Сказание о Лютой

      Лютик резко распахнула глаза, проснувшись в незнакомом месте. Она отчетливо помнила, как засыпала на мягкой кровати с лоскутным одеялом, но вокруг простирался плотный, дремучий лес, голени щекотал мох, а в руках она держала клубок, нить которого протягивалась куда-то вглубь, исчезая за холмом. Точно почувствовав пробуждение Лютика, клубок выпрыгнул из ее ладоней и резво покатился вдаль.       Она не знала, как стоило правильно отреагировать. Не успев запаниковать, она ощутила, как в голове словно что-то вскрыли, и оттуда густым потоком потекли воспоминания чуть ли не десятилетней давности. Лютик вспомнила загадочную девушку с черными как ночь глазами, тот странный лес, а еще птицу, которая на самом деле не только птица, но и клубок…       Тот самый клубок, укатившийся прочь. Тот самый клубок, благодаря которому, по словам таинственной хозяйки, они встретятся вновь.       Лютик аккуратно поднялась и последовала за шерстяной нитью. Внутри себя она чувствовала звенящую тишину и оглушающее спокойствие. В душе поселились законченность и даже какая-то правильность. Все было странным. Абсурдным.       Лютик не знала, почему решила следовать за клубком. Внутри все словно бы пело, и раскрывалось, и желало идти. Она невольно вспомнила банкет в Цинтре и отчетливые проделки Судьбы.       Возможно, так оно и было.       Услышав хруст мха под ногами, Лютик осознала, насколько неестественно тихим казался лес. Волшебным и таинственным. Свет практически не пробивался сквозь крону деревьев, и оттого было трудно приблизительно предсказать время. Теплые тона, перетекающие в темно-холодные, подсказывали, что близится ночь.       Далеко идти не пришлось, и вскоре она вышла на поляну. Вдалеке виднелся огромный и глубокий водоем. Но привлекло Лютика другое: возле горящего на берегу костра сидела темноволосая девушка.       «Морена», — подсказало ее сознание.       Девушка задумчиво перевела на нее взгляд, а затем поманила барда пальцем, приглашая присесть рядом.       — Кто вы такая? — тут же поинтересовалась Лютик, осторожно опустившись на полено.       — Мы уже знакомились, милая пташка. Неужели забыла? — Морена выглядела умиротворенно. Ее лицо выражало зачарованность и какую-то отрешенность.       «Прямо как это место», — отчего-то заметила Лютик, но тут же одернула себя.       — Нет, я не об этом. Я… Кто вы такая? Почему я не чувствую опасности или тревоги?       — Кто знает? Может быть, я страшный монстр? Может быть, это магия? Прямо как в тот раз, в деревне… Вендиго, кажется? — ответила девушка спокойным, ровным голосом, а затем улыбнулась совсем мимолетно, уголком губ.       — Как вы… Неважно. Будь вы каким-нибудь монстром, то испепелили бы меня еще в нашу первую встречу.       — Ха, какая ироничная игра слов, моя дорогая.       В ее глазах отражалось пламя костра, придавая им золотистое свечение.       — Снова будете отвечать загадками? — осмелев, спросила Лютик.       Казалось, она вот-вот узнает что-то важное.       — Нет-нет. Тогда было рано. А сейчас пришло время.       Истина была совсем рядом, еще чуть-чуть и…       Лютик задержала дыхание.       Морена повернулась к ней, заглянула в глаза и тихонько спросила:       — Разве у тебя нет вопросов к себе? Разве ты не хочешь спросить что-то более… — она наклонила голову, — значимое?       Сердце Лютика затрепетало. Хотела ли она что-то узнать? Она окунулась в прошлое, вспомнила, каким маленьким был ее мир. Перед глазами пронеслась учеба в Академии, а затем бесцельные путешествия по дешевым трактирам и отсыревшим корчмам. Пока она не встретила Геру.       Словно бы читая ее мысли, Морена продолжила:       — С момента вашей первой встречи минуло уже более двадцати лет? Возможно, с Герой время идет медленнее, незаметнее, но…       И ведь правда. Лютику уже стукнуло сорок. Было даже забавно, как быстро летело время. Так быстро, но оттого и медленно. Они с Герой почти не изменились с момента их первой встречи. Нет, конечно, Гера начала носить более приличную и удобную робу, у Лютика прибавилась парочка мимических морщин, но в большинстве своем все оставалось неизменным.       Словно время между ними остановилось. Словно самого понятия времени не существовало.       Словно она была, как Гера. Словно Лютик была…       Словно Лютик не была…       Прерывая ее мысли, Морена заговорила:       — Скажи мне, пташка, ты никогда не задумывалась, почему так медленно стареешь? Словно ты решила… хм… Остановиться. Во времени. Нет, ты, конечно, взрослела, но вот сейчас… Ты ведь и сама понимаешь, что не выглядишь на сорок лет. Большинство людей даже не доживают до этого возраста. — Предложение прозвучало больше как утверждение.       …Человеком.       — Я…       Лютик замерла. И теперь она была точно уверена, что время остановилось. Звуки затихли, а краски расплылись, выходя за контуры и очертания предметов.       «Ты не человек», — услышала она неозвученные слова.       Это же… неправда? Да как такое может быть?       А если… правда? Нет, быть такого не может, медальон Геры тут же бы загорелся, будь она…       «Медальон не загорелся».       В голове всплыло воспоминание о чем-то похожем. О том, как она впервые встретила…       Лебедку. Оду.       — А как же… — Лютик замолкла.       Проходили года, сезоны сменялись один за другим, она замечала, что ее тело оставалось молодым, здоровым, но всегда отбрасывала эти мысли, списывая все на бродячий образ жизни и голубую кровь.       — Почему? Когда?       «Когда я перестала… стареть?» — молчала Лютик.       — С момента, как ты пришла ко мне. Боюсь, в этом отчасти есть и моя вина, — с долей сожаления ответила Морена. — Ты грозилась вот-вот сойти с тропы судьбы, мне пришлось вмешаться.       Но тогда… кто же она? Кто такая Лютик? Юлианна? Кто она?       Раньше у нее были ответы на эти вопросы, раньше она старательно высекала их. Пытаясь понять себя, она разрисовывала себя красками и цветами, пока внутри не зародилось что-то обособленное и целостное, но сейчас…       — Кто ты такая? — дрожащим голосом спросила Лютик.       «Кто я такая?» — затаившись, кричало ее сознание.       Что она такое?       Чудовище? Существо? Монстр?       Где заканчивалась она — Юлианна, Лиана, Лютик (Кто-кто-кто-кто она такая?) — и начиналось… нечто?       Морена повернулась к костру и подняла голову к небу. Лютик последовала ее примеру. На черной вуали виднелась полная луна.       — Мы — посредники, — отвечая сразу на два вопроса, начала Морена: — Одного веления Судьбы мало, чтобы полотно жизни ткалось правильно. Мы внимаем желанию этого мира, нашим Матушке и Отцу и всеми силами направляем течение жизни в верное русло. Тяжелее всего с людьми: они не всегда желают следовать зову сердца. Своего или чужого.       Лютик тут же вспомнила банкет, который чуть было не обернулся трагедией.       — Как в Цинтре? — спросила Лютик, не отрывая взгляда от полной луны.       — Как в Цинтре, — одобрительно покачала головой Морена. — И не только. Почему, ты думаешь, дорога ведет ведьмаков в зловещие места? Почему ты так легко находишь Геру? Таково желание Судьбы.       — Но как с этим связана я? — спросила Лютик, невольно кусая губы и нервно выворачивая руки.       — Когда приходит время… Когда душа истончается, потратив все свои силы, на ее место приходит другая, — она перевела взгляд на Лютика. — Я знала о тебе с момента твоего рождения. Наблюдала за тобой. Матушка и Отец тоже.       — Как? За мной? — Лютик повернулась к девушке, а внутри нее через секунду, точно пламя, разразилось понимание. — Через Луну? И Солнце?       — Покуда есть свет, есть жизнь. Мы — дети Судьбы. Мы служим нашей богине, пока не настанет время вновь вернуться в ее объятия, — почти мечтательно ответила Морена.       Луна. Луна… Ее спутница.       — Луна — это Судьба? А Солнце?       — Солнце — это наш отец. Бог жизни и смерти. Под его взором все рождается и растет.       — А… мы? Кто мы? Кто я?       — Я — Морена, нынешняя богиня смерти. Ночи. Зимы. Точно как жизнь рождает новую жизнь, ночь сменяется утром, а зима — весной, ты — моя младшая сестра и новый идол Морены.       — Я не… я не могу… а как же…?       Гера. Ну почему она снова мысленно возвращается к Гере? Чтоб ее черти драли. Но следом в голове вспыхнули ночные воспоминания о Йеннифер. Они обещали встретиться….       Она почувствовала, как ее взяли за руку. Отчего-то Лютику казалось, будто ее понимают без слов.       — Однажды, еще когда я не носила это имя, — начала Морена, а в ее взгляде читалась грусть по утраченным дням, — у меня был возлюбленный. Он был лучом света в моих темных мыслях. Но по деревне прошлась тяжелая хворь, и он погиб. А я осталась. А затем стала Мореной.       Девушка замолчала, а Лютик невольно затаила дыхание, проникаясь историей. От пламени костра глаза девушки ярко сверкали, напоминая ночное звездное небо.       — Бывшая Морена, в прошлом слепой сын кузнеца, научила меня чувствовать мир вокруг. Это был ее прощальный подарок, который теперь подарю тебе я. Научу дергать нити судьбы, оставаясь здесь, в Нави, а потом и в Яви — в мире живых. Покажу, как правильно слышать мир вокруг и внимать его чувствам, желаниям и просьбам.       Лютик сжала чужие холодные руки, ей хотелось все узнать. Ей хотелось понять себя, ощутить больше чувств, больше эмоций, больше всего. Опустошенная гневом Лютик с дырой в сердце желала вновь ощутить те полузабытые чувства. Те сладкие сны о первой влюбленности в Стефана, в Геру… В жизнь, природу, искусство и музыку. Она хотела вновь научиться чувствовать. Лютику казалось, что она была… нет, не неправильной, а другой. Возможно, возможно причина была в этом?..       Морена выждала паузу и продолжила:       — Не желая вновь видеть мир без него, я осталась здесь. Чуть ближе к нему. Вдалеке от всего мира. Но ты вольна остаться и вольна уйти.       — Я не смогу отказаться? Не становиться Мореной?       Но ей хотелось, отчего-то ей так этого хотелось, словно вот она, истина, словно сама Судьба для нее этого желала.       Лютик усмехнулась, так оно и было. Судьба того хотела, и кто она такая, чтобы ей перечить? Бог знает, она видела, что творится, когда кто-то пытается пойти против нее.       — Боюсь нет, дорогая, ты всегда ей была. Настало время проснуться и принять себя.       И сердце Лютика болезненно кольнуло, замирая. Может, может поэтому она такая… другая? Может, поэтому она не может никого любить, как в романах? Просто она на это неспособна. Она не человек, она монстр… Монстрам не положено любить, их положено истреблять и слагать легенды об этих подвигах.       Может… Быть может, Гера, рыцарь, спасающий монстров от людей, сможет принять ее? Принять ее странную, другую любовь? Сердце Лютика дало слабину, ей захотелось даровать Гере второй шанс. Странно и даже как-то глупо. Но вспыхнувшая надежда возродила крохотный отголосок былых чувств, былого пламени. На истерзанной и выжженной земле вновь зарождался огонь эмоций.       Лютик ранила ее своими действиями, в то время как Гера ранила ее словами. Разочарованные и расстроенные, они забыли языки любви друг друга. И хотя ее поступки совершенно не оправдывали сказанные в порыве гнева слова Геры, Лютику хотелось дать ей шанс. Юлианне хотелось дать ей шанс. Еще один.       Она не могла перестать об этом думать, и с ее губ незаметно слетели слова:       — Это поэтому я такая? Неспособная к любви и страсти? Настоящий, что ни на есть, мон…       Морена тут же прикоснулась руками к ее щекам. Лютик затихла, нижняя губа начала предательски дрожать, и, чтобы отвлечься от нахлынувших чувств, она потянулась к чужим ладоням.       — Нет, моя дорогая. Мы не монстры, мы не чудища. Нас называют старыми душами. Мы погибаем раньше, чем наша судьба успевает завершиться, и оттого мы продолжаем перерождаться птицами, пока не наступит правильное время. Моей душой была ворона, твоей — кукушка, у Оды был лебедь.       — Но если я такая не по велению Судьбы, так почему?.. Как я могу это исправить? — поспешно спросила Лютик, не в силах остановиться.       Если это не проделки богов, тогда почему она родилась такой? Такой другой?       — Твоя особенность — только твоя и ничья более. Здесь нечего исправлять и чинить. Всего лишь особенность ручной работы. Даже будучи Мореной, ты не утратишь свою человечность, подобно чародеям и чародейкам, которые не перестают быть людьми.       — А что насчет ведьмаков? Их многие не считают за людей, — тут же спросила Лютик.       Ей не хотелось верить в слова девушки. Лютику, нет, Юлианне ужасно хотелось, чтобы все ее проблемы, все ее неровности и неточности объяснялись простой нечеловечностью.       Морена опустила свои руки, продолжая крепко сжимать чужие ладони, а затем произнесла:       — Все, кто способен на сострадание и любовь, — люди. И Ведьмаки в том числе, — точно читая ее мысли, Морена добавила, — и Гера тоже.       У Лютика сперло дыхание, она не знала, как правильно охарактеризовать свои чувства, их было слишком много.       Боль, страх, неверие, обида, гнев, но в тоже время надежда, странная легкость, море облегчения и любовь. Ее руки задрожали.       Всего лишь особенность ручной работы.       «Всего лишь особенность ручной работы», — принялась, словно молитву, повторять она.       Морена улыбнулась и продолжила:       — Как можешь ты считать их людьми, но продолжать называть себя монстром?       — Я… — начала Юлианна.       …Всего лишь особенность ручной работы.       — Как можешь ты считать себя неправильной и неполноценной, когда каждая душа, подаренная Солнцем, уникальна и неповторима? Ты сотворена такой, какой должна была, пташка.       Я — особенность ручной работы.       Лютик зарыдала. Громко и навзрыд. Прозвучавшие слова были такими простыми, такими очевидными, даже типичными. Она не раз читала подобное в рассказах, но почему-то они по-прежнему продолжали на нее действовать.       Лютик спрятала глаза в ладонях и выплеснула скопившуюся за всю жизнь боль в душе.       Юлианна приняла себя. Или еще нет. Не совсем. По крайней мере, она двигалась в нужном направлении.       Оставалось только принять свою новую… сущность.       Лютик не знала, сколько прошло времени. Само время, казалось, переставало существовать в этом месте. В Нави. Время текло по-другому, лес казался волшебным, таинственным и живым.       Она подняла взгляд на покорно сидящую Морену, увидела протянутую руку и приняла ее.       — Закрой глаза, дитя, распутать прошлое пора, — тихим голосом заговорила девушка. — Мое, твое, узнать истоки Судьбы и зарождения мира. Я научу тебя его считывать. Прислушайся к пению ветра.       Она научилась слышать природу, поняла, как внимать дуновению ветра, шелесту листвы и журчанию реки.       — Когда ты ступила на тропу судьбы, в твоем сердце забилась кукушка, — послышался голос Морены. — Внемли к своей душе, научись ее видеть и чувствовать. Научись ее оберегать и лечить.       Когда Лютик впервые по-настоящему почувствовала свою кукушку, израненную душу, то сумела ее выходить, вылечить сломанные крылья, вернуть ей желание летать и жить.       — Этот лес стал для меня своеобразным спасением, защитной скорлупой. Он меняет свое обличие под стать тебе. Навь приведет тебя в то место, куда ты желаешь попасть. И тогда ты поймешь, дорогая, что за этой скорлупой скрывался дивный мир.       Когда она впервые изменила внешний вид Нави, то ее сердце охватила невероятных размеров радость. Она вновь почувствовала себя ребенком, который первый раз в жизни открыл для себя прелести сказок и захватывающих мелодий.       — Мы вечно сгораем от любви и боли в пожарах и чувствах. Душою мы падаем в любовь, а телом — в костер.       Лютик осознала неминуемость смерти и скоротечность эмоций. Все на этом свете имело окончание. Все становилось пеплом костра.       — И именно поэтому ее любовь казалась тебе яблоком раздора. Мы так ярко горим и так ослепительно чувствуем, что нам трудно принять чужую жизнь и чужую любовь.       И Лютик болезненно приняла эту часть себя. Она никогда полностью не поймет чувства людей в той же мере, что другие. И это нормально. Она была кукушкой среди густого зеленого леса. Но это еще не означало, что они не могли сосуществовать вместе.       — Нас называют вестниками смерти, певчими жизни. Все мы — певицы, что поют как птицы.       Тогда Лютик впервые превратилась в птицу. Затем она научилась видеть линии жизни и смерти, запутанные и сложные струны судьбы.       — Нам никогда не доводилось проводить свои жизни с нашими возлюбленными. Их жизни так коротки, а наши нескончаемо длинны… Но, возможно, в книгах о ваших подвигах с Герой напишут заветное: «и жили они долго и счастливо».       Лютик впервые прочувствовала свое тело, ощутила его желания и отличия. Она осознала, что оно было соткано из Нави, подобно Морене и этому лесу. И, тем не менее, она оставалась человеком. Подобно Гере. Подобно Йеннифер.       Интересно, загорится ли медальон Геры во время их следующей встречи?       — Налей мне, дорогая пташка, любви через край. И этой любовью сооруди мне костер, предай меня земле и прими себя. Настало время мне воссоединится с моей любовью и матушкой Судьбой.       Костер Морены медленно, но верно затухал. Лютик соорудила свой.       Костер любви вспыхнул; Морена протянула на прощание свою руку.       Все в этом мире скоротечно, всему предначертано начало и конец. Лютик прощалась со старой зимой и старым годом. Пришло начало новой Морены, нового времени и принятия.       Не отпуская руки, Лютик ступила в костер. Языки пламени обволакивали ее тело, не обжигая, а скорее… наполняя ее. Жизнью, силами и, конечно же, любовью.       Обнимая в последний раз Морену, дорогую сестрицу и наставницу, Лютик услышала ее последние прощальные слова. Морена стремительно исчезала, воссоединяясь с природой и Навью.       — Не истлеть углям преданности на нашем пепелище. Навь навсегда останется твоим домом и убежищем. Покуда жива Судьба, живы и мы. Костер продолжает гореть, разделяя дни и ночи, новые года и старые, живых и мертвых. Да здравствует новая Морена.       Морена исчезла, объятая языками пламени. Лютик вышла из костра, медленно приблизилась к реке и взглянула на собственное отражение.       Она чувствовала себя другой, изменившейся, но одновременно с этим прежней. Собой.       Она была Мореной, покровительницей зимы, ночи и смерти. Она была самой природой, каждый год умирающей и возрождавшейся.       Ее кожа выглядела побледневшей, утратив румяные очертания, волосы потемнели, будто впитав в себя дым и уголь пепелища, а глаза отражали вечную ночь леса.       Она была Лютиком, романтиком, бардом и поэтессой. Странствующей певуньей и очаровательной собеседницей. Дражайшей подругой и чуткой любовницей.       Она была Лютиком, трепетной любовью Геры, безвозмездно отдавшей ей половину своей прожитой жизни.       И хотя последние месяцы она нещадно выжигала из себя этот образ, он оставался частью ее.       Она была кукушкой, Лианой и музой, кукующей по красоте мира, познающей новых людей и новые места. Саму жизнь.       Она была Юлианной, малышкой, вылетевшей из ненавистного родительского гнезда, девицей, впервые вкусившей свободу и прелесть первой любви.       Она была Юлианной, отчаянно боявшейся близости, но также отчаянно ее жаждущей.       Она была Юлианной, девушкой с другим сосудом души, с отличным сознанием, телом и иной любовью.       Она была Юлианной, человеком, от которого все уходят, которую все бросают.       Кто она на самом деле? Лютик не знала, но глядя на свое отражение, ей захотелось наконец-то принять себя. Юлианну, Лиану, Лютика. Она так долго пряталась, а теперь настало время взглянуть на себя под правильным углом.       Мелитэле, ей стукнуло почти что сорок, пора собрать воедино свою раздробленную душу и начать уже жить. По-новому.       Она поднялась и медленно закрыла глаза, прислушиваясь лесу. От ее души тянулись нити судьбы, Юлианна чувствовала, как отчаянно билась за жизнь душа Геры, как отдаленно ощущалась семья, какой серой и неживой была нить Стефана…       Юлианна открыла глаза, прикоснулась к нити Геры, натянутой до предела и звенящей, точно струна. Она чувствовала, желание Судьбы — встреча с Цири — не было исполнено. Понять ее мотивы было тяжело, Лютик умела лишь считывать ее веления.       Она отправила своих птиц, дорогих помощников, на помощь по другим делам и к другим божествам. Те обратятся девами, чтобы провести стариков и больных в Навь, распутать клубок судьбы, чтобы полотно жизни оставалось ровным. Или же останутся птицами, что продолжат наблюдать за людьми, предвещать скорые известия и служить предзнаменованием.       Юлианна не знала, что случится потом. Если Гера продолжит вести себя, как во время той ссоры на горе, то она всегда может уединиться в Нави.       Один шанс, она даст Гере один шанс. А потом будь что будет.       Собравшись с мыслями, она поспешно двигалась в сторону Геры, жизнь которой медленно, но верно угасала. Не страшно, Навь укажет ей дорогу, Юлианна прибудет вовремя.       Выйдя из Нави в лес, она увидела перед Герой рыжеволосую женщину. Чародейка-мать — подсказал ей шепот звезд.       «Да как она смеет тут находиться, еще пуще впутываясь в судьбу Геры? Ей здесь не место, она не имела права ее бросать. Только благодаря вмешательству Морены та пережила посвящение и долгие тренировки, да как она…»       Она опомнилась, переставая вбирать в себя поток оскорбленных чувств Луны и гнев леса. Прогнав женщину, Юлианна наклонилась к лежащей Гере, заглянула в ее блестящие от лихорадки глаза и произнесла тихое:       — Ну, привет, любовь моя.