Десять Шагов Вперед

Ваканда. Бирнин Зана. Настоящее время Баки просыпается в холодном поту. Ему часто снятся кошмары, и он уже успел к ним привыкнуть. Привык к изувеченным страхом лицам своих невинных жертв, смотрящих на него стеклянными глазами с плескающимся в них предчувствием смерти — острым, словно только наточенное лезвие, животным ужасом, смешанным с мольбой о пощаде, с отчаянной и наивной надеждой достучаться до милости своего последнего и бесчувственного палача. Их сорванные голоса и последние крики никогда не утихают в его голове — вечный фоновый шум, перебиваемый звучным выстрелом пистолета и возвращающийся снова и снова пожизненным приговором за пустое хладнокровие, за растоптанные грубым черным ботинком яркие жизни, что сгорели в несправедливом огне погибели. Сны со Стивом отличаются. В них, словно издевательское наказание за устроенные им кровавые смерти, Баки никогда не бывает убийцей. Он сам становится на место своей жертвы и созерцает справедливое возмездие над собой — как ни умоляй костлявую смиловаться и забрать его, она с наплевательским удовольствием выбирает Стива, и Барнс смотрит на это, застрявший в бесконечной временной петле его погибели, бессильный и уничтоженный, и повторяет его имя над хладным трупом, отныне вовек глядящим пустым взглядом вверх. Сейчас Баки плохо помнит, что видел в последних снах: их обрывки летают в его голове, развеянные болезненным ветром, подкидывая ему только некоторые фрагменты. Вспоминает замерзшего до смерти Стива в криокамере. Окровавленное дуло пистолета, два выстрела, чей-то сиплый крик: «Может, тебе и суждено быть бездушным убийцей!» Чьи это слова? Слышал ли он их когда-нибудь? В секундной панике Баки приподнимается на локтях и опасливо оглядывает комнату: он лежит на большой белой кровати под мягким одеялом, вокруг — лишь только красивая и будто никем не тронутая мебель темно-синих оттенков, на которую вальяжно льется мягко-желтый солнечный свет из приоткрытого окна, сопровождаемый чьими-то гулкими голосами и птичьим звонким пением. Одинокий в незнакомом пространстве, он пытается вспомнить, как попал сюда. С утра на рассвете он вышел из своей привычной хижины… и на этом моменте все обрывается, словно с корнем вырванная из книги страница. Неизвестность — пугающая и надоедливая. Он бы подумал, что ГИДРА каким-то образом добралась до него, однако каменная неприступность Ваканды и удобство, с которым старые знакомые вряд ли бы заточили его в очередной плен, отводят этот вариант на последнее место из всех возможных вероятностей, но других предположений у него нет. Он ощущает обжигающую ненависть к своему изувеченному и непокорному сознанию, что будто когда-то навеки отказалось подчиняться своему хозяину, и тяжело вздыхает, снова падая головой на перьевую подушку. Левой рукой протирает уставшие сонные глаза, ощущает привычную приятную прохладу металла бионической конечности, что будто даже немного расслабляет напряжение. Стоп. В шоке он резко выставляет руку перед собой: темное железо с плетеной паутиной из темно-золотистых вставок переливается идеальной новизной. Сжимает и разжимает кулак, а потом резко ударяет по изголовью кровати: мощная и послушная, работает исправно. Приятно перестать быть калекой, если бы не одно «но»: Баки отказался от новой руки, которую ему предлагали вакандские ученые сразу после разморозки, чтобы в случае нестабильности быть менее разрушительной угрозой. Зимний Солдат в нем может вырваться наружу в любой момент, он никуда не делся и все еще небезопасен для других, а они любезно обеспечивают ему полную боевую готовность. Забавно. Да и черт с ним. Лениво вставая с постели, Барнс замечает лежащую на низкой тумбочке рядом записку. «Уважаемый мистер Барнс! Доброе утро! Если Вы это читаете, полагаем, Вы уже проснулись и чувствуете себя приемлемо. На столе Вы найдете полезный для Вашего здоровья завтрак, который поможет восстановить силы после столь долгого сна. В шкафу для Вас подготовлены новые вещи в вроде как Вашем стиле. Соседняя комната — уборная, там Вы найдете все необходимое. По готовности приходите в лабораторию. Она будет налево по коридору. Все ответы на свои вопросы Вы найдете там. С уважением, служба Королевского Дворца». Невероятные люди, честное слово. Он даже не гражданин их страны, а они относятся к нему получше, чем собственное родное государство. Одежда в его стиле… интересно, какая. Найдутся ли там пара бронежилетов и пистолетов в кобуре? Барнс кладет записку обратно на место и, наконец, встает. В голову, словно резкое опьянение, бьет усталость, смешанная в горький напиток со слабостью: давно он не спал так долго, что теперь собственное тело будто противится столь продолжительному отдыху. Яркие летние запахи, принесенные в комнату с улицы из открытого окна, приятным ароматом бьют в нос, своей натуральной сладостью раскрашивая темную обстановку. Он медленно подходит к небольшому деревянному письменному столу и действительно находит там запечатанную бутылку воды, пару ореховых батончиков и экзотические — в его американском консервативном понимании — разноцветные фрукты, что своим пестрым видом пробуждают в нем бешеный аппетит. Около корзинки с едой лежит еще одна записка — мятая сложенная вдвое бумажка, на которой неровным знакомым почерком написано: «Белому Волку Баки». Он робко улыбается, разворачивая ее. «Белый вок Волк! Наша деревня очиень скучает по тебе! Пожалуйста, возвращайся скорее. Нам не с кем повесели Мы сделали для тебя много новых цветочных венков. Надеемся, они тебе понравятся и ты не выкинешь и ты попробуешь их о надеть. Мы тебя ждем. Ния, Рудо, Джитуку и Эйира». В голове Баки расцветают воспоминания об искренних улыбках вакандских детей из Варкарвы (когда-то они мило рассказали ему, что в переводе с их языка это значит «исцеление») — единственных живых созданий, что никогда его не боялись и видели в нем лишь только хорошее, даря ему сорванные цветы и найденные на дне озера морские камушки. Только сейчас он осознает, как успел привязаться к ним за то короткое время, что прожил в своем уединенном маленьком домике с кривой белой надписью на фасаде, и какое большое влияние они оказали на его восстановление своей беспечностью и чистой добротой. Барнс аккуратно кладет письмо на стол, быстро съедает два спелых банана, выпивает почти всю воду из бутылки и открывает дверь ванной. Тусклый свет в комнате включается автоматически, по краям подсвечивая огромное зеркало, висящее на белоснежной кафельной стене. С кристально-чистой поверхности на него смотрят измученные поникшие глаза с отблеском вселенской усталости; мешки под ними светятся фиолетовым чуть больше обычного, придавая заросшему темной бородой лицу еще более нездоровый и изможденный вид. Впалые скулы, исхудавшее за последний месяц тело… Баки с наплевательским отвращением смотрит на свое отражение и не до конца отдает себе отчет в том, что перед ним сейчас — его истинная сущность, одна и единственная, и он теперь ее полноправный владелец. Он напоминает себе Маугли, прожившего большую часть сознательной жизни вместе с животными (они хотя бы не стерли ему память), которому внезапно нужно снова вливаться в человеческое общество. Отросшие волосы падают ему на голые плечи темными волнами, когда обеими руками он опирается на края мраморной раковины и наклоняется немного вперед. Смотрит себе в глаза и пытается понять, кого он там видит — былого жизнерадостного Баки Барнса, пышущего тягой к жизни, или угрюмого пустого Зимнего Солдата с отсутствующим взглядом, однако оттуда на него смотрит кто-то третий. Это не былой весельчак и не машина для убийств, это — кто-то другой, новый, сочетающий в себе качества одновременно тех двоих. Кто-то, кого Баки еще лишь предстоит узнать. Он снимает с себя пижамные штаны (кто их на него надел, страшно представить?) и заходит в просторный душ со стеклянными стенками. Теплая вода льется по обнаженному телу расслабляющими струями, вдыхая в него новые силы, смывает грязь усталости с каждого сантиметра. Мыло приятно пахнет кисло-фруктовой отдушкой и старательно пенится в металлической руке. Слава богу люди придумали водонепроницаемую технику. И конечности. Баки выходит из душа со сладким ощущением обновления, вселяющего в него жизненные силы и некоторое подобие бодрости. Берет бритвенный станок и избавляется от надоедливой непривычной бороды, что на самом деле никогда ему не нравилась: неважно, кем он там был, но ни одна из его личностей уж точно не любила излишне заросшее лицо. В один момент рука неожиданно вздрагивает, и острое лезвие оставляет на скуле небольшой кровоточащий порез. Боли Барнс даже не ощущает — все равно он бесследно заживет через пару часов. Прелести суперсолдатской жизни. Когда с лицом закончено, он находит на тумбочке небольшие ножницы (если это был намек от вакандцев, он успешно понят) и приступает к волосам, длина которых тоже стала ему очень неудобной. Без сожалений отстригает сантиметров десять, и лишние прядки, словно опавшие листья, осыпаются на светлое каменное покрытие. Вот, так намного лучше. В этой борьбе между прической Баки и Зимнего Солдата он отдает предпочтение второму: слишком уж пристрастился к такой длине. Как никак, семьдесят лет против двадцати восьми. Победитель очевиден. Человек в зеркале теперь выглядит ухоженнее и увереннее. Баки снова смотрит ему в глаза и немедленно раздражается. Пора переставать строить из себя жертву и сделать хоть что-то полезное. Ради него Стив и его друзья пошли против всех правил, обрекли себя на проблемы с законом в родной стране и уехали далеко в Африку — все это только для того, чтобы иметь возможность помочь ему. Так пусть Зимний Солдат принесет в этот мир хоть что-то хорошее, а не просто будет отсиживаться, давая самоанализу уничтожать себя изнутри день ото дня. С памятью он разберется, но действовать надо сейчас. Он впервые за этот месяц чувствует, что готов увидеть Стива. Наконец он вытирает все тело мягким махровым полотенцем и возвращается в комнату, все еще прекрасно благоухающую цветочными ароматами. Открывает величественный шкаф и видит там довольно грустную картину понимания свойственного ему стиля посторонними людьми: там печальным натюрмортом висит пара черных брюк, черная и белая футболка на выбор и пара светлых кроссовок. Что ж, понятно. Со стороны он явно выглядит бесконечно скучным, бесцветным человеком, и это немного расстраивает, но с таким стилем хотя бы нет шансов ошибиться. Баки кладет сложенную записку с неровным почерком к себе в карман штанов — хочет сохранить что-то настолько приятное и искреннее при себе — и открывает входную дверь в комнату. Коридор дворца фактически пуст: куча закрытых безымянных дверей, величественные экзотические растения в глиняных горшках и впечатляющие трехмерные произведения африканской живописи на стенах. Он восторженно подходит к каждой и рассматривает ее, уверенно уходя в правую сторону. Где там была лаборатория? Как раз направо по коридору? — Барнс, — слышит он спокойный и насмешливый женский голос позади себя и резко оборачивается. — Кажется, тебе в другую сторону. Рыжая смотрит на него с неприкрытым любопытством и маломальским презрением. Ее косичка с ярко-красной резинкой растрепана, будто от сильного ветра, на локте болтается светлый пуховик, почти касаясь носа ее грязных массивных ботинок. В другой руке она крепко прижимает к груди пухлую картонную папку, перевязанную алой лентой. — Зачетная новая рука, кстати. — Что ты здесь делаешь? — спокойно спрашивает он, засовывая ладони в карманы брюк. Хотелось бы сделать вид, что ее присутствие его совершенно не напрягает, однако их неприятное «совместное» с Наташей Романофф прошлое всплывает в голове неизгладимым дурным воспоминанием. — Как что, — недоумевает девушка, подходя немного ближе. Ее зеленые глаза внимательно изучают его лицо. — Приехали тебя спасать прямиком из Сибири по срочному вызову. Но, как я вижу, спасать тебя не от чего. — Приехали? — он делает акцент на множественном числе этого глагола, ощущая какое-то юношеское волнение где-то в груди. Она замечает внезапные перемены в его ранее равнодушном выражении лица и улыбается. Какие же эти двое забавные, когда говорят друг о друге. — Стив уже в лаборатории. Разбирается, что они тут с тобой сделали, что у тебя случился посттравматический приступ. Я как раз иду к нему. Значит, Стив здесь. В Ваканде. Спустя долгих полгода. Черт подери. — Ему говорили, что тебя не разморозят еще ближайший месяц. Пока мы не найдем всю необходимую информацию о твоем коде. А теперь представь его лицо, когда нам резко сообщили, что ты уже как целый месяц живешь тут обычной жизнью, а ему даже не звонишь. Он был просто вне себя. Баки виновато усмехнулся. Еще перед заморозкой он пообещал Стиву, что выйдет из криокамеры только тогда, когда он вернется в Ваканду, чтобы тот мог быть рядом в незнакомой Солдату обстановке, однако на деле они с Шури решили иначе. Барнс хотел дать Роджерсу время отдохнуть от него и от всех этих выдающихся событий последних двух лет, а себе — время разобраться со своим сознанием. Вдруг после разморозки в нем снова бы ожили зимнесолдатские замашки? Баки нужно было удостовериться, что он может доверить себе безопасность Стива, и это была самая приоритетная задача, которую он себе поставил и которую даже не потрудился объяснить другу — он все равно бы не захотел ее понимать и подверг бы себя опасности. В очередной раз. А теперь пришло время объясняться. — Зачем вы ездили в Сибирь? — он пытается быть максимально непринужденным. — Догадайся, — игриво бросает Романофф, проходя немного вперед. — Пойдем. Роджерс с ума сходит от того, как ему нужно тебя увидеть. Он послушно следует за ней, безуспешно пытаясь унять непонятное трепетное чувство внутри. Баки будто бьет в затылок острое, всепоглощающее ощущение: Он так сильно соскучился по Стиву.