— Схож ли я так с ним?
— Боги никогда не умели шутить, сынок.
Но умел он — отец Робба, карлик, нескладный и совершенно чуждый Винтерфеллу. Уродец, отброс и грязное пятно Ланнистеров — всем этим и был Тирион, чье сердце по-отечески билось, когда тот возвращался из Королевской Гавани к жене — матери Робба — и утолял жажду приключений своего маленького сына отнюдь не скромными рассказами. Он хороший человек. И мама относится к нему тепло, встречает супруга, как друга и крепко сжимает протянутую руку. И маленький Робб жмурится, как в первый раз, когда отцовская рука тормошит его кудри. Робб вбирает воздух в легкие и готовиться вскричать — позвать отца с высокой, новой башни и показать вид красивой Богорощи. Но в итоге давится, и с хрипом выходит нескладное «… поднимись». Багровеет, когда названный отец с одобрением утверждает, что через пару десятков лун теперь уже он будет смотреть снизу-вверх на маленького Старка и внимать его рассказам. Но даже дурной собачник понимает всю иронию: свершить подвиг перед отцом мальчику будет в стократ легче, чем рассказать о нем. Никакой он не болтун, по-старковски тих и наблюдателен. А еще отважен и честен, поэтому просит запомнить десницу Королевы ту постыдную неудачу с мечом. Просит лишь от знания того, что к следующей встречи сможет сделать все на маленьком тренировочном поле боя, а может даже чуточку больше.— Я стану сильнее.
— Несомненно. Уверен, что дерево сменится на сталь быстрее, чем мое дряхлое тело доберется до столицы.
Робб с трудом скрывает слезы, но абсолютно обнажен своей печалью. Мама, его самый дорогой человек, уезжает двумя днями позже, крепко обнимая и зацеловывая его щеки. Шепчет тихие и обнадеживающие слова и вручает плащ — его самый первый в жизни плащ. Позволяет остаться в материнской комнате до рассвета и заснуть под тихие песни о славных рыцарях. Он не самый умный мальчик. Право, ему едва ли удается в свои неполные три запомнить, какой ложкой есть и как правильно сказать «воодушевляющие слова для леди». Но мама… была напряжена. Не так, как раньше: нелюбимых ею лордов или неприятные вести она встречала по-другому. Но Робб молчит и смотрит, как ворота Винтерфелла закрываются, окончательно скрывают образ матери.На Севере всегда должен быть Старк.
И, как маленький хранитель Севера, Робб не ленится обойти все коридоры мрачного, по-своему уютного родового замка. Подражая своей матери, стоит этажом выше, наблюдая за происходящим во дворе. Хмурит брови и недовольно бурчит под нос, потому что не выглядит так важно, как его любимая и уважаемая Леди-мать. Лишь смотрит сквозь столбы перил и мечтает стать выше, иногда, под смешки детей и доброго мейстера, самым высоким Старком и северянином. Ему не совсем нравится проверять кухню и конюшни. Закрой глаза и зажми нос — вот и вся разница. Но все равно идет. Потому что иногда, среди прочей чепухи, он слышит имя мамы вперемешку с иногда незнакомыми.Робб ненавидит Рамси Болтона.
Робб хочет увидеть Джона Сноу.
Его детские пухлые щеки алеют и становятся похожими на листья огромного и жуткого древа в Богороще. Письмо от матери — она сейчас почему-то только направляется в Утес Кастерли. И обещает рассказать о всех красотах Цитадели. Робб не знает, что это такое. Но письмо бережно прижимает к сердцу и обещает себе не расставаться с ним до приезда его Леди-матери. Вокруг вспыхивает суета и все кричат «выродки Цареубийцы», но затем стихают и со стыдом прячут глаза, когда свирепый гость из Вольного народа разливает перед ними горький и невкусный напиток. Он приземляется на колено и смешно выпучивает глаза, стараясь устрашить маленького хранителя. Северянин, думается сжавшемуся от страха и восторга Роббу, конечно же, он один из нас.— Тут и штанов снимать не надо, чтобы понять, чей ты.
— Я Старк.
Тормунд шагает рядом так, словно родился здесь вместо Робба. Его знают. Он один из наиприятнейших и роднейших гостей здесь, в Винтерфелле. В его честь нет пира. И рядом не выстраиваются от малого до великого для добрых слов. Этот огромный северянин просто идет мимо всех, а все — кличут его как мирного соседа. Любопытствуют о делах, смеются над байками и не ищут глазами камни возле ботинок. Тормунд Великанья Смерть подбрасывает Робба высоко-высоко и взрывается громким хохотом, когда тот машет руками, словно мелкий вороненок. Он поит его козьим молоком и травит байки о своей лихой жизни. А иногда его новый друг задумчиво глядит куда-то вдаль, кажется, в сторону столицы, и чешет бороду. Где-то там его брат не по крови, Джон Сноу. Где-то там верный чести и долгу Король, дракон, волк и ворон. Таргариен-Старк.Робб думает, что его не существует, — героя песен и сказок.
Тормунд ласково треплет его кудри.
Мама возвращается вместе с теплым солнцем, к которому тянется маленький хранитель. Он важничает, но льнет к матери, которая, медленнее обычного, спешивается с лошади, и целует ее опухлые щеки. Счастливый Робб лишь после крепких объятий замечает других — новых, незнакомых, не северян — и не боится протянуть руку огромной женщине, облаченной в рыцарские доспехи. Бриенна, растерявшись, сжимает его руку крепче любого мужчины. И, только расслабившись под мягким взглядом голубых глаз, оглядывается на маленькую повозку. Детские крики будоражат Робба, и тот спешит туда и тянет за подол платья свою матушку. Еще чуть-чуть и…— Я Робб, добро пожаловать в Винтерфелл.
— Я Дейви, а это — Джанна. Мы бастарды.
Гул бесконечно преследовал маленького Робба, когда Большая Леди осадила тех детей и увела их в дальнюю часть замка. Бастард. Они болеют, мама, спрашивает уже в опочивальне и жмется к пухлому и теплому боку, почему все их так не любят. Ему не отвечают, но тихо поют еще незнакомую песню о порочной любви двух львов и Тартской девы. Но любопытство гложет маленького Робба. Жжет гортань, как козье молоко Тормунда. И он идет.