Кураж

«— Почему мы любим именно этого человека, а не другого? — Каждому предназначен свой мучитель». — Чего? — Чимин уставился на Тэхёна во все глаза, пытаясь переваривать услышанное. — Что значит ты будешь выступать с Чонгуком? Ты вообще в курсе, с каким номером он работает? А Тэхён, за последние несколько дней переживший парочку экзистенциальных кризисов, отпивает чая из кружки и равнодушно пожимает плечами. Не знает он ни черта. Ему всё равно, без разницы, абсолютно плевать. С тех пор как Чонгук обо всём узнал, он сам стал чувствовать себя свободней. Самый страшный разговор случился, Тэхён всё ещё выступает, Чонгук по-прежнему не вышвырнул его из цирка и даже из номера. Продолжает таскать свои завтраки, горячий кофе, хотя в первое утро после случившегося Тэхён ненароком, зная характер человека и его вспыльчивый темперамент, подумал, что его могли бы отравить и отправить на тот свет, но всё это глупости. Он сам себя запугал чужой суровой натурой, пониманием того, что их главный далеко не самый мягкий и понимающий человек, однако же Чонгук до сих пор держится: за прошедшие несколько дней не прозвучало ни одного неприятного слова. И это уже очень и очень многое значит. По крайней мере, для Тэхёна. Даже несмотря на то, что с ним стали более сдержанным не только в плохом смысле. Чонгук всё ещё ухмыляется ему. Иногда. Он всё ещё целует по утрам, пускай бегло, пускай не распуская рук, но он ведь делает это. В принципе, как и всегда, он проводит большую часть времени в цирке, в их жизни до сих пор присутствуют вечерние прогулки по парку вместе с Марсом, и ничего страшного, что они почти не разговаривают в этот момент. Высказывания Тэхёна хотя бы комментируются, а остальное… Честно говоря, остальное его и не волнует. Почти. Он просто старательно игнорирует тот факт, что их отношения стали немного натянутыми. — Я, конечно, не говорю, что он тебя прикончит, если вдруг подвернётся такая возможность, — продолжает Пак, морщась. — А она подвернётся. Это так, к слову. Просто… — Мы давно это решили, — спокойно говорит Тэхён, наблюдая за тем, как сменяются эмоции Чимина: с ужаса на искреннее отчаяние. — Я бы не согласился. — А я согласился. — Ты чокнутый, я знаю, — машет тот рукой. — Мы все это поняли в первый же день, но речь сейчас не об этом. Не настолько я ему доверяю, даже живя с ним под одной крышей семь лет. — Ну а я доверяю, — буднично звучит в ответ. — Если ты думаешь, что он вот так просто обо всём забыл… Тэхён тихо смеётся, хотя смех этот больше походит на истерический. — Поверь, я так не думаю, — уж в чём, а в этом он уверен. С ужасом ждёт того момента, когда Чонгук решит отыграться на нём за всё хорошее. Долго ждать не придётся, он уверен, стоит лишь кому-то довести главного – будет взрыв. Тэхён просто надеется его пережить с минимальными потерями. — Я не говорю о том, что он в самом деле сделает что-то с тобой. В конце концов, мы говорим о Чонгуке, — выглядит Чимин не на шутку взволнованным, когда садится за стол и пытается объяснить чуть ли не на пальцах. — Ты же помнишь Юйлинь? Не делай такое лицо, я и так прекрасно вижу, как тебе надоело слушать об этом. — Потому что я понятия не имею, о ком идёт речь. Юйлинь, которую время от времени называют Юй, всплывала в разговорах уже десятки раз, но потрепаться о ней никто почему-то не спешит. Разве что Чимин, которого Тэхён провозгласил местной сплетницей. Они с Юнги явно друг друга стоят: один вываливает всё начальнику, второй – всем остальным. Идеальный тандем, кривится про себя Тэхён, лучше не придумаешь. Круче этого только Жизель с её бесконечными шутками, которые рано или поздно сведут в могилу и которые та выдаёт с каменным лицом, и как Хосок терпит эту женщину – непонятно. Хотя Тэхёну ли заикаться о разности характеров всех этих людей, они с Чонгуком как кошка с собакой, но умудряются уживаться вместе, и даже почти без ссор. Точно цирк какой-то. — Она работала с нами. И это ты, разумеется, слышал миллион раз. — Сейчас был миллион первый, — наигранно улыбается Тэхён. — Разговоров об этом не ведётся, — Чимин начинает шептать. — Эта тема под запретом. — Почему вы вообще так трясётесь над этим? — Слухи ходят разные, но я в них не верю, а Чонгук, ко всему прочему, каким-то чудом умудрился скормить нам историю о том, что ошибся в её таланте и поэтому выгнал. — И? — До меня только потом дошло: Чонгук признал свою ошибку, — усмехается Чимин. — Чон Чонгук. Ну, тот который, — он тычет пальцем себе за спину и качает головой. — Бред собачий. Ко всему прочему, Юйлинь была невероятно талантливой, так что пускай вешает лапшу на уши кому-нибудь другому. Гнал он её отсюда явно не из-за своей ошибки. Это отговорка, которой нам всем заткнули рты, чтобы мы не лезли в его личную жизнь. Тэхён замирает с чашкой у самого рта, хмурит брови, когда приходит осознание. Неужели Чонгук с ней?.. А что он с ней? Был в отношениях? Имел на неё виды? А стоило той сделать что-то не так, то он просто избавился от человека, которого сам же выбрал. Тэхён нервно сглатывает, хоть и не верит собственным мыслям. — И что случилось? — Ну, для начала: они собачились. Да-да, именно. Прямо как вы, — он всем своим существом выражает понимание, словно сочувствует. — Об их отношениях тоже ходили слухи, сам понимаешь. Знакомая история, да? Разве что Чонгук никогда не заикался об этом перед всякими Намджунами, — Пак многозначительно смотрит на Тэхёна, который хлопает глазами, искренне не понимая, к чему тот ведёт. — И что? — Из чего я смог сделать новые выводы. Правда, — вздыхает Пак, — ситуацию они не улучшили. Теперь я только больше запутался. — Твоя версия? — Тэхён даже наклоняется в его сторону, чтобы выслушать, а Чимин отзеркаливает его действие. — Я долго думал, что она ему просто не угодила, — спешно шепчет тот, поглядывая в сторону двери. — Ну, знаешь, он решил разорвать с ней отношения, поэтому выгнал к чёртовой матери, а потом, — а глаза круглые, блестят как две монеты. — Потом Намджун рассказал о вас. Говорит: Чонгук его ошарашил. Я сначала подумал: он совсем, что ли, крышей поехал? Но всё сложнее. — Не тяни, — хмурится Тэхён. — Я подумал, что если Чонгук так легко рассказал об этом, то, значит, — широко улыбается Чимин, — не было никаких отношений. Иначе что ему мешало бы сделать это и тогда? С ней. Слухи он никогда не опровергает, ему плевать на них, а правду вываливает редко, но метко. И замолкает. Как будто Тэхён должен понять хоть что-то из его бредней. Но, ладно, умозаключения Чимина хоть немного успокаивают. Чонгук, вероятно, не был в отношениях с этой девушкой, а избавился от неё не из-за расставания. Это ведь уже неплохо, верно? Верно же?.. — Зачем он тогда… — Выгнал её? — у Чимина и правда безумная улыбка. — Да кто бы, блин, знал. Но я уверен на девяносто процентов в том, что она ему не чужой человек. — Родственница? Пак щурится, указывая на него пальцем. — Слушай, а вполне возможно. — А что за история с выступлением? — А, — отмахивается тот, — просто как-то раз он её чуть ли не убил. Ну, не прям убил. Сказал, что случайно, — и щурится, — а я не верю. — Почему? — Слышал, как они цапались перед этим. То ей не так, это ей не то, — кривляется он. — Собственно, её крики слышали все, акустика-то хорошая. Ну а после этого был совместный номер, и Чонгук просто… — Чимин делает вид, словно что-то кидает. — Бац. У неё шрам на шее, костюм в помойку, а зрители вопят от восторга. Сумасшедшие. А потом! — вспоминает он, но тут же затыкается, когда дверь в общую комнату открывается, а на пороге стоит Чонгук. — Что потом? — интересуется тот, подзывая Тэхёна пальцем, а Пак мило улыбается: — Суп с котом. Мы тут обсуждаем будущие выступления. А вы чего хотели, господин шпрехшталмейстер? — Забрать своего работника. — А я уже не ваш работник? Я наконец-то свободен? — как будто по-настоящему радуется Чимин, пока Тэхён переваривает полученную информацию. От всего услышанного пухнет голова. Теории Чимина без прикрас сногсшибательные, хоть и верится в них с трудом. Как и Чонгуку не верится в то, что они обсуждали будущие номера – это видно по взгляду, каким он одаривает Тэхёна, когда тот выходит следом. — Ради всего святого, — хмурится мужчина, подталкивая Тэхёна в спину в направлении кабинета, — не становись как он. — Чимин просто любит делиться информацией. — Он просто любит почесать языком, — строго звучит в ответ. — Не стоит у него этому учиться. — А от кого мне ещё узнавать все новости? От тебя, может? — он смотрит на Чонгука снисходительным взглядом, а тот молчит, хитро щурясь в ответ. Сам понимает, что не любит болтать о всякой ерунде и разносить сплетни – это не по его части. Его работа раздавать указания и быть неприступной крепостью; запугивать, как любит делать иногда, учить других жизни, умничать и ещё много чего. — Чимин уже разболтал? — интересуется Чонгук, пока достаёт из-под дивана в кабинете небольшой чемодан. Потрёпанный, явно очень старый, но относится он к нему как к сокровищу: осторожно кладёт на стол, тихо щёлкает замком, но так и не открывает. А у Тэхёна чешутся руки. Хочет потрогать, узнать, что внутри. Пальцы нетерпеливо постукивают по столу, пока Чонгук спокойно наблюдает за лицом гимнаста, который не понимает: — Разболтал о чём? — О моём номере. Ну, он говорил что-то о крови и испорченном костюме, а большего Тэхён не слышал, думал лишь о том, как бы его не выкинули за ненадобностью, как некую Юйлинь. Об этом имени даже заикаться страшно – Чонгук как будто звереет, стоит тому прозвучать в его присутствии. Тэхён мотает головой. Перед ним тут же открывается чемодан, в сторону откидывается вельветовый платок, а под ним аккуратно разложены чёрные кинжалы с красными камнями, украшающими рукояти. — Ты уверен, что хочешь этот номер? — Чонгук как будто издевается, усмехается. У Тэхёна глаза с блюдца, он даже не моргает, уставившись на содержимое, а потом поднимает взгляд. Без слов тянется к реквизиту, замирает, молча спрашивая разрешения, а сердце стучит как бешеное, когда он понимает, с каким именно номером выступает Чонгук. Страх, волнение, восхищение – всё, что тот перечислял. Тэхён только теперь понимает почему. Он в ужасе. Он… в восторге. От этого даже потеют ладони, пока в ответ не протягивается рука, указывая на содержимое, – негласное разрешение прикоснуться. Чонгук как будто даёт время понять, осознать всю серьёзность их затеи. — И часто ты с этим выступал? — Тэхён завороженно рассматривает один из кинжалов, вертит его в руке, на свету тонкое лезвие мерцает серебром. Даже не нужно прикасаться, чтобы понять, насколько оно острое. — Нет. — Почему? — Не было человека, которому я бы доверял так же, как он мне, — звучит в тишине кабинета. Но Юйлинь, выходит, доверял. Язык так и чешется спросить: почему, что произошло, из-за чего оно произошло? Но Тэхён молчит, возвращая оружие на место, сдерживает своё любопытство изо всех сил, потому что не хочет усугублять ситуацию, и та, как ни посмотри, странная. Поведение Чонгука странное, его собранность в те моменты, когда они наедине. Не так давно начало казаться, что тому сносит крышу, что Чонгуку каждый раз не терпится показать и рассказать своим поведением, кому принадлежит его артист – одному человеку. Он никогда не упускал возможности об этом заикнуться, напомнить, сделать так, чтобы Тэхён сам в это поверил. А сейчас – ничего. Чонгук возвращает вельвет на место, закрывает крышку чемодана, щёлкает замками, велит следовать за ним. Но Тэхён тормозит его ладонью в грудь, встал и стоит как вкопанный, не даёт пройти. Он не привык выражать свои чувства словами, вообще не знает, нужны ли те этому человеку, но они нужны ему самому, а это ведь уже весомый повод для смелости. Хотя той не так уж много, особенно когда Чонгук чуть склоняет голову и смотрит в ответ. Без ухмылок, слащавых улыбок, как будто это ему вовсе не присуще, просто – глаза в глаза. А те стеклянные и напротив: чёрный и серый, словно инь и ян. Тэхён ясно осознаёт одно: между ними всё не нормально – мысль проносится ураганом, успевая смести за собой иллюзию того, что ничего в их отношениях не поменялось. Поменялось. Это ощущается всем нутром, каждым миллиметром кожи, который задевает безразличный взгляд Чонгука. Как будто ему ничего из этого больше не нужно. Но если бы не было, то не стал бы ведь он делать то, что делал прежде, разве нет? Всё ещё присутствуют разовые поцелуи, завтраки, секс с обоюдного согласия. Чонгука ведь никто не заставляет. Хотя с какой стати ему от этого отказываться? Только если… А мысль неприятная, лишает былой уверенности: только если теперь ему просто удобно так жить. Не может это быть правдой, сам ведь говорил, что ему хорошо. Вероятно, до сих пор злится, сдерживая собственные ураганы, которые наверняка устраивают фиесту где-то очень глубоко, так сразу и не понять. — Я хотел спросить… — и вовсе Тэхён не хотел спрашивать. Поцеловать – да, но до сих пор сомневается. — Ты уверен, что я не пострадаю? Чонгук сперва долго молчит, вглядываясь в лицо Тэхёна. Его сейчас как будто совсем ничего не тревожит. — Если доверишься мне, то уверен. — Я же говорил, что доверяю, — а рука до сих пор покоится на чужой груди, под ладонью – непотревоженное сердце. — Малейшее сомнение – и ничего не выйдет. Я могу покалечить тебя. Несерьёзно, но на память останется шрам. И это то самое, о чем говорил Чимин, а Тэхён молчит, что его шрамов и так не сосчитать. Не физических, потому что чаще кромсает изнутри. Сомнения, страхи, неуверенность, желание быть лучшим, значимым – всё это медленно убивает каждый чёртов день. Ты мой шрам на память. Ни больше ни меньше. Это точно то, что засело внутри надолго. — Мне не страшно, — легко говорит Тэхён. — Я и не сомневался в твоём безрассудстве. — А в своём? — В своём – тем более. Тэхён улыбается, пускай боязно, но сокращает расстояние между ними. Замирает в шаге от задуманного, чтобы заглянуть в глаза, как будто снова просит разрешения, хотя то ему никогда не нужно. А Чонгук сам стирает все немые вопросы, касаясь чужих губ. Неторопливо мнёт их, раскрывает своими, чтобы скользнуть языком в рот, и Тэхён наконец чувствует: сердце под ладонью точно забилось сильнее, ему не показалось. Это не иллюзия, реальность, в которой он целует Чонгука, а тот – в ответ. С мышцей, усиленно качающей кровь под рубашкой. Тэхён бы всё отдал, чтобы точно знать, что тот сейчас испытывает. Ему это необходимо, чтобы перестать сомневаться и забивать голову мыслями, с чем, ко всему прочему, нехило так помогает Чимин. — Ты хочешь задержаться? — губы Чонгука задевают чужие, а Тэхён мотает головой – не хочет. Он хочет новый совместный номер, хочет увидеть Чонгука за работой. А сам же впивается пальцами в рубашку, противоречит, целуя в ответ ещё жарче, как будто ему всё мало. Как будто он задохнётся без этого чувства, которое каждый раз лишает остатков разума. Влюблённость – самая настоящая беда. Ей не получается насытиться, когда так хочется. Тэхён сам разрывает поцелуй, громким чмоком разрезая тишину кабинета. Даже дыхание как будто звучит эхом, прячется по углам, чтобы стены помнили. А идиллию нарушает звонок телефона, и Тэхён готов поклясться, что Чонгук вмиг напрягся, даже взгляд изменился, только смотрел в его сторону, а не на раздражитель. От этого кожа покрылась мурашками, потому что мужчина нервно улыбнулся, и атмосфера в кабинете тут же изменилась. — Давай займёмся делом, — Чонгук как будто мечтает выпустить злость. Словно Тэхён всего лишь одна из причин, разрушающих его равновесие. Есть что-то другое, о чём тот молчит. Есть что-то, заставляющее его кинуть короткий взгляд на экран мобильного и сбросить звонок. Тэхён не успел разобрать имени, он бы и не смог, иероглифы ему не знакомы. — Что-то случилось? — осторожно интересуется он, а Чонгук только подталкивает его к выходу. Молча, без объяснений, как будто те и не собираются звучать. И правда, не собираются – становится понятно по напряженной тишине и обманчиво спокойному поведению. — У тебя есть идеи для номера? — Чонгук нарочно игнорирует непонимающий взгляд Тэхёна, который плетётся за ним следом на арену. Сейчас обед, так что у них есть немного времени, хотя вряд ли хоть один станет вмешиваться, если увидит, кто эту арену занял. — Я думал, что всё будет как обычно, — говорит Тэхён, косясь в его сторону. — Сначала наш номер, а после этого мой. С водой. — Или ты мог бы начать выступление сразу, — чемодан остаётся на барьере, рядом с пиджаком и телефоном, на который Тэхён продолжает смотреть, пока Чонгук подворачивает рукава рубашки и просит бегунков выкатить подготовленный реквизит. — Можно придумать отличную историю. — Например? — Тематику шоу ты помнишь, но можно было бы добавить побольше драматизма, — Тэхён усмехается в ответ, и Чонгук отзеркаливает его. — Этого нам не занимать, согласен. Но становится не до шуток, когда на арену выкатывают огромное деревянное колесо с креплениями под руки, ноги, пояс и, вероятно, шею. Улыбка Тэхёна медленно тает, сменяясь страхом. — Не говори, что я должен буду залезть в эту штуку, — косится он на Чонгука, который откровенно издевается: — А как, ты думал, это работает? Я буду метать ножи, а ты – стоять в сторонке и хлопать в ладоши при каждом попадании? Возможно, ты удивишься, но попасть в эту бандуру не так уж сложно. — Разве это безопасно? — Я уже говорил: пока ты доверяешь мне – да, — он играется с кинжалом, наблюдая за Тэхёном, который касается дерева. Оно всё в старых рубцах, кое-где видны плохо отмытые чёрные пятна, и Тэхён не хочет думать, что это кровь Юйлинь. Ему от всего этого становится не по себе, к горлу подкатывает тошнота от волнения, но он ведь сам хотел чего-то нового. И Чонгук даже не заикается о том, что может убить его одним метким броском, ему и не выгодно этого делать. Особенно при зрителях. А в голове один вопрос: Чонгук целился специально или же это в самом деле вышло случайно? Он почти готов спросить, как так вышло, что после собственной возможной ошибки тот вот так просто выгнал своего же артиста. За ненадобностью? А теперь спокойно предлагает пройти через подобное и ему. Определяет уровень доверия? Тэхён сам в нём уже не уверен, поэтому кидает взгляд в сторону мужчины, который спокойно переносит чемодан на столик, поглядывая в его сторону с ухмылкой. — Ты боишься, — констатирует он. Тэхён даже не отрицает. — Ты ведь всегда можешь отказаться. В конце концов, это была твоя идея. — А если ты промахнешься? — Ещё ни разу не промахивался. И от этого ещё больше становится не по себе. — Ни разу? Чонгук щурится на него, как будто нутром понимает, о чём идёт речь, однако же не подтверждает, но и не опровергает. Снова пугает своим молчанием, тем, что подходит и кидает взгляд на чёрные пятна, на крепления, на Тэхёна, который разрывается между желанием сделать это и отказаться. Потому что страх сковывает тело, стоит представить, как в него летит один из кинжалов. А если попадёт? Если Чонгук снова не промахнется? — Мне не избежать наказания за убийство, даже если я случайно прикончу тебя собственными руками, — объясняет он. — Я ведь подписывал бумаги… — Если бы они хоть что-то значили, жизнь была бы проще. Они не снимают с меня ответственность в этот момент. Одно дело, когда ты добровольно идёшь на смерть, вытворяя на сцене всё, что захочешь, но совсем другое, — он указывает рукой на чемодан, — когда у нас есть орудие убийства и убийца. — В твоём лице. Чонгука не смущают люди, проходящие мимо, не смущают артисты, которые возвращаются с обеда и минуют главную арену. Его руки обхватывают лицо Тэхёна, он заставляет смотреть себе в глаза, пытается донести что-то важное, когда тихо спрашивает: — Почему ты думаешь, что я хочу сделать тебе больно? Потому что ты делаешь это, думает Тэхён, делал уже столько раз, что не хватит и пальцев, чтобы сосчитать. — Ласточка, — шепчет Чонгук, заглядывая в глаза и переворачивая внутри всё вверх дном. Шепчет так, словно понимает, что к ним приковано внимание и это не для чужих ушей. — Не буду скрывать, я крайне разочарован новостями, но неужели ты правда думаешь, что я стану превращать твою жизнь в ад и специально калечить тебя? За кого ты меня принимаешь? Всё зависит только от тебя. Так что если я промахнусь – это будет не моя ошибка, потому что я всего лишь буду делать то, что должен. Тэхён убирает от себя его руки, когда замечает Жизель с Хесоном, те откровенно пялятся и даже не скрывают своего любопытства. Их главный в отношениях со своим фаворитом. Тэхёну теперь от этого не отмыться. — Ты же не пытаешься снять с себя ответственность? Чонгук усмехается. — Я целиком и полностью готов взять её на себя, даже если вдруг тебе во время выступления приспичит почесать нос и ты останешься без пальца, — он подходит ближе, не даёт отойти на безопасное расстояние, когда притягивает к себе за талию и шепчет на ухо: — Что ты бегаешь от меня? Они давно всё знают. — Они смотрят, — а Тэхёна всего трясёт: от страха и смущения перед знакомыми людьми. — И что? Будут болтать? Пускай. — Тебе вообще плевать. — Я схожу с ума от твоей проницательности, — мурчит он куда-то в волосы, пока Тэхён умирает от стыда, стоя посреди арены. — Не надо, — он едва дышит, пока Чонгук так близко, хитро щурится. Хочет поцеловать у всех на глазах, как будто назло, показывает это всем своим видом, даже кидает взгляд на губы, а Тэхён тихо просит, снова: — Не надо. — А чего ты боишься сейчас, когда все в курсе ситуации? Тэхён понятия не имеет, ему просто до ужаса неловко, глаза – в пол, лишь бы не видеть никого и ничего вокруг. — Думаешь, они не допускают мысли, что ты можешь целовать меня? Тэхён весь заливается краской, пытается побороть в себе это отвратительное чувство, даже голова начинает кружиться от духоты и от того, что Чонгук его слишком крепко держит. Буквально не даёт вырваться, отрезает шаги к отступлению. Оттолкнуть – значит отказаться, значит разочаровать его в очередной раз. Но он ведь должен понимать, что как бы Тэхён ни был в себе уверен, ну не может он вот так взять и наплевать на то, что вокруг не чужие им люди. — Думаешь, — тихо продолжает Чонгук, — они не допускают мысли, что ты со мной спишь и получаешь от этого удовольствие? — Никто не просил тебя рассказывать обо всём Намджуну. — А ты был бы и рад дальше прятаться по углам, — говорит он куда-то в щёку, Тэхён кожей чувствует его улыбку. — Отпусти уже себя. Дай мне артиста, каким ты сам хочешь быть. Откровенного, — его губы касаются горячей кожи, — уверенного в себе, горячего, уникального. Хватит уже прятать Тэхёна, которого я столько раз видел. — Может, это только для тебя? И сам не верит в то, что говорит, потому что даже не представлял, что однажды сможет озвучить подобную мысль. Но Чонгук отстраняется, смотрит удивленно, а Тэхён и сам в шоке. Он откровенно признался в том, что бывает таким только с ним и для него, только когда они наедине, а в ответ чужие губы растягиваются в улыбке, руки отпускают, никаких поцелуев не следует. Тэхён может вдохнуть полной грудью, хотя воздух по-прежнему опаляет огнём. — И как мне после этого просить тебя быть таким с кем-то другим? — усмехается тот. Никак. Не надо просить быть таким для всех, Тэхён всё равно не сможет. Даже во время выступлений мысли занимает один человек, одно желание – быть лучшим для него. Чтобы он аплодировал, чтобы смотрел, не отрывая глаз, чтобы после выступления в тысячный раз говорил о том, что номер был отдан превосходно. В такие моменты душа Тэхёна успокаивается, наступает штиль, даже если сам он корил себя за ошибки и недочёты, которых зрителям не понять. Это всегда его личное, пока Чонгук не перечеркнёт все сомнения одним своим восхищённым взглядом, а он умеет смотреть и так. Пускай редко, но это мелькает, и даже сейчас, когда Тэхён уверенно кивает головой на колесо. — Я готов. — Для начала мы можем просто попробовать, чтобы ты убедился и уже не боялся получить нож между глаз, — предлагает Чонгук, снова беря кинжал. — Просто укажи место. Рукой. Тэхён без сомнений тянется к одному из чёрных пятен, но даже не успевает отойти в сторону, как острие вонзается в дерево рядом с его пальцем. Он так и замирает, переводя удивлённый взгляд на мужчину, который достаёт второй кинжал. — А если бы ты попал в меня? — Если бы я целился в тебя, то, поверь, попал бы, — буднично говорит Чонгук, предлагая продолжить. — Где ты этому научился? — Годы практики. — Мадам Гу имеет к этому отношение? — Прямое. — Она заставляла? — Нет. И все ответы Чонгука такие сдержанные, короткие, за ними скрывается прошлое, которым он никак не хочет делиться. Тэхёна это немного раздражает. И злит, задевает, обижает, что ему не доверяют свою жизнь. Взгляды пересекаются, Чонгук как будто изучает, ждёт, пока его спросят ещё, чтобы дать односложный ответ, который не прояснит ситуацию. А Тэхён злится в ответ на чужое безразличие, смело встаёт напротив колеса, лицом к мужчине, который вздёргивает бровь. — Не боишься, что промахнусь? — Ты сам сказал, что тебя посадят. — Вдруг я тебя обманул? — усмехается Чонгук. — В таком случае целься сразу в меня. — Ты сумасшедший, — а во взгляде такое откровенное, ничем не прикрытое обожание. — Твой типаж, я помню. Чонгук почти замахивается, держась за острие, как Жизель что-то внезапно кричит по-французски, устраиваясь на барьере, за что получает убийственный взгляд. — Прости, — с ужасом говорит та, — ты так давно с этим не выступать, что я забыть о правилах! Не говорить под руку, — она делает вид, будто закрывает рот на замок и скармливает невидимый ключ Хесону. — То есть теоретически я сейчас мог умереть из-за тебя? — ворчит Тэхён, глядя на девушку, а та хохочет, закрывая рот ладонью. Да, очень смешно. Жизель такая же чокнутая, как и он. Отличная команда. — Во время выступления важно не отвлекаться, — говорит Чонгук. — Для тебя не должны будут существовать зрители, для меня – тем более. Мы не с веерами собрались танцевать, сам понимаешь. Он даже не ждёт, пока Тэхён ответит, тот успевает только зажмуриться, чувствуя спиной, как задребезжало дерево. Это страх, адреналин, зашкаливающий в крови, потому что сердце начало выпрыгивать из груди. Чонгук даже не предупреждает, когда бросает ещё раз, свист разрезает воздух, а Тэхён поднимает голову – кинжал прямо над ним. И почему-то кажется, что к этому идеально подойдёт номер с красным костюмом. Он точно сошёл с ума, иначе и быть не может. — А можно я? — Жизель тянет руку как школьница, а Тэхён фыркает: — Хочешь на моё место? Радости прошу. — Не-ет, — морщится та. — Я хотеть кидать ножи в тебя. — Я, может, и выгляжу как самоубийца, — качает Тэхён головой, — но пожить ещё хочу. — Тогда не стоило тебе идти в цирк. — Не то чтобы у меня был выбор, — щурится он на девушку и обращается к Чонгуку: — Хочу внести кое-какие коррективы в этот номер. Мужчина лишь удивляется: «Уже?». Но Тэхён видит, что тот заинтригован, да что там, Жизель тоже подскакивает с места и чуть ли не втискивается между ними, чтобы послушать. А Тэхён просто не хочет быть прицепленным к этому агрегату смерти, объясняет, что они могут справиться и без этого пыточного колеса. Нет, его, конечно, можно и оставить, но он хотел бы… быть свободным в тот момент, когда в него будут метать ножи. Не чтобы иметь возможность сбежать, а чтобы мог шевелиться, если это понадобится, а оно понадобится: Тэхён видит по взгляду, что у Чонгука в голове рождается какая-то безумная идея, которой тот не спешит поделиться. Говорит, что решат это немного попозже, а сейчас не будут занимать арену, и настроение у Тэхёна внезапно расслабленное, как будто всё напряжение между ними он сам себе надумал. Чонгук спокоен, он чуть ли не облапал его у всех на виду и даже говорит, что они могли бы заняться репетицией уже сегодня, как телефон снова звонит. Взгляд падает на мобильный, на Тэхёна, который, умело делая вид, что не при делах, тянется к тому, как замирает, когда рядом с его рукой в барьере застревает кинжал. Какого чёрта это сейчас было? Вопрос вертится на языке, не звучит вслух, зато в глазах Тэхёна искренний страх, почти ужас, потому что это, чёрт бы побрал этого циркача, уже ни в какие ворота. — Какого хрена ты творишь? — хмурится Тэхён, по голосу слышно – злится. — Мы уже обсуждали это, — Чонгук же звучит абсолютно спокойно. Обсуждали, да. Как-то раз он прямо заявил, что в его телефоне для Тэхёна нет ничего интересного и трогать его не стоит. Хорошо. Конечно, хорошо. Просто отлично. Тэхён тогда не на шутку взбесился, успел придумать целую переписку Чонгука с кем-то, с кем он теоретически мог бы ему изменять. Это было, это прошло, потому что никаких встреч у Чонгука не происходило, он всё свободное время проводит в цирке, ну или же с Тэхёном под одной крышей, то есть никаких посторонних людей. Мысль о любовнице или любовнике исчезла так же быстро, как и появилась. Никаких трагедий, Чонгуку даже никто не стал закатывать истерики по этому поводу, и Тэхён очень собой гордился, но… — Я ведь не лезу не в своё дело, когда тебе кто-то пишет или звонит, — спокойно продолжает Чонгук, наблюдая за ним. — Так что будь добр, не трогай мой телефон. Понимает ведь, что Тэхён в откровенном бешенстве, и растерян, и просто до сих пор не может переварить тот факт, что в него только что буквально швырнули кинжалом, а это почти как ножом по сердцу. Даже Жизель притихла, хитрым взглядом наблюдает за их главным, пока Тэхён, не прощаясь с ними, покидает арену. Не для его глаз, не для его ушей. Во-первых, это неприятно, во-вторых, просто унизительно. Он ведь не собирался отвечать на звонок, да Тэхён даже не знает, кто там постоянно названивает, иероглифы даже не японские. Возможно, это мадам Гу – тогда это всё объясняет. Тэхён даже успокаивает себя этим, хотя всё равно от души хлопает дверью в общую комнату, что аж Юнги с Чимином вздрагивают. — Ты совсем больной? — вежливо интересуется Мин. И тот остаётся проигнорированным. Почему-то Юнги этот факт внезапно не устраивает, а Тэхёна сейчас лучше вообще не трогать, он проходит пять стадий принятия и ещё точно не пережил пункт гнева. — Слышишь, спортсмен. Ты чего такой бешеный? — Морду твою голубую увидел, вот и бешеный, — скалится Тэхён, а Чимин закатывает глаза на их очередные препирания. — Да ты голубее меня будешь. Слухи ходят, что вы с Чонгуком номер будете ставить. Что, прямо у всех на глазах? Тэхён ему сейчас врежет, честное слово. Если тот не заткнется хотя бы на минуту. — Кстати, да, — интересуется Чимин. — Уже решили, что будете делать? — Привяжем этого гребаного шамана к бревну и устроим жертвоприношение, — ворчит он, агрессивно размешивая сахар в чае. — Эффектно, — кидает Юнги. — Что-то случилось? — даже Чимин его игнорирует. И как он вообще может уживаться с этой гадалкой, Тэхён искренне не понимает. — Чонгук случился, — отвечает за него Юнги. И впервые, на одну короткую секунду он даже не бесит, потому что прав: в жизни случился Чон Чонгук со своими невероятными тайнами прошлого и загадочными секретами, которые бесят до скрежета зубов. — А ты как понял? — спрашивает у Юнги Чимин. — Да у него на лбу написано: меня плохо ебут. Тэхён от души швыряет в него чайной ложкой, и, если прозвучит ещё хоть одна подобная шутка в его сторону, он за себя не отвечает. Ложка, к счастью, очень удачно прилетает Мину в затылок, а тот там что-то матерится, скалится, шипит коброй, пока Чимин гладит его по голове, хоть и с пониманием смотрит на Тэхёна. — Перестаньте, бога ради, — просит он и толкает Юнги в плечо. — Ты же видишь, что он расстроен. — А я тут, мать вашу, при чём? — Сам виноват, — кидает Тэхён. — Бешеный ты, плохо старается Чонгук, а виноват я. — Прекрати, — просит Чимин. — Ты же сам знаешь Чонгука, он любого до ручки доведёт, а учитывая, что это Тэхён… — Пак тут же прокашливается, когда Тэхён кидает на него взгляд, и пытается объяснить: — Ну, мы просто все знаем твой темперамент. Хотя с Чонгуком ты, конечно, не сравнишься. — С ним ни один сатана не сравнится, — хмыкает Мин. — Не настолько он плох, — встревает Тэхён. Даже не знает, зачем защищает. Конечно, Чонгук не святой, умеет задеть, сделать то, чего не стоило бы, мастерски доводит одним своим словом или действием, и вообще в какой-то степени имеет право защищать своё личное пространство, зато точно не имеет права швыряться реквизитом вне номера. — Я, значит, из-за него по башке ложкой получил, — щурится Юнги, — а теперь оказывается, что он не настолько плох. — Просто отвали, — даже вспоминать этого не хочет. — Да нет, ты уж просвети нас, что он выкинул в этот раз. — Швырнул в меня гребаным ножом, — цедит Тэхён. Чимин не понимает, потому что в этом номер Чонгука и заключается, пока Юнги всё никак не может заткнуться: — Хреново как-то целился. Видит Бог, Тэхён держится из последних сил, чтобы не запустить в него ещё и кружкой. Он так и оставляет нетронутый чай на столике, игнорирует препирания Чимина с Юнги; Кристину, которая с ним здоровается; дверь кабинета, мимо которой проходит, пока в конце концов не оказывается на улице. И как же сложно бороться с раздражением и мыслями о том, что от тебя что-то старательно пытаются скрыть. Чонгук, конечно, всегда таким был и остаётся, но неужели так сложно взять и поделиться частью своей жизни? Хочет ли этого Тэхён? Да. Нужно ли ему это? До сумасшествия. Он хочет знать и о прошлом, сам ведь никогда не стыдится говорить о таких вещах. Да и что в этом такого страшного? Это ведь уже никогда не повторится, оно было, закончилось, сделало его тем, кто он есть сейчас. Золотой призёр, артист цирка, просто Тэхён, который по дурости своей влюбился в начальника. Дал шанс чему-то, что начало расти в нём после невинного поцелуя в щёку. Его мир перевернули с ног на голову, потом сделали то же самое ещё пару десятков тысяч раз, а теперь строят баррикады, когда сам он уже давно без брони перед человеком. Как оголенный нерв. Господи, да он отдал ему всё, что было нетронутого. Может, не стоит так много значения придавать тому же сексу, но для Тэхёна ведь всё было впервые. Не говоря уже о чём-то меньшем, вроде первого поцелуя. А Чонгук боится за какой-то долбаный телефон. Тэхён даже не знает, сколько сидит на ступеньках чёрного выхода. Не знает, что в этой ситуации задевает сильнее: кинжал, брошенный в него, бесконечные секреты или наплевательское отношение, осознание которого пришло вот так внезапно. Это что-то на чувственном уровне, когда ты начинаешь понимать, что человек как будто… отдаляется. Пытается держать дистанцию, умело делая вид, что ничем таким не занимается. Кристина пару раз уже бегала курить, спрашивала, всё ли нормально, а ей только кивали в ответ. Не верила – было видно. А Тэхёну откровенно плевать. Он глупо решил, что, стоит Чонгуку узнать о его решении уйти, жить сразу станет легче, мир заиграет новыми красками, не останется места недомолвкам. А ничего как-то не заиграло. Всё как будто стало только хуже, потому что теперь мысль, что от него попытаются избавиться безболезненно, то есть вынудят уйти самостоятельно, прочно засела в голове, сколько бы её оттуда ни гнали. Она внезапная, оттого выбивает из колеи, но кажется такой правильной. Не для Тэхёна это будет безболезненно. Для Чонгука, мистера Невозмутимость и Безопасность, который делает, что ему заблагорассудится. План у него шикарный, тут не поспоришь. Он ведь обещал, что не доставит удовольствия, а потому не выгонит самостоятельно. Что ещё в такой ситуации остаётся думать? Тэхён забирает вещи и, в очередной раз успешно миновав кабинет, возвращается в отель прямо посреди дня. К тому моменту даже почти не злится, хотя почему-то всё равно долго сидит на скамье в парке с Марсом и глупо пялится в дерево. Не злится и когда без особого аппетита ковыряется вилкой в спагетти, пока пёс смотрит на него жалобными глазами. Хотя бы тот поел, а то у Тэхёна даже кофе встал поперёк горла. А когда Чонгук возвращается в отель, уже под ночь, то просит хотя бы предупреждать, если вдруг Тэхён уходит, никого не известив об этом. Вот так просто, без упрёков, строгих взглядов и нотаций… Тэхён так и стоит посреди гостиной как вкопанный, у него в голове не укладывается тот факт, что Чонгук даже не додумался позвонить, если ему так хотелось знать, куда же он делся. — Ты идёшь спать? — мужчина уже переоделся, снял часы, оставил рядом с повязкой на столике в зале. Хоть одну вещь он помнит: никаких настенных или наручных часов в комнате – тиканье Тэхёна убивает. Он угукает, уставившись в телевизор и расчёсывая шерсть Марса пальцами, пёс очень удобно устроился у него на коленях, стоило Тэхёну выйти из фазы ошеломлённого чужим поведением столба и войти в фазу ошеломлённого чужим поведением пня. А в волосы Тэхёна внезапно ныряют пальцы, дрожь бежит по телу, когда Чонгук чуть наклоняет его голову назад, укладывая на спинку дивана. Всего лишь касается губами чужих, совсем легко, ненавязчиво, и просит: — Не обижайся. Идём спать. Тэхён не отвечает, а его отпускают. И как будто это должно решить то, что он чувствует себя лишним в чужой не только жизни, а даже в этом чёртовом номере. Мозгом понимает, что не прав, что Чонгук носился с ним как курица с яйцами, что с ним по-прежнему нежны, но разве этого достаточно? Может, Тэхён совсем идиот и чего-то не понимает, но ему точно не хватает пары ласковых слов, как будто он должен всё забыть и полететь на крыльях любви в их спальню. Он ещё долго сидит в зале, пялясь в телевизор без звука. У него свой шум на фоне, который полночи не даёт уснуть. Чонгук вот спит как убитый, его словно ничего не тревожит, а Тэхён сердцем чувствует, что это не так. Их главный не был таким. Не с ним. Не обижайся, передразнивает его про себя Тэхён. Кинул бы в него топором, а потом попросил бы не обижаться и посмотрел, как это сработало бы. Но, хорошо, он в самом деле старается не обижаться, пытается поставить себя на чужое место, хоть и изводится всю ночь. А на утро всегда легче думается, утром всё ещё есть Чонгук, который давно выкинул это из головы, есть завтрак, который тот заказал в номер, есть какие-то планы на день, в которых присутствует Тэхён. Пускай это касается одного лишь номера, но это ведь есть. Тэхён до последнего пытается быть оптимистом, старается не вспоминать вчерашний инцидент, а точнее, свои обиды. И всё ему кажется, что где-то есть подвох, в чём-то, чего он не видит. Чонгук улыбается ему – Тэхён настораживается. Чонгук касается – Тэхён сканирует взглядом. Чонгук целует перед сном – Тэхён боится последствий. И он живет в таком темпе несколько дней, каждый раз покрывается холодным потом, когда крышка чемодана открывается, а он в сценическом костюме стоит напротив адского колеса. Конечно, свою роль исполняет безупречно: сказано изящно держать карту – держит, чтобы через секунду кинжал припечатал её к дереву. Сказано взять несколько карт и держать в обеих руках, не двигаясь, – берёт, держит и не двигается. Чонгук, без прикрас, великолепен в своей работе, Тэхён иногда не шевелится не потому, что доверяет, а потому, что откровенно пялится. Наблюдает за тем, как лезвие осторожно ложится между пальцев, а после разрезает воздух свистом, чтобы искромсать дерево и бумагу. Тэхён молчалив, даже когда Чонгук делает ему замечания. Никого эта внезапная покладистость почему-то не смущает, разве что Юнги, который то и дело косится в его сторону задумчивым взглядом, стоит ему пройти мимо или оказаться в одной комнате. Мин последнее время даже не открывает рта рядом с ним. Тэхён тоже. Чонгука как будто всё устраивает. Словно он в самом деле не замечает того, что в их отношениях творится какой-то кошмар, для Тэхёна это настоящий хаос, подогреваемый собственными параноидальными мыслями. Понимание? Да куда уж там. Чтение взглядов, чувств? Этого как будто и не существовало прежде. Словно внезапно всё, что было раньше, исчезло и заменилось тишиной, в которой витает непонимание. Тэхён устал от этого всей душой. Он измотан, выжат. Он по-человечески не понимает, что происходит между ними. — Это из-за меня? Тэхён и так долго тянул с разговором, от которого у него тряслись поджилки. Но так ведь больше не может продолжаться, он специально дождался, пока они останутся наедине, пускай в общей комнате, пока Чонгук спокойно делает себе кофе. Этого разговора и не случилось бы, если бы не тот сухой поцелуй, каким одарил его Чонгук сегодня утром. Словно он ничем не потревожен, проходил мимо, случайно упал губами на чужие, отряхнулся и пошёл дальше. Это уже давно не кажется смешным. Мужчина поднимает на него взгляд: — Что из-за тебя? — Ты ведёшь себя так из-за того, что узнал? Ты предупредил, что мне будет нелегко, я запомнил. И если дело в том, что я хочу вернуться в спорт, то зачем мы тогда вообще… — он пытается подобрать слова, чувствуя, как лёгкие сдавливает тисками. — Зачем мы тогда продолжаем всё это? — Ты о наших отношениях? — Чонгук выгибает бровь, как будто искренне удивлён поднятой темой. Словно не он все эти дни ведёт себя как дальний и скромный родственник, не замечая явных изменений. — У меня, помимо тебя, полно других проблем. Не принимай моё поведение близко к сердцу. — То есть я стал проблемой, — даже не спрашивает. — С каких пор? — Ты был ей, не отрицаю. Уверен, что я был твоей. У нас ведь всё было взаимно, — спокойно говорит мужчина. — Но сейчас дела обстоят совсем иначе, ты должен понимать. Не забивай голову ерундой. Дело далеко не в нас с тобой. Тэхён понятия не имеет, как должен расценивать его слова. — Тогда в чём? — Я не собираюсь тебя в это впутывать. Просто знай, что это не имеет никакого отношения к нам и нашей работе. Остальное не имеет значения. — Ты говорил, что иногда тебе нужно поделиться с кем-то чем-то личным. Недвусмысленно намекал на меня, и что теперь? Я же вижу, что что-то происходит, ты мог бы… — Я уже говорил, что мои семейные проблемы не для чужих ушей и глаз. — То есть я чужой тебе человек? — Ты цепляешься к словам, — Чонгук говорит абсолютно спокойно, однако предупреждающе просит: — Прекрати. Не устраивай ссор на ровном месте. — Ссор? — это последнее, чего Тэхён ищет. Он всего лишь хочет понимания, хоть каких-то объяснений той странной ситуации, которую переживает. — Я всего лишь хочу правды от тебя. Многого прошу? Мужчина устало вздыхает, оставляя свой кофе, и осторожно ведёт ладонями по чужим предплечьям, заглядывает прямо в глаза, которые неотрывно наблюдают: в них горит огонь. Тэхён раздражён ситуацией, нервничает, это читается и в том, как он непроизвольно дёргается от прикосновений, как будто хочется избавиться от чужих рук. Стыдно признаться, что он немного отвык от этого, потому что последние дни они ограничивались словами или же взглядами. Тэхён просто не хотел мешать, боясь наткнуться на раздражение или нежелание, а Чонгук просто… Кто бы знал, что происходит в его голове. А сейчас Тэхёну по-человечески обидно, что его отталкивают вот так, никогда не дают вникнуть в суть, не объясняют, как будто он ничем не сможет помочь. Сможет. Он постарается, если это необходимо. Чонгук ему не чужой человек, Тэхён в него по уши, он готов разделить с ним многое, если не всё. А если дело ещё и не в его уходе, то ему бы услышать хоть пару слов о том, что он всё ещё нужен здесь. Он бы понял. — Не усугубляй, — миролюбиво советует Чонгук. И правда не собирается ничем делиться. Он и сам из-за чего-то заведён – видно по взгляду, слышно по обманчиво спокойному голосу. Зажги сейчас спичку между ними – рванёт, даже если со стороны и не скажешь. Тэхён искренне не понимает, в чём тут дело, он очень долго учился держать себя в руках, не вестись на собственное раздражение, а сейчас понимает, что это всё-таки была не просто паранойя. От него что-то усиленно прячут, и ответ как будто на поверхности, прямо перед его носом. А понять не получается, слишком тяжело в такой ситуации прочесть по Чонгуку хоть что-то. Замаскировался, надел свою дежурную ласковую и вместе с тем пугающую улыбку. Просит взглядом не лезть на рожон. Но Тэхён понимает, что дело не только в проблемах извне. Они внутри, между ними, он чувствует это всем своим нутром, в человеке напротив. В том, как предупреждающе тот смотрит, сжимая его предплечья ладонями, словно пытаясь обуздать и удержать то, что рвётся из Тэхёна наружу. И Тэхён пытается. Изо всех своих сил, делает вдох и шумно выдыхает. Спокойно просит: — Расскажи мне. Я ненавижу тайны. — Подумай о том, с каким трудом мы пришли к тому, что сейчас имеем. — Расскажи, я пойму, — настаивает он, прекрасно понимая, что Чонгук останется непреклонным. — Мы просто переживём этот неприятный момент, и ты не станешь об этом думать. Мои дела – это мои дела, я и сам могу решить собственные проблемы, — а взгляд горит – предупреждает. — Это так сложно для тебя? Поделиться со мной чем-то важным? — Дело не в тебе. — Я не успокоюсь. Тэхён чувствует, как извёлся за все эти дни. Ощущает, что морально устал от этих непонятных недомолвок, секретов от него, о которых Чонгук молчит. Проблема есть, она только что была признана. — Я готов потерпеть, — спокойно звучит от Чонгука в ответ. — Думаешь, тебе хватит терпения на меня? — сам понимает, что провоцирует, а сдержаться уже не может. Тэхён вытрясет из него правду, он устал быть лишним. А Чонгук, кажется, немного зол. Не любит, когда лезут в его жизнь, как будто это его личное дело. Словно он никому ничем не обязан, и если хочет скрыть от Тэхёна детали своей жизни – сделает это. И это так непомерно… задевает. Что-то внутри. Как будто тот закрывается на все замки, возводит стены, пока сам стремительно ломится через чужие напролом. Тэхён ведь открылся, он же смог переступить через себя. Это сложно – сам знает, но они ведь давно не чужие друг другу люди. — Ты сам говорил: твоё терпение не бесконечное, — кажется, что вот-вот, ещё немного – и Тэхёну откроются. Он пытается искренне в это верить. — Согласен, ты на данный момент терпелив. Как и согласен с тем, что всему есть свой предел. Даже тому, что ты пытаешься скрыть от меня абсолютно всё, что касается твоей жизни. Я не понимаю одного: зачем? Он как будто почти смог, разве зря греет их общую постель ночами? Соглашается на всё, что ему ни предложили бы, отдаётся, делится личным, когда Чонгук настаивает. А он, что ли, хуже? Как будто ему не доверяют, потому что не дорос, но Тэхён готов, кажется, ко всему. Ему бы только быть уверенным в том, что они всё ещё существуют как нечто общее; ему бы знать хоть немного о человеке, которому открывает душу. А у того во взгляде ни капли сожаления, когда говорит: — Мне же хватило терпения дождаться, пока ты раздвинешь ноги. И это я уж точно как-нибудь переживу, — защищается. Снова. От Тэхёна. У того кровь отливает от лица, а сердце ухает в пятки. — Повтори. — Я же спокойно попросил тебя… — Повтори, — цедит Тэхён. Чонгук словно чувствует его внутренний пожар, пытается потушить, понимая, что ляпнул, как обычно, не подумав. Или же подумав слишком хорошо, а потому задел самое запретное. Имеет совесть устало вздыхать, в глазах мелькает секундная растерянность. Чонгук понял всё по одному взгляду: ошалелому, непонимающему и дикому. Это явно не то, что вообще когда-либо должно было звучать вслух. — Тэхён, — осторожно говорит он, когда осознаёт сказанное. — Я могу быть немного вспыльчив, ты знаешь, и сейчас был очень не прав. Максимально. Прошу. Пожалуйста, забудь, ты же знаешь… Давай не будем, — словно подбирает слова к ситуации. — Ласточка, пожалуйста… — как будто ласкает голосом. Там и руками, пытаясь плавно скользнуть ладонями на шею, как в ту же секунду по комнате разлетается звук звонкой пощёчины. Это больно – Тэхён уверен. У него в глазах самая настоящая ярость. Он даже не слышал, как открылась дверь. Увидел лишь тёмную макушку и шелковый халат Чимина, который вышел почти беззвучно моментально, с тихим, описывающим ситуацию «Ой». — Тэхён, — у Чонгука опускаются плечи. Невероятно… Чувствует себя виноватым, как будто от этого его слова теряют вес. Тэхён только крупно сглатывает. Он пытался, честно, всё это время изо всех сил пытался не принимать его слова близко к сердцу, как когда-то просили. Был уверен, что сможет мириться с высказываниями в свой адрес, потому что сам далеко не святой человек. Потому что он тоже умеет задевать, говорить гадости Чонгуку в лицо – это их общая проблема. Одна на двоих. И сейчас бы ответил, а нечего. Его как будто ударили под дых за то, что пытался вторгнуться в чужую жизнь, хотел самую каплю конкретики и взаимности. Да, надавил – признаёт. Он бы спокойно выдержал, если бы его сейчас просто попросили закрыть свой рот. Если бы Чонгук просто сказал, что это не его ума дело, если бы они повторили этот диалог тысячу и один раз, прежде чем Тэхён не оставил бы его в покое. Просто почему-то решил, что если ему открывались прежде, делились крупицами жизни, то теперь можно всё. Нельзя. Понимание приходит многим позже, когда уже сказано то, чего он меньше всего ожидал услышать. Раздвинул ноги – это факт. Отлично. Он ведь хотел подтверждения их отношений – напросился и получил. Большего ему не нужно. Он ведь и не был против, просто забыл, что, являясь фаворитом их главного, будет получать за всех и сразу. Только смириться не получается. Мозгами понимает, что его пытались поставить на место, что у Чонгука отсутствует фильтр и понимание простых человеческих вещей, когда он зол. Тэхён одно время в самом деле думал, что не дорос до чего-то, не хватало опыта, Чонгук в какой-то момент стал примером для подражания в плане сдержанности, стоило их конфликтам исчезнуть. Однако не Тэхёну пора взрослеть. — Прости. Согласен, я идиот, — сенсация уже и то, что Чонгук извиняется в сотый раз за прошедшие несколько минут. Он всё пытается прикоснуться, загрести в свои руки, пока Тэхён отказывается в них идти. Смотрит даже с каким-то пренебрежением, как будто Чонгук прокажённый. — Я не хотел этого говорить. Это неприятное стечение обстоятельств для нас обоих, — продолжает стоять на своём. — Отвёл душу? — Тэхён кидает на него безразличный взгляд. — Мне кажется, у тебя язык чесался хоть раз сказать это мне в лицо. — Что ты хочешь услышать? — спокойно интересуется Чонгук. — Я не могу повернуть время вспять и забрать свои слова обратно. Если бы мог – сделал бы. Каждый чёртов раз, когда говорю кому-то в лицо подобные вещи. — Многим ты говоришь такое? — Не усложняй ситуацию. — Я всего лишь хотел узнать, что случилось, насколько там всё плохо, но понимаю, это, видимо, слишком сложно и слишком личное, — севшим голосом говорит он. — И я не хочу каждый раз наступать на одни и те же грабли. Тебе же будет в радость, если я перестану задавать вопросы. — Мы проходили это тысячу раз. Когда дело касается прошлого… Тэхён не даёт договорить, перебивает: — Оставь его при себе. Мне не жалко. Желания интересоваться твоей жизнью у меня больше нет. Правда. Разберись со своими проблемами, я подожду где-нибудь в стороне. — Перестань драматизировать, — хмурится Чонгук. — Ты не в стороне от моей жизни и прекрасно это понимаешь. Тэхёну последнее время почему-то так не кажется. — Просто займись делами, — просит он. — Ты извинился, а я всё понял. Нет ни малейшего желания продолжать разговор, они всё равно ни к чему не придут, сколько бы Чонгук ни объяснял, сколько бы ни напоминал о том, что его прошлое ему не по душе. И не привык или не хочет он делиться подобными вещами. — Тэхён, — мужчина сверлит его взглядом, когда тот забирает вещи с дивана. — Не забудь про наш номер. Хотя, если хочешь, всё можно отменить, — спокойно говорит он. — Всё на ваше усмотрение, господин шпрехшталмейстер. Ты только хотя бы сообщи мне об этом не за день до выхода на сцену, чтобы у меня было время подготовиться. Чонгук молчит. Да и что дельного он мог бы сейчас сказать? Тэхён просто оставляет его со своими личными проблемами, с этим раздражающим прошлым. Хочет молчать – отлично, пускай молчит. И не нужно будет думать за двоих, одной проблемой меньше, так почему-то кажется. Тэхён обманывается. Ни черта не становится легче, он всего лишь тренируется до седьмого пота, пытаясь не захламлять голову мыслями. Ему не впервой занимать не особо значимое место в чьей-то жизни, хотя ничего такого ему и не обещали, ну а терпеть и подавлять это удушающее чувство не такой уж большой важности для кого-то – дело привычное. Даже не стыдно в этом признаться. Неприятно, задевает за живое, но это точно никакой не стыд. Тэхён всегда с таким мирился, если даже его собственный тренер выбирал любимчиком не его, стоило Тэхёну немного не дотянуть до нужной планки. А стоило занять первое золотое – всё было уже совсем иначе. На манеже его всегда любили за заслуги и выносливость, но так вышло, что в цирке заслуг особо не существует. Может, он не дотягивает до роли жилетки по каким-то иным причинам. Может, жилетка в его лице в самом деле Чонгуку не нужна – такие люди ведь существуют. Тэхён сам один из. Хотя можно было просто не доводить их отношения до такого состояния, и жить было бы проще. Тэхён, честное слово, не видит в этом своей вины. Он все эти дни делал всё, что от него требовали, пытался понять и не вмешивался, не его вина, что Чонгук принимал это как само собой разумеющееся. И даже когда Чимин крадётся в синюю комнату со стаканчиком чая для Тэхёна, чтобы тот немного передохнул, то как-то не тянет на слёзы от такой заботы. Хотя это у Тэхёна, честно признаться, тоже впервые в жизни. Хоть в чём-то Чонгук смог уступить место другому. В том, в чём не стоило бы. Пак, присев на маты, совсем скромно и молча наблюдает за ним, даже не задаёт вопросов, хотя он та самая местная сплетница, которая любит почесать языком за просто так. А сейчас молчит. Как будто не дышит и не шевелится, наблюдая за тем, как Тэхён переодевается и скидывает потные вещи в сумку. — Это, конечно, не моё дело, — непривычно скромно говорит Чимин. — Но Чонгук впервые с… — Не надо, — отрезает Тэхён. — Просто хотел сказать, мы все видим, что ты для него… — Чимин. Тэхён и сам всё про себя знает. Понимает, что их главный привязан к нему, что Тэхён не за какие-то грандиозные заслуги, а просто так получал его своеобразную заботу, приятные сердцу вещи и нежности по утрам в виде готовых завтраков и неспешных поцелуев, которые грели его тело. Не совсем он идиот. Видит, что хоть что-то, но всё ещё значит для человека, ощущает на физическом уровне, но менее паршиво от всей этой ситуации не становится. Он слышал столько гадостей о себе: и те, которые говорили прямо в лицо, и знал о тех, что говорили за спиной. Почти никогда не трогало, это всегда было тем, что в самом деле не имело никакого веса, а иногда даже подогревало утереть кому-то нос своими победами и достижениями. С Чонгуком же невозможно победить. Тэхён давно не пытается. Молча забирает вещи и уходит в разгар репетиции нового номера от Жизель. Уже не кажется, что кто-то косится в его сторону, потому что так и есть: Кристина о чём-то перешёптывается с Ниной, Хесон провожает взглядом, даже Юнги беззастенчиво пялится ему вслед. Вероятно, Чимин всё-таки успел растрепать и об этом, ведь свежие новости – самые вкусные. Сенсация: фаворит дал по морде своему начальнику, и оба до сих пор живы. Тэхён и рад был бы, если бы на него перестали взваливать ношу любимчика, но у Чонгука на всё есть своё мнение. Дорога до отеля кажется бесконечно долгой, за окном такси мелькают дома и люди, пока Тэхён безразлично пялится в телефон, листая новостную ленту. Хотя даже известия из мира спорта не прибавляют ему радости, всё однотипное, паршивое, и от этого уже тошнит. Понимает, что дело всего лишь-то в испорченном настроении, а палец так и замирает над контактом бывшего тренера, не решается нажать. Звонок сейчас всё равно ничего не решит, потому что Тэхён обязан выдать все гастрольные номера, а только после этого уже что-то решать. А сбежать-то хочется именно сейчас. Хотелось бы, чтобы случившееся не отзывалось в нём теми же обидой, злостью и психами, которые Тэхён пытается подавить. Он старательно трамбует эти чувства, клокочущие в груди раздражением, когда возвращается в номер. Когда Марс встречает его вечно счастливой мордой и лезет облизывать, прыгает сайгаком, но стоит Тэхёну его оттолкнуть, тут же поджимает хвост и уши, не двигаясь с места. Он смотрит на Тэхёна своими разноцветными глазами-бусинами, тем самым взглядом побитой и задетой до глубины души собаки. В этом они оба сейчас чем-то похожи. Только вот у Тэхёна не получается на него злиться, как бы он этого ни хотел. Из принципа. И даже так – хреново. Пёс пятится к своему лежаку, на законное место, даже не понимая, в чём провинился, но это всего лишь воспитание хозяина – знать своё место. У Тэхёна не получается так, как у Чонгука. — Ко мне, — он хлопает по колену. Стоит Марсу подойти, Тэхён тут же зарывается пальцами в шоколадную шерсть, и ему уже простили всю строгость. Только смотрят глупым взглядом, когда тому шмыгают над самым ухом. Даже пёс понимает больше, чем его хозяин, потому что не отходит от Тэхёна вплоть до самого вечера. Таскает свои идиотские мячи и потрёпанные игрушки прямо на диван, скулит, когда на него не обращают внимания, заливаясь беззвучными слезами. Тэхён ненавидит их обоих от всего сердца. И Чонгука, и его глупого пса, который следует за ним по пятам по всему номеру: и в ванную, и в спальню, и на необорудованную кухню, а Тэхён всего лишь вовремя взглянул на часы и понял, что пора сворачивать импровизированную драму. У него, как и всегда, всё по расписанию. И к приходу Чонгука он выглядит так, как будто не переживал в сотый раз никаких кризисов, свежо и без следов соплей, которые наматывал на кулак пару часов назад. Слишком уж часто эмоции начали лезть наружу, их почему-то не получается сдерживать. — Поговорим? — прямо с порога. А Тэхён всего лишь пил воду, которой чуть ли не подавился, когда горло снова начали сжимать спазмы. Но это от злости. Разумеется, только от неё. Никаких обид. Пожалуйста, хватит обид… — Говори, — голос, как ни странно, не дрогнул. — Надо как-то решить эту проблему. — Какую из? С нашим номером или с тем, что ты самый большой мудак из всех, кого я только знаю? — и вновь в нем просыпается злость от поднятой темы. Чонгук устало вздыхает на фоне, как будто всё это было устроено кем-то другим. — Неужели не было никого хуже? — Есть один. Но даже это было не настолько унизительно, как то, что обычно говоришь ты. — Я стараюсь, ты же видишь. Тэхён угукает в ответ, проходя мимо. — Это всё? Я могу идти? — Бьешь отлично, — слабо улыбается мужчина. — Повторим? — Тэхён… — Перестань, — сглатывает он. — Я серьезно. Чем больше подобного, тем меньше у меня сожалений. — О чём? — Тебе правда есть до этого дело? Чонгук разводит руками. — Ты всё ещё со мной. — Видимо, до поры до времени. — Собрался бежать? Отлично. Чем тогда не повод начать собирать вещи? Тэхён понимает, что и его вина в этом разговоре присутствует, но ещё ничего не ранило его так, как то, что говорит сейчас Чонгук. К этому невозможно привыкнуть, оно въедается под корку, и после этого ты начинаешь искать обман в каждом даже приятном слове, жесте и взгляде. А тот у Чонгука сейчас неоднозначный: он вроде и злится, вроде и хочет быстрее покончить с этой ситуацией. Как будто только ему тяжело от этих ссор. И что им обоим делать в такой ситуации? Тэхён согласно кивает. — Хорошо. — Да, невероятно, — хмурится Чонгук. — И куда ты собрался на ночь глядя? — Да мне уже плевать куда, — шипит Тэхён ему прямо в лицо, когда мужчина хватает его за предплечье. — А тебе разве нет? Всё хорошо, пока ты не открываешь свой рот и не говоришь всего этого. Как я, по-твоему, должен поступить в этой ситуации? Ты будешь продолжать меня унижать ни за что, а я должен молчать? Не многого ли ты хочешь? — Многого, — а взгляд усталый. — Но хочу я совсем не этого. — Удиви. — Хочу, чтобы ты остался. Удивил? — Куда я пойду ночью? — хмурится Тэхён. — Головой хоть думай. — Не сегодня, ласточка. Вообще. Со мной. — С таким тобой? Ты сейчас издеваешься? — А как я остаюсь с таким тобой? Это, думаешь, чем-то отличается? — Не знаю. Видимо, ты просто чокнутый. Сходи проверься. Он уже было разворачивается, как его снова останавливают. Они так и стоят посреди коридора по направлению к спальне, как будто на перепутье, и всё никак не могут разойтись. Почему-то держатся друг за друга – это невидимые связи, которые мозгом не понять. Тэхён точно не понимает, почему так сильно хочет ухватиться за человека. Между тем он бесконечно устал от происходящего. — Скажи еще, что кроме тебя я больше никому не нужен, — уже и это как будто стало привычным. — Давай. — Я же вижу, что это не просто злость, — голос у Чонгука спокойный, пока Тэхёна разрывает изнутри. Это не злость. Это едкая, противная обида, которая лезет и просачивается повсюду. Растеклась по всем углам номера, даже воздух заряжен. — С ума сойти, какой ты проницательный, — язвит Тэхён, но всё же позволяет сократить между ними расстояние, даже не отталкивает, когда чужие руки касаются его плеч. Снова нежно, легко, пытаясь успокоить. А он всего лишь хочет послушать, что ещё может выкинуть Чонгук. Чем оправдает своё отрешенное поведение, сказанные им слова. А тот смотрит так, что Тэхёна пробирает до костей. Непонятно, что видит, пока не звучит тихое: — Это больно, я знаю, — как будто Чонгук снова обнажает душу, не свою, а Тэхёна, раздевает ту догола, делает уязвимой, потому что прекрасно всё осознаёт. — Ты же должен понимать, каково мне, когда я каждый день думаю о том, что по возвращении домой ты вернёшься в спорт. И снова спирает лёгкие. К этой теме уже одна сплошная ненависть, но не может же дело было только в этом. — А теперь поставь себя на моё место, — продолжает Чонгук. — Ты остаёшься в цирке, а я бросаю всю работу на Намджуна и ухожу. Оставляю труппу, тебя. Особенно тебя. Я должен как-то справляться с этой информацией. — Необязательно же… — а голос дрожит. — Делать тебе больно, пока ты всего лишь хочешь узнать обо мне побольше. Я знаю. Я не пытаюсь, клянусь. Но это лезет из меня как гной. И я ненавижу себя за то, что ты стал кем-то большим, чем артист. Всё было бы намного проще, не дай я себе волю, но так вышло, что мы сошлись. Не знаю, как для тебя, но ты идеально вписываешься в мою жизнь. Как будто теперь есть всё, что было нужно. — Перестань нести… — Бред? — перебивает Чонгук, вытирая его щёки. — Откуда тогда эти слёзы? — Потому что я в ярости. — Ярость во всей своей красе, — грустно улыбается тот. — Я видел ярость, ласточка, и она, поверь, так не выглядит. И я бы избавился от тех, из-за кого ты время от времени льёшь слёзы, но это ведь мы с тобой. Без нас двоих всё рухнет. Ты правда настолько сильно хочешь уйти? Тэхён лишь качает головой. — Ты идиот. — Вероятно, — спокойно соглашается Чонгук. — Бываю время от времени. И могу ранить тебя. Не хочу, чтобы ты знал о моих проблемах и прошлом, потому что не горю желанием казаться человеком с недостатками. — Господи, — неверяще качает головой Тэхён. — Да у тебя их куча и без этого. — Мы молчим о тебе? — Как будто я сам о себе ничего не знаю, но я хотя бы не скрываю этого. И не придумываю таких тупых причин. — Они не тупые, — ровным голосом говорит Чонгук. — Просто не нравятся тебе, вот и всё. Как и не понравится то, что за ними скрывается, даже если сейчас ты думаешь, что готов ко всему. — Мне так плевать, ты бы только знал… — шепчет в ответ. — И, возможно, — так же тихо говорит Чонгук, касаясь его лба своим и продолжая гладить высохшие щёки пальцами, — я совсем без памяти в кого-то влюблён, поэтому выхожу из себя из-за любой связанной с ним мелочи. Тэхён весь замирает, глядя на мужчину широко распахнутыми глазами. Ему послышалось?.. — В кого-то? — даже боится поверить. — Есть один бывший спортсмен, который своим существованием доводит меня до белого каления. — Ты с ума сошёл? — его едва слышно, а сердце стучит в десять раз громче. — Велика вероятность, что… — Об этом так не говорят, — перебивает Тэхён, а Чонгук совсем слабо улыбается одними уголками губ, убирая с его лица волосы. — А ты у нас, значит, специалист по признаниям? Мне далось нелегко принять этот факт. — Ты ведёшь себя так, как будто ничего не было, — сглатывает Тэхён, на что Чонгук кивает, нахмурившись. Всё-таки понимает. — Абсолютно ничего. Мы словно соседи по номеру, которые вынуждены работать вместе. А сейчас ты говоришь мне… — даже боится повторить, потому что до сих пор не верит. — С этим придётся как-то жить. — Я не хочу так жить, — качает он головой. — Не хочешь жить со мной? Тэхён лишь сейчас замечает, что Чонгук выглядит так, как будто тащит на своих плечах валуны, как будто он впервые прогибается под натиском навалившихся на него проблем, пока пытается разобраться со всем происходящим в его жизни в одиночку. — Я не хочу жить так, как будто мы друг другу никто, — признается Тэхён. Чонгук, идиот, улыбается. Устало, тяжело, как будто и это даётся ему с непосильным трудом. Он без спроса и разрешения, молча сгребает в свои руки впервые за прошедшие дни и как будто пытается надышаться запахом, зарываясь носом в волосы. Гуляет в них пальцами, тесно прижимая к себе, и Тэхён чувствует, как бьется его сердце даже через рубашку: сильно, тяжело и быстро. В него влюблены. Осознание приходит не сразу, а лишь в тот момент, когда мужчина молчит несколько минут, не давая пошевелиться, словно питается чужой силой и высасывает все соки. Тэхёну почему-то не жалко. Знает, что будет мучиться с ним, что это далеко не последняя ссора в их жизни, а отказаться от человека не может, хочет быть именно с ним, и никого другого сейчас не надо, как бы его ни задевали чужие слова и скрытность. Он бы сам вложил в чужую руку пистолет и встал лицом к стене. С упоением бы принял смерть, без сожалений, только бы он оставался рядом. Тэхён других как будто и не видит. — Хочешь – получишь, — наконец говорит Чонгук куда-то ему в волосы. — Что получу? — Всё. — Ты же так боишься за свою репутацию безупречного человека, — фыркает он, но сердце замирает, органы – в кашу, когда Чонгук говорит: — Оказывается, потерять тебя я боюсь больше, — добавляет: — Для меня это тоже новость, но ты сильно не обольщайся. — Пожалуйста, — зажмурившись, просит Тэхён, пока сам крепко прижимается к чужому телу, — просто перестань вести себя так, как будто всё, что произошло между нами, для тебя ничего не значит. — Страшно? — Ты понятия не имеешь, что это значит для меня, — признаётся вот так откровенно. Тэхён чувствует, как его целуют куда-то в висок, шепчут: — Я не хотел пугать тебя. Я просто… — Чонгук подбирает слова, выдыхает, как будто совсем выбился из сил: — Устал. От всего. И если бы не этот твой спорт… — Чонгук, — мычит Тэхён ему в шею, чтобы тот перестал. — Ничего не могу с собой поделать. Не хочу отдавать тебя на растерзание этим ястребам. — А то ты заботишься обо мне и места себе не находишь. — Представь себе, не нахожу, когда думаю о том, как ты возвращаешься ко мне от них поломанный, а я снова привожу тебя в форму. Не ради этих стервятников я так старался сделать из тебя короля арены. — Прям короля? — облегченно усмехается Тэхён. — Не меньше. Ты до сих пор даже не представляешь, сколько в тебе всего. Тэхён расслабляется, пока они стоят вот так: посреди коридора, близко и тесно, в дремучей тишине и темноте, когда время уже давно перевалило за полночь. Ему обещали всё. Он планирует этим воспользоваться и получить с Чонгука сполна за все те дни, что он изводил их обоих. Тэхён задумчиво пялится в стену за спиной мужчины, понимает, что будет важным озвучить одну неприятную мысль. — Чонгук, — зовёт он. — Да, ласточка? — Если ты ещё хоть раз скажешь нечто подобное обо мне… — Даю обещание: никогда. Это было низко даже с моей стороны, — с этим сложно не согласиться. — Секс с тобой – не достижение. — Разве? — хмыкает Тэхён, а Чонгук хрипло смеётся. Его рука гладит по волосам, как будто до сих пор извиняется за доставленные нервы. И Тэхён бы с удовольствием его сейчас треснул даже за просто так, но вместо этого смакует сладкое: «Я кое в кого влюблён». Не может выкинуть из головы, упивается тем, что у него взаимно, что не успел испортить всё окончательно своим внезапным уходом. Казалось, так было бы проще отказаться от человека, когда вы на расстоянии, сейчас понимает – нет. Так было бы в сто крат больней. Он бы пережил, рано или поздно смирился бы. А оно того разве стоит? — Идём спать? — устало просит Чонгук. — Ты пообещал рассказать мне… — Обо всём. Не сегодня. Я должен быть готов замаливать свои грехи, а сегодня… Меня не хватит даже на прелюдии, — усмехается он. Чонгук отстраняется и тянет Тэхёна за собой в спальню, он и правда вымотан не меньше, но его внезапно тормозят прямо на пороге. — Ещё кое-что, — хмурится Тэхён, на что мужчина вздыхает, но предлагает продолжить. — Ещё раз швырнёшь в меня кинжал вне номера… — Я лично вложу тебе в руку второй, — перебивает. — Я не промахнусь. Целиться буду в сердце. Чонгук поддевает его за подбородок, глядя прямо в глаза, щурится. Он разглядывает Тэхёна так близко и так пристально, любовно убирая с лица волосы, что у того во взгляде ничем не прикрытое обожание, когда мужчина говорит: — Оно уже почти твоё. Делай, что душе угодно. Чонгук наверняка понимает. Видит, что Тэхён не смог бы, потому что у него самого в груди уже точно всё для него. Сейчас, в этот самый момент, когда под покровом ночи ему обещали столь многое. — Я давно… — сглатывает Тэхён, чуть ли не трясётся от страха. Но понимает, что лучше момента он не найдёт, чтобы высказать то, что лезет из него наружу уже так долго. — Я, кажется, очень давно… — Скажи это. Мне, — Чонгук смотрит в самую душу покоряющим взглядом. — И повтори ещё сотню тысяч раз для себя самого. — Я очень давно в тебя влюблён, — на грани слышимости. Мужчина прикрывает глаза, как будто смакует сказанное на слух, пытается распробовать. — Я был бы готов ползать перед тобой на коленях по одной твоей просьбе, если бы ты сказал это многим раньше, — голос хрипит. — А что сейчас? Чонгук улыбается. У Тэхёна душа трепещет и рвётся наружу, стоит ему услышать: — А сейчас я готов упасть к твоим ногам и безо всяких просьб. Ему всё кажется, что это всего лишь слова, на которые тело не должно реагировать мурашками и трепетом, но стоит Чонгуку в самом деле присесть перед ним на корточки, чтобы опуститься на колени, это кажется чем-то запредельным. Как будто он спит, всё случившееся и сказанное – несбыточная фантазия. Но его так крепко держат за бедра, упираясь лбом в живот, так горячо дышат, что это ощущается даже через слой ткани. — Пользуйся сколько душе угодно, — шепчет Чонгук. — Ты окончательно свёл меня с ума. И если бы моя мать видела нас сейчас, потребовала бы с меня церемонии. — Это у вас такая традиция? — Тэхён не силён в знании других культур, понятия не имеет, что это всё значит. Он всего лишь гуляет пальцами в чужих волосах, упивается видом обузданного циркача. Его циркача. Словно тот дикий зверь, который учится лизать руки вместо того, чтобы рычать и скалиться. — Она решила, что я ни перед кем не преклоню головы даже под дулом пистолета. Оказалось, существует кое-что пострашнее. — Что? — Тэхён сходит с ума вместе с ним. А Чонгук целует в живот, прямо через ткань, по-прежнему стоя на коленях. Пытается показать, рассказать прикосновениями, даёт понять и осознать. И взрывает для Тэхёна свой внутренний, неуправляемый, прежде никем не покорённый мир, когда выдыхает: — Ты.