Думаешь, я мало настрадался за всю жизнь? Посмотри на меня внимательней, — он вскидывает брови. Тэхён очень хочет спросить, что же всё-таки произошло, что к этому привело. Чонгук как будто видит по глазам, в которых застыл немой вопрос. Тот звучал уже чёрт знает сколько раз, и Чонгук правда каждый раз придумывал разные истории: ему ткнули грязным пальцем в глаз, кот поцарапал, собака цапнула, выжгло перцем, попало мыло. А поседел потому, что все рамки в нашей голове и только мы решаем, с каким цветом волос нам ходить. Ну или на солнце выцвел. — Мои родители переехали в Китай, когда мне было девять. Ты ещё под себя ходил, — напоминает он в шутку, но Тэхён слушает, как и всегда, пытаясь найти в каждой его истории хоть крупицу правды. — Город маленький, на водопадах. Я тебе покажу. — Покажешь свой дом? — не верит Тэхён, но Чонгук слабо улыбается: — Водопады. Мадам Гу не стоит знать о тебе. — Почему? — Я ослеп спустя пару месяцев после переезда, когда мне в глаз попал порох из пистолета, которым убивали моих родителей. Тэхён тут же меняется в лице, он с искренним ужасом смотрит на Чонгука, а тот равнодушно смотрит в ответ. — С того же момента начали расти седые волосы. Врач сказал, что такое бывает. Мадам Гу на правах главы клана забрала меня в свою семью. Растила, намереваясь сделать из меня наследника, а после моего отказа отправила в ссылку в Корею. Пыталась заставить меня жениться на своей дочери, то есть моей сводной сестре. Требовала подчинения, а когда я попросил свободы, она сделала меня владельцем цирка. Такое вот своеобразное наказание. Вечная пытка, как ей кажется. Она считает меня клоуном и уже лет девять глупо надеется, что мой бизнес провалится. Кажется, она до сих пор не поняла, с кем связалась. Я же лучший циркач в мире. — Это очередная шутка? — недоверчиво интересуется Тэхён и очень хочет, чтобы Чонгук сказал «да». — Как знать. Тэхён нервно смеётся, глядя на него. Это не может быть правдой, слишком уж легко прозвучало, словно очередная заготовленная выдумка. И как понять чему верить? — Я не понимаю, когда ты врёшь мне, — признается Тэхён. — Я не вру. Скрываю. Недоговариваю. — Одно и то же, — фыркает он. — Допустим, я поверил, — вообще ни разу, честно говоря. — И если у тебя такая печальная судьба, то почему ты не заслуживаешь соболезнований? Из всех твоих историй я не услышал ни одной, в которой ты говорил бы о себе плохо. Тэхён вскидывает брови, дожидаясь ответа с таким лицом, как будто он его раскусил. Чонгук ещё ни разу не пытался выставить себя в дурном свете по своим рассказам. Мужчина уже привычно убирает волосы с чужого лица, заглядывает в глаза, он отчего-то внезапно нежный – щека Тэхёна идеально умещается в его горячей ладони. Тот сам льнет ближе к прикосновению. — Не хочу, чтобы ты плохо обо мне думал, — наконец говорит Чонгук. — Я сегодня узнал, что красив для тебя и что украл твой первый настоящий поцелуй. А ещё собираюсь украсть твою девственность. Мне невыгодно выставлять себя в дурном свете. Может, позже. Когда ты отдашь мне всё. У Тэхёна начинает гореть лицо, но он всё ещё старается казаться невозмутимым. — Характер у тебя… — прочищает он горло. — Какой, ласточка? — нежно звучит голос. — Поганый. — Знаю. — Говоришь всё это и не стесняешься. — Ни капли. — И вообще ты эгоист. — Я уверен в этом, — продолжает спокойно соглашаться с ним Чонгук. Как будто правда знает обо всех своих недостатках. — А ещё я ревнивец. Собственник. Грубиян. Мне палец в рот не клади. — Вот-вот. — И что во мне хорошего, я сам не знаю. — Тебе и не надо. Как мне однажды сказал Юнги: тебе и одной короны хватит. — Значит, что-то хорошее всё-таки есть? — улыбается Чонгук. — Не было бы, я бы сейчас здесь не лежал, — Тэхён заранее краснеет из-за того, что собирается сказать. Не привык к откровениям. — И не дал бы себя поцеловать, — он целует первым: легко и коротко. А голос становится совсем тихим, смущённым, на грани слышимости: — И я не стал бы говорить тебе того, что если кто-то спросит… о нас… то я тоже не стану врать. Чонгук внезапно обхватывает его лицо обеими ладонями, чуть отодвигая от себя, чтобы заглянуть в глаза. Он хмурится, взгляд непонимающий, как будто ему кажется, что услышанное было иллюзией. — Ты только что сказал, что перестанешь вести себя как дурак? Тэхён легко бьет его кулаком в грудь, ворчит, цедит сквозь зубы: — Я сказал не это. — Мне послышалось, что ты не хочешь скрываться. — Нет, я хочу, — уточняет он. — Но если кто-то спросит, то постараюсь не врать. — Изо всех сил, должно быть, постараешься? — Ты издеваешься надо мной? — Тэхён откровенно недоволен его шутками. Он тут душой нараспашку, а Чонгук… Ну такой он вот и есть. С поганым характером, эгоистичный грубиян. Но Тэхён почему-то забывает об этом, когда его, сопротивляющегося лишь для вида, притягивают к себе за шею и горячо целуют. Со смехом на губах, при этом жадно, прижимая к себе, а там и вовсе зажимая между собой и матрасом. Руки бессовестно исследуют изученное вдоль и поперек тело, мягко гуляя по чувствительным местам, ногти царапают бёдра. Тэхён возбуждается быстро. Разве он может не, когда стоит Чонгуку к нему прикоснуться, то его трясёт так, как трясло бы после удара током. Почему-то с ним это всегда приятно, даже если иногда бывает немного грубо, как сейчас. Когда их бельё оставлено за ненадобностью, Чонгук обхватывает ладонью чужой член, и Тэхён говорит себе, что он нормальный. Что то, чем занимаются они, занимаются многие. Что, даже если ему нравится наблюдать за процессом, в этом нет ничего плохого. Если раньше он старался делать это незаметно, то есть смотрел на их руки внизу украдкой, то сейчас не думает стыдиться. Чонгук знает. Он всё видит и замечает, и то, что Тэхён такой, как будто доставляет ему ещё большее удовольствие. А Тэхён ведь и правда уже совсем: упавший не только в человека, но и в самый страшный личный грех. И он ловит от этого кайф, ему неконтролируемо сносит крышу. Как будто такие вещи вообще могут поддаваться контролю. Он в порыве эмоций и чувств хочет столько всего сделать для Чонгука за то, что тот делает для него: продолжает выбирать номером один, абсолютно каждую ночь спит рядом, не даёт поводов для ревности, утешает, если нужно, остаётся рядом, несмотря на сложности характеров, не позволяет им вновь перейти ту самую черту, после которой начинаются неприятные обещания с высохшими слезами на щеках. Тэхён, запыхавшийся и вспотевший, с чужими губами на своих, останавливает Чонгука, а тот не понимает для чего. Он и сам сперва не очень понимает, зачем это делает, спасает лишь то, что всем его желаниям стараются потакать. Хотя себе не стыдно признаться: ему нравится то, что происходит у них в постели. От этого жарко, от этого сводит челюсти, огнём горит в груди и сладко ноет в паху. А Чонгук продолжает целовать и где-то между вздохами полушёпотом спрашивает, чего Тэхён хочет и зачем остановился. Тот никогда не осмелится произнести подобное желание вслух. Он лишь сползает головой с подушки ниже, под Чонгука, хочет, чтобы его поняли без слов, когда он обхватывает ладонью чужой член и поднимает взгляд. Он не хочет сам, он хочет, чтобы Чонгук сделал так, как ему понравится. Тэхён пропустил тот момент, в который решил, что станет доверять ему безоговорочно. Так просто вышло. Даже если Чонгук не заслуживает этого, Тэхён ничего не может с собой поделать – верит. Он возбуждается от одного только вида того, как мужчина пытается прийти в себя и не слететь с катушек. Глаза прикрыты, грудь тяжело вздымается, он держится рукой за изголовье кровати, а Тэхён головой где-то на уровне его живота. Наблюдает. Видит, что Чонгуку тоже может тяжело даваться самоконтроль, и оказывается прав, когда тот говорит: — Даже если бы ты собственным ртом попросил меня заняться с тобой сексом, это не возымело бы такого эффекта, как сейчас. Тэхён против воли довольно усмехается. Он получает то, на что рассчитывал: пламя в глазах, восхищение. Он чувствует себя непревзойдённым, даже когда Чонгук над ним, когда гуляет пальцем по щеке, а затем запускает его в чужой горячий рот, оглаживая язык. Их прелюдии часто довольно грязные по меркам Тэхёна, но пока его это возбуждает до приятной боли, плевать на всё остальное. Иногда Чонгук, напротив, до удушья медлит и не торопится, расстилая выдохи по всей коже. Иногда он так тягуче и сладко целует, что не хватает воздуха. Иногда он обхватывает лицо ладонями, зарывается пальцами в волосы, шепчет комплименты, если у него по-странному нежное настроение. А иногда, как сегодня, он, глядя страшными глазами на Тэхёна под собой, понимая, на что тот намекает, грязно играется с его языком и даёт время осмыслить собственное предложение. Но когда протестов не поступает, он толкается в раскрытый рот, внимательно наблюдая за процессом. Тэхён понимает, что Чонгук себя контролирует, не даёт себе и шанса сорваться, сделать что-то не так, даже когда в его бёдра впиваются ногти. Тэхён надеется, что это больно, он очень старается. Он очень хочет, чтобы Чонгук хоть раз показал, насколько может быть несдержанным. Но такое чувство, что он не человек, потому что даже находясь на грани сознания, мужчина не даёт себе зайти дальше. Даже зная, что может, зная, что Тэхён хочет, даже получая ясные намёки быть грубее – это не всегда то, что им нужно. Тэхён очень старается доставить ему удовольствие, как часто поступает с ним Чонгук. Он пытается заглатывать глубже – ему не дают. Он просит об этом жалобным стоном, хватаясь за бёдра так крепко, что Чонгук точно не смог бы отстраниться. И всё так, как Тэхёна учили: вдохи и выдохи через нос, втянутые щёки, расслабленный язык, который плотно прилегает к головке. На рецепторах – солёный привкус, а у самого между ног горит так, как будто посыпали жгучим перцем. Но Чонгук даже не кончает Тэхёну в рот, когда тот к этому готовится. Тэхён даже умудряется этому возмутиться – по хмурому и недовольному взгляду становится понятно. Ещё бы Чонгук не понял, что он злится, это ведь было затеяно ради его удовольствия. — Ты помнишь, что я тебе говорил? — Чонгук мягко целует его покрасневшие и опухшие губы, пока Тэхён недовольно вытирает запачканную грудь полотенцем. Он кончил почти сразу от одной только мысли, что сейчас произойдёт, когда член во рту стал каменным, а потом его грубо обломали. Он правда почти зол. — Тебе не нужно быть профессионалом, чтобы доставить мне удовольствие. Не надо так стараться. Раскомандовался. Захочет – доставит. Чонгук привычно хватает за скулы, только так может заставить смотреть на себя, тут же натыкается на вызов, плещущийся во взгляде, на нежелание слушаться. Наверное, он продолжает считать Тэхёна неумелым дураком. Тяжело вздыхает. Ну и пускай вздыхает, в следующий раз Тэхён не будет таким добрым и не ляжет под него так, как сегодня. Хотя было бы на что обижаться. О нем своеобразно заботятся. — Ну же, ласточка, — хрипло тянет Чонгук с дурацкой улыбочкой на губах. Почему-то после этого Тэхён не может злиться. — Ты должен меня понять. — Но я не понимаю. — Я не стану делать тебе больно намеренно. Не хочу. Тебе это не нужно. — Тебе откуда знать, что мне нужно? — хмыкает Тэхён, когда Чонгук укладывается рядом. — То, что ты не боишься боли, не значит, что ты заслуживаешь её на постоянной основе, — голос звучит как-то серьёзно. — Я не буду с тобой грубее нужного. Никогда. Не в постели. — Зато в ссорах, как ты и сказал, тебе палец в рот не клади, — Тэхён продолжает ворчать, хоть позволяет ему зарыться носом в волосы. Сам прикрывает глаза, когда чувствует, как его обнимают со спины. Часы показывают два ночи – им давно пора спать, уже послезавтра первое выступление в Амстердаме. Мурашки контролировать не получается, когда Чонгук почти выдыхает: — Я постараюсь быть нежным, если ты пообещаешь мне то же самое. Тэхён сперва показательно фыркает, на что ответа не получает. Он и так, вообще-то, нежный. По крайней мере, старается быть таким, когда они наедине. Изо всех сил старается. — Мне не надо нежно, — признается Тэхён. Говорить вот так, отвернувшись, куда проще, чем лицом к лицу. — Просто не надо… — подбирает слова. Но все звучат так по-детски. — Обижать тебя, — разморенным голосом заканчивает Чонгук. — Я не буду. Я очень постараюсь. И Тэхёну кажется, что это настолько много: то, что ради него готовы хотя бы постараться. Чонгук ведь вообще не из тех людей, кто стал бы в чём-то уступать, а тем более ради кого-то меняться. Тэхён в таком случае тоже должен, разве нет? Правда, вслух он этого не говорит. Молчит, крепче сплетая пальцы с чужими, чувствуя, как остывает потное тело. Мысленно обещает постараться сильнее всех, как привык, он ведь хорош в обучении. И всё же уже вслух, когда кажется, что Чонгук уснул, едва слышно говорит: — Обещаю возвращать тебе то, что будешь отдавать мне ты. В тишине слышно шум воды где-то вдалеке – это шумят северные воды. Воет ветер, и тикают часы. И всё же на плече, на остывшей коже остаётся совсем лёгкий, целомудренный поцелуй. Оно и к лучшему, что Тэхён был услышан, хоть он и не очень рассчитывал. И не очень бы расстроился… Хотя, наверное, всё же очень. Чонгук принимает его обещание. Тэхён надеется, что ему хватит поводов то сдержать.