Кураж

«Я должен притворяться, что есть и другие. Но это ложь. Есть только ты».

Тэхён словно впервые по-настоящему наслаждался новым городом. Лондон остался где-то за спиной, дни в Амстердаме пролетели из-за гнетущих душу мыслей, зато Берлин удаётся увидеть во всей красе за какие-то пару недель. В преддверии осени, когда опала почти вся листва, после нескольких выступлений, просмотренных матерью, в душе воцарился долгожданный покой. Тэхён гулял с Наной вдоль набережной, пока Марс гонял птиц, водил по кафе, ресторанам и самым лучшим ночным закусочным, когда не чувствовал усталости. А не чувствовал он ту последнее время очень часто. У него светились глаза, что не так давно подметил Чонгук, заставляя скрывать улыбку. В движениях появилась лёгкость, словно тяжелые мысли покинули голову и перестали терзать душу, выступления давались легче, Тэхён парил. То ли от осознания того, что в жизни всё начало налаживаться, то ли из-за одной лишь Наны, которая проводила с сыном почти каждый день последние полторы недели. — Снова оставляешь меня в гордом одиночестве, — ластился к нему утром Чонгук, обхватывая руками бока. А Тэхён улыбался. Чересчур влюблённо и счастливо, что было слишком явным, – он наконец по-настоящему отдыхает. — Пошли со мной. Вряд ли мама будет против твоей компании. — Не хочу нарушать вашу идиллию. Даже у Чонгука было лёгкое настроение, как будто он чувствовал, как Тэхён раскрепощается в своих эмоциях и мыслях. И стен, которые они упорно возводили, как не бывало. — Значит, будешь сидеть здесь в гордом одиночестве, — усмехался Тэхён. Он уже было сделал шаг в сторону выхода, как его вернули обратно – к себе. Заглянули в глаза, что-то рассмотрели в них, а после отпустили, оставив целомудренный поцелуй на губах. Чонгук щурился ему вслед с довольной улыбкой, пока Тэхён непонимающе глядел на него, втискивая ноги в тапочки. Спуститься на пару этажей ниже в номер Наны – не такой уж долгий путь, и чего Чонгук отказывается от их компании, Тэхён не знал, но ещё ни разу не настаивал. Может, Чонгук понимал, что Тэхён давно не виделся с матерью, может, просто не хотел мешать их разговорам. Нана уедет, а они-то останутся. Двинутся дальше в путь, в Китай, а там ещё немного – и родной дом. — Что? — всё-таки поинтересовался Тэхён, понимая, что его не просто провожают взглядом. Его изучают. — Наслаждаюсь. — Чем? — Тобой, — пожимал плечами мужчина. — Подлизываешься? — Не засиживайтесь, — звучало с улыбкой. Тэхёна провожали прищуром, каким он смотрел на Чонгука в ответ, искренне не понимая такого поведения, но получая удовольствие. Ему впервые хотелось отдавать. Хотелось поделиться всем тем, что сидит в нём и ест каждый день – чувства. Цветущие, рвущиеся наружу, пробивающиеся сквозь вековые льды. У него ведь такое впервые, чтобы хотелось что-то сделать для человека от всего сердца. Он, честно, сходит с ума. Глупая и мечтательная улыбка не спадает с губ, с ней же он встречает маму, когда заходит в её номер, но тут же в сердце закрадывается тоска. Вещи собраны. Нана улетает завтра утром, сегодняшний день хотела провести с сыном, потому что никто не знает, когда они увидятся в следующий раз. — А счастья-то, — хмыкает женщина, аккуратно укладывая платье в чемодан. — Смотри не тресни. — Вообще-то, я расстроен, — вскидывает брови Тэхён. На столике стоят чай и полюбившиеся Наной рогалики, на которые Тэхён уже смотреть не может. Чонгуку стоит отдать должное: Нана была встречена и устроена в номере со всеми удобствами. Она не беспокоилась о счетах, наслаждалась отдыхом и была окутана комфортом со всех сторон, за что Тэхён искренне благодарен. Ей – шикарные завтраки в номер, ей – лучшие места в зрительном зале, ей – экскурсия по цирку и знакомство с коллективом, и только ей Чонгук не сказал ни слова, когда женщина скормила его псу всю мясную нарезку в один из ужинов. Тэхёна бы за это отчитали, потому что Марсу нельзя переедать, а меры тот не знает, зато Нане мужчина улыбался. Легко и непринужденно, в то время как хмурился на Тэхёна, когда тот тянулся дать псу последний кусок сыра. Конечно, вслух претензий не звучало, Чонгук уже многим позже попросил так не делать. Тэхён тогда не на шутку возмутился, на что получил закономерный ответ: — Ты – это ты, — мужчина говорил спокойно. — Но не буду же я строить твою мать за ужином. С одной стороны было приятно, с другой стороны Тэхён чувствовал несправедливость, однако продолжал подкидывать псу остатки своего обеда под чужой хмурый взгляд. Чонгук почти всегда такой: со стороны неуступчивый, а на деле только продолжает тяжело вздыхать и позволяет. Ненавязчиво даёт понять, какие границы переходить не стоит, если вдруг Тэхён откровенно напрашивается на неприятности. Чонгук взглядом просит о том, чтобы не доводил до крайности. Тэхён чувствует. И всегда закрывает рот. Они старательно ищут баланс в отношениях, крупных ссор не случается, а мелкие игнорируются обоими. Сложно жить с тем, с кем приходится работать, и невозможно разделять личные чувства и рабочие нюансы. Если Чонгук в открытую говорит, что Тэхён напортачил с номером – значит, Тэхён напортачил. Стиснув зубы, выслушивает претензии, просьбу быть аккуратным во время их совместного номера, а стоит открыть рот, так тут же клацает зубами. Чонгук прав. Иногда Тэхён даёт себе волю и делает то, чего от него не просят, желая внести ажиотажа и чего-то новенького. Понимает, что в их деле нужно быть осторожным, но не может угомонить свою экспериментаторскую натуру, а потому с постным лицом может выслушивать очередные претензии и сверлить взглядом в ответ. Иногда ему проще уйти, выпить горячего чаю, обдумать всё в одиночестве, чтобы после встретиться с Чонгуком лицом к лицу без былого раздражения. Даже если стены между ними и рухнули, характеры и натуры – вещи по-прежнему непоколебимые. Иногда тяжело, а иногда легко так, как сейчас, когда он может уйти от Чонгука со спокойным сердцем, неотягощенный их стычками. — Я всё-таки очень рада, что ты нашёл своё место, — светится Нана, усаживаясь на диван и оставляя вещи на потом. — Надеюсь, ты счастлив. Они такие хорошие люди. Тэхён бы с радостью поддержал её настрой, но мысль, заставляющая метаться, рвётся наружу. Он тянул с разговором до последнего, больше уже нельзя. — Ты знаешь, что я хочу вернуться на манеж? Женщина замирает с чашкой у рта и грустно улыбается: — Знаю. — Откуда? — Ты этим жил. Иногда тяжело отпускать то, чему ты посвятил столько лет. — Тогда ты понимаешь. И это очередной камень с души, Тэхён уверен, что его не осудят. — Я понимаю, что тебе хорошо с этими людьми. Они замечательные и очень добры к тебе. Не пойму, зачем ты так рвёшься обратно? — Это вся моя жизнь. — А что потом? — женщина с любопытством смотрит на сына, который одаривает ее непонимающим взглядом. — Что потом? — В конце твоей жизни. Что будет, когда тебе придётся уйти из спорта добровольно? Ты же понимаешь, что рано или поздно это случится. Тэхён точно об этом не думал. — Ты оставишь своих друзей, своего… мужчину, — продолжает та. — Тебе придётся бросить это всё. — Я постараюсь поддерживать с ними отношения. Нана качает головой и смотрит на Тэхёна, заботливо и понимающе. — Тогда тебе не стать золотым призёром в пятый раз. — Я постараюсь. — Я поддержу любое твоё решение, с удовольствием буду следить за соревнованиями, ты же знаешь, — улыбка становится тёплой. — Но прошу тебя всё взвесить. Представь, — она поднимает палец перед лицом Тэхёна, — по-настоящему представь, что эти люди там тебе уже ничем не помогут. — Но у меня же останешься ты. — Я не вечная, Тэхён. Однажды не будет и нас с отцом. Будешь только ты. — Хотелось бы верить, что будет и Чонгук, — ему давно не стыдно признаваться в таких вещах хотя бы маме. — Знаешь, иногда приходится жертвовать даже собственными амбициями ради счастья, которого ты сейчас не понимаешь. — Я понимаю, я… — Тэхён рвано вздыхает, но собирается духом. — Эти люди дороги мне, и это место тоже, но я не могу… — Не попытать удачи. Если ты этого хочешь, я с тобой, — она легко пожимает плечами. — А Чонгук отговаривает. — Может, в чём-то он прав. Может, нет. — Я не знаю, что делать, — признается Тэхён. — Просто боюсь упустить свой шанс. — Ты боишься упустить его там, в прошлом, — машет она рукой, чуть ли не расплёскивая чай. — Не боишься упустить его в будущем? — Я же не могу разорваться. — Тогда попробуй. Поймёшь, что ошибся – вернёшься. — Если не будет поздно. — Честно говоря, — загадочно улыбается она, — не думаю, что это займёт много времени. — И почему же? — Ну, вот так я думаю. — Не просто так ты же это думаешь. — Ты нашёл своих людей. Что-то мне подсказывает, что ты захочешь вернуться ещё до того, как переступишь порог цирка. — Тебе кажется, — фыркает Тэхён. Нана смеётся так ярко и солнечно, что Тэхён сам непроизвольно улыбается. — Давай поспорим? — щурится та. — На что? — Если я окажусь права, то… — она пытается придумать хоть что-нибудь. — То я буду ждать приглашения к вам на новоселье. — К нам? — усмехается Тэхён. Он сперва не понимает, о чем идёт речь, но когда до него доходит, то нервно смеётся и качает головой. — Ни за что. Я не буду жить в одной квартире с этими двумя. Я сойду с ними с ума. — Ты уже, раз хочешь променять такого галантного человека на этих старых… — подбирает слова. — Ну, на всех тех. — Он такой только при тебе, — хмыкает Тэхён. — Прямо-таки? — Со мной Чонгук именно тот Чонгук, которого я знаю. — Тогда я перееду к вам и он всегда будет таким, — шутит та, вскидывая брови. — И чего тебе бояться? Ты же уверен, что уйдёшь. — Ладно, — пожимает плечами. — Если я всё же переступлю порог цирка без сожалений, то ты наконец-то переберёшься в Сеул. — Пожалей мать, — по номеру разносятся её обреченный стон и явное возмущение. — Чем мне заниматься в Сеуле? — Чем хочешь. Спор есть спор. — Мы это обязательно обсудим, — жует она сладость, прихлебывая чай. — Сразу же, как только ты позвонишь мне и скажешь, что запутался в канатах и поэтому не можешь покинуть арену. Тэхён усмехается и, следуя примеру матери, пихает в рот рогалик. Против воли. Она слишком вкусно их ест, устоять невозможно. — Такая себе отговорка, — пережевывает он слова. — Тогда придумай что-нибудь получше, — с таким же набитым ртом говорит Нана. — Глядя на ваши выступления, я наконец-то поняла, что ты горазд. — Я и половины твоих слов не понял. — Ты слышишь только то, что хочешь. И оставь мое печенье в покое. — Говоришь, могу съесть хоть всё? Нана толкает Тэхёна плечом, смеясь с набитым ртом и всё-таки проливает на себя чай, начиная причитать, что всё это из-за его несмешных шуточек. Сейчас она именно такая, своя и домашняя, а вечером, в их последний совместный ужин – в своём лучшем платье. Очень скромно и по-счастливому улыбается, когда Чонгук замолкает на середине предложения, наблюдая за тем, как Тэхён якобы незаметно сует руку под стол и смотрит на мужчину в ответ с невозмутимым лицом. — Что? — интересуется он, хотя прекрасно понимает этот взгляд. — Ты и сам всё знаешь, — напоминает Чонгук. — Нога зачесалась. — Колбасой почесать решил? Марс довольно чавкает где-то под столом, выдавая его с головой. И Тэхён поджимает губы, чтобы улыбаться не так явно, на что мужчина лишь вздыхает, возвращая всё внимание Нане. — Надеюсь, вы отдохнули. — Чонгук, мне всё очень понравилось. Я столько лет никуда не выбиралась, — в голосе звучит неподдельная благодарность и счастье, а там и смешинки: — Звони почаще. С радостью рвану на другой конец света. Хоть Тэхён и не самого лучшего о тебе мнения, но лично я считаю, что ты замечательный мужчина. Чонгук выгибает бровь. — Мама, — загробным голосом звучит в ответ. — Да шучу я, — смущённо смеётся Нана. — Хотела внести перчинки в ваши отношения. Тэхён почти открывает рот, как вовремя понимает, что фраза «Проблем в наших отношениях и так хватает» явно не вызовет одобрительной реакции. Ни матери, ни Чонгука. Да и проблем не так уж много, это мелочи, которые чаще всего не стоят внимания. А Чонгук всё равно следит за Тэхёном ястребом: и когда они едут до отеля, и в номере, и пока готовится ко сну, наблюдая за ним в зеркале. Они распрощались с Наной поцелуями, самолёт рано утром, было решено вызвать машину. Тэхён любит свою мать, но вставать в десять утра – не очень. Благо Чонгук может позаботиться о том, чтобы Нана благополучно добралась до аэропорта без помощи сына. Тэхён улыбается, вспоминая завтрак, вспоминая спор с мамой, а там и ужин. Ледяной водой смывает с лица прошедший день, а когда поднимает взгляд, видит, что Чонгук стоит позади него, подпирая косяк плечом. Он не выглядит воинственно, как и не выглядит дружелюбно, больше задумчиво, явно чего-то не понимая. — Ладно, — говорит Тэхён первым. — Что «ладно»? — Я больше не буду кормить твоего пса. Пускай давится слюной, пока ты ешь свои стейки. Чонгук не усмехается. Не смеётся, не улыбается, и Тэхёна начинает напрягать затянувшаяся тишина, повисшая в ванной комнате. Что он ещё должен сказать? Обязан пообещать, что больше так не будет? Мужчина тяжело вздыхает – Тэхён не слышит этого, но видит, как поднимаются и опускаются его плечи. Как напрягаются мышцы, когда Чонгук принимается снимать с запястья часы, молча и без комментариев. Он уходит, чтобы оставить аксессуар в гостиной, возвращается таким же молчаливым, из-за чего Тэхёну не по себе. Он не привык к тому, что Чонгук станет молчать о чём-то, постесняется высказать претензии или что он там не может из себя выдавить? У Тэхёна впервые что-то щёлкает в голове, как будто срабатывает заржавевший от безделья механизм. Такой Чонгук ему не по душе – осознание внезапное, как гром среди ясного неба. Тэхён даже подбирается к нему осторожно, но уверенно: останавливает на полпути к постели. Его руки на чужих предплечьях, во взгляде – настороженность и открытая озабоченность таким поведением. Это не страшно, не пугает, разве что выбивает из колеи и заставляет нервничать, как будто между ними снова что-то не так. Однако Чонгук абсолютно спокойно смахивает волосы с его глаз, игриво поддевает подбородок, взглядом спрашивая, что ему нужно. И вроде всё как всегда, но Тэхён подсознательно чувствует – нет. Не как всегда. Ещё одна новость, которая вводит его в шок: он понимает Чонгука. Даже если не действия, то читает посылы в, казалось бы, спокойном взгляде и молчании. Между строк. Разве что не уверен, что стоит задавать вопросы. Руки скользят от предплечий к шее, сам Тэхён становится ближе, ненавязчиво обнимая и чувствуя, как ему на спину ложатся горячие ладони. Не знает даже, как спросить и с чего начать – такого они не проходили. Это всё в новинку, чтобы он сам интересовался чужими делами, но всё равно спрашивает: — Что такое? — вроде и невзначай, а вроде и обо всём сразу. Чонгук даже если и удивлён таким непривычным поведением, то никогда этого не покажет. — О чём ты? — Просто, — увиливает Тэхён от ответа. Брови хмурятся непроизвольно. — Чувствую. — Что ты чувствуешь? — Чонгук словно в самом деле не понимает. — Что-то. — Ты чувствуешь что-то? — Именно. — Весьма содержательно. — Я даю слово, что больше не буду кормить Марса всем подряд, — заявляет на полном серьезе, а Чонгук тихо смеётся. Он улыбается прямо в поцелуй, захватывая чужие губы. Мимолётно, нежно и как будто устало. Так и стоит, прислонившись ко лбу, пока Тэхён пытается выловить во взгляде хоть что-то стоящее. А ничего там и нет, его словно исследуют в ответ, как будто узнают заново. — Всё нормально? — его голос становится тише. — У нас? — Более чем, как мне кажется. Разве нет? — Я надеюсь. Ты просто лучше сразу мне всё выскажи, — просит Тэхён. — Когда молчишь – так ещё хуже. — И с чего, интересно, ты взял, что я хочу тебе что-то высказать? — Не знаю. Странный ты. — Может, мне было мало тебя. Когда рука Чонгука поднимается к лицу, обхватывая пальцами подбородок, сердце успевает сделать пару кульбитов. Почему-то это захватывающе. Почему-то от таких признаний всегда кружит голову и выворачивает наизнанку всё существо. И от поцелуя, за которым Тэхён тянется первым, – тоже. От всего того, что происходит между ними не в спешке, а тихо и мирно. И поцелуй выходит таким же, потому что, возможно, Тэхёну тоже было мало Чонгука. Он старался провести побольше времени с матерью, понимал, что увидятся они ещё не скоро, а Чонгук, он же каждый день. Хотя было не так уж честно оставаться без него, сердце тоже не обманывалось, вспоминало, ликовало, если о них заходила тема. Если спрашивала мама, если они обедали все вместе, и Тэхён не боялся сделать что-то не так. Особенно если не боялся показать, что человек его и принадлежит ему. Он чувствует, как колотится его сердце, такое простое, но меткое признание на повторе. Не умеет Тэхён говорить так же красиво, как и Чонгук, не умеет задевать словами струны души: будь то что-то приятное или же наоборот. А всё равно пытается, за это его никто не убьёт. — Вроде работаем вместе, живём, спим, а я всё равно постоянно думаю о тебе, — на грани слышимости и в губы напротив. Чонгук как будто искренне наслаждается: медленно прикрывает глаза, сильнее сжимая ладони на боках. Снова крепко держит, тяжело дышит. Признания Тэхёна – редкость, сравнимая со снегом в начале лета. Может, если бы он знал, насколько подобные слова могут сводить с ума, если бы знал, что ещё парочка ласковых и Чонгук будет готов покрыть его тело поцелуями, то те звучали бы чаще. Это Чонгук планировал затмить собой чужие мысли, чтобы Тэхён оставил никому не нужное желание вернуться в спорт, а получается с точностью до наоборот – так кажется со стороны. Чонгук по жизни только и делает, что планирует, это его работа и главный приоритет, а теперь приходится думать и о других вещах. Как всё устроить так, что даже если Тэхён и уйдёт, то их встречи состоялись бы не раз в месяц, когда у кого-то выпадет свободная минута. А те же гастроли? Не потащишь же его с собой на привязи: будет артачиться и кусаться точно местная шавка, отбившаяся от рук. Тэхён, то ли к сожалению, то ли к счастью, не привык зависеть от людей. От их мнения – да, от самих людей – нет. Всё-то он сам решает: куда идти и что делать; кого бросать, с кем оставаться. Чонгуку сложно мириться с такой манерой поведения. Ещё сложнее, когда с горем пополам признав собственные чувства, ты должен отпустить птичку из своей клетки в чужую старую. Когда ты должен доказать, что твои слова имеют вес, а обещания сплетены не из воздуха. Когда каждый день ты борешься сам с собой: хочешь удержать силой, а вместе с тем хочешь, чтобы человек остался добровольно. Силой ведь проще и быстрее, только вот такая тактика не работает. Тэхёну, даже если сам этого в себе не видит, хочется иначе. Ему хочется лаской и нежностью, сладкими разговорами, признаниями, всем тем, что у Чонгука впервые в жизни. Конечно, он был ласков и нежен и с другими, но секс есть секс – дело пяти минут. А есть ещё Тэхён, перед которым он склонил голову. Не объявил о капитуляции, а признал: чувства есть. Сильные и разрывающие. Только вот момент, когда они успели стать такими, Чонгук упустил. Это не было чем-то пугающим, не ввело в состояние шока и не вызвало отрицания, потому что намного страшнее не знать, имеют ли те хоть какую-то ценность для адресата. Но и этот этап был пройден. Казалось, что последнее, от чего можно потерять голову – это ответное признание. Но всё куда хуже, если даже от одного упоминания собственного имени в постели кожа покрывается мурашками. Именно этим голосом, низким и тягучим, нервирующим в моменты ссор, но приятным, когда всё сокровенное сказано едва слышно. Как сейчас. Убийственно – если с желанием и на ухо. Если ласточкой. Если его шёпотом: — Я скучал, — как будто они не проводят ночи в одной постели. — И я хочу тебя. Чонгук считает это чем-то ненормальным. Не слова. Ситуацию. Тэхёна, возможно, тоже. С ним ещё никто не уживался под одной крышей, не могли вынести испытание характером, а Тэхён и сам такой. Ядовитый, точно не ласточка, а самый настоящий хищник. И у него столько привилегий, если бы только знал. Прижился как-то сам по себе, обращение – тоже. Чонгуку это напоминает свободу, полёт и невесомость. Лёгкость, даже красоту. Казалось идеальным, пока Тэхён не начал прикрывать глаза, смакуя чуть ли не по слогам. Это, черт бы его побрал, приятно, когда ты видишь, что непокорный всё-таки покоряется. Что ты имеешь право обращаться с ним, как хочешь, и знаешь, что тому не хватит сил тягаться. Странно только одно – это работает в обе стороны. Словно они оба пытаются доминировать, управлять, подчинять, и у каждого получается. Тэхён умудряется быть «над», даже лёжа под Чонгуком в их постели. Своими неожиданными признаниями он выкручивает внутренности до тошноты, а это ведь физически невозможно. Чонгука всю жизнь учили делать больно словами, не марая рук. Он не умеет любить. Но какого-то черта что-то чувствует, пока целует человека, которого был готов гнать взашей прямо с порога. Это всё ещё тот же самый парень, который швырнул ему в лицо брошюрой. Тот же парень, со слезами на глазах доказывающий, что мог бы больше, если бы не травма. Чонгук помнит об этом. Всегда, когда Тэхён поднимается под купол. Когда в его движениях присутствует что-то странное, отдаленно напоминающее боль. А тот терпит. Ни звука, ни писка, ни одной жалобы о том, что больше не может и с него хватит. Куда-то рвётся, лезет покорять вершины со своими травмами, пускай стиснув зубы, но до упора и до предела. И хоть бы один шаг назад. Да, всё ещё неопытный, потерянный мальчик в глазах Чонгука, но со страшной силой воли, с которой сворачивают тысячелетние горы. И зная, что Тэхён такой, закалённый жизнью и прошедший через тонны дерьма в собственном деле, его хочется ласкать по-другому. Противореча собственному здравому смыслу, хочется показать то, чего он не знал все свои годы. Чонгук раздевает его так, словно у них это впервые. Ему нравится неторопливо, чтобы было накалено до предела. Нравится, когда Тэхён целуется как в последний раз, когда забывает о своих грандиозных планах, путаясь в покрывалах. Когда он мелко дрожит, стоит Чонгуку опуститься губами чуть ниже колена. Сейчас Тэхён впервые морщится: то ли от боли, то ли из-за напоминания о том, что сам с собой когда-то сделал. Он как обычно пытается торопиться, не вкусив и не распробовав, а Чонгук как обычно держит в узде. Хочет прочувствовать, насладиться, дать себе волю побыть несобранным хотя бы в постели. Но Тэхён на то и Тэхён, чтобы его несло вперёд на всех парах, и если он сказал: «Хочу», – значит, возражения не принимаются. Значит, он хочет сейчас же и побыстрее. Чонгук всегда ищет баланс. Тэхён ищет его губы своими, словно слепой котёнок. Не оставляет времени на размышления, сам раздвигает ноги, стягивая с Чонгука белье. С ним даже если очень захочешь, то не сможешь тянуть до предела. Обыграет по своим правилам и заставит поторопиться, потому что: «Скучал». Страшно признаться, что Чонгук чувствует то же самое, потому и заполняет его собой под тягучий выдох. Как будто последний. А впереди ещё много ночей и времени для двоих, хотя по ощущениям и не скажешь. Как будто каждый секс как прощальный: чувственный, долгий, с ногтями, впивающимися в спину. Все следы уже давно под кожей, разогревают кровь настолько, что в венах уже кипит. В комнате горячо как в бане, у Тэхёна испарина на лбу и тяжелое дыхание – за таким приятно даже просто наблюдать. — Мне хорошо с тобой, — привычное им обоим шепчет Тэхён, заполошно и в самые губы. Не врёт – ему хорошо. У Чонгука из-за него каша в голове, пока тело горит. Однажды Юнги предсказывал всякие глупости вроде любви, какой никогда не видел, но это ведь не любовь. Это – пламя, сметающее всё на своём пути. Страшно думать о том, что будет, если они сплотятся и встанут друг за друга горой. Они уже словно в пучине, созданной ими же, ни одному батискафу такая глубина не по силам. Чонгук толкается между ног – Тэхён замирает и дрожит, а его тело красиво выгибается на одеялах. Он каждый раз хватает воздух губами, а изо рта чуть ли не валит пар. Зато из самого нутра рвутся стоны, непроизвольно, потому что от удовольствия. Когда он себе позволяет наслаждаться, то и чувствует всё иначе: ярче и захватывающей. Потому и мечется по постели, пытается двигаться навстречу, чемпион слишком жадный до удовольствия и ласк. До всего человеческого, что смог попробовать и испытать в полной мере впервые с Чонгуком. А тот как будто тоже. С Тэхёном самый обычный секс становится горячим и желанным до зуда под кожей, потому что то, как он отдаётся человеку, которого втайне боится, не описывали ещё ни в одной книге. Он отдаётся в лапы неизведанных им же чувств с головой, в чужие руки, ласкающие повсюду и отмечающие запретную для других территорию. Ему нравится глубоко и до скрипа пружин. Ему нравится так, как Чонгук того хочет: вплоть до боли в мышцах из-за перенапряжения и сбитого вконец пульса, с бедрами, обхватывающими бока, и безвозмездной отдачей всего себя. Потому что Тэхёну себя никогда не жаль. И кончает он, чуть ли не до крови впившись пальцами в кожу, с рвущимися наружу чувствами, с мутным взглядом. Даже стон пробирает до костей: утробный и низкий, который тонет между ними, заполняя миллиметры расстояния. А дальше – на повторе. Вплоть до самого утра, как будто сегодня были произнесены ключевые слова. Чонгук, собственно, ещё никогда в жизни не просыпался вымотанным, а сегодня день исключений. Мало того, что часы показывают за восемь, так ещё и Тэхён сопит ему прямо в плечо, плотно прижавшись сбоку и почти уткнувшись лицом в одеяло. Обычно не позволял себе такого, может, просто привычка спать на другом конце кровати, а сегодня вплотную, как будто наконец-то не искал поводов для расстояния. Этим утром даже не хочется покидать тёплую постель. На улицах Берлина началась самая настоящая осень, ветер подметает листву, пока Чонгук гуляет пальцами по чужой спине. Кожа нежная, чуть выше лопатки виднеется синяк. Может, после ночи, может, Тэхён сам набил во время тренировки или выступления. На его теле не счесть шрамов от царапин. Он покрывается мурашками во сне, пытается скрыться под одеялом и зарывается головой в подушки, торчит только макушка. От него валит жаром как от печки, он тёплый и голый, явно замучившийся и поэтому ещё спящий. И всё же Чонгук считает это каким-никаким, а достижением. Справился, укротил хищного зверя, сделав из него свою пташку. Откармливает, по-человечески пытается проявлять заботу и уделять внимание, чтобы Тэхён цвёл и дальше. Он и этим утром тот же самый парень, а выглядит иначе: в глазах появились искры. Ещё в мутном, сонном и ничего не понимающем взгляде – пустота. Но стоит дать ему время осознать и понять, что именно рука Чонгука гуляет по его спине, заботливо и нежно, то глаза тут же оживают. Мерцают как хрусталь на солнце, потому что птичка Чонгука любит, когда её не обделяют вниманием. Любит завтраки на двоих и горячий кофе в уютной тишине. Чонгук знает все его слабости. Знает, что Тэхён млеет от поцелуев между лопатками каждое утро. И сейчас вытягивается как кот на постели и ждёт заветного момента. Чонгуку не жалко тратить на него свои силы – целует, едва касаясь губами. Это успело стать своеобразным ритуалом. Он не жалеет о том, что привязывается и привязывает. Не было мысли, что ему нужен кто-то рядом, просто так случилось, что ему понравилось быть с одним, которого выучил, а не с разными каждую ночь. В его действиях не расчёт и не поиск выгоды, да и какая тут может быть выгода? В его действиях то простое человеческое, в чем иногда нуждается каждый: отдавать и получать. Даже если это те чувства, которых, казалось, не существует. Возможно, тех и нет, пока не зародятся. У них, так уж вышло, что-то получается. Получается существовать вместе, работать, проводить время за завтраками и ужинами. Тэхён ещё сонный и молчаливый, когда поднимается с кровати ближе к обеду. Волосы растрёпаны, на нём какая-то футболка и штаны. Футболка, кажется, Чонгука. И где только откопал? Зачем? Хочет показать, кому принадлежит? Если так, то Чонгук эту мысль даже оценил: Тэхён знает своё место. Не «под», «над», «на», а рядом, чтобы всегда был в поле зрения и где-то поблизости. — Мама улетела? — ещё хриплым ото сна голосом интересуется Тэхён, усаживаясь за стойку, пока Чонгук пьёт кофе и наблюдает за ним. — Отправил её пешком. — Бедная женщина, — вздыхает тот, растирая сонные глаза. — Пешком от Берлина до Тэгу. Даже я бы не смог. — Не скромничай. Если выйдешь сейчас, то можешь даже успеть к выступлению в Китае. — В жизни нужно всё попробовать, да? — наигранно хмурится. — И как вы тут без меня будете? Чонгук заглядывает ему в глаза, склоняя голову набок. Как-то же они будут без него, если Тэхён останется непреклонен в своём решении. Тот и сам понимает – взгляд мрачнеет. И если мысль об уходе не прибавляет ему радости, а навевает тоску, то куда ж он лезет? Зачем пытается? Чонгук искренне не понимает и не разделяет чужого рвения окончательно испортить себе жизнь. Для него это всё выглядит как какой-то детский сад, но в Тэхёне играет упорство и желание доказать всем. Что доказать, почему, зачем – неясно. Только его сила воли восхищает, а над остальным ещё работать и работать. Научить бы правильно расставлять приоритеты, смотреть в будущее. Между ними висит долгое молчание, пока Тэхён пьёт ещё горячий кофе. — Скажи, станешь ты золотым призёром в пятый раз, а что потом? — всё же интересуется Чонгук, опираясь локтями о стойку. — Шестой? Седьмой? Десятый? Мировой рекорд тебе не побить. Тэхёну, видно, не нравится ни вопрос, ни поднятая с утра пораньше тема. Но это чистое любопытство, хочется понять смысл всех этих бездумных порывов. — Чонгук. — Сколько себя помню, именно так меня и зовут. — Я не люблю эту тему, — уже по-настоящему хмурится Тэхён. — Назови хоть одну весомую причину, и я оставлю тебя в покое. Тэхён задумывается, сверля взглядом чужие руки. Он долго молчит, подбирает слова или же придумывает – кто бы знал. — Почему никому… — он сглатывает и выдаёт как на духу, едва слышно: — Почему никому не хватает того, что я просто хочу попытаться? Поднимает взгляд. Там – искреннее непонимание и слишком явная обида, как будто на всех и сразу за то, что его идею не воспринимают всерьёз. — А если не сможешь? — закономерный вопрос. — А если смогу? — и этот – тоже. — И до каких пор ты собрался себе доказывать, что ты можешь? Тэхён пожимает плечами. Не знает. — А что потом, когда докажешь? И снова пожимает плечами, даже не раздумывая. Ничего не знает, а хочет и надо. — В спорте есть предел, — говорит Чонгук. Тэхён уже было открывает рот, но ему не дают сказать. — Откуда, ты думаешь, я знаю? Юйлинь такая же, как ты. — Видимо, не такая же, раз я никогда о ней не слышал. — Согласен, она не четырехкратная чемпионка. Ей хватило одной медали. Одной. И она пошла дальше. — Я – это я. — В цирке предела нет, — игнорирует его Чонгук. — Думаешь, она ушла, потому что ей надоело и стало скучно на твоём месте? Она не могла, когда я требовал с неё большего. Там – золотые медали, а здесь ты не получишь ничего. Разве не испытание? Посвятить всю жизнь в никуда, чтобы о тебе мгновенно забыли. — Думаешь, — усмехается Тэхён, — они смогут меня забыть? — В том-то и проблема. Тебя боготворят. И ты можешь сделать так, чтобы зрители помнили тебя вечно. Я не буду больше поднимать эту тему, только скажу своё мнение. — Ты уже и так достаточно сказал… — Спорт – не цель, а препятствие. Ты можешь больше. Чонгук допивает кофе, пока Тэхён сверлит его хмурым взглядом. Следит за действиями, за тем, как мужчина вскидывает брови, поправляя манжеты. Чонгук и слова больше не скажет по этому поводу, не станет тратить время и распыляться, потому что Тэхён уперся рогами в землю и не воспринимает советы. Если хочет обратно – хорошо, они это как-нибудь переживут. — Прогуляемся? Тэхён реагирует кивком, хотя выглядит недовольным и задумчивым. Чонгук прекрасно знает, что тот не любит, когда его учат жизни и пытаются направить на путь истинный, но если об этом хотя бы не попытаться сказать, то у того и мысли не возникнет, что он делает что-то не так. Пускай возвращается на манеж, если ему угодно. Пускай добивается всего, что хочет, собирает медали, оценки, протирает задницей сидения в комнатах ожиданий, если ему это нравится, тут уже ничего не сделать. В конце концов, если у него и правда получится добиться большего, то, может, хотя бы тогда он будет собой доволен. У Чонгука не было резона портить кому-то настроение, он обдумал, спросил, что хотел, высказался. Но Тэхён ходит задумчивый, пока собирается на прогулку. Не спросил куда и зачем, молча оделся и ждал на пороге с лицом, выражающим тяжелые думы. Наверное, от темы спорта у него пухнет голова. Чонгук же видит, что тот мечется. Что тот радуется, когда не вспоминает, улыбка светится, глаза – тоже, а стоит заикнуться – взгляд в пол. И гробовое молчание, которое нарушает только гул автомобилей и лай Марса, пока они идут до леса. — Хочешь попытаться – пытайся, — всё же говорит Чонгук. — Но не ходи с таким лицом. Я ведь не вынуждаю тебя оставаться. — Я думаю не об этом. Когда они остаются наедине, идя вдоль по тропе, Тэхён даже не стесняется просунуть руку под чужую, натянув рукава пальто до самых пальцев. Чонгук накрывает своими и чувствует – холодные. Тэхён отзывается на жест, сам вытаскивает руку из-под одежды, чтобы можно было обхватить полностью. Не смущается, не стесняется, как будто всё то, что происходит между ними, давно стало привычным. — О чём тогда? — Об этом ещё рано говорить. — Намекни, — улыбается Чонгук. Видит, что Тэхён замялся, тема, видимо, ещё не поднималась, раз ему неудобно раскрывать свои мысли. Должно быть, это очень тяжело, когда ты не можешь просто взять и сказать то, о чем думаешь. Чонгуку не понять. — Когда мы вернёмся и я уйду… — он снова о чём-то задумывается. — Я хотел бы видеться чаще, чем раз в месяц. — Я всегда свободен. — Прямо-таки всегда? — Для тебя – да. Видно, что Тэхёну это поднимает настроение, на губы лезет улыбка, как будто забывается всё остальное. Только во взгляде всё ещё метания, а улыбка грустная. Он даже прижимается плотнее к плечу, холодные пальцы крепче сжимают чужие, словно решается. На выдохе выдаёт неожиданное и скомканное: — Я не уверен, что хочу уходить. Вот так внезапно. Чонгук замедляет шаг, пока они совсем не останавливаются. Он всё ещё держит чужую руку, большой палец нежно гуляет по коже, а у Тэхёна бегают глаза. Взгляд такой, как будто он устал на десять лет вперёд. Как же долго он боялся признаться себе в этой мысли? Как смог допустить, чтобы та просочилась сквозь его твердолобость и уверенность в том, что уйти ему необходимо? — Дело не в том, что ты сказал, — на всякий случай уточняет Тэхён, а то вдруг Чонгук решит, что мог как-то повлиять на его выбор. — Я хочу попытаться, но не уверен, что смогу. — Что тебя останавливает? Слух режет тихое: — Ты. Такое сладкое, даже приторное, что под языком скапливается слюна. — Я выбираю не между цирком и спортом, — негромко продолжает Тэхён, словно боится потревожить еще не опавшие листья. — А между тобой и тем, что меня там ждёт. И я знаю, сколько времени мне придётся посвящать работе. Больше, чем ты можешь себе представить. — У меня богатая фантазия. — Я серьёзно, — хмурится Тэхён, поднимая взгляд. Он вглядывается в лицо напротив, как будто въедается во все мимические морщины глазами, разглядывает, словно в бреду. Как будто Чонгук ему мерещится. Его свободная рука совсем уж несмело касается лица, пальцы скользят в волосы, и каждое прикосновение как будто доставляет невыносимую боль. Выражение лица схоже с тем, с каким он иногда выступает: серьёзное, сдержанное и испуганное. Тэхён не целует, а исследует. Перебирает черно-белые пряди, хочет что-то сказать, но не решается. Взгляд застывает на глазах, бегает от одного к другому. Может, думает, как ему смог полюбиться человек с такой внешностью, может, он давно не берет в расчёт подобные мысли и сейчас где-то далеко, мечтает о чём-то своём. Как было бы просто, если бы он не разрывался между желанием быть рядом и желанием достигать невозможного. — Я ничего не боюсь, если вдруг ты не заметил, — говорит Тэхён, и Чонгук усмехается. — И без тебя мне будет очень сложно. Сложнее, чем иногда бывает с тобой. И становится не смешно. С ума сойти, Тэхён же не думает, что может со всем покончить прямо сейчас? Чонгук не даст ему жизни, если в голове проскользнёт хоть одна подобная мысль. Он старается не просто так, а потому что хочет остаться с этим человеком, который одним своим молчанием может довести до белого каления. Секунда, а нервы уже на пределе. Если бы требовалось объяснить, почему они не могут порознь и почему Чонгук хочет именно его, честно говоря, он бы и не знал, что ответить. Потому что хочет. Так же просто, как Тэхён хочет в свой спорт. Хочет видеть, на что ещё способен человек, что может вынести. Хочет время наедине, хочет вместе вдали от работы и проблем. С Тэхёном не приходится притворяться, что ты чёрствый камень, неспособный на чувства. Чонгук давно понял, что способен, смог ощутить и пропустить через себя, а теперь с явным упрёком смотрит на Тэхёна в ответ. Пускай не говорит. Ничего. Пускай возвращается в Сеул хоть сейчас, у Чонгука не возникнет проблем с отношениями на расстоянии. — Хотя кое-чего я всё-таки боюсь, — признается Тэхён. — Не то чтобы это страх, скорее… Его перебивает прикосновение к лицу, Чонгук привычно убирает волосы с глаз. Честно говоря, не хочет слушать. Напоминает, что чувствует: прикосновениями и взглядом, – очень и очень многое. Никогда бы не подумал, но это сравнимо с самой эйфорией. Когда впитываешь всё так, что аж до дрожи из-за какого-то сумасшедшего, глубокого и необъяснимого обожания. Это пугает. Чонгук целует аккурат в губы, прижав Тэхёна к себе за шею. Держит как на поводке, какого-то черта волнуется об их непонятных отношениях. Пускай те и непонятные, ясно одно: они вместе. Тэхён не уверен, что хочет уходить. Чонгук уверен, что не хочет отпускать. — Дай сказать, — горячо выдыхает Тэхён ему в губы. Они как новоиспеченные возлюбленные, на улице осень, а между ними снова пожар. Оба совсем как подростки, целуются посреди леса в окружении вековых дубов и опавших листьев клёна, как будто чтобы никто не узнал. Чонгук зажимает руки Тэхёна между их телами, его ладони точно наручники опоясывают чужие запястья. Держит и себя, и его, чтобы не наговорили глупостей. Почему-то сам готовится к худшему – им не привыкать. — Я был бы не против, если бы вы перебрались ко мне, — выпаливает Тэхён. Чонгук буквально на секунду впадает в ступор, непонимающе глядя в глаза напротив. Возможно, с ужасом. Или восхищением. Так сразу и не понять. — Мы? — Ты и твой глупый пёс. И тут же камень с души – стало легко и свободно. Мысли о расставании и удержании испарились по щелчку пальцев, в голове начались совсем другие процессы. Чонгук глубоко задумывается, потому что такие вещи не решаются вот так просто. Они живут вместе достаточно, чтобы понимать, но всё же отели и чужие города – одно дело, а жизнь под одной крышей на чьей-то территории – совсем другое. — Сам додумался или подсказал кто? Хотя с кем Тэхён ещё может обсуждать подобные вещи. Разве что… — Мама. Чонгук понимающе кивает. Не сказать, что он безмерно счастлив или расстроен, скорее тут возникает другой вопрос: для чего? — Думаешь, будет легче? — спрашивает мужчина, а Тэхён пожимает плечами. — Ощущение, что никак не будет легче. — И сейчас тебе, разумеется, невыносимо тяжело. — Перестань, — фыркает Тэхён. Он укладывается головой на чужое плечо, дышит в шею: долго, медленно и устало. — С тобой хорошо. Вернусь, и там тебя уже не будет. — У тебя дома? — Тэхён в ответ угукает. — В таком случае обязательно зайду на чай. — Просто скажи: да или нет. Ты мне ничем не обязан. — Да или нет, — скалится Чонгук, и Тэхён шумно вздыхает, хлопая его ладонью по плечу. Тот уже было отстраняется, понимает, что над ним снова просто издеваются, как внезапно прижимают к себе вплотную, опоясывая обеими руками талию. Тэхён чуть ли не валится на землю от неожиданности – Чонгук держит. В его взгляде ни намёка на юмор, он настроен серьезно, даже если и не имеет ничего против шуток над Тэхёном. — Посмотрим, какого мнения ты будешь, когда мы вернёмся домой, — это ведь самое главное. Есть сейчас и есть потом. У Тэхёна семь пятниц на неделе, он может сотню раз передумать, никому ни о чем не сообщив. — Ты что, угрожаешь мне? — Тэхён фыркает от смеха. — А что, страшно? — А по мне скажешь? — теперь он веселится. — Кричать буду. И кто бы успел за их настроениями. — Так кричи, мы в лесу. Думаешь, я тебя просто так сюда притащил? — Конечно, нет, — снисходительно смотрят на Чонгука. — Облизал меня уже всего с ног до головы. — Ещё даже не начинал, — на полном серьезе звучит в ответ. — А кого ждём? — Пока стемнеет. — Так мы же в лесу. Никого нет. — А тебе не терпится совокупиться у дерева? Заодно покажешь свои акробатические трюки. — Всё, фу, — морщится Тэхён. — Отпусти. Всё равно ничего адекватного сказать не можешь. Чонгук улыбается словно хищник, взгляд с прищуром. Ему никогда не нравились игры, а сейчас почему-то затягивает. Тэхён не скупится на эмоции, читается как открытая книга. Он не понимает и ведёт себя настороженно, продолжает поддерживать игру и юмор, на губах играет улыбка, только вот Чонгук не шутит, когда говорит: — Я соглашусь на всё, что твоей душе угодно. Не раскидывайся своими желаниями. Ты же помнишь, — его губы на уровне чужого уха, Чонгук видит, как у Тэхёна шея покрывается мурашками. Как он не понимает, на какую эмоцию переключаться, мешкает. Его обхватывают рукой за запястье, прикладывают к груди. Больше Тэхён не улыбается, а на ухо раздаётся шёпот: — Оно почти твоё. — Почему почти? — А ты хочешь всё и сразу, — даже не вопрос. Тэхён заглядывает Чонгуку в глаза. Он тоже умеет сводить с ума. — Хочу. Когда не боится просить и быть откровенным, то соблазняет, сам того не понимая. Не понимает, что делает, когда облизывает губы и целует первым: мокро и горячо, выдыхая носом в поцелуе, словно никак не может насытиться. Как будто ему было мало ночи и всего того, что между ними происходило. Он целует Чонгука под шелест листвы и тихий вой ветра. Целует так, что под веками взрываются фейерверки от сладкого удовольствия, а в голове на повторе закономерный вопрос, который звучит шёпотом в самые губы: — А твоё разве не «почти»? Тэхёна трясёт в руках Чонгука: то ли от ветра, то ли от переполняющих чувств и эмоций. Он шепчет настолько тихо, что слов невозможно разобрать, как бы Чонгук ни старался прислушаться. У него слух отменный, просто Тэхён нарочно играется. Запахивает полы чужого пальто, внезапно разрывая поцелуй, и с широкой улыбкой идет глубже в лес, пока Чонгук непонимающе смотрит ему вслед. — Я не расслышал. — Я сказал, — громче нужного говорит Тэхён, — ты поможешь мне с ремонтом! — Это метафора такая? — хмурится Чонгук, продолжая стоять на месте. — Это моя жизнь, — Тэхён оборачивается. — И что ты встал? Пошли найдём дерево посимпатичней. Он фыркает, а его дурной взгляд проникает стрелами в самое сердце, заполоняя то, что осталось нетронутым. И правда, почему есть «почти», когда существует чужое «хочу»? Чонгук зарекается помочь Тэхёну и с ремонтом.