Кураж

«К каждому сердцу есть своя отмычка. Порой такая простенькая, что стыдно становится. Вроде посмотришь со стороны: ну прям банковская дверь. Сталь везде и воля! Подступиться боишься. А там смотришь: да не закрыто же».

— Ещё немного – и ты будешь дома, — подбадривающе говорит Намджун. Он немного пьян, впервые согласился выбраться в бар вместе с главным и восходящей звездой, хотя Тэхён предпочел бы этого не делать. — Представляю, как ты соскучился по родным стенам. Мы все соскучились. Все вернемся. Покорим там всех, дадим лучшие номера, которые они только видели в своей жизни! А потом! — мужчина смотрит в окно задумчивым взглядом. — А потом возьмём отпуск… Месяца на два-три. Поживем для себя. И вернемся с новыми силами! Его пивной бокал со стуком ставится на стол, и Тэхён скептически смотрит на Чонгука, который размеренно потягивает швепс с водкой. Напиваться в компании Намджуна не хочется, Тэхён выслушал уже столько всего о своём собственном будущем, что открывать рот и что-то говорить просто неловко. Намджун, выходит, до сих пор не знает, что планы вернуться в спорт никуда не делись. Чонгук никого не предупреждает, не готовит заранее. Тэхён и сам знает почему: из принципа. — Воодушевляет, не правда ли? — ровным голосом интересуется Чонгук, разглядывая людей в баре. — Дом, отпуск, новые силы. — А я о чём? — пьяно улыбается Намджун. Он поехал в своей рабочей одежде, галстук перекосило, пиджак отброшен в сторону за ненадобностью. Тэхён никогда не видел их пиар-менеджера в таком беспорядке. Он вообще чувствует себя как на иголках: не может расслабиться, напрягается от каждого упоминания их с Чонгуком отношений, оглядываясь по сторонам. Намджун совсем не скромный человек, в чём-то он даже как Чонгук. Властный, несговорчивый, точно знающий, что будет правильным, а что – нет. Они тоже ссорятся с главным, до сих пор ищут общий язык, даже спустя столько лет. Намджун тоже бывает в бешенстве. Большой плюс в том, что его никогда не задевают слова Чонгука. Тэхёну раньше казалось, что он вообще единственный, кто задевается и реагирует на обидные высказывания эмоциональным выплеском и руганью, а сейчас понимает: остальные просто боятся. Не лезут на рожон, не попадаются на глаза, по-умному молчат и делают то, что им велят. Вероятно, если бы Тэхён следовал всем этим пунктам, он бы не занял место фаворита так скоро. Чонгук любит диких. С острым языком, с оскалом, тех, кто не постесняется отреагировать на его слова взаимной злостью. Поэтому, как кажется, его приближёнными стали Юнги и Намджун – им палец в рот не клади. Как выяснилось, Намджуна даже никто не назначал пиар-менеджером, он когда-то сам так решил, потому что выступать на арене – это для кого-нибудь другого, не для него. Он любит созерцать и оценивать. Однако самым большим открытием для Тэхёна стало то, что Намджун знал Чонгука до создания «Куража», и ни один из них не спешил поделиться всеми подробностями знакомства. Они всего лишь встретились в своё время, к чему-то пришли, организовали шоу, и Намджун не просто очередная заменимая единица во всей системе, Намджун – старый друг. Даже если Чонгук отождествляет его с просто знакомым, Намджун знает об их главном очень и очень многое, а молчит из чистой вежливости или же неинтереса к чужому прошлому. Или же, зная темперамент начальника, стратегически помалкивает, не распространяясь о том, о чём не просят. Намджун, даже будучи пьяным вусмерть, не откроет своего рта и не станет болтать о прошлом – это Тэхён понял за один вечер, проведённый в его скромной компании. — Она тоже там будет, — пьяно бормочет Намджун, выходя из лифта на одном с ними этаже. Пиджак болтается у него на плече, ноги заплетаются, когда он останавливается перед дверью своего номера и начинает искать ключ-карту в карманах брюк. — Она придёт. Она всегда приходит, — смеется мужчина, но тут же тяжело вздыхает, выворачивая карманы наизнанку. Чонгук со смешинками в глазах смотрит на Тэхёна. Тэхён в ответ устало смотрит на Чонгука, который протягивает ему ключ. Намджун сам тот вручил именно им перед походом в бар, зная, что в одиночку до постели не доберётся. Потому и не пьёт: не знает меры. — Когда она появится! Ведьма! — буянит менеджер, вваливаясь в номер. — Уделай её! — Кого? — непонимающе спрашивает Тэхён, включая в номере свет. Намджун тут же жмурится, всё-таки добравшись до постели и плюхнувшись на ту безвольной тушей. Даже тумба со светильником пошатнулись. — Эта стерва, — бормочет Ким. — Эта стерва… Она придёт! Всегда приходит! Она как ночь… — страшно шепчет он. — Всегда приходит… А ты покажи ей! Тэхён только хмурится, кидая взгляд на Чонгука. Он и без объяснений начинает понимать, что речь идёт о мадам Гу, разве что не понимает, почему Намджун считает ту стервой. Строгая, властная, не терпящая возражений – это и так было понятно по всем рассказам Чонгука. Однако же в её сторону никогда не поступало никаких оскорблений со стороны приёмного сына. — Мадам Гу придёт посмотреть выступление? — хмурится Тэхён, закрывая дверь уже в их номер. Чонгук лишь вздыхает и пожимает плечами. Не так, словно он не знает, а так, как будто это было понятно изначально. — Как сказал Намджун: она всегда приходит, — безразлично отзывается Чонгук. Тэхён думал о том, что рано или поздно мадам Гу захочет взглянуть на шоу, но чтобы так скоро… Его всего пробирает нервная дрожь. Радует лишь то, что ни с кем не придется вести диалогов, Тэхён бы не хотел столкнуться с мадам Гу лицом к лицу. Не желает оставаться один на один, вести светские беседы, потому что сколько бы Чонгук ни говорил о том, насколько она хороший человек, всё в этом мире субъективно. Для Чонгука человек, вырастивший его, давший знания и крышу над головой, априори не может быть плохим, так уж он воспитан. — Почему Намджун считает её стервой? — интересуется Тэхён, проходя за Чонгуком в номер. Чёрно-красные тона небольшой гостевой комнаты должны настраивать на интимный лад, но Тэхён чувствует лишь растущую в груди нервозность. Он категорически против встреч с мадам Гу. Эта женщина вырастила Чон Чонгука. Выпустила из-под своего крыла страшного, на первый взгляд, человека: волевого, строгого, сильного, не терпящего неповиновения. Чонгук всегда производит сложное первое впечатление на других. Тэхён день ото дня видит в эмоциях незнакомцев страх, чувство незащищенности и, что самое странное, желание. Чон Чонгука боятся, при этом к нему тянутся против воли – этому невозможно противостоять, Тэхён знает не понаслышке. Но одно дело он, а другое дело – люди, которые ничего для Чонгука не значат. Ставить их на место не составляет труда, командовать ими, раздавать указания направо и налево – это то, чем их главный занимается день ото дня. И если мадам Гу такая же, как Чонгук, если она даже хуже, то ничем хорошим их первая встреча не закончится. Тэхён научился молчать только с Чонгуком, а остальные не то чтобы заслуживают его безоговорочного повиновения и минут победной над ним тишины. — Я уже говорил о том, что мадам Гу, — Чонгук задумывается на секунду и кидает на Тэхёна взгляд, — своеобразная личность. — Вероятно, хуже, чем ты. Это и так было понятно после всего, что я о ней узнал. Мужчина усмехается: — Хуже, чем я? Почему я всё ещё слышу от тебя такие слова? — Я знаю, как ты ведёшь себя с другими. Речь не обо мне. — То есть если я буду несправедлив к остальным, тебе будет всё равно? — Чонгук как будто по-настоящему удивляется. — Не знаю, с чего ты взял, что меня волнует твоё отношение к другим людям. Я этого никогда не говорил. Может быть, Тэхёна и будет волновать, если Чонгук без причины начнет ни во что не ставить кого-то из его друзей в коллективе, но если это заслуженно и будет нести в себе воспитательный момент, то вряд ли он станет возражать. Не только ведь ему получать все шишки, когда их главный не в настроении. — Я, выходит, зря пытаюсь быть добропорядочным человеком? — задумчиво звучит голос Чонгука. — С тобой что ни день, то новость. Ты хоть предупреждай. — Добропорядочный человек, — с искренним непониманием говорит Тэхён. — Это ты о ком? Он видит, что Чонгук сегодня в отличном настроении: расслабленный и отдохнувший. До первого выступления чуть меньше недели, два последних дня они потратят на повторные репетиции номера, а остальные дни, вероятно, проведут вместе. Чонгук разобрался с делами ещё по приезде в Гуанчжоу, он не обременён рабочими проблемами и мыслями, как чувствует Тэхён, всегда где-то поблизости, а не как обычно: глубоко в своей голове. Чонгук даже скалится без злобы, когда привычно убирает волосы Тэхёна с лица, чтобы рассмотреть. Его взгляд гуляет по всем хорошо выученным местам, цепляя даже незначительные родинки. Любуется. Тэхён это знает, давно понял: так не смотрят на того, кто не вызывает в тебе интереса. — Мой маленький зараза, — щурится Чонгук, а голос словно мелодия для ушей: мягкий. Тэхён прежде не знал, что оскорбления можно сказать так, чтобы человек был готов трястись от удовольствия. — Мой великий и ужасный, — отзывается он. — Когда встретишься с моей матерью, не опускай взгляда. Не бойся и не трясись. — Думаешь, я стал бы? — Нет, — довольно улыбается Чонгук. — В этом и есть вся суть. — Я не планировал пересекаться с ней, — признаётся Тэхён. — Будешь бегать от неё, она воспримет это за слабость. Решит, что ты боишься, — а голос устрашающий, невольно заставляет нервничать. — С чего ты взял, что она захочет встретиться со мной лицом к лицу? Мужчина долго молчит, его руки скользят от затылка к щекам и ниже: по плечам и предплечьям, словно ласкают. — Поверь мне на слово, она захочет. — Из-за моего выступления? — ответа на вопрос не поступает, Тэхён сам нервно озвучивает очевидное: — Она знает. Становится ясно как день: мадам Гу известно об их отношениях. Велика вероятность, что она знает о фаворите своего сына, знает о том, что между ними происходит. Страх Тэхёна перед этой женщиной вполне себе обоснован, но паника, отразившаяся на его лице, по какой-то причине заставляет занервничать даже Чонгука. Это читается в нахмуренном, настороженном взгляде. — Не тебе её бояться, — звучит в звонкой тишине. Тэхён начинает дышать чаще, словно на него вот-вот из засады выскочит хищник. Не ему, но он прямо сейчас боится. Если Чонгук, непоколебимый и бесстрашный Чон Чонгук, смотрит на Тэхёна так, словно тому предстоит нелёгкая встреча, то в самом деле страшно представить, чем это может обернуться. — Если не мне, то кому? — в голосе Тэхёна ничем не прикрытая паника. И та накатывает с головой, когда он понимает: Чонгуку стоит бояться больше. Возможно, он уже, и это не укладывается в голове. Есть кто-то могущественней великого и ужасного, есть кто-то выше. Есть кто-то влиятельней и сильней, тот, чье слово даже для Чонгука станет законом. Ещё в одни из первых дней Чонгук сказал, что на создании цирка настояла мать. Она же мадам Гу, она же та самая женщина, которая держит в ежовых рукавицах всю свою маленькую семью. Если её боятся такие люди, как Юйлинь и Чонгук, то что говорить о Тэхёне? Он ведь думал, что дальше их главного – никого. Что вот он: предел. — И что случится, если ей не понравится моё выступление? — осторожно спрашивает Тэхён, и Чонгук хмурит брови. — За это я переживаю меньше всего. Вероятно, неправильный вопрос. Тэхён понимает, что по большому счёту ему всё равно на мнение чужого ему человека, но для Чонгука мадам Гу не просто очередная недовольная женщина, случайно встретившаяся на пути. — Что случится, — голос Тэхёна стал тише, — если ей не понравлюсь я? — Ничего. — И когда я с ней встречусь? — После выступления. Уверен, всё пройдёт отлично. Моя мать, как и я, не лишена чувства прекрасного. — Тогда почему ты так напрягся? — Тэхён всё ещё пытается понять, почему они разговаривают едва слышно, словно боятся кого-то спугнуть. — Привычка, — снова хмурится Чонгук, разглядывая Тэхёна. — Её не смутит то, что я… — не знает, какие слова подобрать, и это даже кажется чем-то абсурдным. Тэхёну неловко говорить о том, что он парень. Такого они ещё не проходили. — Скажем, она женщина открытых взглядов, — Чонгук выгибает бровь. — Ты когда-то говорил, что мадам Гу не стоит знать обо мне, — напоминает Тэхён. — Было дело. — И что изменилось? — Ничего не изменилось, ласточка. Ваша встреча – не моя прихоть. Но и прятать тебя от неё до конца своих дней я бы не смог. — А ты хотел бы? Чонгук уклоняется от вопроса, переводя тему: — Она будет говорить с тобой через меня, — и больше он не кажется напряженным или не готовым к этой встрече, как будто его минута слабости прошла. — Она всегда так делает. Разве что в движениях, когда он стягивает с плеч пиджак и кидает в кресло, прослеживается нервозность. Тэхён, ни разу не встречавшийся с мадам Гу лицом к лицу, его прекрасно понимает, и даже не успевает сделать из своих наблюдений очередное открытие. Чонгук всё же далеко не первый раз показывает свои эмоции, не первый раз позволяет увидеть то, что другим видеть запрещено: свои слабости. Тэхёну казалось, что они никогда не сдвинутся с мертвой точки: он будет продолжать не понимать, Чонгук будет продолжать вводить его в заблуждение и скрывать каждую мысль. Однако привыкнув, он стал доверять – Тэхён это чувствует. Чонгук с ним словно наедине с самим собой и своими мыслями. У него напряжены плечи, когда он снимает часы и разглядывает вид с их семьдесят шестого этажа. Тэхён никогда не жил так высоко от земли, но страха высоты у него нет и не было. Есть страх упасть. — Она ведь китаянка, — понимает Тэхён. — И у неё, я полагаю, будут ко мне вопросы. Я прав? Он очень хочет, чтобы Чонгук сказал: «Нет». Однако тот говорит: — Мадам Гу в совершенстве владеет китайским, японским, корейским и английским, так что в переводчиках она не нуждается. Я говорю о другом. — Удиви, — устало вздыхает Тэхён. С семьёй Чонгука, по всей видимости, нельзя быть уверенным ни в чём. И если этой встрече суждено быть, то тут, вероятно, ничего изменить нельзя. Казалось бы, пережить всего лишь один разговор, разве это может быть чем-то сложным? Но наблюдая за тем, как Чонгук в своих мыслях окидывает взглядом вечерние огни города, не скрытые облаками, Тэхён знает: просто не будет. Ни с кем из четы Гу. — Каждый через это проходил, — негромко говорит Чонгук. — Каждый знает, что она из себя представляет, но никто не любит об этом говорить. Её слова могут показаться оскорбительными для других, но мадам Гу почти никогда не ставит перед собой цели кого-то унизить. — Оскорбляет, но не с целью унизить, — морщится Тэхён. — Это вообще как? — Я сказал: слова могут показаться оскорбительными. — И в чём разница? — Поверь, — Чонгук кидает на непонимающего Тэхёна короткий взгляд, — разница большая. Она всегда считала, что если человек из всех её слов делает акцент только на дурном и начинает отстаивать свою честь, значит, он сам не думает о себе ничего хорошего. — Не понимаю. Мужчина тяжело вздыхает, присаживаясь на подлокотник кресла и указывая Тэхёну сесть напротив. Он внимательно следит, взгляд изучающе скользит с ног до головы, как будто ищет за что зацепиться. Тэхён понимает, что эта манера поведения не Чонгука: и его оценивающий взгляд, и холод, и безразличие во взгляде принадлежат его матери. — Последнее выступление ты отдал отлично, в отличие от того же Чимина, — мягко говорит мужчина, и Тэхён уже было открывает рот, чтобы спросить, какое это отношение имеет к их разговору, но Чонгук взмахивает рукой, затыкая без слов. — Эмоции, твоё поведение, то, как люди были поглощены номером – всё это, без сомнений, целиком и полностью твоя заслуга. Красиво, изящно, в самом деле достойно похвалы. Браво, Тэхён. Знаешь, мальчики, в своё время обделённые вниманием… Нет. Помолчи, — Чонгук не даёт вставить и слова, но Тэхён уже готов возмущаться: он не мальчик, обделённый вниманием. — Мальчики, в своё время обделённые вниманием, любят выделяться чем-то необычным. — Знаешь что? — хмурится Тэхён. Он не хочет ссориться из-за всяких глупостей, поэтому старается говорить спокойно: — Я не знаю, к чему ты ведёшь, но мне это уже не нравится. — Что такого я сказал? — спокойно спрашивает Чонгук. — Может быть, я и хочу выделиться чем-то необычным, но я уж точно не мальчик, которого в своё время обделили вниманием. — А с чего ты взял, что я говорил о тебе? Тэхён в ступоре смотрит на него, не моргая. — Ты так говорил. — Но ведь не о тебе. Даже ни разу не сравнил тебя с такими. — Ну а я понял, что обо мне, — недовольно бормочет Тэхён. — С чего ты взял, что наши разговоры ведутся о тебе одном? — по-доброму интересуется Чонгук. Тэхён чувствует себя крайне неуютно. Уж лучше бы его прожигали злобным взглядом, как это было раньше. — Ни с чего я это не взял. Просто… — Уверен, что ты не такой? — Ты издеваешься? — Зачем тогда перебиваешь? — Чонгук даже не даёт подумать, и Тэхён совсем теряется: — Я просто… — Захотел моего внимания? — Что? — хмурится он. — Нет. — Хочешь быть запоминающимся? Не таким, как все? Это и так было понятно с того самого момента, как ты появился в моём кабинете. Тэхён вспыхивает как спичка, но когда видит, каким взглядом сканирует его эмоции Чонгук, в голове тут же мелькает догадка: показывает. Его читают, его выводят из себя. Тэхён на эмоциях уже было сказал, что любить быть в центре внимания – не грех. Но его словно окатили водой, спесь ушла, в глазах появились осознанность и мерцающий страх. Если мадам Гу ведёт разговоры именно таким образом, выводя людей на эмоции, чтобы услышать о скрытом, о том, что ты вряд ли озвучишь будничным тоном, то Тэхён не уверен, что явится на их запланированную встречу. Он же просто не сможет держать себя в руках и выскажет в лицо всё, что думает. — И после того, — голос Чонгука меняется, становится будничным, — как ты узнал о человеке хоть что-то в его порыве эмоций, ты уже знаешь, куда его можно ударить. — Но есть ведь и такие, кто не отреагирует, — а во взгляде понимание. Чонгук проворачивал такое и с ним. — Со временем учишься видеть то, что от тебя тщательно прячут. Читаешь между строк. Когда человеку нечего тебе ответить – это уже говорит о многом. Если же тебя о чём-то спрашивают, ты не ищешь ответ на вопрос, а думаешь о цели, с которой этот вопрос был задан. Для чего? Зачем? Что это кому-то даст и какой властью над тобой наделит? Тэхён с ужасом смотрит на невозмутимого Чонгука. — И этому тебя учили с самого детства? Ему отвечают со страшным спокойствием: — Каждый. Божий. День. — И ты так делал. — Делал и делаю. — Со мной. Взгляд Чонгука смягчается, он разглядывает Тэхёна, сжавшегося на эмоциях в кресле, уже совершенно иначе: осознанно, не пытаясь что-то понять и прочесть. — Разве я всё ещё делаю так с тобой? — даже голос стал другим: в нём слышится усталость. — Но ты понимаешь меня. — Потому что я знаю тебя уже достаточно долго. Как и ты меня, разве нет? — от Чонгука не ускользает ни одна эмоция: Тэхён погружён в свои мысли. — Я долгое время задавался вопросом: зачем ты спрашиваешь? Почему интересуешься? Что тебе это даст? Власть надо мной? Уж вряд ли. Ты не такой человек. — И что это, по-твоему, мне дало? Тэхён и сам знает ответ, даже не знает, почему хочет услышать это именно от Чонгука. — Близость, доверие. Ты искал кого-то под стать себе, сперва я даже думал, что ты просто хотел себе друга. Тэхён отводит взгляд, снова прячется. Он и сам не знал, чего хотел изначально: это был чистый интерес, как у всех нормальных людей. Узнать, рассказать о себе, найти что-то общее. Вероятно, так друзей и заводят. — А нашёл меня, — продолжает Чонгук. — Друга и любовника в одном лице. Никто уже не узнает тебя лучше, чем я. Ты удивишься, но никто не знает меня лучше, чем ты. Тэхён стреляет в него взглядом. — Правда? Мужчина спокойно кивает. И даже странно, что Чонгук принимает это как данность: так должно быть, иначе не могло. — Мадам Гу будет такой же, как ты в нашу первую встречу? — хмурится Тэхён. — Велика вероятность. — Что значит: она будет говорить через тебя? — Будет говорить со мной о тебе так, как будто тебя нет. Она любит делать вид, что ни во что не ставит человека. Это многих выводит на эмоции. — Ты поэтому как-то сказал, что эмоции – твоя страсть? Чонгук растягивает губы в улыбке. — Ты помнишь. — И помню то, как ты поцеловал меня, — бормочет Тэхён. — Это было необязательно. — Разве? Чонгук смотрит проникновенно и в самую глубь, словно снова читает и обнажает. Молчанием и взглядом даёт понять, что это было необходимо. — Зачем? — Тэхён не может понять одного: для чего это было сделано? Мужчина коротко пожимает плечами. — Мне хотелось. Ты красив, — искренне говорит он. — Глупо отрицать, что ты привлёк меня. — Уже тогда? — Тогда я понимал, что проблем с тобой не оберусь, — вздыхает Чонгук. — Но тебе ведь это должно быть знакомо: ты понимаешь, что ничего хорошего из твоего влечения не выйдет, однако тянет попробовать. Меня бы на тот момент устроил и секс на одну ночь. — И что пошло не так? — недовольно хмурится Тэхён, а Чонгук по-прежнему расслаблен и с ухмылкой на губах. — Ты забываешь одну важную вещь, которую стоит учитывать при любых обстоятельствах. Которую ты должен был учитывать даже при встрече со мной. — Просвети. — Я всё ещё человек. Мне не чужды ни чувства, ни эмоции. Тэхёну кажется, что это их первый разговор по душам, потому что даже признания во влюблённости не звучали так интимно, как то, что сейчас говорит Чонгук. Он всё ещё человек. Он признаётся, что иногда испытывает то, чего, вероятно, не хочет или, как считает, не должен. В нём сидят чувства, в нём есть сострадание, собственные желания, с которыми не совладать, и эмоции, даже если их трудно различить. Поэтому, выходит, мадам Гу считает его слишком мягким: Чонгук, при всём своём несносном характере, до сих пор не потерял человечности. — Я не жалею, что всё так вышло, — тихо признаётся Тэхён. — Как «так»? Он, ведомый чувствами к великому и не такому уж ужасному, поднимается с кресла, чтобы встать напротив. Впервые делает то, что проворачивает с ним Чонгук: осторожно, едва заметно дрожащими руками убирает волосы с его лба, заглядывает в глаза. Тэхён знает, что если бы они не сблизились, то Чонгук остался бы для него фриком. Его белёсая радужка осталась бы бутафорией, чем-то, что просто привлекает внимание наравне с седыми прядями. Не знай Тэхён, что за этим скрывается, он бы даже не попытался понять, а теперь, когда его посвятили в своё прошлое, всё намного сложнее. От их отношений просто так не отказаться и не уйти. Есть то, что происходит только между ними, чего ни у одного из них ни с кем, вероятно, не повторилось бы. И со всей этой чудаковатостью, со всеми внешними и внутренними недостатками, Тэхён принимает его. Даже не знает, когда это успело произойти. Просто в какой-то момент он перестал отвечать агрессией на самую обыкновенную ворчливость и привычку держать всё под контролем. Почти перестал придавать значение каким-либо словам, невзначай брошенным в его сторону. Чонгук навсегда останется таким, какой он есть: с собственной, невысказанной болью прошлого и скрытыми от всего мира чувствами. И то, что Тэхён может его понять, уже очень и очень много. — Что ты смотришь на меня как на побитую собаку? — невесело усмехается Чонгук. Тэхён заранее краснеет от одних своих мыслей. Ты тоже красив. Ты тоже привлёк. — Хочу и смотрю. — Смотри не так. — А как я должен? — хмыкает Тэхён. — Как будто я лучшее, что случалось в твоей жизни. Тэхён и так старается: в его взгляде самое искреннее, на что он только способен. Это обожание с примесью печали, это то, что он так долго в себе не принимал – чувства к мужчине. Не к женоподобному, далеко не с девичьими манерами, даже не с миловидной внешностью и стройным, утонченным телом. Чонгук ни капли не похож на того, кого Тэхён однажды планировал пустить в своё сердце. С кем планировал жить, завести детей – образ той самой всегда был расплывчат, теперь и подавно. И никогда не вызывал интереса. Это просто было чем-то необходимым, потому что так поступают все нормальные люди. Тэхён не такой, как они все. Временами он всё ещё переживает о том, как отреагирует мама, которая уже давно в курсе их отношений. Ничего не может с собой поделать. Страх быть отличным от других многие годы сидел где-то внутри, ломать себя и свои принципы было очень и очень сложно. Ломать чувства, убеждения, стереотипы о правильном, в принципе, не бывает чем-то лёгким. Это долгий, трудоёмкий процесс перекройки сознания. Как если бы Тэхён всю жизнь считал апельсин квадратным и синим, а в один день ему хором сказали, что тот оранжевый и круглый. На принятие чего бы то ни было требуется немало времени, внутренних конфликтов и сил. Чонгук, изначально показавшийся фриком, для него красив. Уже не кажется необычным и загадочным, скорее более понятным и просто многого требующим от самого себя и остальных. Их главный для Тэхёна уже не просто «неплох», как было оговорено ими в одну из ночей. Чон Чонгук по-своему привлекателен. Тэхён не умеет говорить красиво, не умеет мудро и завуалированно. Не умеет говорить о своих чувствах – это давно пора признать. Смущается всякий раз, когда речь заходит о чьей-то внешности, потому что не хватает смелости сказать: «Ты. Ты самый. Ты тот самый». А сейчас, глубоко вдохнув и глядя в два разноцветных зрачка, почти шепчет: — Ты красивый. Чонгук хмурится, словно не понимает или же считает его слова неудачной шуткой. Тэхён только рвано вздыхает. Он никогда никому в лицо такого не говорил, а теперь вот признался. — Теперь ты смотришь на меня как на побитую собаку, — бормочет себе под нос. — Подобный разговор у нас уже был. — Тогда я сказал, что ты неплох для меня. — И я сделал определенные выводы. Если бы я был тебе несимпатичен, ты не лёг бы со мной в одну постель. Тэхён тяжело вздыхает. — Всему-то у тебя есть объяснение. — Но не этому, — по-прежнему хмуро говорит Чонгук. Тэхён уже было открывает рот, чтобы ответить, как его руку убирают из своих волос. Оплетают запястье пальцами, подносят к губам, целуют прямо в горячую ладонь: жарко, чувственно и даже немного жадно. Чонгук жмурится в этом странном поцелуе. Тэхён видит мурашки на его шее, видит, что делает с таким большим человеком самыми обычными словами. — Любишь ушами? — нервно усмехается Тэхён. Он даже не знает, как ему стоит реагировать. Чонгук же поднимает на него тяжелый взгляд. — Ты желанный мной, пора признать, — хрипит тот. — Я хочу быть желанным тобой. Как ещё я должен реагировать на твои слова? Тэхёна с ног до головы опаляет жаром. Он гулко сглатывает. — Усмехнулся бы. Сказал бы: спасибо. Сделал бы что-то более в своём стиле. — Спасибо, — щурится на него Чонгук. — Тебе стало легче? Мне – ни капли. Его руки обхватывают бока, пальцы крепко впиваются в спину, а лоб упирается в живот. Тэхён так и стоит меж разведённых ног, чувствует даже через одежду горячее дыхание. Чувствует и нос, едва заметно трущийся о рёбра: прямо вдоль косточек, словно Чонгук учуял лакомство. — Всё же интересно, почему ты такой уверенный на арене и такой неуверенный наедине со мной? — интересуется он. — Ты – это другое. Тэхён пошатывается, крепче зарываясь пальцами в чужие волосы, когда его прижимают ближе. — Ну и почему? Тэхён шепчет: — Ты – не все. Он слышит долгий, тяжелый вздох, пока по его спине гуляют ладони. — Надеюсь, моё спасибо в такой ситуации тебя устроит, — буднично отзывается Чонгук. Издевается – Тэхён знает. Даже не получается злиться. Он только тихо смеётся, а пальцы забираются под ворот рубашки. Совсем ненавязчиво поглаживают кожу, а Тэхён знает и то, что даже этим сводит с ума. Сам удивляется: он заставляет Чонгука терять голову. Осознание случилось лишь сейчас, оно настолько ясное и чистое, что в его глазах начинает поблескивать понимание. Не покидает ощущение, что он может делать с этим человеком всё, что только захочет. — Ты как-то обещал мне водопады, — напоминает Тэхён. — Было дело. — И я бы посмотрел на место, где ты вырос. — Не всё сразу. — Просто говорю, — невзначай кидает. Чонгук отстраняется от него и поднимает взгляд. — Думаешь, я не понимаю, что ты делаешь? Тэхён и сам не особо понимает, что делает, а мужчина продолжает: — Я покажу тебе и водопады, и улицы по которым я ходил, и места, которыми наслаждался. Тебе кажется, что это многое обо мне скажет, но открою секрет: никто и ничто не скажет тебе обо мне больше, чем я сам. — Знаю я, что ты весь такой загадочный, — страшно шепчет Тэхён. — Читаешь между строк, размышляешь о причинах и действиях, но я тоже могу сказать, что ты упускаешь одну важную деталь. Чонгук наигранно усмехается: — Удиви. — Иногда людям просто чего-то хочется. Не потому, что они хотят тобой управлять, — снисходительно говорит Тэхён. Он бы никогда не подумал, что Чонгук станет смотреть на него настолько растерянно. — Бывает и так, что им просто интересно безо всяких там твоих выдуманных скрытых мотивов. Захочу тобой управлять – придумаю что-нибудь получше. — То есть тебе просто хочется? — Не все хотят поиметь с тебя выгоду, — напоминает он. — Иногда тебя просто хотят узнать поближе. — Ты и выгода? Не смеши. Мне бы это и в голову не пришло. — Ты невыносим, — хмурится Тэхён. — Знаю. Но ты всё ещё меня выносишь. — Тебе просто повезло. — Может, это тебе повезло? — усмехается Чонгук, на что ему мило улыбаются: — Уж вряд ли. — И ты невыносим, ласточка. — Что имеем – не храним… — Потерявши – плачем. Помню. Обещание довести меня до слёз всё ещё в силе? — Ещё бы. — Ещё парочка таких твоих речей – и точно не сдержусь. Буду плакать навзрыд. — Я тебя убью, — буднично заявляет Тэхён. Его это всё забавляет, как и Чонгука – видно по озорному блеску в глазах. Однако тишина между ними в этот момент почему-то затягивается. — Я тебя тоже, ласточка, — сокровенно шепчет мужчина, касаясь губами живота, словно речь идёт вовсе не об убийстве. От этого внутри всё пылает, чувства взмывают в лёгких, там – до самых верхов, просятся наружу, затрудняют дыхание. Всё невысказанное становится комом в горле. — Прими это или же попытайся хотя бы смириться, — продолжает Чонгук, глядя в глаза, пока Тэхён растерянно смотрит в ответ. — Наши чувства – не очередное соревнование, в котором ты должен занять первое место. Тэхёна под дых бьет его фраза: «Наши чувства». Не по отдельности и не порознь. Просто то, что они всё-таки делят на двоих, и столько всего хочется сказать в ответ, а в голове – пустота. Чонгук в своих эмоциях и откровениях всегда будет на шаг впереди, потому что с каких-то пор не боится довериться, и Тэхён ему в этом не соперник. Он не переубеждает, не пытается соревноваться в признаниях, даже если знает, что получит в ответ многим большим – цена крайне высока. Эти чувства не измеряются деньгами, победными букетами и золотыми медалями, а признания, сказанные в тишине гостиничного номера, не будут транслироваться по телевизору на всю страну. И это громкое «я тебя тоже» Тэхён унесёт с собой в могилу. Он жадно, с каким-то доселе незнакомым ему чувством, прижимает Чонгука к себе крепче, и тот тонет лицом в его одежде. Не пытается сопротивляться, от него не доносится усмешек, пока Тэхён тяжело дышит, вглядываясь в незашторенное окно. Он бы и сам никогда не подумал, что может стать таким, что будет зверем вслушиваться в чужое спокойное дыхание. Понимание приходит сразу же: что бы там ни сказала мадам Гу – Тэхён ответит. И, как кажется сейчас, даже не постесняется говорить за двоих. Он носит эту уверенность с собой все последующие дни, и даже Чонгук ненавязчиво даёт понять, что поражается этому необъяснимому спокойствию. Все вокруг взвинченные и нервные, репетиции в большинстве своём проходят в глухой тишине. Даже Чимин держит рот на замке, сосредоточенно корректируя номер, и лишь кидает на недовольного таким поведением Тэхёна хмурые взгляды. — Не хочешь – не верь, — говорит Пак, бережно опуская змею в клетку. — Но будь осторожен во время выступления. Тэхён скептически смотрит на Юнги, который лишь отмахивается. — Забей, — советует тот. — Они тут все такие благодаря Чон Чонгуку. Пак кидает на Юнги злобный взгляд. Благо уже ночь, и на арене никого нет, иначе Тэхёну пришлось бы отбиваться от суеверных палкой. — Тебе напомнить, что случилось с Жизель после неудачного выступления Хесона? — Случайное стечение обстоятельств, — безразлично кидает Мин, из-за чего Чимин только больше закипает. — А ты помнишь, как сам не смог выйти на арену после провального номера с веерами? — Это скорее всего просто совпадение, — хмурится Тэхён. Не верит он, что после неудачного выступления обязательно должна случиться беда на следующем. Их главный, по всей видимости, морочил всем этим голову не один год. — Конечно, совпадение, — бормочет Чимин. — Тебе-то чего бояться? Не ты ведь закосячил номер. Посмотрю я на тебя, когда ты свалишься из-под купола, и… — Полегче, доктор Зло, — хмурится Юнги. Тэхёна всего аж передергивает: то ли от холода, то ли от мысли, что это может произойти. По арене гуляет сквозняк, слышится скрип половиц и дребезжание стёкол от ветра под самым куполом. Последние дни осени, бушующие ливни и сложившаяся мрачная атмосфера, конечно, нагоняют страху, но Тэхён далеко не из пугливых. Он лишь покрывается мурашками от холодного воздуха, потому что по глупости своей оставил куртку в отеле. — Прости, Тэхён, — устало вздыхает Чимин, поднимая извиняющийся взгляд. — Надеюсь, вы отдадите выступление без лишних потерь. Не хочу даже думать о том, что будет, если из-за меня всё пойдёт не по плану. — И чё ты на меня уставился? — обращается Юнги к Тэхёну. — Это он тут шизик. — Ты вроде как бывший психолог. — Ну а ты вроде как бывший спортсмен и должен знать, что выше головы не прыгнешь, — хмыкает Мин. — Думаешь, я не пытался? Это бесполезно. Чонгук тут авторитет, так что к нему все вопросы. — Чимин, — зовёт его Тэхён, и парень нервно передергивает плечами, словно не хочет слушать. Но когда поворачивается и смотрит в ответ, то Тэхён заявляет от всего сердца: — Всё это бред собачий. Чонгук тоже ошибается. — Спасибо, — фыркает Пак. — Прям отлегло. — Слушай, круто, — с явным сарказмом говорит Юнги. — В психологи не думал податься? — Твоя ниша, а мне – туда, — Тэхён тычет пальцем в потолок, давая понять, что ему только наверх, и Мин поднимает взгляд к куполу. — К Господу Богу? Тебя ж не пустят. — Завали, — по-доброму улыбается Тэхён, и Мин, вредно посмеиваясь, скалится с улыбкой в ответ: — Сам такой. Тэхён копирует его смех, передразнивая наглого колдуна, и, вероятно, они похожи на умственно отсталых, потому что Чимин в самом деле смотрит на них как на двух идиотов и качает головой. — У меня стресс, — изрекает Пак. — И вы оба ни разу не улучшаете ситуацию. Чонгук меня с дерьмом сожрёт, если я не выдам ему новый номер. — Ну давай попросим этого блаженного вымолить для тебя пощаду, — предлагает Юнги, на что Тэхён даже не реагирует. — Выступай со старым номером, в чём проблема? — Не могу, — загробным голосом отзывается Чимин, начиная ходить по арене из стороны в сторону. — Я уже сказал, что у меня есть ещё один новый номер помимо последнего. А его нет! А старый Чонгуку надоел! И если я скажу, что соврал, — он поднимает палец в воздух, — на минуточку, сразу же после того, как облажался перед публикой… Что, ты думаешь, он со мной сделает, учитывая ещё и тот факт, что я не попадался ему на глаза все эти дни? — Утащит в лес и скормит волкам? — предлагает Юнги. — Маловероятно, ещё даже не полнолуние, — буднично говорит Тэхён. — Ставлю на то, что просто испепелит взглядом. — Как вариант, — соглашается Мин, и Чимин, как кажется, говорит от всего сердца: — Спасибо. Спасибо вам большое за поддержку. Вы оба будете гореть в аду. — Куда уж нам, — фыркает Юнги, тыча в Тэхёна пальцем. — Этому вон вообще наверх, как выяснилось. — Расслабься, — кидает Тэхён. — Чонгук последнее время в хорошем настроении. Просто поговори с ним. Чимин смотрит на него так, что лучше бы Тэхён промолчал. Его вообще не должно здесь быть, он собирался ехать в отель ещё час тому назад, потому что Чонгук задержался по рабочим делам, но пройти мимо занятого работой Чимина физически не смог. Его восхищает и будоражит опасность, ему нравится наблюдать за тем, как Пак целует своих подопечных, как обращается с ними без тени страха, как заставляет виться по арене, словно по щелчку пальцев. Тэхён бы никогда не сказал, что Чимин не в состоянии придумать номер, потому что у него закончилась фантазия. Просто тот этого ещё не понял. Идея есть, и она сидит в нём, ждет своего грандиозного выхода. Ведь не зазря Пак Чимин открывает шоу – его здесь ценят не за красивые глазки и острый язык. Он есть живое воплощение таланта. — Просто поговорить с Чонгуком, — нервно улыбается Пак, и тут же его лицо становится убийственно злобным. — Ты сам-то можешь просто пойти и поговорить с ним о том, что тебя беспокоит? — Вообще-то могу, — пожимает плечами Тэхён. Он понимает опасения Чимина, его нежелание сталкиваться с чужой силой и недовольными взглядами. Чонгук работать по-другому не умеет. Разница теперь лишь в том, что Тэхён способен отличить по-настоящему недовольного Чонгука от просто ворчащего в его сторону Чонгука. — Слушай, — издалека начинает Пак, улыбаясь уже куда более искренне, — а ты не мог бы замолвить за меня словечко? — Ты работаешь с ним семь лет, — хмурится Тэхён, вспоминая слова Чонгука. — А я – меньше года. — Это не отменяет того факта, что временами я всё ещё боюсь его до усрачки. Особенно – если в чём-то виноват. Ты должен это понимать как никто другой. Тэхёну совсем не нравится то, к чему ведёт Чимин, но он всё равно вздыхает, вскидывая руками. Что ему уже терять? Отдуваться за всех он не собирается, но за Чимина – можно попытаться. Тем более Тэхён и правда не видит ничего смертельного в его поступках. — Это была моя идея, если что, — встревает Юнги, усаживаясь на барьер. — Всегда пожалуйста, Чимин. — Сам бы и поговорил с ним в таком случае, — хмуро отзывается тот. — А мне кто-то предлагал? Я тут так, для красоты. Тэхён совсем замёрз. Он крупно вздрагивает, проверяя время: Чонгук уже должен был давным-давно закончить все свои дела. На часах ни много ни мало перевалило за час ночи. — Просто скажи, что ты его тоже боишься, — отзывается Тэхён без привычного раздражения, пряча телефон в карман, предварительно написав их главному, что он всё ещё в цирке. — Я? — усмехается Юнги. — Боюсь? Ты ничего не перепутал? — Все чего-то боятся, — Тэхён даже начинает говорить как он. — Как заговорил, — широко лыбится Мин. Ему это как будто доставляет удовольствие, однако выражение лица становится странным: глаза прищурены, на губах странная полуулыбка. — Я боюсь не Чонгука. — И кого же? — Тэхён как будто заранее знает ответ. — Ту, которая его создала. — Юнги, — предупреждающе хмурится Чимин, кидая взгляд в его сторону. — Изумительная женщина, — продолжает тот с легкой улыбкой. — Жду не дождусь вашей с ней встречи. — Чонгук мне всё рассказал, — безразлично отвечает Тэхён. — Думаешь, у тебя теперь есть какое-то преимущество? Не смеши. — Я знаю, как она действует. — Ты, вероятно, знаешь и то, как действует Чонгук. Сильно ли тебе это знание помогло? Тэхён снова покрывается мурашками от сквозняка. Юнги ему не улыбается со своим привычным сарказмом, он смотрит, что-то видит в чужих глазах – сомнение. — Помогло, — Тэхён говорит уверенно. — Чем? Тем, что ты перестал напарываться на конфликты? Мои поздравления, ты нашел обходные пути, не приблизившись к решению проблемы абсолютно, — Юнги подбадривающе кивает головой и поднимается с места, сладко потягиваясь, как будто задетая тема его вовсе не интересует. — Хотя рискну предположить, что ты просто по-умному помалкиваешь, когда он говорит. Тэхён кидает взгляд на Чимина, который смотрит на него исподтишка и тут же прячет глаза. Не вмешивается, молчит, и правильно. Не его дело, но уши погреть хочется. Он всегда ведёт себя подобным образом: тише воды, ниже травы. Не в его интересах встревать в разговор, о котором потом можно будет потрепаться с другими. Тэхён не соглашается с Юнги и не отрицает его слов, просто не рискует поднять такую тему при Чимине. Как бы Тэхён к нему ни относился, Паку нельзя доверить ни одну из собственных мыслей, тем более обещание самому себе дороже: никто и никогда не узнает о том, что и как у них происходит с Чонгуком. Как бы Тэхён под него ни подстраивался, он может смело сказать, что их главный делает для него не меньше, даже если многим кажется, что это не так. — Собрание окончено, — раздается знакомый уставший голос из коридора. Чимин тут же весь подбирается, выпрямляя спину, но не знает, куда деть руки, которые неловко скрещивает на груди, гордо вскидывая подбородок. Пытается казаться невозмутимым. Ещё бы. Чонгук ведь в самом деле не погладит его по голове за ложь, и даже если не испепелит взглядом, то что-нибудь да выкинет. — Сделать тебе добро, спортсмен? — шепчет Юнги, и Тэхён вздрагивает, не заметив, как тот подобрался ближе. — Ты не обязан уступать ему во всём, даже если это влечёт за собой конфликт. Подумай об этом, — кидает Юнги, стуча пальцем по своему виску и поспешно говоря: — У тебя, как и у него, и у всех нас есть желания, за которые ты не обязан стыдиться и отчитываться. Иногда ты просто чего-то хочешь. Без причин, без первоисточника. И когда тебя услышат – значит, что-то в самом деле меняется. Тэхён шокированно смотрит на него, когда Юнги отходит на пару шагов, тихо спрашивает: — Откуда ты… — Знаю? Ты идиот, если думаешь, что твой уход не кажется чем-то очевидным, — хмыкает тот в привычной для себя манере, не забыв окинуть Тэхёна безразличным взглядом. Тот так и стоит как вкопанный. Чувствует теплые ладони на своих плечах, понимает, насколько ледяная у него кожа. — Какие люди, — хитро улыбается Чонгук, глядя на Пака. — Добрый вечер. Всё его внимание обращено на Чимина, однако пальто Чонгука всё равно оказывается на холодных плечах. Он даже не придает значения своему жесту доброй воли: согреть Тэхёна – что-то само собой разумеющееся. И нет в их отношениях такого, чтобы Тэхён молчал, пока Чонгук говорит. Нет былых конфликтов и непринятия желаний – Юнги совсем немного запоздал со своими советами. Значит, даже он не догадывается о том, что происходит в этих отношениях. Тэхён кидает на Мина хмурый взгляд, совсем не согласный с его словами. Чонгук идёт на уступки. Чонгук слушает и слышит, принимает, понимает куда больше, чем показывает или говорит. Он не капризный ребёнок, которого в свое время разбаловали родители, а взрослый человек. Чонгук знает Тэхёна как свои пять пальцев, и Тэхён уверенно мог бы сказать то же самое в ответ. Им советы не нужны, они сами. Они всегда и всё решают в одиночку, так уж теперь заведено. Тэхён даже гордится этим. Все ошибаются. Юнги, как оказалось, не исключение из правил. — Тут такое дело, — нервно улыбается Чимин, даже не глядя на Чонгука. Тэхён понимает, помнит, что согласился решить эту небольшую проблему. Пак ищет в нём спасение. Чимин сдержан, знает себе цену и уверен лишь в те моменты, когда не является мишенью их главного, который сейчас, вообще-то, крайне спокоен. Тэхён видит это по расслабленным плечам, по веселому взгляду, которым его удостаивают, потому что Чимин смотрит именно на Тэхёна. И тот, поправляя пальто, вздыхает: — Что нового я могу сказать? Тебя боятся. — Есть причины? — буднично интересуется Чонгук, что странно – спрашивает именно Тэхёна. Словно он всё успел решить за час отсутствия главного. Как будто этот самый главный не знает о своем авторитете. — У него не готов номер. Чон красноречиво молчит, кидая взгляд на всё ещё уверенного в себе подопечного в лице Чимина. Тэхён уверен, что скажи ему Чонгук в лицо пару гадостей, Пак всё равно нашёлся бы что ответить, только больше прибедняется и делает вид. Подзатыльники, по крайней мере, тот раздаёт только так, даже Тэхёна в период кризиса не забыл обделить, хоть и знал, что трогать не стоит. — И что это значит? — Чонгук интересуется мягко, однако в голосе проскальзывает недовольство. — У меня всего неделя, — Чимин злится, даже если и пытается говорить спокойно. — Как я могу дать тебе хороший номер за семь дней? Ты требуешь невозможного. А репетиция? А зрители? Я не могу просто выйти на арену и вывалить гору змей. Делайте, что хотите, и будь что будет! — А я просил у тебя ещё один новый номер? — уже устало звучит голос Чонгука, и Чимин передразнивает: — Ты сказал сделать с этим что-нибудь, потому что тебе не нравится. — Исправь недочёты, вырежи сцены, если необходимо – это что, настолько невозможно? — хмурится Чонгук. — Твой последний номер был отличным, не считая твоего фиаско, не вижу проблемы. — Откуда мне, блин, знать, что ты не видишь в этом проблемы? — злобно и нервно бормочет тот. — Я ж не всевидящий. — Чимин, — словно раскат грома раздается под куполом. Тэхён ненароком хватает Чонгука за пиджак, понимает, что последнее, что стоит делать – говорить с ним в таком тоне. Он и сам не отличается сдержанностью, теми же манерами в разговоре, но вредность и бесцельное неповиновение в работе – пройденный этап. Чонгук всё ещё начальник, в каких бы отношениях ни был с кем-то из коллектива. Его положение среди них – незыблемая вещь. Может, Тэхён всего лишь и научился искать обходные пути, как сказал Юнги, но те хотя бы работают. Чонгук обращает внимание на руку, ухватившуюся за него, непонимающим взглядом окидывает Тэхёна с ног до головы. Чтобы ему запрещали строить кого-то – такое, видимо, в новинку. — Что? — интересуется Чонгук, обращаясь к Тэхёну. А тот уже успел забыть, что это такое, когда Чон Чонгук недоволен тобой на арене. Пускай сейчас не в том самом смысле, но происходит это именно здесь: под куполом, в окружении сотни пустых кресел. Тэхён не готов делать шаги в его сторону при ком-то, кто откровенно пялится на них, поэтому рука сама ненавязчиво тянет чуть назад, из-за чего Чонгуку приходится отступить. Ужас и непонимание, отразившиеся на его лице, когда до него дошло, что Тэхён всего лишь не даёт ему договорить, не передаст ни один самый красочный эпитет. — Ким Тэхён, — хитро щурится тот. Чимин по-быстрому хватает клетку и уносит ноги с арены, понимая, что вряд ли это закончится чем-то хорошим. Юнги же весьма безразлично вышагивает по арене, лениво и незаинтересованно, пока в итоге не скрывается в одном из коридоров. Его ненавязчивый свист всё ещё гуляет эхом по залу. — Чон Чонгук, — спокойно отзывается Тэхён. — Последнее дело – вмешиваться в мою работу. — Мы договорились, что я приму удар на себя. — С кем ты договорился? — выгибает он бровь. — С ними? — Злишься, — против воли улыбается Тэхён. Хотя ситуация совсем не кажется ему забавной. Просто почему-то именно сейчас смешно. Чимин не врал, когда говорил, что фаворитам достаются все шишки. Рано или поздно Чонгук ведь всё равно выскажет то, что думает – Тэхён знает. А ещё он знает этот взгляд: человек борется с самим собой – уже какой-никакой, а прогресс. — Ты, наверное, столько всего хочешь мне сказать, — даже тихий голос Тэхёна звучит слишком громко в пустом помещении. Чонгук и не скрывает своего мимолетного раздражения: желваки играют, плечи напряжены, руки спрятаны в карманы брюк. Его взгляд пронизывает до самых костей, словно он до сих пор что-то там не разглядел. — Зачем ты так? — голос звучит куда спокойней, даже елейно, а Тэхён в ответ пожимает плечами. И правда не знает. Лишь чувствует временами, что может предотвратить неизбежное. Он поправляет на себе чужое пальто, которое даже пахнет его обладателем. И так стоит близко, а теперь ещё ближе, заглядывая в глаза. Знает, что такой трюк с отвлечением внимания не сыграет ему на руку, буквально ничего не изменит в сложившейся ситуации, но всё равно целует. Ненавязчиво, не углубляя, это самое обыкновенное касание губ к губам, каких у них были сотни. Это ничего не значит: Тэхён не вымаливает пощады и не просит за других. Он всегда просит только за самого себя, чтобы его не прожигали взглядом и не взвешивали на него свою злость на весь мир. Чонгук, как ни странно, оттаивает. — Ты же понимаешь, что рано или поздно я всё равно с ним поговорю. — Да я не из-за этого, — признаётся Тэхён, слабо улыбаясь в чужие губы. Он своим поведением ставит Чонгука в тупик, это читается во взгляде. — Ты опять что-то натворил? Задумал? Только собираешься? — на всякий случай интересуется мужчина, тяжело вздыхая, и Тэхён тихо смеется: — Опять? — Просто решил уточнить. — Захотелось, — уверенно звучит в ответ. Всё-таки в этом Юнги был прав: у Тэхёна есть желания, и им необязательно искать какие-либо объяснения. Он имеет право делать с Чонгуком всё, что душе заблагорассудится – его же ртом было сказано. Все эти стычки внутри коллектива, все рабочие моменты его не касаются. Он попытался помочь, и не его проблемы, что ему не дали вставить слово. Тэхён чист перед самим собой и перед Чонгуком. Скрывать от него нечего, искать причины для поцелуя – нет смысла. Они не в тех отношения, когда каждый поступок должен быть оправдан. Они давно за рамками. Чонгук целует его сам, оттаявший и забывший чужие грехи. Он не вымещает злость, как иногда бывает, его поцелуи не яростные и не с привкусом горечи, а самые обычные: возбуждающие совсем не к месту. Они стоят посреди арены почти в темноте, не горит даже верхний свет, всё, что есть – несчастная лампочка у самого входа на арену. И так почему-то всё кажется вкуснее. Сквозняки вмиг прекращают дуть, их сбивает жар двух тел, сплетённых между друг другом. Тэхён не гордится тем, что пользуется своим положением избранного, каждый раз смело заявляя о том, что его не волнуют другие люди. Не гордится, но всё равно благоговеет от одной мысли, что останется нетронутым, даже если уйдёт. Ему всё кажется, что у них с Чонгуком есть особая связь, какую другие не поймут. Он каждый раз горит от самых обычных прикосновений, а вкус тех ещё насыщенней, когда ты знаешь всю подноготную человека. Когда ты к нему так близко, что взгляд в глаза – буквально взгляд в прошлое. От этого последнее время всё сложнее не потерять голову. Тэхён в любой другой момент постеснялся бы целовать Чонгука посреди арены, но так, почти без света, чуть ли не в кромешной темноте, невозможность опереться на что-то даже распаляет. Он спотыкается о барьер, и Чонгук ловко ловит пальто, слетевшее с чужих плеч, тут же накидывая то обратно. Тэхён ведомый в поцелуе. Он совсем не грациозно перешагивает барьер вслед за Чонгуком, который тянет его всё дальше: в самый темный угол под сиденьями. Знает, для чего, но даже не пытается это предотвратить. Их вмиг вспыхнувшее желание наэлектризовало воздух. Они не подростки, им обоим далеко уже даже не двадцать, но Тэхёна заводит одна лишь мысль, что потом им тут же и выступать. Не в самом пыльном углу зала, а на арене, на которой он целовал Чонгука до помутнения сознания. — Иди сюда, — горячо шепчет мужчина, притягивая ближе. Тэхён едва уворачивается, чтобы не удариться головой о железную балку, поддерживающую сиденья. Он же истерически хохочет, заглушенный чужими губами, не узнавая самого себя. Откуда столько смелости и столько счастья от подобной выходки? Если их застукают, он ещё месяц будет краснеть, пока не улетит из Китая навсегда. Чонгук обычно более рациональный, не позволяющий делать глупости, а прямо сейчас он сам беззаботно гуляет руками по чужой спине, горячо целуя в ответ. Как будто они шагнули за невидимую грань, отвечающую за благоразумие. И Тэхён бы никогда не подумал, что быть с ним в таком положении вблизи от людей, может возбуждать настолько. Он чувствует, как твердеет в штанах, краем уха слышит, как бзыкает молния его же ширинки. Руки трясутся от нервов, пока он в темноте впопыхах расстегивает чужой ремень. О балку он бьется слишком громко, кажется, привлекая внимание всего Гуанчжоу, а на деле никто этого и не слышит. Чувствует, как Чонгук хрипло усмехается на ухо, обдавая теплом, пока Тэхён смеется себе под нос. В его волосах гуляют пальцы, ненавязчиво поглаживая место ушиба, словно Чонгук может видеть даже в темноте, как любая дикая кошка. Они оба торопливы. Тэхён жадно ищет в темноте чужие губы и давится стоном, когда его члена касаются горячие пальцы. Чонгук предусмотрительно держит вторую руку на его затылке, чтобы Тэхён не растерял последнее. Тот бьется не нарочно, чувствует чуть ли не всем телом, как Чонгук втягивает воздух сквозь зубы: то ли от боли, то ли от облегчения, когда чужая рука оттягивает его белье. Тэхён бы назвал себя сумасшедшим, с Чонгуком иногда выбирать не приходится. Он поощряет, руководит, завлекает соблазном и никогда не скажет о том, что они поступают неправильно и действуют не в рамках закона. Он целует. Чонгук целует его так горячо и по-своему, крепко сжимая волосы пальцами, что Тэхён вот-вот засветится от накала чувств и выдаст их с потрохами. Он до умопомрачения хочет кончить, хочет застонать, как делает это обычно, когда они не стеснены запретами. Хочет попросить быстрее, чувствуя, как пульсирует под пальцами чужая плоть. Кажется, Тэхён до конца своих дней не забудет этот горячий, томный выдох в его рот, когда Чонгук кончил ему в руку. И как жадно поцеловал, вжимая в острый угол балки, как довёл до экстаза словами о том, что на арене, кажется, кто-то есть. Тэхён позорно заскулил в его ладонь, накрывшую рот. Его мало волновали посторонние, не беспокоил и тот факт, что в таком грязном виде ещё нужно добираться до отеля. Он считал, что превзошел самого себя во всех необдуманных выходках, легче становилось лишь от того, что Чонгук принимал в этом непосредственное участие. Тэхёну заботливо поправили внешний вид: расправили футболку и запахнули пальто. Уже при комнатном свете, в туалете цирка, он вымыл руки и сам поправил растрепанные волосы. Такой опыт не забывается. Он сидел на закрытом мусорном ведре у раковины, наблюдая за своим великим, который очищал брюки от спермы, и Тэхёна пробирал нервный смех. Чонгук должен был счесть его сумасшедшим, однако тот лишь усмехнулся, вытирая мокрые руки, и оперся об умывальник. Он смотрел так, как будто сам не понимал, что они только что сделали, с явным весельем и игривыми искрами в глазах. А может быть, у Тэхёна просто разыгралось воображение, и это было не больше, чем свет от мерцающих ламп. Хотя в этот самый момент он не думал о том, что в него влюблены чуть меньше. Душу грело брошенное в полумраке номера «я тебя тоже», не касающееся обоюдной расправы. Все слова, намёки и жесты были очевидны. Чонгук – тоже. Его чувства, что всё равно стало каким-никаким, но открытием, ясны как день. Он – тоже. Он – тоже. Тэхён долго боялся перешагнуть эту тонкую грань. Он в ответе, он – причина. Он впервые по-настоящему, с каким-то нездоровым трепетом пробует на вкус мысль, что Чонгук в нём увяз. Ни малоприятная атмосфера туалета, ни слабый свет комнатных ламп, ни даже вмиг собранный вид мужчины – ничто из этого не отзывается трезвостью в рассудке. Чонгук просто стоит перед ним, открытый с ног до головы. Его чувства именно сейчас кажутся голыми, чем-то очевидным, что так долго было на поверхности. Оказывается, Тэхёну не нужно было копать глубже. Он собирает воедино все те моменты недовольства и противоречиво грубой заботы, думает о самом начале, о том же влечении. Думает о том, что Чонгук такой же человек. Его безграничная злость не больше, чем самый обычный страх потерять и упустить, – мысль взрывается в голове неистовым фейерверком. — У нас ведь ещё есть время, — говорит Тэхён. Он всего лишь-то имел в виду свободные дни, отведённые до начала шоу, но Чонгук всё равно усмехается, трактуя слова по-своему. — И? — Давай выберемся куда-нибудь? Подальше ото всех, — ненавязчиво предлагает Тэхён. Он откидывает голову на кафельную стену, пока мужчина разглядывает его нечитаемым взглядом. Чонгук, вероятно, не понимает. — Ты и так всегда подальше ото всех. — Мне понравилось в Ирландии, — как-то пьяно улыбается Тэхён. — Тем более ты сам просил не забывать уделять тебе время. — И ты наконец снизошёл до моих просьб, — Чонгук копирует его улыбку, но взгляд остаётся нетронутым. — А я-то думал, что так и останусь незамеченной Жизель у твоих ног. Улыбка Тэхёна медленно исчезает, и лицо выражает искреннее непонимание. — В каком смысле? — О ком, ты думаешь, она танцевала? «Обо мне», — проносится в голове. О том, насколько твердолобый Чонгук, который не замечал очевидного. Тэхён бы никогда не подумал… — Вот как, — мужчина понимает всё лишь по одному растерянному взгляду. — Это ведь ты столько раз стучался в закрытые двери, — голос звучит мягко. — Волновался обо мне, честно признавался в своих желаниях и чувствах. — Я стучался. — А я разве хоть раз не открыл? Тэхён пытается вспомнить – не получается. Он всегда получает то, что хочет, даже если временами приходится изрядно потрепать Чонгуку нервы. Он сидит, подпирая спиной холодную стену, и переосмысливает номер Жизель от начала и до конца. Даже не помнит, что делал Хосок: всего лишь не обращал внимания? От Любви он не бежал, молча встал и исчез без сожалений, даже не обратив внимания. Как бы Тэхён ни поступал, он всё равно видит, у него глаза на месте. Он замечает, придает значение всему, что говорит Чонгук. Он тоже слушает и слышит. Разве что не всегда говорит о чём-то в ответ. Тэхён задумчиво хмурится, когда Чонгук опускается перед ним на корточки и опирается локтями на его сведенные колени. Он что-то выискивает во взгляде, вероятно, понимает, что в чужой голове творятся метаморфозы, которых не объяснить. — Но я ведь тоже… — начинает Тэхён, его перебивают: — Не спорю. — Я не такой, как Хосок. — Я знаю, — миролюбиво соглашается Чонгук. — Тогда почему… — Для того, чтобы зритель понял задумку номера правильно, Жизель показывает только пик любого из выбранных чувств. Любовь в её понимании должна быть безграничной, а безразличие непоколебимым, чтобы боль была оправданной. Жизель никогда не оставляет зрителю сомнений. Всего лишь показывает. — Почему в её понимании я такой? — недовольно хмурится Тэхён. — Я не говорил об этом, — улыбается Чонгук. — Она – тоже. Но представь, если бы она решила добавить к безразличию немного сомнений в себе. Неуверенности, страха, той же боли, какую показала сама. Номер вышел бы совсем другим. — И это всё обо мне? Чонгук качает головой. — О нас, ласточка. — Значит, и ты такой же, — подытоживает Тэхён. — Мы оба такие, разве нет? В чём-то больше, в чём-то меньше. Это всего лишь танец. Хочешь и дальше ломать над этим голову? Тэхён не хочет. Для него уже стало открытием, что Чонгук, всемогущий и не зависящий ни от кого, мог увидеть в распластанной Жизель себя. Такое у них, конечно, было. И Тэхён бережно хранит воспоминания того дня, когда перед ним опустились на колени и заявили, что он страшнее выстрела в висок. И почему же страшнее? Потому что Чонгук ради него готов пойти на многое. Он даже вступает с пиар-менеджером в словесную перепалку, когда заявляет, что отлучится на несколько дней. — Какие ещё несколько дней? — Намджун злится по-настоящему, пока Тэхён спокойно попивает свой чай, наблюдая за развернувшейся сценой. — Мне, конечно, не сложно, но до выступления рукой подать. А встреча с арендодателем? Дополнительные баннеры? Фотосессия для вашего выступления? А репетиция? Ты с ума сошёл? — менеджер с искренним ужасом смотрит на незаинтересованного его поведением Чонгука. — Поехал бы по своим делам после всего этого. — Не терпит отлагательств, — заявляет тот. — А я разорваться должен?! — Я же разрываюсь, — буднично звучит в ответ. Чонгука, судя по его виду, ни капли не интересует чужой повышенный тон, пока он что-то печатает в телефоне. — Это ты! А я вообще пиар-менеджер, и в мою работу не входит… — Позволь напомнить, — повышает голос мужчина, поднимая взгляд, — что пиар-менеджером тебя никто не назначал. — До конца жизни будешь припоминать? — Побудешь пару дней за главного. Ты отлично с этим справляешься, — безапелляционно заявляет Чонгук. — Это вообще не моя работа. — И в чём же заключается твоя работа? Намджун нервно передергивает плечами, встречаясь взглядом с Чонгуком, понимает, что спорить бесполезно. Что-то доказывать, пытаться стоять на своём не в его интересах. — С арендодателем я встречусь сам, — Чон ставит точку в разговоре. — Остальное будет на тебе. Чонгук, кажется, вообще не умеет испытывать мук совести. Он молча уходит, сообщая Тэхёну, чтобы тот был в отеле к трём часам. Именно оттуда они двинутся в путь к горячим источникам, где у них уже арендован номер на двоих. Тэхён бы соврал, если бы сказал, что его это не воодушевляет. Они редко выбираются из номера, а если и выходят, то в основном ради пешей прогулки по городу и ужина в незнакомом Тэхёну кафе. Всегда после их ждёт отель, который приедается своей монотонной жизнью, сопровождаемой услужливой девушкой с ресепшена. Ничего нового, всё по-старому. Города меняются, а привычный порядок дня всегда с ними – типичность тоже может вводить в уныние. — Удушил бы, — злобно выдает Намджун сквозь зубы, когда Чонгук уже давно скрылся за дверью. Тэхён его очень хорошо понимает, хоть и не поддерживает в данной ситуации. — Как ты вообще его выносишь? Вопрос скорее риторический, потому что Намджун не ждёт ответа, а молча набирает чей-то номер и с натянутой улыбкой щебечет с кем-то на английском. Договаривается о встрече, баннерах, даже умудряется шутить на легких тонах и искренне смеяться. Тэхёна общее раздражённое настроение даже забавляет. Чимин взъелся на Жизель, кажется, по поводу расписания арены, мол, та свой лимит исчерпала. Как будто без Чонгука в коллективе творится настоящий хаос, однако Тэхён не испытывает угрызений совести и в приподнятом настроении покидает цирк спустя пару часов. Пока не понимает, что не успевает к назначенному времени. И даже такси тащится со скоростью улитки из-за послеобеденных пробок. Он залетает в номер в тот самый момент, как начинает звонить телефон, а перед ним – хмурый Чонгук. Тот вредничает, скидывая звонок и показывая три пальца: — Три – это вот столько. — Не поверишь, — страшно говорит Тэхён. — Я учил цифры в школе. — И правда не верится. Тэхён только скалится в улыбке, а проходя мимо мужчины, даже не обращая внимания на взгляд исподлобья, заявляет: — Не ворчи. Чонгук командует взять с собой пару вещей, командует поторопиться, всё командует и командует, пока не понимает, что Тэхён просто издевается над ним, игнорируя все замечания. — Мне помочь тебе поторопиться? — предлагает Чонгук, стоя на пороге спальни. Он уже переоделся, сменил костюм на будничную одежду, не забыв накинуть пальто, и ждёт Тэхёна с его же курткой в руке. — Господи, да хватит уже бухтеть, — хмурится тот. — Я хочу отдохнуть в тишине и покое. — Я обеспечу тебе тишину и покой сразу же, как только ты соизволишь двинуться в путь. — Ощущение, что я уже двадцать лет живу с тобой в браке, — Тэхён громко бзыкает замком дорожной сумки, вспоминая собственных родителей. — Никакого покоя в этом доме. Он уже было проходит мимо Чонгука к выходу, как тот хватает его за предплечье. Слабо улыбается чему-то своему, оценивает довольным взглядом внешний вид и протягивает куртку. — Может, я пытаюсь поддерживать огонь в наших отношениях, — шутливо говорит он, на что Тэхён наигранно улыбается: — Тебе мало страстей? Так я устрою. Чонгук на его заявление лишь умилительно хмыкает, отпуская и направляясь к выходу, пока Тэхён щурится ему вслед. И что это значит? Как это вообще нужно расценивать? Тэхён сверлит мужчину взглядом, даже когда тот открывает ему дверь арендованного с водителем автомобиля. Чонгук снова усмехается, как будто своим мыслям, и его веселое лицо так и маячит перед глазами всю дорогу. А ехать пришлось немало – три часа. Тэхён за это время кинул в сторону Чонгука столько недовольных взглядов, сколько тот не видел за все месяцы их отношений. Мужчина всю дорогу расслабленно разглядывал пейзажи, временами отвечал кому-то на сообщения, пару раз принимал звонки, пока Тэхён равнодушно слушал шум мотора и совсем немного волновался за Марса, которого также оставили на попечение Намджуна. Ему было стыдно перед каким-то псом, а не перед пиар-менеджером – до чего докатился. Фуронг – небольшой город, расположенный на водопаде, встретил их тишиной. На улицах почти не было людей, между домов без тени страха петляли откормленные коты, и, казалось, отовсюду был слышен шум воды. Чонгук шел уверенно, со знанием дела вёл за собой вдоль улицы всё дальше, точно зная конечную цель, пока Тэхён с плохо скрываемой жадностью разглядывал старые дома. Створки окон противно скрипели и неприветливо закрывались, старики недовольно смотрели Тэхёну вслед, а дети, гонявшие потрёпанный мяч в одном из дворов, сбились в кучу, с интересом глазели на заморских гостей и о чём-то шептались. Тэхёну, откровенно говоря, не нравилась ни атмосфера, ни тишина, ни стайка мальчиков-беспризорников, которые увязались за ними. Чонгуку, казалось, не было до всего этого никакого дела. Он молча следовал маршруту, знал, что Тэхён поблизости, а остальное его не волновало, пока его не одернули за рукав. Чонгук лишь вопросительно смотрит на Тэхёна, и тот кивает головой за их спины: неподалеку из-за забора выглядывает темная макушка и перепачканное лицо. — Gŭn kāi, — нахмурившись и недовольно кидает Чонгук. И дети, бежавшие за ними, испаряются как по щелчку пальцев. Тэхён не спрашивает, что это значит. Он вообще начинает сомневаться в собственных желаниях провести время именно здесь, но оказавшись за высоким забором, который скрывал вид на весьма презентабельные домики для отдыха и ухоженный бонсай вдоль тропинок, решает не торопиться с выводами. Это всего лишь дети, это всего лишь старики и их разваливающиеся дома. Как будто он не видел такого и в своём родном городе… Разве что в груди всё равно селится чувство беспокойства. Тэхён не дома, не знает китайского, как и, вероятно, никто из здешних не может похвастаться знаниями английского. И окажись он здесь в одиночку, его бы наверняка развела какая-нибудь местная шпана, оставив без гроша в кармане. Наверное, именно поэтому он не отходит от Чонгука ни на шаг, даже когда оказывается в безопасной зоне. Не смущается от взглядов девушек, отвешивающих им поклон, не стыдится того, что он здесь с мужчиной и комната у них одна на двоих. Это даже не Ирландия. Есть ощущение, что всё случившееся в Фуронге не остаётся в Фуронге, а уходит вместе с застоявшимися водами. Вряд ли кто-то из местных вообще хоть раз в жизни слышал про Ким Тэхёна. Люди словно живут в своём собственном мире, огородившись ото всех, подтверждением чему становится отсутствие телевизора, на который Тэхён втайне надеялся, дабы разбавить звенящую в округе тишину. Стрелка часов приближается к восьми вечера, пока он с интересом разглядывает тканевое полотно на стене, изображающее водопады. Чонгук за всю поездку не проронил ни одного слова в его сторону. — Что ты сказал тому мальчику? — всё-таки интересуется Тэхён. Ему отвечают безразлично: — Чтобы он проваливал. Тэхён кидает на мужчину неуверенный взгляд. Тот сидит на кровати, потирая стекло наручных часов, и по его нахмуренному лицу становится понятно: Чонгук не то чтобы рад находиться здесь. Но он сам выбрал место отдыха, сам обо всём договорился, сам решил, что будет правильным показать его прошлую жизнь именно сейчас. Другого шанса, в общем-то, может и не представиться. Тэхён молча разглядывает убранство их скромного нового дома на ближайшие дни, в таком же густом молчании открывает дверь во внутренний двор: буквально в нескольких метрах от порога пестрят лазурным светом несколько горячих ванн, врытых в землю, от которых струится пар. Воздух влажный и свежий, забивается до отказа в лёгкие, дурманя ароматами. Здесь, несмотря на первое впечатление, отчего-то спокойно. Нет шума и суеты, нет людей, ветра и грозовых туч. Нет лишнего света, только лучи почти севшего солнца и блеклый свет фонарей. Здесь, как кажется, останавливается время. — Здесь странно, — честно признаётся Тэхён, закрывая дверь. Он слышит за спиной усмешку, слышит, как Чонгук поднимается с места, как подходит. Чувствует затылком тяжелый выдох, покрываясь мурашками то ли от остатков холодного воздуха, то ли от близости. В тишине почему-то всё ощущается острей. — Мы тут одни? — хмурится Тэхён. — Не считая Джингуа и Лан, — отзывается тот. Тэхён всё ещё ждет, пока Чонгук к нему прикоснется. — Кто это такие? — Встретившие нас. — Ты с ними знаком? В ответ звучит лишь сухое: «Да». Чонгук не рвётся рассказывать подробности, не говорит о первом дне встречи. Тэхён видит в этом лишь безразличие к названным, к тому же ни одна из девушек не повела и бровью, встретив знакомого на пороге. Словно их это не особо-то интересует. Тэхён впервые на новом месте чувствует себя не в своей тарелке. Он едва наклоняется назад, тут же встречаясь спиной с чужой грудью, и чуть поворачивает голову – намекает. Хочет быть обнятым и пригретым, хочет перестать ощущать это непонятное чувство смятения из-за стоящей вокруг тишины. Не боится тянуться сам, душой и телом, однако Чонгук по-прежнему просто стоит позади него, ничего не предпринимая. Тэхён говорит совсем тихо: — Обними. — М? — Чонгук словно делает вид, что не расслышал этот лепет. Тэхён физически ощущает, как тот улыбается прямо над его ухом. Не усмехается, а просто растягивает губы в улыбке – на слух это звучит так ярко. Хотя, казалось бы, разве можно услышать чью-то улыбку? — Обними меня, — снова просит он уже громче. — У меня сегодня не обнимательное настроение, — усмехается мужчина. Издевается. — Чонгук, — уже по-настоящему требует. — Тэхён. Тэхён бы никогда не подумал, что однажды станет уговаривать кого-то о таких простых вещах. Не поцелуй, не просьба свернуть ради него горы, не желание заняться сексом, а всего лишь объятие. Самое обычное, которое именно сейчас для него пришлось бы очень кстати, и сам не знает почему. Хочется. Они вдали от своего номера в отеле, который станет домом на ближайший месяц, они тут вдвоём. Тут не от кого прятаться, некого стесняться, не перед кем краснеть, хотя Тэхён и так делает большие успехи. Разговоры об их отношениях при коллективе уже не нагоняют былого страха и паники. Они просто есть, а большинству просто всё равно на то, с кем их начальник и фаворит того делят постель. Друг с другом. Больше здесь обсуждать и нечего. Тэхён почему-то снова возвращается мыслями к их недавнему разговору: чужое «я тебя тоже» не даёт покоя. Всё хочется спросить, хочется, чтобы Чонгук растолковал, объяснил: почему не побоялся, почему дал этим чувствам волю, зная, что Тэхён расстанется с ним на какой-то период. Зачем вообще бросил как будто невзначай? От этого плохо спится ночами, потому что будоражит душу и тело. Потому, что Тэхён ворочается почти без сна, наблюдая за мирно спящим Чонгуком. Он будто выискивает новые причины увязнуть в этом человеке ещё больше и делает себе ещё хуже тем, что находит. Под покровом ночи его чувства всегда берут пик, хотят наружу, его разрывает изнутри от переизбытка. И Тэхён уже может признаться себе в том, что готов быть с ним сейчас даже за просто так. Даже несмотря на то, что объект его обожания и не шевелится, выводя из себя. Чонгук вредный. Он не коснулся Тэхёна и пальцем, отлично расслышав просьбу с первого раза, но так и стоит за спиной, соприкасаясь телами. Чего там хотел Чонгук? Страстей? Тэхён ему сейчас устроит, если не получит желаемое. Он сильней толкается спиной в чужую грудь, настырно и нагло, слыша за спиной тихий, хриплый смех. — Что подумают обо мне люди? — страшно шепчет мужчина, и Тэхён, не выдержав, поворачивается к нему лицом, встречая хмурым взглядом. — Какие ещё люди? Мы тут одни. — А вдруг кто-то узнает, что я спал с тобой? — с наигранной серьезностью интересуется тот. — Я до свадьбы ни-ни, и не предлагай. — Чего? — Я небезызвестная личность в этих краях, а ты просишь меня о таких вещах, — хмыкает тот. Тэхён не выдерживает: — Ты совсем дурак? Чонгук только усмехается, отходя от него, и скидывает с себя пальто. Он просто мстит за все те моменты, когда Тэхён доставал его своими маразматическими мыслями – это становится понятно сразу. Столько времени прошло, пора бы уже и забыть. Чонгук почему-то именно сейчас не спешит. Он наслаждается собой сполна, смакует негодование Тэхёна, его эмоции и даже растерянность. Хочет показать, каким тот был первые месяцы? Что ж, отлично. Тэхён только улыбается ему с прищуром и принимает правила игры. Если взрослому мужчине приспичило повыделываться на радостях от предстоящего отдыха, Тэхён даже не станет ему мешать. Его это, честно говоря, даже забавляет, потому что Чонгук ещё ни разу не пытался выставить себя перед ним идиотом, которого сейчас старательно изображает. — В Гуанчжоу, значит, по отдельности вернемся? — почти серьёзно интересуется Тэхён. — Чтобы никто не узнал? — Читаешь мысли. — Отлично, — буднично кидает Тэхён, возвращаясь к созерцанию пейзажей во дворе. — Я как раз отдохну от своего внезапно придурочного мужчины. Он говорит это без задней мысли, хотя сердце начинает быстрее качать кровь. Факт уже неоспоримый: Чонгук – его. Начальник, любовник, друг, циркач и так далее по списку – всё это принадлежит Тэхёну в лице одного человека, который совершенно внезапно жадно прижимается к нему со спины, сдавливая руками, словно тисками. Тэхён не может сделать вдох, когда Чонгук горячо выдыхает ему в самое ухо. Его рука скользит по груди до самой шеи, ладонь ложится на гортань, заставляя приподнять голову, и Тэхён пылает уже только от одного прикосновения. Это горячо, это жарко и близко. Чонгук шумно втягивает воздух у самого виска, заставляя откинуть голову себе на плечо, влажно шепчет: — Ты хоть сам понял? Тэхён догадывается, что речь идёт о его словах. Он впервые сказал об этом добровольно: без напоминаний и лишних просьб. Впервые озвучил без стеснения и ужимок то, что раньше из него не вытащили бы и под дулом пистолета. Чтобы он, чтобы признал Чон Чонгука, чтобы назвал своим и был абсолютно с этим согласен – новшество. Его признания сродни цветущей сакуре: даже для него это кажется редким, но красивым явлением. Красиво потому, что Чонгук теряет голову от каких-то двух жалких слов. Он каждый раз как будто немного пьянеет, стоит Тэхёну выкинуть что-то подобное. Чонгук не церемонится: разворачивает лицом к себе и горячо целует, гуляя руками по телу. Собирает ладонями мурашки, повторяет прикосновениями: «Я тебя тоже». И Тэхён, где-то между, выдыхает совсем тихое: «И я тебя». Они не говорят о любви, они говорят о том, что между ними происходит: страсть, боль, обожание, страх. Влечение, желание получить целиком и без остатка. Каждый день как очередной пройденный этап на пути к чему-то глобальному между двумя. Но к чему – об этом не думает ни один. Они проводят вечер в таком привычном для Тэхёна грехе: мнут простыни и пачкают тела друг друга поцелуями. Когда Чонгук оставляет влажный поцелуй на взмокшей груди, прямо под подвеской, на небе уже загораются первые звёзды. Когда он входит одним движением, заполняя Тэхёна собой, за окнами утихают стрекот и щебетание, а в ушах звенит от переизбытка чувств и дикого сердцебиения, от духоты и нежного шёпота: — Раздвинь ноги шире. Тэхён пытается, но колени трясутся при каждом ленивом толчке, непроизвольно сдавливая бока Чонгука. Тэхёну жарко, тело опаляет огнем, он сминает простынь в кулаки, лишь бы унять тремор в руках. Чонгук сам давит на его колени, не без удовольствия крепко прижимая к постели, чтобы Тэхён не шелохнулся. Чтобы был открыт перед ним, чтобы не зажимался, чтобы видел. Чтобы сходил с ума от одного только брошенного взгляда вниз, где они соединены, и чтобы его трясло от переизбытка возбуждения. Чонгук этой ночью мучает его изысканно, так, как умеет только он. Все его движения плавные и неторопливые, руки крепко удерживают на месте, а взгляд впивается до самых нервных окончаний. Он просит смотреть в ответ. Просит кончить с его именем на губах, чтобы больше эти губы ничто не смогло осквернить. Чонгук не врал, когда говорил, что после него в этой жизни Тэхёну уже нечего бояться. Он – самое страшное, что случалось. Потому что Он и правда временами приходит во снах, потому что Он получает то, чего хотел: взгляд глаза в глаза и собственное имя на выдохе. Он одним словом может вытряхнуть всю душу из человека, и Он же может собрать заново. Он так красиво целует и шепчет на грани: «Тэхён», – что ему всё в этом мире прощается. Вроде, самое страшное, а вместе с тем и самое лучшее. Разве так бывает? Тэхён ещё долго задается вопросами, пока засыпает с Чонгуком под боком. Снова полночи вглядывается в чужой профиль, разглядывает то, на что за все эти месяцы не нагляделся, и приходит к интересным для себя выводам: без Чонгука уже никак. Без его временами раздражающих наставлений и нотаций, без его строгости и упрёков будет дышаться совсем иначе. Тэхён не пробовал, но даже не хочет пытаться. Он решает для себя, что по возвращении домой ни в коем случае не должен пустить всё коту под хвост. Их отношения, кажется, могут пережить всё: от ссор по мелочам до глобального конца света. Всё, кроме расставания. Почему-то это придаёт сил. Из-за этого Тэхён даже просыпается раньше Чонгука с какой-то идиотской улыбкой на губах, решает для себя, что расставание это может случиться только под предлогом смерти. И от этого легче дышится, когда не нужно искать себе иных оправданий. Ему хочется быть рядом с этим человеком, который бросает все насущные дела по одной лишь просьбе Тэхёна, а остальное, как ни крути, пережиточное. Тэхён осторожно выбирается из постели, чуть ли не на цыпочках ходит по комнате, чтобы одеться и привести себя в нормальный вид. Все следы прошедшей ночи прячет под одеждой, чтобы ни одна живая душа не увидела. Это – только для них. Он с горем пополам объясняет девушкам, что ему нужен завтрак. По-английски объясняет, долго и крайне настойчиво, пока наконец не включает свои актерские способности, изображая приём пищи. Те смотрят на него как на идиота, пока одна из них не спрашивает на ломаном корейском: — Завтрак? Тэхён сокрушенно кивает. — Господин Чон готовит себе сам, — говорит та с улыбкой. Тэхён бы и рад приготовить сам, но проблема в том, что его знания в готовке сводятся к тому, как включить и выключить плиту. Из-за загруженного расписания у него не то чтобы было время на посещение кулинарных курсов. — Он спит, — на его слова продолжают улыбаться. — И я не хочу его будить. — Завтрак? — продолжает улыбаться девушка, и Тэхён силится, чтобы не завыть. — Завтрак-завтрак, — улыбается он в ответ и говорит чуть ли не по слогам, чтобы его поняли: — Вы можете сделать завтрак? На лице девушки тут же мелькает понимание, и она начинает активно кивать. — Сделать вам завтрак. — На двоих, — уточняет. — Мне, — он тычет в себя пальцем и переводит тот на дверь, — и ему. — Два завтрака, — светится пониманием девушка и говорит о чём-то второй по-китайски. Лицо той тоже озаряется пониманием. — Хотите посмотреть? — На что? — Как готовить. Тэхён сперва хмурится, расценивая это как камень в свой огород, но сводит всё к языковому барьеру. Вероятно, к нему просто проявляют дружелюбие. Он очень на это надеется. А к тому моменту, как Чонгук просыпается, Тэхён уже в приподнятом настроении допивает свой кофе. Джингуа, с которой Тэхён хоть как-то мог контактировать, пыталась объяснять то, что делает Лан на кухне. Выходило у неё, мягко говоря, плохо, но когда девушка упомянула мадам Гу, его это не так уж волновало. Он пытался спрашивать ненавязчиво и максимально простыми словами, разговор о завтраке медленно перетек в обсуждение четы Гу. И пускай Тэхён почти ничего не добился, потому что Джингуа понимала его через слово, он всё равно успел выяснить: они находятся во владениях мадам Гу и Чонгук довольно часто здесь бывает. — Сколько можно спать? — Тэхён склоняется над мужчиной, который непонимающе смотрит то на время в телефоне, то на него, такого бодрого в восемь часов утра. — Ты с ума сошёл? — хрипит Чонгук, а его рука ложится на бедро Тэхёна и тянет присесть. Тот садится без уговоров и чувствует, как Чонгук гуляет рукой по спине. — Время видел? — Я добытчик, — доверительно, с важным видом сообщает Тэхён. Мужчина опускает уголки губ и с интересом спрашивает: — И что добыл? — Завтрак. — Точно сошёл с ума. — И информацию. Чонгук тяжело вздыхает, переворачиваясь на спину, и с лёгким интересом смотрит на Тэхёна, который только улыбается как дурачок. А почему бы и не улыбаться? У него отличное настроение, он удовлетворён, выспался и даже позавтракал, а ещё узнал новые маленькие детали о жизни Чонгука. Поводов для радости навалом. — Я весь внимание, — говорит мужчина. — Мы находимся во владениях мадам Гу, — рассказывает Тэхён с легкой улыбкой. — Ты часто здесь бываешь, когда прилетаешь в Китай. Ходишь на водопады, принимаешь горячие ванны, — тут он спотыкается о собственные слова, но всё равно тихо продолжает: — Иногда не один. — Джингуа поведала? — равнодушно интересуется Чонгук, и Тэхён кивает в ответ. — Поразительно. У неё просто отвратительный корейский, но ты умудрился столько всего выпытать. — Не без помощи переводчика временами, — признаётся он, пожимая плечами. — Видишь цель – не видишь препятствий, я полагаю. Что ещё интересного узнал? — вздыхает мужчина. Тэхён видит и чувствует, что Чонгук не особо доволен его шпионажем, но даже не обращает внимания на пристальный взгляд. Только лишь думает, правильным ли будет спрашивать, как часто он проводил здесь время не один. В частности всё с той же Джингуа, которая вся залилась краской и стала что-то тараторить по-китайски, делая вид, что ничего подобного не происходило. Хотя Тэхёну в какой-то момент показалось, что та очень даже хотела, чтобы он знал: Чонгук проводил с ней ночи. — Ничего особенного, — врёт Тэхён. Его эта информация задевает не настолько, чтобы устраивать ссору. Чонгук навряд ли был благочестивым мальчиком до встречи с Тэхёном, и Юйлинь однажды наверняка не просто так заикнулась о том, что её брат не пропускает ни одной юбки. Тэхён пускай немного, но ревнует. Для него всё, что происходит в этих отношениях, – это впервые, и неудивительно, что он столкнулся с этим мерзким чувством. Однако он не устраивает допрос, баррикадируется от всех ненужных и хитрых мыслей. Какая разница, с кем был Чонгук до него, если сейчас они вместе? Сейчас они что-то решают на двоих, делят работу, постель и всё самое личное, а остальное, по-прежнему убеждает себя Тэхён, пережиточное. Чонгук только странно косится в его сторону, когда Тэхён не делится своими открытиями, а интересуется, когда они пойдут на водопады. Когда Чонгук покажет улицы, по которым ходил, как и обещал, когда они смогут посетить источники. Он вообще непривычно много болтает, поражаясь сам себе, пока мужчина медленно выбирается из постели и идёт в ванную, не забыв окинуть Тэхёна суровым, ничего не понимающим взглядом. Он даже завтракает, не сводя глаз с расслабленного парня, который читает новостную ленту вслух, цитируя вырезки из статей с явным сарказмом. Новое достояние Кореи сидит у Тэхёна в печёнках, и он давал себе слово, что не станет открывать новости мира спорта до возвращения домой, но пересилить себя не может. Чонгук в какой-то момент, молча наблюдавший за этим сюром, забирает у него телефон под недовольный возглас. Но стоит им встретиться взглядами, Тэхён тут же закрывает рот и покорно наблюдает за тем, как мужчина оставляет его мобильный на тумбе рядом с кроватью и велит собраться на прогулку. Тэхён почти беспрекословно слушается: едва слышно ворчит себе под нос о том, что его лишают гаджета, как какого-то ребёнка. То и дело кидает взгляды на одиноко брошенный телефон в углу комнаты, пока застегивает куртку по самое горло, но приблизиться не решается. Чонгук следит. Чонгук всё утро пытается увидеть то, что упускает. Молча впитывает информацию, спокойно слушает о том, как Тэхён объяснялся с Джингуа о завтраке чуть ли не на пальцах. Ему даже не приходится разговаривать, потому что Тэхён, всегда тихий и молчаливый, внезапно решает заполнить тишину своей болтовней ни о чём, и Чонгуку именно это кажется крайне необычным. Потому что, даже если тому есть что сказать, он будет молчать партизаном. Этому словесному поносу нет никаких разумных объяснений, и Чонгук, медленно ведущий вдоль улицы разговорчивого Тэхёна за собой под руку, не без любопытства интересуется: — Тебя ничего не беспокоит? Тэхён замолкает. Он косится в его сторону, по одному лишь взгляду Чонгук понимает, что в голове того творится какое-то сумасшествие: то ли от радости, что его наконец посвящают в свою скромную жизнь, то ли причины иного характера, которых Чонгук не понимает. А чтобы он не понимал свою ласточку – для него это нечто новое и необъяснимое. Тэхён всегда прост и чист, он всегда понятен и логичен в своих поступках. Одно вытекает из другого, третье из второго, всё по полочкам. И Чонгук немного теряется, пытаясь выстроить в голове логическую цепочку: в какой час и с чего началось это нечто? Сперва даже показалось, что всё нормально, и Чонгук по привычке ищет смысл во всех словах и поступках, но сейчас осознание слишком ясное: не показалось. Тэхён не по-своему странный в разговорах ни о чём. Тараторит, сбивается, мысли идут не друг за другом, а струятся хаотичным потоком, загружающим голову совершенно ненужными вещами. — Беспокоит, — скромно признаётся Тэхён, и Чонгук ждёт продолжения. — Здесь очень тихо. И пусто. Вот оно что. Тихо и пусто. Чонгук на такое заявление только усмехается, наконец растолковав для себя чужое поведение. Тэхёну непривычно. — Ты давно не слышал настоящей тишины, — говорит он. — Тебя это не напрягает? — хмурится Тэхён. — Как затишье перед бурей. — Затишье, — эхом отзывается Чонгук. — Зато какое. Только послушай. Мужчина наблюдает за тем, как Тэхён вслушивается в тишину. Он и правда весь напряжен, то и дело бросает взгляды по сторонам, чтобы, не дай Боже, на него никто не выскочил из-за угла. — Ничего не слышу. — Слушай внимательней, — советует Чонгук. Тэхён, видно по лицу, понятия не имеет, к чему должен прислушиваться. Он не жил в глуши, не привык к тишине, которая кажется ему чем-то страшным. Для Чонгука это место – тихая гавань, даже со всей её грязью прошлого. Он почти каждый год возвращается сюда за одним и тем же: за отдыхом от суматохи и гама, за той самой тишиной, за пустынными улицами. Здесь всегда было так: пугающе тихо. Сперва это страшно, а когда ты привыкаешь к этому чувству, делаешь его своим спутником, то находишь в этом покой. — Когда мне было четырнадцать, — говорит Чонгук, и Тэхён тут же переводит на него взгляд, — мадам Гу сказала, что однажды город перейдёт под моё крыло. — Уверен, ты справился бы, — не без сарказма отзывается тот, на что мужчина усмехается. — Справился бы. Думаешь, почему она забраковала мою кандидатуру? — Ты сам говорил, что она посчитала тебя мягким, — вспоминает Тэхён. — Будь моя воля, я бы здесь и камня на камне не оставил. Для Чонгука Фуронг, неприметный городок где-то на окраине Земли, не больше, чем точка в пространстве. Он приезжает сюда лишь ради тишины. И не будь здесь прошлого, то дышалось бы куда свободней. — И тебя она назвала мягким? — с ужасом бормочет себе под нос Тэхён. — Она знает, что для меня значит это место. Я мягкий потому, что умею ностальгировать. И я ненавижу этот город всей душой, но вместе с тем люблю его. Тэхён умилительно хмыкает чему-то в своей голове и поднимает на Чонгука взгляд, проводя свои параллели. — Всё ещё ненавидишь меня? — интересуется мужчина. Тэхён алеет щеками, понимая, что его мысли были слишком уж очевидными. — Временами. За то, что было. Но больше, конечно… — он замолкает на секунду, не в силах озвучить желаемое, но всё равно говорит едва слышно: — Люблю. Пересиливает себя, дышит о том, чего, как кажется со стороны, больше всего боится. Чонгук, наблюдая за ним, думает о том, что никогда бы не поверил, что человек может вызывать в нём столько противоположных чувств. Тэхён временами нервирует до скрежета зубов, в то же время ему невозможно противостоять и нужно идти на уступки. Ему хочется дать свободу, отпустить в свободное плавание. Он красив в полёте и красив, когда свободен от всего земного. С другой стороны хочется привязать к себе той самой страшной любовью, когда одна мысль о расставании будет казаться чудовищно неправильной и станет отрицаться всем существом. Однако же он восхищает именно тогда, когда пытается любить по-своему. Чонгук в ответ на признание лишь обхватывает его ладонь и нежно целует костяшки, задержавшись подольше. Он ведь тоже, как и сказал многим раньше. Дал толчок, подкинул идею. Можно ведь не только быть влюбленным как подросток, можно и любить, будучи взрослым человеком, при этом продолжая сходить с ума. — Моя ласточка, — ласково шепчет Чонгук. Он давно вкладывает всю душу в каждое своё нежное слово, чтобы Тэхён мог почувствовать. Чонгук, вероятно, не боится своих чувств сразу за двоих, потому что Тэхёну всегда было тяжело себя отпускать и падать во что-то, кроме работы, с головой. — Покажи мне водопады, — скромно просит Тэхён. Он больше не болтает обо всём на свете, молча идёт рядом, и Чонгук показывает. Сперва главную площадь с неработающим фонтаном, который не вызывает никаких глубоких чувств и не колется в душе воспоминаниями. Показывает и дом, рядом с которым Тэхён жмется к нему, как котёнок. Боится, что мадам Гу выскочит на них прямо с порога. Дом большой, в несколько этажей, с занавесками на окнах и резными ставнями с облупившейся красной краской. У порога стоит охрана, и Тэхён против воли весь зажимается, потому что не ожидал, что они зайдут так далеко. Но Чонгук обещал показать всё, а он из тех людей, кто привык держать своё слово. — Можем зайти, — предлагает мужчина, и Тэхён неуверенно сжимает пальцы. Прячет свободную руку в карман, закрывается, кидая на Чонгука нахмуренный взгляд. Пытается казаться бесстрашным, но тихо спрашивает: — Она там? Как будто они обсуждают не живую мать Чонгука, а её призрак. Он кидает взгляд на охранника, тот наверняка узнал, но даже не подаёт вида. Они стоят довольно далеко, но для того, чтобы преодолеть длинный порог со ступенями, Тэхёну не хватает смелости. — Māmā zàijiā ma? — интересуется мужчина. Охранник качает головой в ответ, и Чонгук выжидающе смотрит на Тэхёна. Мадам Гу уже известно о том, где они и как проводят время. И посещением родного дома со своим возлюбленным Чонгук всего лишь не оставит ей сомнений. Его мать будет ждать. Не станет вмешиваться в отдых, позволит насладиться уединением, и только после этого придёт. Когда от неё Тэхёну уже некуда будет бежать. Чонгук переживает за их первую встречу. Ещё ни один человек не уходил от его матери не с покалеченной гордостью, и для Тэхёна это может стать целой трагедией, если он не сможет понять её слова правильно. — Пошли, — шепчет Тэхён. Он сам тянет Чонгука в дом, чем немало удивляет. Вмиг пробегается по ступеням, замирая перед массивными дверьми. Для Тэхёна те распахивают, не задавая вопросов. Он дома с одним из хозяев, и никого не интересует такое бешеное рвение абсолютно постороннего им человека. Чонгук, наблюдая за ласточкой, ураганом влетающей в дом и раскрывающей рот от высоких, разукрашенных потолков, только улыбается. — Можно посмотреть? — Тэхёна всего аж трясёт, потому что наконец добрался до желаемого, и Чонгук лишь пожимает плечами. — Ни в чём себе не отказывай. Тот с каким-то бешеным восторгом меряет главную комнату огромными шагами, бережно проводя пальцами по шелковой накидке дивана, которая служит лишь украшением. Мадам Гу никогда себе не отказывает в роскоши, каждый угол дома пестрит антиквариатом, который особенно ей приглянулся и не ушел на торгах. Длинные коридоры с мягким, разукрашенным в китайском стиле ковролином, украшают картины широко известных художников. Тэхён заглядывается на каждую, припоминает, что где-то видел нечто подобное, но Чонгук продолжает молчать. Его мать далеко не самый честный человек, и её коллекция стоит десятка таких людей, как Тэхён, и тысячи таких, как Чонгук. Делать зло собственной матери – не в интересах сына. Чонгук даже не углубляется в мысли о том, что цену жизни Тэхёна ставит в сотню раз выше своей. Это просто что-то само собой разумеющееся, когда ты кем-то дорожишь. — У тебя была комната? — интересуется Тэхён, и Чонгук указывает рукой на лестницу, приглашая идти за ним. — У вас нет ни одной фотографии, — подмечает он. — Мама считает, что фотографии крадут часть твоей души, — объясняет мужчина. — И ты в это веришь? — В какой-то степени, — равнодушно звучит в ответ. — Однако не настолько, чтобы этого бояться. Чонгук останавливается перед дверью и, глядя на нетерпеливого Тэхёна, который до сумасшествия хочет ворваться в чужое прошлое, поворачивает ручку. Его взору предстаёт не комната среднестатистического подростка, как ожидал, а изысканные покои молодого принца. Чонгук никогда не скрывал тот факт, что вырос в достатке, дело лишь в том, что он никогда не считал деньги мадам Гу своими. Он не был её близким родственником, не был примером для подражания и послушания, не был тем, кто хочет получить всё, что та имеет. Чонгук всего лишь был её сыном. Большего ему не требовалось. На столе из красного дуба всё ещё лежат его старые записи. Те аккуратно сложены стопкой ровно посредине с перьевой ручкой, которую Тэхён осторожно берёт в руку и разглядывает при свете. Он с недоверием смотрит то на перо, то на мужчину, который устало вздыхает: — Золото. — То есть, — недоверчиво говорит тот, осторожно положив перо на место, — ты писал золотыми ручками, жил в хоромах и спал на шелковых простынях? — Было дело. — С ума сойти, — неверяще вздыхает Тэхён. — Ты жил вот так. — Это не мои золотые ручки, не мои хоромы и не мои шелковые простыни, — безразлично отзывается Чонгук. — В свою защиту могу сказать, что спать на них невыносимо. — Как ты можешь так говорить? Это же шелк, — шепчет Тэхён, проводя ладонью по постели. — Настоящий? — Самый что ни на есть. — Как ты можешь называть это чем-то невыносимым? — Мне некогда было наслаждаться всеми удобствами этого дома, я работал над собой, — негромко говорит Чонгук. — Каждый божий день. Когда ты в этом живешь, тебя начинает тошнить от всего окружающего. Этой самой ручкой я исписал тысячи листов в наказание, — он присаживается на постель, у которой Тэхён опустился на корточки. — Я драил эти хоромы за плохое поведение, а если что-то ломал, то шел убирать за лошадьми. И ты понятия не имеешь, каково это – спать на шелковых простынях в жару и в холод. Для меня этот дом не больше, чем очень качественный музей. Тэхён молчит какое-то время, но тихо говорит: — Но здесь правда очень красиво. — Я знаю, — соглашается Чонгук. — Тебе тут совсем не нравится? — неловко интересуется тот. — Я ничего не испытываю по отношению к этому месту. Немного тоски, немного радости, всего ровно столько, сколько хватит на ностальгию. Чонгуку, откровенно говоря, ни горячо ни холодно находиться сейчас здесь. Обычно он не задерживается в этом доме больше двух ночей, если того требует ситуация или мать. Та, видите ли, тоже умеет скучать по родным ей людям. — Ты поэтому живешь в цирке? — спрашивает Тэхён, присаживаясь рядом. — Там мой дом. — И ты не хотел бы… — мнется тот. — Другой дом? Нормальный. Чонгук только усмехается таким детским намекам, но говорит со всей доступной ему нежностью и искренностью: — С тобой – хотел бы. Ему стоило бы признаться в том, что, кажется, он от Тэхёна зависим больше, чем тот от него. Но Чонгук не пытается что-то изменить, не хочет, чтобы было иначе. В его жизни появляются новые, ещё пока крохотные цели благодаря одному единственному человеку, который сейчас кусает губы в попытке не улыбаться. Тэхён откровенен и чист в своих намерениях. Чонгук за всю жизнь видел столько людей, желающих получить хоть каплю честно нажитого от него в свой кошелёк. А Тэхён предлагал жить в его квартире, предлагал делить несколько квадратных метров на троих и не хочет ничего взамен. Только чтобы Чонгук был где-нибудь поблизости. У него от этой мысли случайно вырывается тяжелый вздох, наполненный безграничным обожанием такой легкой и непродажной простоты. Казалось бы, что здесь необычного? Но Тэхён, по натуре своей не умеющий быть алчным, уже и есть что-то новое в жизни Чонгука. Тот не просит большего, не требует невозможного, хочет самого простого и приземлённого: чтобы они вдвоём. Такое не может не подкупить человека, который всю жизнь искал и находил в людях одни лишь пороки. — Теперь водопады? — заискивающе улыбается Тэхён, и Чонгук коротко кивает. Дом, водопады, космические просторы, иные миры. Чего бы тот ни захотел. И почему-то именно в этом забытом богом месте, пока они идут по пустым и молчаливым улицам, Тэхён цветёт. Он не озирается по сторонам, лишь изредка кидает взгляд туда, куда указывает Чонгук, рассказывая и показывая, что было раньше на том самом месте. Тэхён слышит и эту тишину тоже. Он с неподдельным, даже каким-то детским восторгом поднимается на высокий мост, чтобы получше рассмотреть водопады. Те под ними, над и с обеих сторон, рушатся прямо в тысячелетнее глубокое изумрудное озеро. Тэхён просит его сфотографировать, и Чонгуку приходится делать фото на свой телефон. Тэхён просит рассказать что-нибудь об этом месте, и Чонгук, опираясь руками на перила, рассказывает: о том, что городу уже несколько тысяч лет, что город этот возводился над водопадами без какой-либо цели. Просто здесь красиво. Особенно на закате, когда лучи солнца красят воду в золото. Они ещё долго гуляют по голым улицам, Тэхён даже не чурается трогать всех попавшихся на пути откормленных котов, которые с недоверием косятся в его сторону, отвлеченные от своего излюбленного дела – ничегонеделания. Изредка на пути попадаются люди, шепчущие молитвы себе под нос, завидев нездешнего гостя. Тэхён понятия не имеет, что они там бормочут, а Чонгук о таком не распространяется. Он знал, чего стоит ждать от местных, и молитвы вслед – далеко не самое страшное. Окажись Тэхён в этом городе один, на помощь бы ему никто не поспешил. Стоит им оказаться на безопасной территории, где их встречают Джингуа и Лан, Тэхён совсем немного мрачнеет, встречаясь взглядом с радушно улыбающейся девушкой. Чонгук из его поведения делает свои выводы, которые с горем пополам, но могут объяснить утренний нескончаемый прилив энергии и болтливости. — Тэхён, — зовет его Чонгук, когда тот, уже стоя на пороге в махровом халате, собирается открыть дверь. — Ответь честно. Насколько это, в принципе, возможно. Тэхён хмурится, открывая дверь и готовый бежать. Он не любит вопросы в лоб – Чонгук знает. И всё равно, борясь с улыбкой, интересуется: — Ты приревновал к Джингуа? Тэхён только хмыкает, как будто ничего такого он не делал, и выходит из комнаты, закрывая за собой дверь во внутренний двор. Говоря простым языком: бежит, притом сверкая пятками. Чонгук усмехается ему вслед. Приревновал. И, разумеется, своим ртом об этом никогда не скажет. Он не из тех, кто вот так просто сдаётся. — Ты атлет, а не гимнаст, — кидает Чонгук, разглядывая Тэхёна, который уже залез в горячую ванну и откинулся головой на бортик. — Быстрее тебя бегает только Чимин, когда понимает, что виноват. На улице стало ещё холодней под вечер, от воды исходит приятный, теплый пар, а Тэхён сидит абсолютно расслабленный и пытается не обращать внимания на жужжащего над ухом Чонгука. Он хорошо провел день, много узнал о прошлом их главного, в которое так хотел сунуть свой нос. Осознал, что понятие богатого человека не равно понятию счастливого, и этого хватило для того, чтобы не заваливать Чонгука лишними вопросами. Тэхён умиротворён, горячая вода ласково окутывает тело, а в нос забиваются запахи свежего воздуха и трав. И Чонгук не доведёт его своими вопросами. Не сегодня. Тэхён твердо решил выкинуть из головы мысли о чужих прошлых отношениях, он занимался этим весь день вплоть до самого вечера и вполне себе успешно. Пока ревность снова не кольнула его, стоило завидеть на пороге Джингуа. И ничего интересного в ней нет: стройное тело и миловидная внешность. Тэхёна она уж точно не привлекла бы в интимном плане. — Ну же, ласточка, — ласково шепчет Чонгук, пытаясь притянуть Тэхёна к себе за руку, а тот сперва артачится, но всё равно поддается. Оказывается прямо под боком, чувствуя, как в его волосы зарывается нос. — Я просил ответить честно, — хрипит Чонгук. Его мокрая рука убирает с лица Тэхёна волосы, чтобы беспрепятственно заглянуть в глаза: до невозможности близко. — Твоё утреннее поведение поставило меня в тупик. Я сперва не понимал, но на меня буквально только что снизошло озарение, представляешь? — Я не хочу ничего знать, — отрезает Тэхён. — Знать о чём? — Как ты с ней и что ты с ней. И с кем-либо ещё. — Красноречиво, — усмехается мужчина, склоняясь ближе к уху и вызывая на шее мурашки. Чонгук шепчет, добивается своего: — Приревновал? Он настойчиво хватает за бедра, и Тэхён весь покрывается мурашками, оказываясь на чужих коленях. Он дрожит от контраста горячей воды и холодного осеннего воздуха. Дрожит от одного осознания, что Чонгуку его мини-ревность доставляет какое-то извращенное удовольствие. — Нет, — стоит на своём Тэхён. И ему ни капли не стыдно за эту маленькую ложь. В конце концов, Чонгук и сам всё понимает. Улыбается, мерзавец. Знает настоящий ответ, но продолжает: — Я спал с обеими. — Отвратительно, — хмурится Тэхён. — Я брал их, — негромко говорит мужчина, — и каждая думала, что это любовь. — И мерзко, — брови ещё сильнее сводятся к переносице. Тэхён против воли чувствует необъяснимое возбуждение. Ему противно слушать об этом, противно знать, что Чонгук провёл ночи с теми, кто им так непринужденно улыбается. Он не хочет думать об этом, не хочет представлять, но дыхание всё равно учащается: то ли от желания, то ли от злости. В голову против воли лезут кадры того, как Чонгук мог спать с кем-то кроме. Тэхён чувствует себя извращенцем, глядя в бесстыдные глаза напротив. На лице Чонгука ни капли раскаяния и смятения, ничего, что отдаленно напоминало бы извинения. Только вечное пламя, хотя то лишь лазурный свет, исходящий от воды, а на губах – улыбка. Выжидающая, знающая. — И как ты с ними? — нагло спрашивает Тэхён. — Так, как никогда с тобой. — Почему? — Не хочу, — а ладони скользят от бедер до холодной кожи спины. — Покажи. — Сам не знаешь, о чём просишь, — равнодушно отзывается Чонгук, чуть подталкивая к себе, чтобы Тэхён прижался к его груди своей. — Покажи, — требует тот. — А если тебе не понравится? — Остановимся. В чём проблема? Чонгук скалит зубы. — Думаешь, ты сможешь? Ему в ответ чеканят без тени страха: — Покажи. Мне. Тэхёну глубоко всё равно, сможет он или нет. Его желание подогревает интерес: как можно спать с кем-то так, чтобы они думали, что это любовь? Каждый секс с Чонгуком долгий и глубокий, до трясущихся коленей и испарины на лбу. До фейерверка в груди и долгожданного удовольствия, и никак иначе. Он уже было поднимается из воды, как его хватают за руку, не позволяя уйти. Чонгук смотрит на него снизу вверх, но умудряется подчинять и руководить, пока Тэхён задыхается от ужаса: — Я не буду здесь… — Ты просил показать, — елейно говорит тот. — Думаешь, меня волнует, где ты этого хочешь? Тэхён оглядывается по сторонам: на территории нет ни одной живой души, только они и отдалённый шум водопадов. И его тяжелое дыхание, когда он возвращается в воду, а Чонгук поднимается на бортик, удобно устраиваясь с Тэхёном между своих коленей. — Бери. Тэхён весь горит от стыда, кидая взгляды по сторонам, и кладёт руки на чужие бёдра. Он не чувствует холода, только всепоглощающий жар, охвативший тело. Такого Чонгука он ещё не видел. И вопреки здравому смыслу, его это возбуждает до умопомрачения. — А если кто-то увидит? — всё равно спрашивает он. — Не наши проблемы. Так и будешь созерцать? Тэхён тянется к белью Чонгука, и тот приподнимается, помогая окончательно себя раздеть. Ладонь боязно обхватывает член, и Тэхён от одной только мысли, что на территории могут стоять камеры, густо заливается краской. А когда Чонгук зарывается пальцами в волосы, до боли, посылая сладкие импульсы в пах, и шепчет: — В рот, ласточка. Тэхён пылает. У него кружится голова от самой ситуации, от взгляда на себя со стороны. Во рту скапливается слюна, он даже не помнит, когда последний раз делал Чонгуку минет. Но всё равно склоняется к его паху, упираясь головой в живот, и горячо выдыхает прямо на плоть, зажатую в его руке. Тэхёну дурно. У него по-настоящему едет крыша, когда он берет член в рот и задыхается от собственного уже болезненного возбуждения. Ему хватило взглядов и указаний, хватает руки в волосах, которая давит на затылок, зарывшись пальцами в волосы. Чонгук не делает ничего из того, о чем Тэхён не просил, а только лишь показывает, как от него неистово того требовали. Член упирается в горло, и Тэхён дышит носом. Чуть ли не захлебывается от удушья, чувствуя, что вот-вот кончит, даже не прикоснувшись к себе. Для него это нечто новое, сладкое и приторное, со вкусом смазки на губах и какого-то животного желания. Ногти впиваются в бедра Чонгука, колени, на которых Тэхён стоит в воде, дрожат от ощущения твердеющей плоти во рту. Он сам глотает глубже, не отдавая отчета своим действиям. Чувствует, как распирает горло, как тяжело становится дышать, но от одной мысли, что Чонгук так быстро возбудился только из-за него, вконец срывает голову. Тэхён клеймит себя бесстыдным. Он жадно глотает воздух, глядя на мужчину поплывшим взглядом, когда тот заглядывает ему в глаза. И сладко, размашисто целует, сплетая языки. Один – уставший, второй – полный энергии. Руки Чонгука, даже при всех его обещаниях, аккуратно тянут ближе, тут же стягивая белье до колен и ниже, пока Тэхёна трясет от осознания, что он абсолютно голый прямо посреди заднего двора. На улице, в ванне, где наверняка запрещено заниматься чем-то подобным. Но Чонгука подобные мысли и не посещают. Его губы гуляют по животу, намеренно игнорируя налившийся кровью член, и Тэхён жадно дышит холодным воздухом, впиваясь ногтями в чужие плечи. Он горит изнутри, из горла вырывается пар, по венам – раскалённое железо. Он почти понимает, почему в такого Чонгука влюблялись после одной жалкой ночи. Тот заходит в воду и заставляет склониться к холодной земле, накрывая своим телом. Тэхён наполовину так и стоит в воде, на коленях, которые разводятся чужими, и чувствует, как его касаются между ягодиц. Чонгук подливает масла в огонь, хрипло нашёптывая в самое ухо: — А вдруг ты захочешь повторить наш с тобой уличный секс? Не страшно? Такой опыт ведь не забывается, — констатирует он и нежно трётся носом о выпирающие шейные косточки, когда Тэхён упирается лбом в землю и скребет траву ногтями в нетерпении, при всём этом отрицательно мотая головой. — Захочешь, — настойчиво повторяет тот, а в голосе слышится улыбка. — Я тебя знаю. Как Чонгук верно подметил утром: Тэхён сошел с ума. — Тэхён? — Чонгук оставляет горячие и влажные поцелуи на лопатках и вдоль позвоночника. — Ласточка. Ты в сознании? Тэхён вместо ответа задушенно стонет, когда чувствует в себе пальцы. Он всё ещё растянут с ночи, все нервные окончания словно оголены, и даже легкое прикосновения воздуха заставляет всё тело вздрагивать. Чонгук входит в него медленно, наслаждаясь процессом. Одной рукой давит на поясницу, прижимая к бортику и вынуждая изгибаться сильней, пока второй, запутавшись пальцами в волосах, плотно держит у самой земли. Тэхён ощущает контраст температур: его лицо горит, и холодная трава совсем не помогает остыть. Он расфокусированным взглядом ловит блеклые огни ламп их домика, впивается ногтями в землю, и дышит сквозь зубы, борясь с желанием застонать, чтобы на их нудистский уголок не сбежалась вся округа. Радует лишь то, что за забор никто не может попасть, и то, что они здесь вдвоём, не считая Джингуа и Лан. Чонгук не позволяет углубляться в свои мысли, которых и без того становится меньше с каждым резким толчком. Он задевает всё самое чувствительное, не ослабляет хватку на пояснице, с каждым движением бёдер вынуждая Тэхёна скулить от накала собственных чувств. Это сладкая и долгая пытка. Тэхёна распирает изнутри, колени скользят под водой, но Чонгука ни капли это не смущает. Он тяжело дышит где-то за спиной, он входит глубоко и со вкусом, зная, что своей небрежностью доставит больше удовольствия, нежели боли. Тэхён всегда был до той охоч. Он без стыда признается в этом сам себе: ему нравится нежно, нравится грубо, нравится как угодно, пока его желания удовлетворяют, забыв о своих. Тэхён стонет со всхлипом, готовый впиться зубами в землю, лишь бы не издавать лишних звуков. Он на грани комы, плотно сжимает губы, глухо мыча при толчках, и не может найти себе места, безжалостно портя газон. В соседнем домике загорается свет, заливая желтым ореолом поляну у выхода, и сердце в этот момент пропускает удар. Тэхён мечется внутри, здравый смысл требует прекратить, а все чувства протестуют, взывая к долгожданной разрядке. Тэхён только видит, как зашториваются окна и как выключается свет, погружая поляну в сумеречную темноту, и жмурит глаза, выворачивая голову из хватки, когда крупно кончает. Он стонет громко и долго, закрывая рот рукой, и до боли прикусывает кулак, когда Чонгук сделав пару толчков, изливается глубоко в него. Всё тело потряхивает, когда мужчина выходит, и тянет к себе в воду, а через Тэхёна словно пропустили разряд тока. Он непроизвольно вздрагивает от прикосновений к сверхчувствительным местам, даже когда губы Чонгука просто касаются его шеи. Вода согревает, мягко обволакивает вымотанное тело, пока мужчина заботливо убирает с лица прилипшие травинки. Тэхён никогда так не кончал, это стоило бы признать. Он прочищает горло, но голос всё равно хрипит: — Меня, в прямом смысле этого слова, отымели. Чонгук тихо смеется над ним, омывая плечи горячей водой. — Всё нормально? — тот запыхавшийся, смывает с лица испарину и мокрыми руками зачесывает волосы. Тэхён смотрит на него почти любовно, немного пьяным, поплывшим взглядом. — У тебя и правда талант влюблять в себя людей, — сипит он. — Но давай договоримся… — Ты последний, — заканчивает мысль Чонгук. Не говорит «сейчас» или «на данный момент», просто соглашается с фактом и условием. Не влюблять. Не так, как сейчас. Остальное Тэхёна уже и не волнует. Он ещё долго отмокает в горячей ванне, пока Чонгук перебирает его волосы, что-то мурлыча себе под нос, а потом просит подняться и пойти в постель, когда Тэхён начинает клевать носом. И засыпает также быстро: под мерный шум и ласковые поглаживания разнеженной кожи. Прячется лицом в подушках, тихо сопит, пока Чонгук просматривает галерею. Он не самый сентиментальный человек, но на его заставке телефона теперь красуется Тэхён на фоне водопадов. Тот искоса смотрел в камеру, загадочно улыбался, из-за ворота расстёгнутой куртки виден символ ласточки. Чонгук целует его во сне, в затылок, глубоко вдыхая аромат волос, и почему-то впервые за многие разы пребывания в родном городе ему не грезится побыстрее вернуться к работе. Можно быть занятым чем-то полезным и без той – открытие номер один. Чонгук отчего-то именно сейчас понял, что не так уж против делить несколько квадратных метров квартиры Тэхёна на троих – номер два. Или же наконец создать свой собственный дом. Один. На двоих. И для троих по факту.