Сказание о Лютой

      Дело было, кажется, в начале сорок четвертого. С их первой встречи прошло почти четыре года, именно тогда ее песни впервые сыскали популярность. Лютик пустилась в своеобразный тур по близлежащим трактирам и гостиницам, следуя за Герой по пятам. Очень, к слову, недовольной Герой.       Они тогда еще друг к другу не притерлись, не узнали толком. Да и разве из Геры что-нибудь вытащишь? Плотва и то охотнее отвечала на вопросы. Лютик помнила, как по глупости даже спросила разрешения прикоснуться к Гере, когда они шли до следующей деревни с увесистым мешком золотых после успешного завершения контракта и выступления с новыми песнями. Лютик не хотела чего-то серьезного, всего объятие или хотя бы рукопожатие. Гера часто строила из себя недотрогу, погладишь без спроса — цапнет. Лютика тогда во второй раз в жизни ударили в живот, Гера раздраженно произнесла: «в бордель ступай зажиматься» и ушла прочь. Ну, что ж, она тогда сама напросилась.       После совместных путешествий их пути разминулись на севере Темерии. Гера бросила тихое и даже едва беспокойное: «Опасно дальше, ступай, бард». На что Лютик радостно воскликнула, удивляясь и принимая переживания. Все-таки совместные походы не прошли даром.       Распевая песни в Новиграде от таверн и до борделей, она вновь повстречала Геру. Новиград вообще любил песни о подвигах ведьмаков и ведьмачек, львицы из Цинтры, ведьмы из Венгерберга, главное — побольше славы и зрелищ. В борделе «Хромоножка Катарина», между прочим, была очень приятная публика, и дамам уж очень нравилось исполнение лютиковой «Рыжей Дженни — любовницы из Марибора».       Повстречав Геру в таверне, Лютик вспомнила их знакомство. Точь-в-точь повторяя свои действия, она пересекла помещение, направляясь к Гере. У Лютика в груди словно кто-то начал перебирать струны души. Она потянулась к Гере, ее дорогой подруге, и улыбнулась. Словно сама судьба хотела их воссоединить.       Лютик еще шире улыбнулась, представляя, как к угрюмой волчице-одиночке в стаю подмазывается ручная собачонка. Она сама не понимала, почему ее так тянуло к ведьмачке. Возможно, из-за того, что Гера из себя представляла: свободу и непоколебимость. Да, у нее были свои обязанности, но, осознанно или нет, она могла привязаться и к людям, и к эльфам, и к монстрам… При этом Гера спокойно путешествовала по Северным королевствам, шла, куда глаза глядят. Она могла отказаться от работы, хотя часто на нее соглашалась. Она была хозяйкой своей судьбы.       И вот Лютик решила последовать чужому примеру, чтобы стать такой же или хотя бы попытаться. Теперь она Лютик — цветок, который, невзирая на невзгоды и назло каждому, рос повсеместно. Возможно, хозяйкам своей судьбы бывало одиноко — таких людей единицы, встречаются редко. Она последовала за Герой и… та молчаливо позволила ей остаться. А где Гера, там и приключения.       Подходя к затихшей подруге, Лютик уверенно схватила с подноса подавальщицы кружку отменного эля, поставила ее на стол и радостно села рядом.       — Привет, душа моя! Сколько лет, сколько зим мы не виделись. — В ответ Гера лишь демонстративно закатила глаза, но кружку из рук приняла.       «Ах, не ушла и даже не отвернулась, значит, можно продолжать», — довольно подумала она.       — Куда держишь путь, дорогая волчица? Не против, чтобы ваша покорная скромняга-певунья составила компанию? — Лютик лишь сильнее улыбнулась, в ее движениях появилась привычная легкость.       — Против, — резко отрезала Гера, не поднимая взгляда с деревянного стола, в который намертво въелись красные разводы непонятно от чего — вина или крови.       Лютик демонстративно надула губы, облокотилась на руки и протянула:       — Ах, ну-ну, душа моя, полно шуток. Мне тут птичка напела, что нам по пути.       На это заявление Гера громко фыркнула, как бы намекая, что долгосрочных планов у барда до ее появления не было. И это было правдой.       «И необязательно раскрывать все мои карты, знаешь ли».       Лютик вновь взглянула на Геру, внимательно осматривая с макушки и до ног. Волосы спереди отрасли, вместо белых прядей виднелась непонятная серо-коричневая масса спутанных волос, лицо и роба были запачканы высохшей старой грязью и… Это что, кровь?       Решение было до ужаса простым.       — Но сперва тебе бы ванну принять, душа моя. Погоди минутку, — Лютик поднялась, подзывая трактирщицу — даму, которая ей годилась скорее в матери. Схватив ее за ладони, она поднесла их на уровень груди и ласково проговорила: — Дорогая хозяйка, нам бы теплую ванну, горячую похлебку и сухую постель. Моей милой ведьмачке нужно восполнить силы перед походом. Вы же можете нас приютить, дорогая?       Лютик поцеловала пальцы женщины, на что та в ответ залилась румянцем. Махнув рукой, она очарованно согласилась, поспешив на кухню.       — Не беспокойся, Гера, еда тут стоящая, никаких объедков или трухи. Я здесь уже неделю поживаю, — заверила ее Лютик.       — И чем платишь за комнату, бард? — недовольно спросила Гера, явно пытаясь стереть из воспоминаний представшую ранее картину.       — Как чем? Искусными пальцами и сладкими речами, душа моя. — Лютик невинно улыбнулась, повернувшись к Гере. — Воспользовалась твоим советом.       Гера раздраженно цыкнула, показывая свое отвращение.       Лютик остро осознала, какой же, хм, тактильной она была. Иногда казалось, что она воспринимала мир не глазами или ушами, а через прикосновения. Вообще они с Герой были похожи — обе тосковали по чему-то близкому и крепкому. Ведьмачка просто осознанно отгородила себя от проблем житейских. Делала так, как должно. Но глаза… глаза ее никогда не врали.       Она постоянно повторяла, что ей не нужны были друзья, правда, никогда по-настоящему не гнала Лютика, иногда даже заводила беседу, и лишь для поддержания репутации бросалась пустыми колкими словами. А, и продолжала звать ее отстраненным «бард», как бы пытаясь выстроить между ними стену из холодной формальности.       «Приближаются ко мне либо отчаянные, либо дураки», — как-то сказала ей Гера во время первых путешествий.       Что ж, прожив пятнадцать зим отпрыском из знатной семьи, Лютик по горло насытилась этими якобы умными персонами. Она восприняла сказанное как похвалу.       — Приятного аппетита, ты пока кушай, подруга моя, а я пока схожу, приготовлю ванну. — Гера недовольно нахмурилась, но послушалась и хмыкнула.       Лютик давно заметила, что в банях и ваннах Гера всегда была податливой, пластичной, как железо в кузне, даже позволяла к себе прикасаться. Лютик всегда этим пользовалась, и сегодня было не исключение.       Подливая горячую воду в широкую деревянную ванну, Лютик тут же подготавливала разные масла и душистые травы. Ей было не понять, как ее дорогая подруга могла ходить неделями без должного ухода.       В умывальне вскоре появилась Гера. Без смущения, стыда и иных чувств, присущих большинству дам, она сняла с себя поношенную робу, оставляя на теле один медальон.       Лютик позволила себе минуту на любование. Гера была матерой и мужественной: широкие плечи при узких бедрах, четкие мускулистые руки, очерченные ноги и гибкое тело. Произведение искусства, не иначе. Творческая натура в груди Лютика тут же проснулась и захотела петь оды.       Она вспоминала слова дорогого ей Стефана с подозрительной частотой, ей действительно было неважно, кто перед ней стоял, мужчина или женщина. Если она найдет за что зацепиться, то будет восхвалять этого человека вне зависимости от формы тела.       Лютик вообще не считала людей красивыми, нет, точнее, она прекрасно понимала идею общественно-признанной красоты, особенно когда первые пятнадцать лет ее жизни были посвящены именно этому.       Она называла таких людей красивыми, но скорее по привычке, признавая: «О да, ваша красота свергает и сражает наповал толпы людей». Она четко понимала стандарты выверенной красоты: идеальная симметрия, сглаженные углы, упругая кожа и здоровое тело.       Некрасивыми людей она тоже не называла. Красота, как говорится у большинства творцов, в глазах смотрящих. А грубостью Лютик не отличалась, в отличие от той же самой Геры. А фразы наподобие: «она настолько красива, что внутри меня разгоралось пламя» всегда казались преувеличением из книг, в крайнем случае, авторским изречением. Если бы только простой народ знал, сколько неточностей, а иногда и откровенно чистейшего вранья было в литературе… Счастье в незнании.       Поэтому она никогда не признавала чью-то красоту. Но вот харизму… Тут все было по-другому. И Гера… Гера как раз брала харизмой. Она, конечно, пыталась ее скрыть за маской холодной сдержанности, но Лютик научилась смотреть сквозь невидимые преграды еще задолго до их первой встречи. Гера не была красивой, о нет-нет, не в привычном понимании, но для Лютика она лишь сильнее выделялась на фоне остальных.       Вода расплескалась на пол, когда Гера легла в ванну. Очнувшись, Лютик с легкостью в голосе спросила:       — Позволишь намыть тебе голову?       Гера низко промычала в ответ, то ли соглашаясь, то ли расслабляясь в горячей ванне.       — Ты от меня ничего не получишь, бард, что бы не просила, — ответила она с закрытыми глазами.       Недовольно уперев руки в бока, Лютик запричитала:       — Полно, Гера, сил моих нет смотреть на то, во что ты превращаешь свои волосы. А они у тебя такие красивые, ты только посмотри.       — Хм-м, — не открывая глаз, ответила она.       «Ну, полноценного согласия мне не получить, будем работать с тем, что имеем».       Гера вообще не любила прикосновения, нет, скорее, отвыкла от них. Когда-то давным-давно она отгородилась от людей, что со временем превратилось в нерушимую привычку. С тех пор любое прикосновение казалось чуждым, Гера вечно ожидала подвоха.       «И кто такая эта Ренфри?» — задумалась Лютик. Это имя Гера повторяла в своих снах со стабильной частотой.       Одинокая волчица убедила себя, что без стаи ей было лучше. И при любой попытке содружества и близости она лишь сильнее обжигалась, убеждаясь в собственной правоте. Вот поэтому любые прикосновения у Геры значили лишь одно: ее хотят использовать в своих целях.       Она как дикий зверь, скорее укусит, чем дастся на руки.       Не будет больше утраты, разочарования, тоски и боли, если в стае у тебя только верная лошадь.       «Однако вот мы вместе», — думала Лютик, перебирая чужие пряди и нанося масло на грязную голову. Она успела наловчиться и знала, что нравилось Гере.       Руки умелыми движениями втирали маслянистую жидкость, губы тихо напевали мелодию. Услышав от волчицы едва слышное «м-м-м», Лютик решила что-нибудь спросить. Ванна — самое лучшее место для полноценных ответов.       — Подруга моя, давно хотела узнать, есть ли другие ведьмачки, помимо тебя? Про вас из рода волчьего почти ничего неизвестно, — спросила Лютик, продолжая аккуратно перебирать волосы.       Могучее тело Геры не помещалось полностью в ванну: торчали колени, а вода доходила лишь до середины груди. Не открывая глаз, она неспешно ответила:       — Хм-м, нет. Женщины не могут стать ведьмаками. Только ведьмами. И то не все. От невежества нас путают.       — Это не одно и то же?       — Нет, — не поясняя, ответила Гера, устроившись поудобнее.       — А ты, подруга моя? — спросила Лютик, бережно расплетая пальцами спутанные волосы и вымывая оттуда чернь и грязь.       — Хм… Я, скорее, исключение. Неизвестно почему, но я выжила, — откровенно поделилась Гера, чем приятно удивила Лютика.       Она обычно мало говорила о себе, а тем более о прошлом.       — Выжила? Многие погибают? — взволнованно спросила она.       Одна только мысль о том, что Гера могла не выжить, и они бы не встретились… Пугала.       — Большинство.       Односложные ответы подразумевали завершение разговора, и в кои-то веки Лютик была не против. Напевая еще незавершенную песню, она методично и тщательно мыла волосы. Ополоснув волосы несколькими кувшинами с водой, она отошла на полшага, рассматривая плоды своей работы.       — Так, а теперь намыливайся до блеска и подходи на полóк, полагаю, твои могучие соблазнительные мышцы, должно быть, вконец забились. — Она поправила съехавшие рукава, закатав их до верха.       — И сколько несчастных ты вертишь вокруг своего пальца подобными речами? — обернувшись, спросила с усмешкой Гера.       — Какая наглость! — нарочито оскорбилась она, взмахнув руками и чуть вскинув подбородок. — Гера, страсти любовные, между прочим, не простое сунул-высунул, а полноценная работа! — Лютик выставила указательный палец и покачала головой. — И если после долгой и страстной ночи мне дают место для ночлега, вкусно кормят и даже дарят блестяшки, то вот ли не радость? Как говорится, честная плата за честную работу, подруга. — Лютик положила руки на пояс и пожала плечами.       По недовольному лицу Геры можно было легко понять, что она думала о подобных беспорядочных связях. Но что уж тут поделать.       В поисках чужих касаний и ласки Лютик шла ко всем в постель без разбору, к замужним и незамужним, женатым и неженатым. После слов Геры заглянуть в бордель, Лютик осознала, что знала о любви и сексе куда больше других. Неосознанно она начала воспринимать себя как инструмент для раскрытия других людей.       Лютик чаще выбирала женщин, но не из-за личного предпочтения, а, скорее, чтобы показать бедняжкам, как оно должно было происходить на самом деле. На одну ночь или чуть больше она превращалась в страстную любовницу или любовника, кому кого хотелось. Говорила нужные слова, умело двигала пальцами, зная, куда надавить, а где пригладить. Ей хотелось показать все то, чему когда-то научили ее. И если в ответ она получала желанные поцелуи, прикосновения и объятия, то тем же лучше, разве не так?       Лютик чаще выбирала женщин, потому что с ними было куда легче. Хотя многие замирали, ложились на спину, смущенно прикрывая руками грудь, вынуждая Лютика взять инициативу в свои руки и стать для них направляющим светом. Все дамы были довольны методичными движениями рук и разжигающими пламя словами.       Ах, после того, как эти прекрасные создания достигали заветного пика, они, точно очнувшись от марева, робко спешили подарить ей что-нибудь в ответ, поделиться удовольствием, смотрели честными блестящими глазами, улыбаясь от приятной усталости и затихших волн удовольствия. Лютик искренне смеялась и часто отказывалась. Все затевалось не ради этого, да и свое она успевала получить. Их мимика, эмоции, слезы радости и крепкие объятия с четкими «спасибо-спасибо-спасибо…» просто невозможно было забыть. Поэтому она лишь трепетно целовала их в макушку и просила остаться на ночь.       Мужчины… С ними всегда было труднее. Им хотелось познать всего. Им часто не хватало ее рук и слов, да и чаще они сами знали как лучше. Спустя какое-то время Лютик осознала, что с мужчинами было слишком много мороки. Да и предстоящая прелюдия к полноценному акту часто утомляла.       Поэтому она завлекала лишь неопытных зеленых юношей и мужчин с творческой натурой. Первые в будущем осчастливят свою невесту, а со вторыми она прекрасно знала, чего стоило ожидать.       После расставания со Стефаном Лютик впервые провела с кем-то ночь, когда дорога привела ее и Геру в какую-то обветшавшую таверну. Как только ведьмачка ступила внутрь, посетители неожиданно ощетинились, да так, что никакие песни не помогли бы разгладить их лица. Сначала хозяин запросил баснословную цену за еду и комнату, потом отправил Геру в конюшню к лошадям, не желая обслуживать, и толком не выплатил награду за победу над чудищем.       И тут Лютик задумалась. С Герой путешествовать — одно удовольствие. Себя она чувствовала защищенно, безопасно. Ей открывался новый мир, и отчего-то хотелось отплатить Гере за это. При виде подобной несправедливости у нее в груди образовался тугой ком. Песни песнями, но те пелись больше для собственного удовольствия.       Понаблюдав за этим представлением, она выдохнула и улыбнулась трактирщику. Она вспомнила слова Геры и приняла простое решение. Вопреки первому впечатлению, Лютик была человеком практичным и согласилась на подобное исключительно ради собственной выгоды. В конце концов, в простонародье всех бардов и менестрелей называли проститутами и проститутками. Да и имя у нее было как раз подходящее. Цветочное. Цветущее.       Поздней ночью она подошла к чутко спящей Гере, которая лежала, спиной прислонившись к Плотве, и протянула ей увесистый мешок в качестве награды. Та открыла один глаз и с подозрением приняла его, но ничего не сказала. Почувствовал ли ее чуткий нос чужой запах на чистом теле, Лютик не знала и в ответ радостно улыбнулась, устроившись рядом.       Когда они отправились в новое путешествие, ступая по тропинке к лесу, Гера чуть погодя сказала, что путешествовать с ней было чревато. Много опасностей предстоит лицезреть барду на их пути.       На центральных дорогах было относительно безопасно, но пока не сойдешь с протоптанного пути, не увидишь всех красот этого мира. Свобода — мечта, за которую Лютик готова была дорого заплатить, поэтому путешествие с так называемой Потрошительницей из Блавикена казалось ей сделкой невероятно выгодной. Тем более, даже Гера должна была понимать, насколько опасным мог оказаться путь одинокой девушки, которая в жизни не держала ничего крепче лютни.       Лютик улыбнулась, приласкав по гриве Плотву, и, не оборачиваясь, ответила:       — Дорогая моя, поверь мне, путешествовать с тобой куда безопаснее и интереснее.

***

      Поутру они вышли из северных ворот Новиграда и отправились в сторону леса.       — Куда путь держим? — радостно шагая рядом, непринужденно спросила Лютик и поежилась от холода. Зима как-никак. Тут и душегрейка не спасет.       — Хм… в сторону Роггевена, — с лошади ответила Гера.       Лютик там никогда не бывала. Откровенно говоря, до восемнадцати лет она вообще нигде не бывала.       — Почему туда?       — Торговцы озабочены. Пропадают люди, — недовольно ответила Гера.       Ах, ясно-ясно, прекратить пока вопросы.       Дорога была долгой и холодной, к счастью, монстров, способных пережить сильные морозы, было немного, к несчастью, такие монстры были куда опаснее. Когда они добрели до деревни вблизи Роггевена, то Лютик уже тысячу раз пожалела, что не захватила ничего теплее, взяв пример с Геры. Ведьмаки и ведьмачки — что с них взять, в огне не горят, на морозе не мерзнут.       Они путешествовали вместе целый месяц, пока не добрались до нужного места. Месяц. Нужны ли еще слова? Они ненадолго останавливались в некоторых поселениях, чтобы пополнить запасы, но всегда возвращались на дорогу в тот же день.       Лютик соскучилась по сухой постели. По хоть какой-нибудь постели. Поэтому по прибытии в деревню она первым делом потащила Геру в единственную корчму.       Она тут же почувствовала исходящую от посетителей неприязнь, когда те поняли, кто перед ними стоял. Не обращая внимания на чужую ненависть, Лютик нагло и вальяжно запросила две похлебки, два куска еще не зачерствевшего хлеба и комнату на ночь, в то время как Гера решила узнать, где можно было найти старейшину и уточнить детали заказа. К счастью, далеко идти не пришлось.       Старейшиной оказался мутный тип, который отчетливо выделялся на фоне остальных жителей, начиная с походки и заканчивая манерой выражаться. Сразу ясно, не местный. С притворной улыбкой он ответил, постукивая тростью:       — Приветствую, к вашим услугам Казимир Бендаж. Анка, принеси дорогим гостям наше варево, — позвал он молодую девушку, разносившую еду по столам. — И живее!       Повернувшись обратно, он показательно выдохнул и принялся объяснять, что в деревне царил порядок, и непонятно, чего боялись чужаки.       — С нами-то все в порядке, проблем никаких нет. Боюсь, что зря вы пришли. Чужаки просто хотят нам всю торговлю испортить, — спокойно ответил Казимир. — Но раз уж вы здесь, то, может, поможете вот с чем. На днях стая волков, или еще кто, пригрелись вблизи деревни. Всю дичь съели, перешли на собак и куриц. Так вот, последний раз выли на севере отсюда, возьметесь? Десять крон за стаю.       Недолго поразмыслив, Гера согласилась, при этом устало вздохнув.       — Прекрасно, — ответил мужчина, ничуть не изменившись в лице. — Трапезничаете, а после позовите меня, покажу, где вой слышали в последний раз. — И вернулся на свое место.       Они сели за крайний столик, который неприятно пошатывался, поблагодарили Анку за обед, и налегли на пищу, которая на удивление оказалась сносной.       Еще приближаясь к деревне, Гера тихо отметила, что рядом с городом существовал орден, название которого Лютик благополучно забыла. По ее словам, он представлял собой сборище каких-то нетерпимых фанатиков, желающих искоренить всех тварей, в категорию которых, к слову, попадали и эльфы. Поэтому нелюбовь к самой Гере тут… скажем так, объяснялась.       — Думаешь, правда волки? — спросила Лютик, оторвав кусочек хлеба.       — Может, зимы суровые в последнее время, вот и оголодали, — пояснила Гера, отхлебнув эля.       — А есть еще идеи? — поинтересовалась она. Все-таки, Лютик еще мало знала о тварях земных и делах ведьмачьих. — Плохое у меня предчувствие на счет старейшины, — между делом добавила она сквозь зубы, но при этом улыбнулась, не подавая виду.       — М-м… — протянула задумчиво Гера. — Оборотень, возможно. Или стая, — чуть погодя, она продолжила: — Или от нас что-то скрывают.       — Да уж, я прямо чувствую, как их недовольные взгляды прожигают дыру в моей спине, — соглашаясь, пробормотала себе под нос Лютик, а затем подняла голову и радостно продолжила: — Какие планы, душа моя?       — Проверю, что покажет старейшина. Если ловушка, то справлюсь, если стая… хм… — она отхлебнула из кружки пойла, доела хлеб и продолжила. — Волчья шкура теплая, соорудим тебе накидку, чего добру пропадать. — Она почти незаметно кивнула в сторону Лютика. — А то мерзнешь.       У Лютика сердце пропустило удар, кукушка встрепенулась. Вот, вот видите, беспокоится все-таки она. Просто показывать не любит.       Закончив с похлебкой, они встали и направились к сидящему старейшине. Мужчина все это время посматривал в их сторону, что, конечно, напрягало но не было чем-то странным — ведьмаков даже после ее песен почти везде откровенно недолюбливали.       Лютик раздосадовано подумала, что неплохо было бы отдохнуть в комнате, но на улице еще даже не смеркалось. Гере все равно было, когда работать: у нее, как у совы и прочих хищников, было ночное зрение.       — Анка! Ты у нас за старшую, смотри чтобы ничего не случилось, хорошо? — приказал Казимир и направился к выходу.       Лютик пошла следом за Герой, но та остановила ее у выхода.       — Что такое? — изогнув бровь, спросила она.       — Ты не пойдешь, — отрезала Гера, больше не добавив никаких объяснений.       Лютик нахмурилась, не понимая, в чем дело. Неужели слишком опасно? Деревня не выглядела пугающей, да и приходилось им охотиться на тварей пострашнее.       Гера в ответ опустила взгляд ей куда-то на живот и низко ответила:       — Ты кровишь. Твари, если это твари, такое чуют, особенно изголодавшиеся. Опасно.       — Ох, — вырвалось у нее. И потом в голове пронеслось: «боже, надо подготовиться, я даже не знала!» и «насколько чуткий у нее нос?».       Не дожидаясь ответа, Гера ушла вслед за недовольным Казимиром, которому их расставание явно не понравилось. Лютик прекрасно понимала, что Гера за нее беспокоилась, хоть и молча, но ее поступками говорили сами за себя. Если в лесу действительно была стая волков, то они сразу атакуют в слабое место — нападут на Лютика. А если это ловушка, то Гере будет спокойнее расправиться с ней в одиночку, не опасаясь за чужую жизнь. Лютик часто оставалась вдалеке от сражений, и, только когда Гера была абсолютно уверена в своей победе и чужой безопасности, она разрешала следовать за ней в логово чудовищ.       Лютик обернулась к Анке, чтобы спросить насчет комнаты. Девушка вздрогнула, словно заяц, но ответила. Они разговорились, Анка выглядела вполне безобидной и по уши влюбленной в старейшину. Что ж, с этим Лютик никак помочь не могла. В конце концов, ей удалось договориться на более выгодную цену. Будь она мужчиной, Анка, возможно, поддалась бы ее чарам и согласилась бы поселить их за бесплатно, но что есть то есть.       Довольная Лютик ушла в ванную в надежде, что Гера скоро вернется. Приготовив масла, травы и сняв с себя одежду, она с тоской подумала:       «Ах, действительно краски пошли, какая неудача».       Решив от безделья прогуляться по деревне, она тут же отметила, что живности действительно нигде не наблюдалось. И людей тоже, словно все собрались в корчме. Деревня казалась безлюдной, и Лютика это не на шутку испугало. Конечно, старейшина рассказывал о пропаже живности, и люди могли прятаться в домах но…       «Да брось, милая моя, ерунда какая-то», — подумала она, направляясь обратно в корчму. В силе Геры она не сомневалась — эта волчица сразит наповал любого, но на душе все равно было неспокойно.       Вечерело. Старейшина так и не вернулся, Гера тоже. Лютик нервно теребила ткань сорочки, лежа на кровати, пока внизу громко веселились и шумели люди. На улице резко началась настоящая метель, из-за которой не было видно дальше вытянутой руки, и выходить на поиски подруги было попросту глупо.       Ей не спалось. Решив заработать пару монет песнями, она зажгла свечку: в коридорах не было видно ни зги, а на лестнице все ноги переломаешь. Одевшись, она взяла лютню и вышла.       Спустившись, Лютик встала возле лестницы, поставив свечку на стол, и начала наблюдать за весельем. В душе зудела тревога, из-за чего руки нервно перебирали струны. Неожиданно кто-то сзади крепко обнял ее за талию, прижимаясь ближе.       Лютик опешила и замерла, но, повернув голову и заметив знакомую женскую фигуру, чуть расслабилась. Анка. Девушка ранее ясно дала понять, что не была заинтересована, поэтому ее поведение было… странным. Лютик хотела отстраниться, но ее лишь крепче прижали.       Анка уткнулась носом в шею и глубоко вздохнула. Лютику стало совсем не по себе. Может, что-то стряслось, почему она себя так вела? Страх пробежался мурашками по коже, тело оцепенело, она хотела убрать руки, потребовать, чтобы ее отпустили, но тело и голос не слушались.       — Ты пахнешь кровью… невозможно устоять, — прошептала Анка и впилась зубами в ее шею.       Лютик вскрикнула от боли и осознала, что в корчме стало слишком тихо. Она подняла голову в сторону веселящихся ранее людей и…       Все до единого смотрели на нее.       Голодными глазами.       А потом, точно зачарованные, пошли в ее сторону медленными неестественными шагами.       Лютик инстинктивно попыталась отдавить пяткой чужие ноги, а затем оттолкнула девушку к лестнице, бросив со всей силы в ее сторону лютню. Девушка вскрикнула, отошла на пару шагов и запнулась о ступеньки. Рукой Лютик случайно задела стоявшую на столе свечу, и та покатилась в сторону Анки.       За спиной раздался пугающий голос, желавший больше свежей крови и плоти и… ее сердце ухнуло в пятки. Не оборачиваясь, она на всех парах забежала в ближайшую дверь, за которой оказалась тесная кладовая. Дрожащими руками она заперла ее на защелку, упала, доползла спиной до противоположной стены и крепко зажмурилась. Ах, как же ей хотелось к Гере. Лютик судорожно выдохнула и почти что всхлипнула, но подавила крик. В дверь резко застучали, кто-то настойчиво ломился в кладовую. Снаружи послышались нечеловеческие крики и грохот железной посуды.       Лютику хотелось заплакать. Боже, если она умрет здесь… Она прикрыла ладонями рот, глотая слезы. Какая ирония, как только Гера, ее защитница и спасительница, ушла, Лютику начала угрожать смертельная опасность.       Она не знала, сколько прошло времени, но все, наконец, затихло. Никаких криков, шума и страшного нечеловеческого голоса. Наступила гробовая тишина, нарушаемая ее рваным дыханием и неугомонным сердцебиением.       Медленными, очень медленными шагами Лютик подошла к двери и слегка приоткрыла ее. Не заметив ничего странного, она аккуратно выбралась из кладовки.       Рядом на полу лежало промокшее, покрытое ожогами тело Анки. Судя по всему, огонь от свечки перекинулся на подол сарафана, который загорелся, как праздничный костер. По полу расплескалась вода, вероятно, девушка успела потушить пламя и предотвратить пожар. Но вокруг ее головы расползалась лужа крови.       «Упала, наверное. И ударилась», — на удивление спокойно подумала Лютик.       Очнувшись, Лютик замотала головой по сторонам. Анке должны были помочь люди, но… в корчме никого не было. Помещение было пустым, как и вся деревня.       На деревянных ногах она подошла ближе, чтобы удостовериться в состоянии Анки: дыхания не было, ровно как и страха и сожаления от чужой смерти у самой Лютика. Ей было не до этого.       «Что произошло? Где все?»       Лютик задрожала, ноги не работали, она схватилась за стену, чтобы не упасть. Дыхание никак не получалось выровнять, она не понимала, что происходит. Неужели, в деревне никого не было? Или все исчезли? А, может, ей все причудилось? Все было выдумкой, кроме Анки и…       О боже, Гера!       Здесь все были чокнутыми. Все. Вина это чудищ или ордена, неважно, ей нужно найти Геру. Гера… где же она? Не время для раздумий и метаний.       Собравшись в дорогу, она отыскала в пыльных комнатах чью-то теплую накидку, пару меховой обуви и дубленых перчаток. Она нашла старый светильник, в который вставлялась свеча, и отправилась в путь. На улице не было видно ни зги, метель громко била по окнам.       «Надеюсь, ты выдержишь эту погоду, иначе мне не выбраться из леса», — подумала Лютик, смотря на дрожащую руку и мерцающий огонек свечи.       Запоздало она прикоснулась к шее — кровоточила. Чертыхнувшись, она направилась на север, пытаясь понять, куда старейшина отвел Геру.       Она трепетала от страха. С собой у нее не было почти ничего полезного, поэтому ступать в лес было чистого рода самоубийство. Господи, она надеялась, что найдет Геру быстрее, чем чудища — ее.       Она шла, не зная усталости, долго и тяжко. Тропу практически замело, но ей больше некуда было податься. Чем дальше она шла, тем сильнее усиливалась вьюга. Секунды казались часами, минуты — днями, Лютик не знала, сколько прошло времени.       Зубы дрожали, руки в перчатках одеревенели, но с ногами пока, слава богу, все было в порядке — новые-старые сапожки выполняли свою работу.       И вот, когда она была готова сдаться, упасть и тут же лечь, она услышала впереди какой-то шум. Это же Плотва! Лошадь подбежала к ней и, точно верная собака, повела за собой. Через какое-то время Лютик разглядела ее.       «Гера!» — вскрикнула в груди птица. Подругу почти засыпало снегом, она неподвижно лежала на земле.       В черноте ночи Лютик едва заметила протоптанную дорогу и кровавый след, ведущий к старейшине, лежавшему со свернутой головой. А чуть поодаль виднелась какая-то… человекоподобная тварь. Вместо лица у нее была голова разлагающегося оленя с длинными рогами, а тело кусками покрывала шерсть. Существо еще дышало, но явно находилось при смерти. Рукоподобные лапы сгребали в кулак снег, но на большее способны не были.       Она проверила состояние Геры, та была живая, но без сознания, действовать нужно было быстро.       Рядом с ней валялся серебряный меч, тот самый, для нежити. Лютик стояла и смотрела на него, потеряв счет времени. Опомнившись, когда Плотва фыркнула в ухо и попыталась лизнуть ей щеку, Лютик подошла и схватила его двумя руками, чтобы закончить начатое.       Опустив светильник и приблизившись на деревянных ногах к чудищу, она зажмурилась и… с последними силами и криком вонзила острый меч в гниющую плоть.       Ради Геры… ради Геры она была способна на все. Пусть кто-нибудь только попробует отнять у нее Геру.       Чудище истошно закричало, забилось в конвульсиях, оттолкнуло Лютика, но встать так и не смогло. Оно хотело ударить сильнее, но чего-то испугалось.       На земле рядом с Герой стоял фонарь. Огонь. Ей нужен был огонь.       Чудище находилось в центре снежного вихря: снег там не падал, ветер не дул. Лютик разделась и стянула с себя сорочку — единственную вещь, которая не успела пропитаться снегом. Торопливо одевшись, она нашла в сумке Геры маслянистую жидкость, она дрожащими руками вылила ее на ткань и, чуть не выронив все на задубевшую землю, подожгла ее свечой из светильника. Бросив сорочку в чудовище, она завороженно наблюдала за тем, как нечто ворочалось и кричало. Огонь охватил шерсть и рога. Резко начавшаяся метель так же быстро прекратилась.       Она подбежала к Гере, которая продолжала хрипло дышать. Лютик снова порылась в походной сумке, попытавшись найти что-нибудь для заживления ран. Мертвецки-белое тело Геры было испещрено ранами, на темной ткани не было видно крови, но на снегу отчетливо очерчивались кровавые разводы и пятна.       «Ну же, думай… Какими эликсирами она пользовалась после серьезных битв? Так-так-так…»       Оттащив ее ближе к костру и оставляя кровавый след, Лютик взмолилась богам. Нет, она не потеряет Геру. Не сейчас и не здесь. Ни за что. Не после всего того, что произошло.       Когда раны Геры перестали кровоточить, а лицо приобрело более здоровый оттенок, Лютик выдохнула. Тело мужчины она бесцеремонно втащила в центр костра, не забыв при этом взять обещанное золото. Поделом ему. В одном из карманов она нашла странную брошь с эмблемой. Возможно, того ордена, о котором она услышала от Геры.       Привязав Геру к лошади, они медленно поплелись в сторону деревни. Другого выбора не было. Вне стен в такой холод им было не выжить.       И пусть только кто-нибудь попробует на них напасть, неважно каким способом, Лютик убьет любого, кто осмелиться.

***

      Когда Гера очнулась в постели, то сразу же попыталась встать. Подняться у нее не получилось, поэтому она резко замерла, осмотрелась и прислушалась: ее раны были перевязаны, меч стоял возле кровати, а медальон на шее не горел.       На мгновение ей показалась, что она попала под иллюзию вендиго. Гера отчетливо помнила, как потеряла сознание в морозном лесу, а не в теплой кровати.       И место… кровать и комната выглядели довольно сносно. Богатая отделка, которая характерна добротным гостиницам с хорошими комнатами, куда ей дорога давно была заказана. Где она находилась? Что произошло? И где Лютик, поблизости ее нигде не было. Хоть бы не случилось чего с этой дурочкой. Гера хоть и раздражалась на нее часто, но смерти никогда не желала. Особенно, чтобы это произошло в их совместном путешествии.       Она снова попыталась встать, но в теле ощущалась слабость, вены выглядели темнее, кожа бледнее, а во рту чувствовался яркий привкус терпкой смородины. Похожее состояние часто следовало, когда она выпивала много лечебных эликсиров после особенно страшных монстров. Неужели она все-таки умудрилась добить гребаного вендиго и выбраться оттуда живой? Но это все равно не объясняло роскошную, по меркам деревни, комнату.       И этот чертов старейшина. Вот же холера. Как и все эти из Ордена Пылающей Розы: хотят посадить на кол всех нелюдей, чудищ всяких, монстров, среди которых числились не упыри или гарпии, а эльфы, краснолюды и, судя по всему, еще и ведьмаки.       Из ступора ее вывели шаги снаружи. Тихие, элегантные и ровные, почти как у убийц или эльфов. Или, как в случае Лютика, у девушки знатных кровей.       Гера расслабилась, по походке та выглядела вполне здоровой.       Распахнулась дверь, и ее встретило удивленное лицо Лютика. Та чуть не уронила принесенный кувшин с водой, но в последний момент удержала его в руках. Запаха крови не чувствовалось, от Лютика отчетливо веяло нотками стресса и усталости, которые даже не перебивались привычными запахами трав, цветочного мыла и легким ароматом лютиков с медом — самодельный маслом, которым она часто душилась.       — Гера, душа моя милая, я… — глаза ее тут же заблестели от слез, а стресс и печаль тут же сменился облегчением. — Я уж думала, что не увижу тебя в ясном здравии, дорогая.       Ласковое слово слетело с губ, но ни Гера, ни Лютик не обратили на него внимание. «Дорогим» у Лютика был лишь Стефан и те, с которыми она одну ночь делила ложе. Геру она всегда осознанно, любо-мило звала подругой, душой и волчицей.       — Сколько…? — горло запершило. — Где…?       Лютик тут же подала ей кувшин с водой и встала рядом, не зная, куда себя деть.       — Долго, дорогая, очень долго. Тринадцать ночей я с тобой сидела. Израсходовала все твои и свои лечебные эликсиры. Даже попыталась сделать несколько, чего только не найдешь на рынке… — Она попыталась улыбнуться, но вышло совсем неправдоподобно.       — Когда твое состояние стабилизировалось, я отправилась из деревни в Роггевен. Скажи мне, дорогая Гера, что произошло?       Опустошив целый кувшин, Гера поразмыслила над ответом. Объясняться Лютику не хотелось, но ответа она вполне заслуживала. На ее лице залегли тени, она выглядела… другой. В ней не чувствовалось безмятежное веселье и наглая уверенность. Спина Лютика была напряжена, а легкость осталась только в походке, выработанной привычкой.       Гера почувствовала укол совести и безуспешно попыталась приглушить его. Она четко ощущала, что привязывалась, а потому стойко выдерживала между ними дистанцию. Правда, все это было без толку. Гера привязалась еще в самую первую встречу, когда к ней без толики страха и ужаса подошла странная девица по прозвищу Лютик и назвала ее «Гера из Ривии». Ни Потрошительницей, ни Убийцей, ни Чудовищем, а… просто Герой.       Но воспоминания о Ренфри болью откликались в сердце, поэтому она воздвигла вокруг себя каменную крепость, которую Лютик с удивительным упорством пыталась преодолеть.       Как бы то ни было, Лютик заслуживала ответов.       — Оказалось, что была ловушка и чудище. Вендиго. Опасная тварь, способная подчинять и заставлять людей есть человеческую плоть. — Гера поставила кувшин на пол и вновь посмотрела на Лютика. — Старейшина был приманкой. Привел в самое логово твари. Сражались мы долго.       Она выдержала паузу и выдохнула. Говорить было тяжело.       — Убила старейшину, тварь ударила смертельно. Она попыталась удрать с трупом, но я не дала. Пропустила пару ударов, началась метель, а… дальше — темнота.       — Был ли старейшина, как там его, Казимир Бе– что-то там, под чарами? — отчего-то серьезно спросила девушка, нервно теребя пряди распущенных волос.       — Возможно, хм… — раздумывая протянула Гера. — Вендиго своих не ест, но старейшина… посылал всех нелюдей и им сочувствующих к чудищу. А еще «бесплодных, детей, стариков и старух», — цитируя, ответила она. — Душа его очернилась задолго до этого. Что… произошло после?       Лютик аккуратно присела на кровать рядом. Помахала рукой возле лица, отгоняя слезы, и продолжила:       — Нашла тебя в лесу, душа моя. Этот вендиго… да? Был уже мертв. Метель стихла. Но ты не возвращалась, вот я и забеспокоилась.       — Опасно, ты же… — Гера многозначительно опустила глаза.       — Кровила, знаю. Но за тебя беспокоилась, дорогая, — не давая продолжить, ответила Лютик, осторожно кладя руку ей на бедро.       Она чего-то не договаривала, но Гера решила промолчать. Не ее это было дело. Да и было видно, как тяжело Лютику давалась вся ситуация.       «Мы даже не подруги, а так… путницы», — продолжала лгать себе Гера. Получалось, откровенно говоря, плохо.       Лютик была странной… Аномалией. Гера не знала, к какой категории ее отнести. Друзей у нее не было, только собратья по оружию.       Пообещав продолжить разговор и принести горячего супа, Лютик вышла.       Вернувшись в деревню, она с удивлением отметила, что жителей действительно не было. Это была иллюзия вендиго. Деревня казалась мертвой, словно Лютику все привиделось. Только вот остался шрам и тело Анки, которое она сожгла и развеяла — земля холодная и промерзшая, могилу ей точно не вскопать. Одежду она оставила себе, а лютня оказалась невредимой.       Остатки похлебки Лютик есть не стала, так, на всякий случай. Находиться в деревне было невыносимо, та сводила ее с ума. Как только состояние Геры улучшилось, она направилась в город, тем более дорога занимала только два дня, а погода после убийства твари заметно улучшилась.       В большом городе деньги не были проблемой, всем известно, что у бардов, менестрелей, трубадуров искусные пальцы и голоса не только для публики, но и за закрытыми дверями.       Лютик печально улыбалась, глядя на Геру. Когда та очнулась и посмотрела на нее… Она сразу почувствовала внутри себя костер, что охватил все тело, омут, в который давно упала ее душа.       Все это время она пыталась что-то найти на смятых простынях: привычное тепло, остатки знакомого и утерянного. Часто она неосознанно или осознанно вела себя, как ее дорогой Стефан. Пыталась ухватиться за что-то далекое, вернуть воспоминания о счастье и идиллии почти что забытых дней.       Но счастье быстро угасало, удовольствие и наслаждение после проведенных ночей с незнакомцами и незнакомками казались какими-то бледными и далекими. Словно кто-то сжег все ее тело дотла, она больше ничего не чувствовала. Внутри существовала какая-то пустота, и в голове крутилось вечное: «не так, не так, не так».       Наверное, она просто смотрела не туда. Или же смотрела, но не осознавала. Кукушка давно летала по-совиному, но осознала она это лишь сейчас.       «Ах, это, наверное, любовь», — подумалось Лютику.       Что же еще? В голове медленно исчезали мысли о Стефане, постепенно заменяясь Герой, пока внутри не пришло осознанное и нежное «о». Осознание пришло, когда она чуть ее не потеряла.       Хотелось бы, чтобы до этого больше никогда не доходило. Любить Геру… Да, ей это было по душе. В дреме та продолжала бормотать о какой-то Ренфри… а раз в бордели она не так часто захаживала… Значит, бывшая любовь? Возможно, Лютик сможет постепенно вытеснить из ее сердца Ренфри так же, как Гера вытеснила Стефана.       После этого случая пропажи прекратились, а старые слухи вскоре исчезли, сменяясь новыми. О безлюдной призрачной деревне.       Лютик не знала всей правды, но предположила, что Анка и Казимир были из того самого ордена. Или, может, вся деревня поклонялась рыцарскому ордену. Постепенно, под влиянием монстра или сами по себе, они принесли в жертву всех жителей, а затем принялись за чужаков и путников. Иллюзии были созданы самим вендиго, которому подобное поклонение явно нравилось.       Лютик печально улыбнулась, вспоминая почти бездыханное тело Геры. Да… об этой истории она точно петь не будет.       Не время раскисать, ее ждала Гера. Лютик ударила себя руками по щекам, отгоняя тягостные мысли, и отправилась за похлебкой.