И не жили они долго и счастливо

      Какой же сладкой казалась тишина в квартире. Такая резкая перемена по сравнению с Норой; отсутствие шума почти что звенело у неё в ушах.       Как же хорошо вернуться домой.       С годами близнецы отказались от своих шалостей, предпочитая теперь рассказывать о них собравшимся на семейные ужины. К счастью для Рона, тот ушёл на работу раньше, чем Фред с Джорджем вспомнили про тот случай с летающим Фордом Артура над Великобританией. Молли каждый раз отмахивалась от этой истории, которая до сих пор не оставляла женщину равнодушной. Она словно переживала это заново.       Обычно, когда на посиделках становилось скучно, братья выбирали новую жертву. И хотя упомянутые инциденты произошли много лет назад, провинившемуся — будь то Билл, Чарли, Рон или Джинни — снова читали строгую лекцию за отсутствие предусмотрительности, мозгов или благоразумия. Молли порой впадала в короткую истерику, содержащую в себе две крайности: сначала она возмущалась, что её дети опускались до таких глупостей, затем вздыхала и говорила, что это произошло давным-давно, это не так уж и важно, в своё время она и так по полной отчитала своё чадо. Гермиона каждый раз поражалась её перемене настроения, тому, как эта женщина могла в мгновение ока превратиться из разъярённой в рассудительную ведьму.       Перси всегда сидел с высокомерным видом, что это его никоим образом не касается, как будто он ни к чему из рассказанного причастен никогда не был. Иногда близнецы вспоминали о конфликте, который произошёл за год до сражения в Отделе тайн. Это случалось, когда Перси рассказывал о том, как получил повышение, проработав в Министерстве всего год, а потом как бы невзначай интересовался у Гермионы, почему она до сих пор топчется на одном месте. Да, тогда Фред с Джорджем набрасывались на своего брата, и только Молли ставила их троих на место.       Выбросив из головы наименее приятные воспоминания о прошедшем времени, Грейнджер мысленно вернулась к тем фотографиям, которые рассматривала после ужина. Она зашла в кабинет, чтобы взглянуть на несколько семейных фотоальбомов. Особенно ей хотелось сравнить две фотографии: там, где Джинни на свадьбе Гермионы и Рона, и там, где была её собственная свадьба с Гарри. И ещё хотелось посмотреть на снимки членов Ордена Феникса.       Просматривая фотографию всей семьи Уизли и её собственной, по размеру гораздо меньшей, Гермиона вернулась в день своей свадьбы. Она вспомнила, как боролась с предсвадебным мандражом, как называла это её мать. Ей говорили, что волноваться в таких случаях — это нормально, ведь это серьёзный шаг вперёд. Странное дело, она и раньше принимала очень много важных решений, но никогда ещё не чувствовала себя настолько неуверенной, как в день свадьбы с Роном. Во время медового месяца и последующих нескольких недель Гермиона немного подуспокоилась, поскольку они с Роном на тот момент уже привыкли к рутине их семейной жизни. Или вовсе никакого медового месяца для неё и не было? Случился нервный срыв, из-за которого она считала, что совершила ошибку. Внутри девушка изводила себя всю, пытаясь убедить себя в том, что это всё надуманное и брак с Роном — это всё, чего она так всегда хотела.       Её неустанно преследовал образ Джинни, одетой в своё лучшее платье, — она была подружкой невесты на свадьбе Грейнджер. На фото миссис Поттер выглядела гораздо взволнованней, чем сама Гермиона, как будто перед ней открывался целый мир с кучей его прелестных возможностей. Она вспомнила, как Джинни на прошлой неделе говорила о том, что они с Драко хотели рассказать семье о своих отношениях на следующий день после их свадьбы. Девушка, запечатлённая на фото в тот тёплый августовский день, буквально парила над землёй от избытка чувств, как будто таила в себе такую важную тайну, с которой непременно хотелось поделиться.       Гермиона мысленно переключилась на другое воспоминание: свадьба Гарри и Джинни следующей весной, и выражение лица подруги в тот день. В улыбке девушки можно было разглядеть смирение, словно она неохотно принимала этот исход событий. Зная то, что ей поведала Джинни, Гермиона теперь иначе смотрела на фотографии: все эмоции были написаны у неё на лице. Девушка явно не была в восторге от того, что выходит замуж. И далее, в контрасте, лицо Гарри, который, наоборот, пребывал вне себя от радости. Как будто свадьба с Джинни — это самая главная мечта его жизни, которая наконец-то сбылась. Теперь он редко так улыбался.       Во время просмотра фотографий членов Ордена Феникса сердце Гермионы сжималось. Нигде не было снимков Малфоя и Снейпа. Их никто не фотографировал. Даже Артур. Но она поспешила успокоить себя тем, что, если бы Пожиратели совершили набег на Нору, за такие фотографии шпионам пришлось бы поплатиться. У Артура, правда, была одна колдография Северуса, совсем старая, но рамка пустовала уже несколько лет. Видимо, даже запечатлённый в таком виде Мастер зелий не желал задерживаться здесь дольше того, чем считал нужным. Так же, насколько помнила волшебница, он вёл себя и на площади Гриммо перед её пятым курсом.       Гермиона изо всех сил старалась воссоздать образ Снейпа. Она провела семь лет в его классе, ежедневно видела его в Большом зале во время трапез, но сейчас почему-то удавалось вспомнить только общие черты своего бывшего профессора, и не более того. Сальные волосы, большой нос, бледная, похожая на воск кожа и скверный характер. Всё. Она не могла вспомнить, как выглядели его глаза (нет, Гермиона знала, что они чёрного цвета, но вот какие они по форме?) Северус постоянно всматривался в неё с особой тщательностью, как будто пытался прочитать её мысли без легилименции, в которых она и её друзья замышляют очередную пакость. Нет, её разум, похоже, не хотел вспоминать этого.       Даже несмотря на год совместной работы в Ордене, после окончания Хогвартса, её воспоминания о нём поблекли. Точно так же, как и воспоминания о бабушке, которая умерла несколько лет назад. Единственное, что ярко отпечаталось в памяти Гермионы — чёрный цвет. Его волосы, его глаза, его одежда, характер — имело одно и то же качество: всё это поглощало свет и дарило пугающую атмосферу. Интересно, его душа и сердце такого же цвета?       Грейнджер ещё некоторое время провела наедине со своими мыслями, прежде чем услышала резкий хлопок аппарации у себя в гостиной.       Не успела она обернуться, как послышалось бормотание Джинни, которая лихорадочно принялась расхаживать по крошечной комнате. Взглянув на подругу, Гермиона нахмурилась.       — Что…       — Этот чёртов придурок! — Джинни кипела от злости. — Пусть засунет метлу себе в зад и слетает так до Северного полюса и обратно!       — Что Гарри натворил на этот раз? — поднявшись со своего места, спросила Гермиона слегка раздражённым тоном.       Большая редкость, чтобы Джинни приходила к ней в таком состоянии. Обычно она приберегала свои ворчания для еженедельных обедов, но, похоже, сегодня случилось что-то явно плохое. И это удивило Гермиону. После такого скандала — девушка догадывалась, что это точно он, — Гарри завтра отправит ей сову, где попросит подругу помочь выбрать для Джинни извинительный подарок. Возможно, так оно и было: трата денег вместо того, чтобы сесть и открыто поговорить со своей женой. Гермиона не сомневалась, что психиатр — если Гарри, конечно же, когда-нибудь дойдёт до него, — решит, что из-за травмы детства, когда его кузен Дадли получал кучу подарков, а он сам — абсолютно ничего, он теперь пытается выразить свою любовь через материальную составляющую. Будучи эмоционально подавленным в течение многих лет ребёнком, выросшим в семье, где он никогда не мог поделиться ни одной мыслью без упрёка со стороны опекунов, сейчас ему было легче потратить деньги, чем открыться жене.       Но прежде чем Джинни успела что-либо ответить, полыхнул камин, из которого вышел не кто иной, как Гарри Поттер.       — Ты мне так и не ответила! — взревел он.       — Я с тобой не разговариваю, — скрестив руки на груди, Джинни с вызовом посмотрела на мужа.       Гермиона, застигнутая врасплох необычным поведением Гарри, посмотрела сначала на него, потом на Джинни, потом снова на друга. Она заметила, как волшебник, слегка покачиваясь, ухватился рукой за плащ, чтобы не упасть.       — Гарри, — испуганно прошептала Гермиона, — ты что, пьян?       — Да так оно и есть, — едко ответила Джинни.       Это был не тот весёлый пьяный Гарри, которого Гермиона помнила с седьмого курса или с празднования Дня Победы. Это была версия грубого пьяного Гарри, того самого, с которым Джинни уже однажды сталкивалась, но Грейнджер отказывалась верить в такое до сегодняшнего дня.       Его глаза сверкали, когда он со злостью смотрел на свою жену. Гнев Поттера бултыхался на поверхности, как и злость Джинни, готовый взорваться в любой момент. В Гарри больше не было нежности и беспокойства, только жёсткость и ненависть, судя по тому, как презрительно он скривил губы.       — Хватит врать, мать твою! Давай, она здесь! Скажи это! Скажи, что ты врала мне! — кричал парень.       — Что за… — пробормотала Гермиона себе под нос и взглянула на Гарри: — Что всё это значит? — Девушка надеялась, что весь этот скандал никак не связан с тем поручением, которое она выполняла на прошлой неделе.       — Давай! Повтори это ещё раз, — усмехнулся он. — Ну же, — прошипел Поттер.       Гермиона повернула голову и посмотрела на Джинни, лицо которой исказилось в победном триумфе.       — Итак, — пропела она. — Позвольте мне повторить это ещё раз, чтобы все услышали. Гермиона не собирается прекращать принимать зелья. Это просто отвлекающий манёвр, чтобы отвязаться от моей матери!       В комнате воцарилась звенящая тишина. Гермиона ждала, когда Джинни скажет что-то ещё, но она не торопилась продолжать.       Грейнджер повернулась к Гарри.       — Да, и…       — Это правда? — лицо Поттера покраснело.       — Ну, а зачем мне тебе врать, Гарри? — Гермиона чувствовала себя жутко спокойной, несмотря на бушующую ауру двух своих друзей.       — Значит… ты не прекратила принимать зелья? — пробормотал он, при помощи жестикуляции рук пытаясь объяснить то, что не мог сформулировать.       У Гермионы внутри снова всё сжалось. Теперь она жалела, что не предупредила Рона и Гарри о том, что планировала сказать Молли, даже несмотря на то, что внутри себя она была уверена: ссора на почве детей не заставила бы себя долго ждать.       Продолжая смотреть на своего старого друга, Грейнджер вздохнула:       — Она не врёт. Я сказала это Молли лишь для того, чтобы она не цеплялась к нам с Роном. Я ещё не готова к детям.       Гермиона рухнула в кресло, осознав всю тяжесть сложившейся ситуации.       «А может, я никогда и не буду к ним готова в браке с Роном», — мысленно добавила она.       Глубоко вздохнув, решительно продолжила:       — Флёр сказала, что они с Анджелиной провернули этот трюк, чтобы Молли перестала докучать им разговорами о внуках, — подняв голову, чтобы посмотреть Гарри прямо в глаза, она закончила: — Это ты не ощущаешь от неё никакого давления, это нас сделали такими плохими жёнами, которые никак не хотят рожать детей. А ты вообще знаешь, каково это — ходить беременной, рожать? Знаешь?       Затем она поднялась со своего места. Поттер понурил голову и отвернулся.       — Я хочу иметь собственную семью, — печально заключил он.       Было в его виде что-то такое, что заставило Гермиону даже посочувствовать ему.       — Ну, тогда я скажу тебе вот что, — мягко начала она «лекцию». — Дети не укрепляют брак, они создают лишние хлопоты. И судя по тому, что мне довелось услышать от вас обоих в последнее время, ваш брак трещит по швам. Дело не только в том, чтобы оплодотворить Джинни, а потом, спустя девять месяцев, пожинать плоды всего этого, нет, ребёнок меняет всю вашу жизнь целиком. Ты должен поддерживать Джинни не только финансово, но эмоционально и физическим присутствием. А вы двое даже поговорить нормально не можете… Боже мой, а что будет, когда появится ребёнок?       «Который не факт, что появится от тебя, Гарри, раз твоя жена продолжает трахаться на стороне, да ещё к тому же с Малфоем», — подумала Грейнджер, внезапно осознав ещё одну причину, по которой Джинни не была готова к детям.       Она медленно подошла к Гарри, надеясь, что её слова дошли до него.       — И именно Джинни будет вынашивать ребёнка. — Перебрав в памяти все жалобы от невесток за последние годы, Гермиона принялась их озвучивать: — Это эмоциональные американские горки, бушующие гормоны, рвота, усталость, боль в спине и бёдрах, растяжки, одышка, плохой сон, не говоря уже о том, что в эти месяцы запрещено летать на метле или пользоваться аппарацией, даже нельзя прибегать к порт-ключам в последнем триместре беременности. Только ходить пешком. Никакого алкоголя или зелий. А потом, во время кормления грудью, боль в сосках, их воспаление, подтекание молока в самые неподходящие моменты, тяжесть груди, и добавь к этому плач ребёнка, постоянную смену подгузников, пока он сам не сможет пользоваться горшком, а это произойдёт только через год-два. Ты не сможешь проводить время с детьми, только когда тебе этого захочется, ты постоянно, независимо от своих желаний должен за ними ухаживать. Вы оба должны быть к этому готовы. Это большая ответственность. А если ты, Гарри, большую часть своей жизни проводишь на работе, то всё воспитание моментально ложится на плечи Джинни. Мы с Роном постоянно работаем, но я понимаю, что с рождением малыша все обязанности будут лежать на мне. Я ещё не готова к такому. Моей маме было около тридцати, когда она родила меня… а она маггл. У нас менопауза наступит только лет в семьдесят, у нас ещё полно времени для детей, Гарри.       Во всяком случае, её короткая речь убедила саму Гермиону в том, что она уж точно не будет готова к детям ещё несколько лет.       Она положила руку ему на плечо, заметив, что её слова заставили его тело обмякнуть. До него дошло-таки.       — Я знаю, что ты хочешь детей, но… — девушка замолчала, желая сказать больше, но не в присутствии Джинни.       Ей хотелось сказать, что его недоверие своей жене стало тем якорем, затопившим брак, но Гермиона не могла поднять эту тему, ведь придётся снова врать ему. У Гарри были все причины не верить Джинни, но она пообещала себе и подруге, что ничего ему не расскажет. Сказать правду — значит разбить вдребезги все шансы на то, чтобы хоть как-то склеить этот брак обратно. Если бы только удалось заставить Джинни полюбить Гарри так, как он любил её… Но кто она такая, чтобы говорить о любви? Только недавно Гермиона сама поняла, что её любовь к мужу была в лучшем случае наполовину такой же, какой была любовь Рона к ней.       Как же ей хотелось никогда не знать об изменах Джинни и обо всём, что повлекло за собой это откровение. Которое заставило подвергнуть сомнению её собственную жизнь, её брак, любовь. Сейчас она наблюдает за тем, как рушится семья Поттеров, испытывает подобное на себе и негодует от несправедливости закона о Пожирателях смерти. Смотреть на всё это было очень больно.       В Гермионе медленно закипала ярость, вызванная в основном разочарованием. Знание — не всегда мощный инструмент, порой оно может заставить вас почувствовать себя бессильным. Понимать, что не существует никакого заклинания или зелья, чтобы всё исправить в один миг, и просто переживать это, испытывать себя на прочность. Гермиона Грейнджер — коронованная самой выдающейся волшебницей столетия — и не в состоянии найти выход, найти решение этой задачки? Нет.       — Я пыталась ему это сказать, — раздражённо начала Джинни, но была прервана резким взглядом Гермионы.       — Ты, — рявкнула девушка, — помолчи.       Джинни от неожиданной грубости захлопнула рот: удивительно, как Гермиона с поучительно мягкого тона резко перешла на дерзость.       — Гарри, иди-ка домой и протрезвей. Если ты завтра не запишешься на приём к психиатру и брачному консультанту маггловского Альянса, я сама тебя туда потащу.       Смущённый, он поднял голову и посмотрел на жену.       — Прости, — начал было Гарри, но остановился, не в силах найти подходящих слов в своём пьяном состоянии.       Прежде чем он бросил горсть летучего пороха в камин, Гермиона схватила парня за руку, останавливая.       — И никаких подарков, — наказала она. — Никакого нижнего белья, никаких украшений, — и бросила на Джинни многозначительный взгляд, который Поттер не заметил, — и никаких цветов.       Он кивнул.       — Вам двоим нужно поговорить. Вам нужна помощь специалиста. И даже не заводите впредь разговоров о детях, пока ваши отношения не наладятся.       Гарри снова кивнул и, вздохнув, прошептал:       — Ты права.       Он вяло бросил порошок в камин, который во время последней речи Грейнджер пересыпал из ладони в ладонь, и отправился домой.       Смотря на угасающее зелёное пламя, Гермиона ощутила, как что-то сдавило грудь. Отчасти это было из-за чувства вины, отчасти — из-за разочарования.       — Большое тебе спасибо…       — Замолчи! — зарычала Грейнджер, повернувшись к ней. — Прекращай встречи с Малфоем и неси свой зад к брачному консультанту, чтобы спасти вашу с Гарри семью!       Она понимала, что сейчас перегибала палку, заставляя Джинни работать над своим браком, в то время как сама не была способна на подобное. Но ей были неизвестны такие подробности Гермионы, которая делала всё возможное, чтобы скрыть этот факт. И свои походы к жиголо. Мысль о лжи кольнула Грейнджер. Её совесть сейчас была подобна большому комариному укусу, который кровоточил от слишком частых почёсываний и при этом всё равно продолжал зудеть, только бы заставить девушку расчесать рану ещё сильнее. Это очень раздражало и нервировало, но она подавила чувство вины, мысленно сославшись на то, что у неё хотя бы не было полового акта с этим незнакомцем из борделя. И по той причине, что она вообще ни разу не изменила Рону, Гермиона обогнала свою подругу в ранге моральных ценностей.       — Ничего не могу обещать, — запротестовала Джинни.       — Можешь и будешь, — бросила ей в ответ Грейнджер. — Если я только почую, что ты с ним возобновила встречи, даже если это будут простые разговоры, — сразу расскажу всё Гарри. — Это был чистой воды блеф, но она решила действовать жёстко.       Вместо того чтобы спорить или же начать умолять подругу, Джинни опустила голову и неохотно согласилась.       Не уверенная, то ли она просто успокоила её ложными обещаниями, то ли действительно была искренней, Гермиона даже знать не хотела, сдержит ли Джинни слово. Она поняла, что порой лучше находиться в неведении. Знать всё на свете — не так уж и важно. Не теперь.

***

      В мире существовало два типа волшебников. Те, кто знает свою норму в выпивке, и, наоборот, те, кто об этом не знает. Северус с Драко относились к первой категории.       Снейп всегда мог распознать степень трезвости человека по цвету лица. Если пьющий остаётся бледным, то требовалось ещё достаточно алкоголя, прежде чем тому станет плохо.       Драко и Северус, прикончив пятую и вместе с тем последнюю бутылку на сегодня, всё ещё оставались белее белой простыни. Они уже сыграли пять партий в шахматы, четыре партии в нарды, два часа потратили на волшебный покер и теперь лежали, растянувшись в разных уголках комнаты Снейпа.       Малфой, развалившийся во весь рост на диване, затеял последнюю игру «Слабо или не слабо?»       Северус, в то время сидевший на полу, откинулся спиной на кровать, поджал ноги, руки свесил по бокам, а голову уложил на мягкое одеяло. Невидящим взглядом он смотрел на чёрные занавески, которые в отсутствие клиентов приобретали свой естественный цвет, а потом заговорил медленно, чтобы не показаться излишне пьяным:       — Ты знаешь позу, — на секунду Снейп потерял ход мыслей, — ту, где люди, лёжа на спине, закидывают ноги назад, по обе стороны от головы?       Если бы он знал основы йоги, то назвал бы эту позу «Сарвангасана».       — Да, — кивнул Малфой, слушая его вполуха. Комната перед глазами закружилась так, что всё стало пёстрым и слилось воедино, будто он попал на аттракционы, о которых читал в учебнике по Маггловедению много лет тому назад.       — Тогда возьми и ногами обхвати свою голову.       У Драко имелось гораздо больше интересных поз, чем эта, чтобы заставить встать в неё Северуса, но из-за пьяной дымки в голове он не мог её вспомнить. И вспомнит уже утром, проснувшись от яркого сна с участием Джинни. Что ж, ладно, первый раунд проигран.       — На этот раз твоя взяла, — сдался он, взглядом остановившись на кадыке Снейпа, который казался ещё выпуклее за счёт того, что голова волшебника была запрокинута назад. — Новый раунд. — У него была идея, Северус точно проиграет. — Твоё минимальное время с женщиной, чтобы кончить?       От Снейпа не скрылось, что Драко опустил слово «клиент». Он с тенью смущения вспомнил неуклюжий процесс потери своей девственности. Это случилось на его импровизированном мальчишнике, устроенный Люциусом в «Трёх Мётлах» в конце седьмого курса. На ту девушку, вероятно, наложили «Империус», но ему тогда было всё равно. Её привели для его удовлетворения, «развлечения» и «образования», как тогда это называл Малфой-старший. Видимо, старый друг не мог позволить войти Северусу в брачную жизнь, будучи девственником.       — Три толчка.       Порой Северус вспоминал дуновения тёплого весеннего ветра, который в тени казался пронизывающе холодным; от него кожа на ногах и заднице покрывалась гусиной кожей — брюки он тогда стащил до самых щиколоток. Ведьма с остекленевшим взглядом время от времени постанывала, прижатая к кирпичной выкладке старого здания. Одной ногой она обхватила талию Снейпа. Он надеялся, что Люциус оплатил её услуги, но чутьё ему подсказывало, что Малфой после их соития всё-таки наложил на девушку «Обливиэйт».       Северус поспешил подавить воспоминания о жене, которая была мертва и которую ничем нельзя было воскресить. Он всегда старался избегать подобных мыслей.       Драко не ответил, не засмеялся и никак не уколол своего друга.       — Ну? — напомнил о себе Снейп.       Малфой глубоко вздохнул.       — Один поцелуй.       — Что? — Северус даже оторвал голову от кровати и, открыв один глаз (чтобы Драко не двоился), взглянул на парня. Тот сидел на двух его диванах, которые периодически сливались обратно в один.       — Один поцелуй.       — Да ты шутишь, — фыркнув, протянул Снейп.       Драко хотел было покачать головой, но отмёл эту идею, боясь оставить на шерстяном Тебризском ковре Северуса свой ужин и выпивку.       — Нет, — сказал он довольно серьёзно.       — Не понимаю тогда. Ты был девственником? — предположил Северус.       — Нет. Я переспал уже почти со всей женской половиной Слизерина, когда это произошло, — ответил Драко. — Это случилось за три дня до выхода грёбаного закона.       Снейп понял, о ком шла речь.       — Мы впервые поцеловались с ней в том дурацком маггловском кинотеатре. И это был последний раз, когда мы виделись с ней до выхода закона. До сих пор помню, какое платье на ней было тогда надето…       Северус искренне надеялся, что Драко не впадёт в сентиментальные сопли, но ему следовало догадаться, что так оно и будет. Особенно учитывая последние события.       — Это был сарафан на тоненьких бретельках вместо рукавов. Я тогда решил её подразнить и сказал, что веснушки на её спине образуют какие-то непонятные картинки. Я даже предложил заколдовать их, чтобы они двигались, и тогда она развернулась и залепила мне прямо в живот… было больно. Она застала меня врасплох, я чуть не согнулся пополам, но она поймала моё лицо и поцеловала. Через три дня мы хотели всё рассказать её семье. В том поцелуе, который она мне подарила, было столько надежды…       Если б Северус был трезвым, то сразу бы встал и ушёл, не дослушав эту романтическую историю до конца, но он был слишком пьян, чтобы двигаться. Оставалось только слушать. Где-то глубоко в душе он ощутил лёгкий укол ревности оттого, что этот молодой человек смог испытать любовь на таком уровне, чего не удалось самому Снейпу. Он ещё давно решил, что любовь — это та роскошь, которую он не мог себе позволить. Вместо того, чтобы испытывать зависть, Снейп подсознательно определил это чувство как пустая трата времени и эмоций. Хотелось заставить парнишку замолчать, но он почему-то этого не сделал. И почему — сам не знал.       — В том поцелуе я ощутил её желание и мысленно уже нарисовал кучу картинок, как её ноги обхватывают моё тело и… Но тогда не произошло ничего: никто не расстегнул ни одной пуговицы, ничья рука не поползла вверх по груди или же, наоборот, вниз к трусикам, это был простой поцелуй, который убедил меня в том, как сильно она меня хотела. Наши руки переплелись, волосы растрепались, мы потеряли чувство времени и пространства, не желая прекращать поцелуй. Я так её хотел взять и…       Малфой замолчал, так и не закончив фразу.       Всё ещё глядя на Драко, он моргнул единственным открытым глазом, чтобы убедиться, что молодой человек не заснул. Повернув голову, Северус взглянул на часы и отметил, что уже перевалило заполночь. Пора закругляться, поскольку День Победы теперь официально закончился.       — Поднимайся, — мягко попросил Снейп. — Возвращайся к себе и ложись спать. Завтра нас ждёт много работы, и я сомневаюсь, что мисс Браун даст тебе отгул. Скорее прибежит и наполнит твои шкафчики антипохмельными зельями.       Драко с последними оставшимися каплями грации поднялся и, несмотря на шаткое состояние, двинулся к выходу из квартиры Северуса.       Он обхватил рукой дверную ручку и прежде чем повернул её, бросил взгляд на своего наставника.       — Ну что, миссис Уизли планирует распрощаться со своими семью галлеонами снова? — В уголках его рта заиграла лёгкая усмешка. Он знал, на что давить.       — Вообще, последующие встречи будут стоить уже десять галлеонов, — Северус подождал, пока самодовольная улыбка расползётся по лицу Драко, и нанёс последний удар: — Но с учётом сорокапроцентной доли прибыли от сексуальных зелий, которые мы с мисс Браун собираемся разработать — но при условии, что я возьму миссис Уизли в качестве постоянной клиентки, — одна встреча может вставать мне в… скажем так… пятьдесят тысяч галлеонов… или даже больше.       А дальше он принялся смаковать ошеломлённое лицо Малфоя. Но пожалев юношу, Снейп добавил:       — Снижение цены для Гермионы, вероятно, было обосновано какими-то личными мотивами мисс Браун. Если бы не усилия миссис Уизли, нашему работодателю пришлось бы обходиться без такой дешёвой рабочей силы, как сейчас. Таким образом, никто не сможет конкурировать с нашими ценами и выходить на лидирующие позиции на рынке, как мы, — закончил он своё заявление, грандиозно взмахнув рукой.       Тем летом, когда Золотое трио окончило обучение в Хогвартсе, была разработана стратегия, которая навела полный хаос во внутренних кругах Пожирателей смерти. Гермиона придумала план: члены Ордена незаметно подсовывали одежду, трансфигурированную в продукты, в корзины с покупками жён Пожирателей. Как только привезённые пакеты передавались домовым эльфам, трансфигурированные вещи превращались обратно в одежду, таким образом освобождая многих домовиков от работы в семьях приспешников Волан-де-Морта. Это давало преимущество Ордену Феникса, ведь многим семьям пришлось тратить своё время на решение бытовых задач, когда раньше этим занимались эльфы.       «И всё благодаря этой всезнайке с переизбытком справедливости. Может быть, я смогу воспользоваться этим поганым чувством в своих целях и выбраться из этой богом забытой страны», — с горечью подумал Северус, прежде чем опуститься на кровать и отключиться.       Малфой вышел из комнаты, даже не оглянувшись на тихо посапывающего друга, и очень надеялся, что успеет добраться до своей квартиры, прежде чем ему придётся ползти до неё на четвереньках.       Позже придут домовые эльфы и при помощи заклинаний переоденут Снейпа в пижаму, накроют одеялом и убедятся, что необходимый пузырёк с антипохмельным зельем находится в пределах досягаемости, а тяжёлые шторы задёрнуты от проникновения предательского утреннего света.       А главное, Мастер зелий не проснётся посреди ночи, чтобы снова обдумать тему любви и позавидовать Малфою, чтобы предаться ложным надеждам вновь увидеть свою жену и построить с ней крепкую семью. Если б она не умерла, если бы она умела держать язык за зубами, то, может быть, ей удалось выжить.       К утру Северус, вероятно, не придаст этому значения и погрузится в работу с зельями днём и в общение с женщинами вечером. У него просто не останется времени на то, чтобы обдумать слова Драко.