Сказание о Лютой

      Юлианна приходит в себя на стуле, в горле нещадно першит, а поясница болит от скованного сидения.       Она смотрит на спящую Цири: львенок заснул давным-давно, отправившись навстречу миру снов.       Юлианна прислушивается к тишине дома, но зимний ветер, звездное небо и хвойный лес молчат, словно зачарованные ее сказанием. Она бросает взгляд в окно.       Рассветает.       Геры поблизости нигде нет.       Юлианна осторожно поднимается, а затем тихо, чтобы не спугнуть чужой сон, ступает по старым скрипучим половицам и выходит из хижины. Она уже хочет потянуть нить Геры, начать искать ее, ведь та еще не до конца оправилась от страшной хвори, отравляющей ее тело. Кто знает, что с ней могло случиться?       Юлианна находит ее возле дома на поляне. Гера сидит спиной к дому на возвышающейся, холодной и влажной от росы и снега земле. Ее взгляд устремлен в небо, туда, где скоро начнется рассвет.       Убитые тушки птиц лежат в стороне вместе с двумя мечами, с удивлением отмечает Юлианна.       Прогнав рыжую ведьму, Юлианна направила на Геру все свои силы, чтобы не дать ей умереть. Судьба была только рада помочь, она звала на помощь через чужие нити, прося, чтобы кто-то вмешался. Возможно, поэтому откликнулась мать Геры: другие ведьмаки находились слишком далеко, а Юлианна — по другую сторону вуали жизни.       Очнувшись от лихорадочной комы, Гера сразу перевела на нее свой взгляд, а затем ее лицо приобрело болезненный и даже ранимый вид…       Словно она не могла поверить, что кто-то придет ей на помощь, словно Лютик придет за ней.       Юлианна вела себя отстраненно, снег звенел от скорейшего воссоединения Дитя-Неожиданности и ведьмачки. Узы Предназначения горели золотым свечением, переливаясь и сверкая. Лес шелестел от другого воссоединения: Юлианны и Геры, не давая ей собраться с мыслями.       Ничего, Юлианна еще научится контролировать могущество живой и дикой природы.       Тем не менее, она не знала, что сказать. Судя по брошенным украдкой взглядам, новые преображения не обошли Геру стороной.       Стоило ли ей сначала рассказать о своей истинной сущности? Об угольных волосах и побелевшей коже? О выцветшем, почти траурном наряде? О новой головной боли, появляющейся после особенно сильных эмоций Яви?       А может, стоило начать с превращения в кукушку или умения потянуть за любую нить судьбы в поисках человека? А еще прислушаться к ней и — нет, не прочесть мысли, но — ощутить чужие чувства.       Ах, Гера посмотрела на ее руку, точно искала там… кольцо. И не отыскав заветного подарка, расстроенно спрятала взгляд.       Неловкая тишина не прекращалась.       Вскоре они повстречали Цири.       «Однако, вот мы вместе» — приходит в голову Юлианны старая, знакомая фраза, пока она наблюдала за чужой спиной.       — Давно пришла? — первой нарушив молчание, спрашивает Юлианна. Вне всяких сомнений, Гера давно заметила ее присутствие.       — Давно, — кивает Гера в светлеющее на горизонте небо. — Я уже было открыла дверь, но услышала тебя… Твой голос.       Юлианна садится рядом, не касаясь Геры, и притягивает колени к груди. Земля неприятно холодит, но Юлианна отвлекает себя от неудобств, переключаясь на беседу.       — Много чего услышала?       — Достаточно, — отвечает Гера, а потом словно опомнившись, продолжает: — Когда я услышала, что с тобой сотворила наша ссора, я… — Она устало прикрывает глаза и вздыхает. — Не могла больше слушать, посчитала себя недостойной твоих сказаний.       Юлианна протягивает долгое и тихое «м-м-м-м», не соглашаясь и не отрицая сказанное, а лишь принимая его во внимание.       Снова повисла тишина.       Она смотрит на Геру. В ее осанке, в положении ее рук и движениях читается усталость и невероятных размеров тяжесть. Спутанные волосы потемнели от грязи, а роба в некоторых местах распадалась на части.       Все это напоминает ей их первую встречу. Так похоже и непохоже.       Юлианна поворачивается обратно к небу, в сторону горизонта. Им нужно поговорить. Они не видели друг друга всего лишь год, не больше, но между ними скопилось бессчетное количество слов и разговоров, которых, казалось, не разгрести и за одно десятилетие.       Ей стоит рассказать про себя, про себя Юлианну, Лиану, Лютика, в голове скопилось столько чувств, столько мыслей и эмоций, она не могла…       Гера нежно берет ее за руку — за ту, где раньше красовалось кольцо, — и также трепетно целует.       У Юлианны, нет, у Лютика, сердце пропускает удар. Она выжидающе задерживает дыхание.       — Прости меня, Лютик. Я… — затихает Гера, подбирая правильные слова. — Не знаю, сможешь ли ты меня простить, достойна ли я прощения, но… Мне жаль, что я так поступила. Эти слова, я так не думаю на самом деле, я не имела в виду…       — Боюсь, что ты имела их в виду, — шепотом начинает Юлианна. — Какое-то зерно правды в них содержалось, иначе бы ты промолчала.       — Да, верно. — соглашаясь, выдыхает Гера. — Ты права. Прости…       — Почему ты сказала их? Ты знала, какими словами меня можно ранить и пошла на это. То была целенаправленная атака, — перебивает ее Юлианна.       Ей так хочется узнать причину. Почему люди так часто ее ранят, почему люди так часто от нее уходят.       Гера сжимает ее руку, крепко и до дрожи. Юлианна замирает, не смея вырываться, боясь спугнуть настрой.       — Я не умею понимать людей, таких как ты, — Гера поворачивается в сторону Юлианны. — Не требующих ничего взамен, отдающихся полностью и без остатка. Это твоя сила, но и твоя слабость.       Она медленно выдыхает, точно не желая продолжать.       — И поэтому мне было так легко сказать эти слова. Я знала, что сказать, чтобы тебе было больно.       — Для чего? — На глаза начинают наворачиваться слезы, и Юлианна ненавидит их, она только и делает, что плачет.       Нет, в этом не было ничего такого, твердит она самой себе.       «Ты менестрель, ты музыкантка. Артистка и писательница. Это у тебя в крови».       — После Беллетэйна, когда ты ушла в купальню, я… — Гера неосознанно сжимает их руки. — Услышала твой плач, а по возвращении почувствовала твои соленые слезы. И подумала, что принудила тебя. Что ты сожалела о случившемся. Что я опять виновата и приняла за любовь что-то другое.       — Ох, о Гера, дорогая моя, — Лютик тут же приподнимается с места и тянется, чтобы обнять ее. — Нет, ты что, я люблю тебя сильнее всего на свете, я ни разу не пожалела, что выбрала тебя тогда.       По судорожному вздоху становится понятно, что Гера не знала об этом. Все это время она не была уверена в ответной взаимности. И от этого… сердце Лютика, нет Юлианны, разрывается на части. Она сильнее сжимает Геру, утыкаясь носом куда-то в ее шею.       — …«Тогда»? — спустя вечность слышится чужой охрипший голос.       — Я… еще не готова тебя простить. Но я могу тебя утешить. Мне тоже очень жаль, что я дала тебе повод сомневаться в чувстве собственного достоинства.       — Не думаю, что я достойна твоих утешений, — отвечает Гера, утыкаясь носом в ее волосы.       Интересно, чувствует ли она запах раскаленных углей и костра?       — Каждый достоин утешения.       Они долгое время сидят молча, обнимая друг друга. Вскоре Юлианна медленно опускается вниз, устроившись у Геры между ног. Они наблюдают за проблесками неба, за первыми лучами холодного зимнего солнца. Лютик не чувствует холода, разгоряченное тело Геры обволакивает ее, как пуховое одеяло.       — Мне казалось, что все те чувства, которым ты меня научила и которые мне довелось ощутить — это твоя вина. Раньше я не ощущала столько радости или гнева. Нас учат не привязываться к простым смертным. Правило, которое я нарушала часто, но никогда так глубоко, как с тобой.       Юлианна поднимает взгляд на Геру, и та опускает голову вниз.       — А с тобой я чувствую столько всего. Хорошего и плохого. Словно необъятное глубокое море. Сама не заметила, как прикипела к тебе.       Гера обратно поднимает взгляд, ей трудно говорить. Ее зубы дрожат, но вовсе не от холода.       — И вот, тогда, после праздника. Ты легла обратно в постель. Я все ждала от тебя чего-то. Возможно, подтверждения своим страхам, или же, наоборот, какой-нибудь глупой истории, способной объяснить твои слезы…       Гера с шипением вдыхает и обнимает ее крепче. Сердце Лютика уже трещит по швам, она не уверена, что оно сможет пережить этот разговор.       — Но ты продолжала молчать и молчать, и я… И внутри меня начал зарождаться гнев и злость. — Она протягивает руку к своей груди и сжимает медальон с робой. — И поэтому мне хотелось вернуть всю эту боль там, на Драконьих Горах. Мне хотелось причинить тебе ту же боль за то, что ты меня обманула, за то, что дала надежду… Я… Господи, Лютик, я тебя не достойна, прости меня. Мне стоило просто спросить, но я… Мне очень жаль.       Внутри Юлианны что-то с треском рвется, те уверенные стены, которые она с усердием воздвигала последний год, с грохотом рушатся, вымываясь необъятным морем чувств Геры.       Когда в последний раз перед ней кто-то так извинялся? Все привыкли к ее легкомысленной и добродушной натуре. Юлианна не может даже вспомнить другого такого примера. Она обхватывает руки Геры своими и начинает издалека.       Она рассказывает о том, что в ее грудной клетке с детства жила кукушка и о том, как ей трудно было понимать страсть. Каким естественным ей казалось ее отсутствие или, по крайней мере, отчуждение от любви. Она говорит о разных сосудах души и разной концентрации любви.       Юлианна рассказывает историю в рассветающее небо, избегая чужих глаз. Ей хочется раскрыться вновь, обнажить свою покалеченную душу, но в тоже время она не может вытерпеть взгляд Геры. Лютик боится того, какие эмоции ведьмачка в них прочтет.       — Понимаешь, я тот еще романтик, — насмехается над собой Юлианна. — Наивно я полагала, что после встречи с тобой я наконец-то открою для себя все прелести совместного мира любви и страсти. Я… для меня страсть — это что-то такое отдаленное…       Она нервно начинает перебирать пальцы.       — Понимаешь я всегда думала, что после… нашей совместной ночи я стану правильной, — Юлианна морщится при выборе слова. — Обычной. — А затем вздыхает. — Но волшебства не случилось.       Она судорожно выдыхает, а затем сжимает чужие, грубые и теплые ладони. Она чувствует ободряющий поцелуй куда-то в макушку и продолжает:       — Страсть продолжала оставаться страстью, а любовь — любовью. Все оставалось таким же, как прежде. И от этого мне стало совсем невыносимо, понимаешь? Я-я, — дрожит ее ее голос, — никудышная дама сердца.       Юлианна чувствует как тело Геры напрягается, словно та хочет возразить, но тут же пресекает ее:       — Нет-нет-нет, прошу, дай мне договорить. Все в мире крутится вокруг страсти. И это нормально, я приняла это, хотя и не совсем понимаю. Но… — Лютик поднимает на нее глаза, их взгляды встречаются. — Но… Гера, я видела тебя в борделях, я видела тебя в чужих постелях с женщинами. — Она прикрывает на мгновение глаза. — Я видела тебя с Йеннифер.       На этих словах у Юлианны потекли слезы, холодя разгоряченные щеки.       — И я боюсь… Я так боюсь, что никогда не смогу быть такой же. Я… возможно я никогда не полюблю тебя так же, как ты любила остальных, Йеннифер, как ты любила меня…       — Люблю тебя, — прерывая поток слов отвечает Гера, вынуждая ее встрепенуться.       — А?       — «Как я люблю тебя». Мои чувства не изменились, — уверенно отвечает Гера.       — Но я, как же… — Лютик делает глубокий вдох, подготавливая себя, и на мгновение разрывает зрительный контакт. — Возможно, мы никогда не будем вместе делить ложе.       Вот она, истина. Лютик изо всех сил жмурится, прячась под крыльями.       Потому что когда ты по-настоящему понимаешь свою отличность, свою непохожесть, мысль о том, чтобы разделять страсть с кем-то близким и до невозможности родным, кажется чуждой. Словно она предает Геру, не отдаваясь целиком и полностью, не возвращая тех же желаний. Словно она притворяется, хоть это вовсе не так, словно она только берет, берет, берет… И не возвращает.       И даже когда она решится на проведение совместной ночи, даже когда ей искренне этого захочется, эти пагубные мысли не отпустят ее. Они будут продолжать терзать ее душу, ее тело.       Она слышит голос Геры, звучащий будто бы издалека:       — Лютик, цветок мой, посмотри на меня. — Юлианна поднимает на нее взгляд, едва сдерживаясь, чтобы не начать открыто рыдать. Гера вытирает ее почти замерзшие слезы и мягко-мягко улыбается. — Я не считаю тебя никудышной дамой сердца. Ничего страшного, я еще не совсем понимаю тебя, возможно, никогда до конца не пойму, но я готова попытаться.       Нет, Гера не понимала, о чем говорит, что… как…       — Ты не можешь такое говорить… Ты не знаешь… — Лютик не может найти нужных слов.       Гера отчего-то улыбается.       — О? Я уверена, что старше тебя минимум в два раза.       Юлианна не может оценить прелесть шутки, она яро качает головой, сжимает пальцы вокруг черной робы и просит:       — Нет-нет, прошу тебя, пообещай, что больше не разобьешь мне сердце. Вот так просто, намеренно, как в горах. Прошу тебя.       — Лютик, я…       — Гера, ты не понимаешь, там на горе ты уничтожила меня. Прострелила мне грудную клетку, почти что убила во мне птицу.       Юлианна видит в чужих глазах стыд и боль, но продолжает. Некоторые слова должны быть произнесены.       — Гера, дорогая, я больше не смогу этого вынести. Я больше не могу быть единственной, кто говорит о чувствах, потому что как только я перестаю… Ты только посмотри, во что это выливается.       Лютик горько смеется и трет рукавами глаза.       — Гера, еще чуть-чуть и я сломаюсь, я этого не вытерплю…       Она закрывает глаза руками и дает волю слезам.       — Тс-с, тихо-тихо, — грубоватая мозолистая ладонь ложится ей на лоб, утешая и отгоняя мрачные мысли. — Могу ли я тебе поцеловать? — шепотом спрашивает Гера.       Лютик молча кивает, трясясь всем телом, и собирается уже повернуться, как чувствует, что ее ревностно притягивают ближе и трепетно целуют в висок.       — Прости меня.       — Угу…       Юлианна не знает, за что еще извиняется Гера, она не знает, как реагировать, поэтому молча соглашается.       — Обещаю, что скорее погублю себя, чем намеренно причиню тебе боль.       Непростое обещание, но Лютик давно знает, что Гера — человек слова. Она делает глубокий вдох, успокаиваясь, и произносит тихое: «хорошо».       Устанавливается тишина. Недолгая, но на этот раз приятная.       — А как же страсть? — Юлианна поворачивается, чтобы взглянуть на Геру.       Гера ободряюще сжимает ее за плечи.       — Мы это обсудим. Решим, что тебе комфортно, что тебе нравится и чего хочется.       — А тебе? Тебе же захочется большего, — с рвением отвечает Юлианна.       — Захочется, — согласно кивает она. — Захочется, но ты важнее. Лютик, я прожила на свете уже больше века… Я хочу сказать, что ценю тебя. Я не говорю, что будет легко, но мы справимся.       Гера нежно проводит рукой по ее волосам, заправляя выбившуюся прядь за ухо.       — А если я не знаю, чего мне хочется? Если я никогда не буду готова?       — Значит, мы подождем.       Но Лютик не унимается. Ей хочется узнать ответ на каждый мучивший ее вопрос.       — Если мне захочется чего-то, а тебе нет? Я не хочу тебя заставлять.       Тут Гера вновь улыбается, смех прокрадывается в ее голос, и у Лютика от этого светлеет на душе.       — Сомневаюсь, что такое произойдет. Моя… страсть намного пластичнее. Она не зажата в узкие границы, поэтому если чего-то захочется тебе, уверена, захочется и мне. В любом случае я всегда могу отказаться. Не усложняй простые истины.       Внутри Лютика, наконец, играет гармония. Она не может поверить своим ушам, словам Геры.       Такого с ней не происходит. Такого с ней не бывает.       Люди уходят, прощаются, покидают ее.       Они не встречают ее, не идут навстречу.       Неужели у нее есть шанс? Неужели в последней строчке старого песенника напишут заветное: «И жили они долго и счастливо»?       — Если я захочу тебя поцеловать?       — Я поцелую тебя в ответ, — тут же отвечает Гера.       Их губы медленно соприкасаются, аккуратно и почти что робко. Юлианна перехватывает инициативу, задавая медленный правильный темп, не спеша распробывая чужой вкус. Они целуются до тех пор, пока у Лютика от жара не тянет низ живота. Внутри разрастается слабое возбуждение, но впервые оно не кажется ей неуместным или раздражающим.       Оно просто существует.       И Юлианне с ним комфортно.       — Я люблю тебя, Гера. Я хочу тебя простить в вновь вернуться к былым денькам.       — Я тоже люблю тебя и готова провести с тобой остаток уготованных дней.       Они наблюдают за поднимающимся морозным солнцем, лучи которого пробиваются сквозь куцые кроны деревьев и сверкают на тонком слое инея.       Юлианна сосредотачивается на нитях судьбы. Они обе связаны с Йен, вот только нить Геры сочится чем-то неестественно черным, обжигая руки. Их судьба была неестественной и неправильной.       Лютику хочется это исправить. Желание джинна посреднику судеб не страшно. Она уверенно дергает за нить, ощущает проклятое желание и очищает его. Она рисует на этом месте нечто новое и правильное.       Судьба жаждет их встреч, и Юлианна этому не противится. Но сейчас она освободила две души от неминуемого совместного заточения.       Лютик вновь ложится на Геру, устраиваясь поудобнее. Наблюдая за белым небом, она спрашивает:       — Что будет дальше?       — Отправимся ко мне домой, в Каэр Морхен.       — Разве у тебя нет ко мне больше вопросов?       Гера же не слепая, она же видит изменения, о которых они еще даже не говорили…       — Их предостаточно, но одна тема за раз. Мне кажется, я за год столько не говорила, сколько сейчас с тобой.       И Лютик смеется.       В будущем их ждут мириады разговоров.       О прошлом Юлианны, о ее происхождении и божественности. О Судьбе, о Цири, о спасении Геры, об отношениях и много-много о любви.       Лютик мысленно сравнивает себя с лютней, а Геру с флейтой — два совершенно разных инструмента, две абсолютно разные техники исполнения. Но это еще не означает, что они не могут превратиться в самый прекрасный дуэт.       Нужно лишь время.       К утру хижина опустеет, и они втроем отправятся на север.       В Каэр Морхен.