Десять Шагов Вперед

— И что ты думаешь? Они стоят в пустой яркой лаборатории друг напротив друга. Шумные электронные часы на стене с писком пробивают три часа, и теперь там — лишь они вдвоем: Шури под руку с Наташей весело ушли за каким-то «исконно вакандским перекусом для мгновенного восстановления сил после длинного перелета», Сэм — вежливо и поспешно удалился вслед за ними с каким-то загадочным смешком, попрощавшись с друзьями ленивым взмахом руки, потому что, как и остальные, буквально ощутил на подсознательном уровне одно — после всего, сказанного вакандской принцессой-гением, этих двоих нужно оставить наедине. И сейчас Стив и Баки — два бесконечных отражения друг друга, чьи позы буквально изображают одна другую: такие же в замешательстве скрещенные на груди руки, те же нахмуренные брови и задумчивые взгляды двух людей с разной судьбой, направленные в каменный серый пол. Возможно, увидев себя со стороны, они бы лишь весело расхохотались собственной напущенной серьезности, однако в этот момент напряжение между ними висит в воздухе тяжелым туманом, не оставляя места даже для малейшей тени доброй усмешки. — Я думаю, что я против твоего участия в этом, Стив. Баки выражает свое мнение, словно в очередной раз механически метает нож в мишень: четко, быстро и безукоризненно уверенно, не подразумевая никаких возражений. Его металлический взгляд, сверкая стальной непоколебимостью, устремляется на Роджерса в предвкушении столь свойственных тому упрямых и возмущенных возражений; он приподнимает бровь вверх и смотрит на друга с настороженным прищуром, однако его взгляд почти сразу же немного смягчается, стоит лишь увидеть это забавно недовольное родное лицо, на котором так и читается до боли знакомое выражение: «Сейчас я буду с тобой спорить». Вот же баран, честное слово. И он действительно начинает. — Ну почему, Бак? Просто скажи: почему сразу «нет»? — буквально взрывается Стив, подходя ближе к Барнсу, чтобы взять и смело заглянуть ему в глаза с такой же твердостью и решительностью, которая насмешливо отражается в светло-голубых сияющих глазах напротив. В этих взглядах — своенравный вызов друг другу, целая молчаливая борьба за однозначное первенство, где каждый не намерен уступать другому, пока не добьется своего. Желание защитить друг друга, что теперь в системе их устаревших ценностей стоит превыше всего, даже превыше собственных жизней и интересов, словно самая настоящая святыня, намертво затмевает взор каждого каменной стеной, доходя до очевидного абсурда. Вряд ли Стив или Баки сами помнят, что так у них было всегда, уже почти что целый век, буквально с самого детства: Роджерса задирают старшие за слишком крепкую дружбу с Барнсом, и он идет с ними драться, зная, что заведомо проиграет; узнав об очередной потасовке, в которую замешан Стив, Баки раздраженно накидывает на широкие плечи старую кожаную куртку своего отца и, до посинения сжимая кулаки, идет набивать морды тем конченым уродам, которые нагло посмели поставить его лучшему другу внушительный лиловый синяк под глазом; и уже потом, после того, как оба получили пару новых кровавых ссадин, с разодранными руками и порванной одеждой по пути домой они начинают спорить и ругаться о том, что каждому не стоило лезть в дела другого. Так было, есть и будет. Всегда. Проанализировав полученную информацию, Шури сказала все предельно четко и ясно, ошарашив всех своих молчаливых слушателей проведенным настолько молодой девушкой исследованием: код Зимнего Солдата — в его воспоминаниях. Каждое из десяти слов выступает триггером в его сознании, пробуждая в нем что-то настолько страшное и сильное, что когда-то попросту сумело окончательно сломать сержанта Барнса и заставило его подчиниться ГИДРЕ раз и навсегда, ведь, называя их, они безжалостно воспроизводят эти неизвестные сцены в его голове снова и снова, заставляя того нестерпимо страдать и слепо слушаться. Что именно находится в этом воспоминании — непонятно; документы (даже та последняя папка, которую они привезли с Сибири) целенаправленно умалчивают эту информацию, дабы важный код не был случайно дезактивирован чужими людьми, в чей плен мог (ну мало ли) попасть столь ценный, практически бессмертный агент, который слишком много знает, чтобы свободно жить. Вариант есть один — разрушить воспоминание, уничтожив код вместе с ним. Чтобы это сделать, вакандская принцесса с помощью своих прошлых разработок создала целое новейшее инновационное изобретение — небольшую машину, что способна подключиться к сознанию Баки через специальный чип, воспроизводя его воспоминания как виртуальную реальность, в которую сможет попасть лишь еще один человек, подключившись к ней вместе с Барнсом. Судя по заранее проведенным учеными испытаниям за эти продуктивные полгода, это будет чем-то похоже на компьютерную игру: любой человек, подключенный к сознанию испытуемого, полностью сохранит свои физические и когнитивные навыки, абсолютно осознавая происходящее, и тем самым станет частью воспоминания, в котором окажется. Все органы чувств будут функционировать, как и в реальной жизни: любые физические и моральные ощущения, включая боль, будут чувствоваться, словно настоящие, однако никак не будут проявляться в виде ранений или синяков на подключенном к машине реальном теле. (Первый аргумент Баки: если Стиву придется испытывать боль, то он не будет в этом участвовать). «И еще, — добавила Шури, шумно выдыхая от нахлынувшего на нее беспокойства, — в случае смерти в воспоминании Зимнего Солдата второй человек, подключенный чипом к этой реальности, умрет и в реальной жизни от краткого замыкания подключенного к его мозгу чипа. К сожалению, с этим я ничего не смогу сделать. Лучшего варианта у меня нет». Второй и последний аргумент Баки — если Стив может умереть при этих испытаниях, он ни при каких условиях не будет в них участвовать. Точка. Неужели это не было понятно еще в первый раз, когда он отчётливо констатировал это сразу же после слов Шури? Может, случайно сказал «нет» на русском? — Потому что я не буду рисковать тобой, идиот! — в голосе Барнса на самом деле нет злости: только искреннее возмущение ситуацией, в которой он, на свою больную голову, сумел оказаться. Сам он прекрасно, мать вашу, знает, что никто, кроме Стива, не сможет ему помочь (хотя даже его Баки предпочел бы не впускать в свою голову), но тут же спорит с собой, также понимая, что в его воспоминаниях отнюдь не поют красивые экзотические птички и не пляшут на вечерней дискотеке симпатичные девчонки Картер, ожидающие своего красивого накаченного кавалера. Там — лишь холодная смерть, гремящие пулеметные очереди и окровавленные безжизненные трупы, которым не повезло оказаться на пути у безжалостного убийцы — Зимнего Солдата. — Но я не-… — Роджерс не успевает договорить, тщетно пытаясь подобрать убедительные аргументы. Прикрытый недовольством откровенный страх в глазах друга будто на секунду отрезвляет, и он замирает в удивлении, пока Баки не перебивает его. — Знаешь, еще тогда, в Бухаресте, когда ты объявился в моей квартире, я хотел прибить тебя на месте. Я залег на дно, чтобы вспомнить как можно больше и вернуть сравнительный контроль над собой. Сходил в посвященный тебе музей и на кассе купил себе эту странную маленькую книжку «Капитан Америка: История Национального Героя» с твоей тупой фотографией, на которой сзади был автограф и какая-то глупая надпись. По мере прочтения ко мне возвращались какие-то обрывки воспоминаний, которые я сразу же записывал в блокнот, потому что боялся снова их забыть. Стив пока не совсем понимает, к чему клонит Барнс (при чем тут вообще Бухарест, черт возьми?), и почему тема разговора сменилась так резко, но эта вводная (надеется) часть действительно успокаивает его извечное желание доказывать свою правоту до посинения. Его лицо сейчас выражает искреннее замешательство и заинтересованность в продолжении: густые брови в изумлении приподняты, влюбленный взгляд стал более доброжелательным, блестящие губы расслабляются. Да, он нашел его в Бухаресте. И что? — И тут я возвращаюсь домой после того, как узнал, что меня какого-то черта винят в теракте там, где я даже не мог быть, а ты стоишь и нагло читаешь мой почти что… личный дневник. В глазах Баки — какая-то милейшая детская обида и смущение, подчеркнутые едва заметным румяным оттенком его впалых щек и появившимся отблеском вселенской неловкости, которые Роджерс, зная этого дурака столько лет, конечно же улавливает даже невооруженным взглядом. — А я все думал: что тебя тогда так разозлило? — губ Стива касается мимолетная ухмылка, за которой он хочет скрыть нарастающее волнение. Баки думал о нем! Не то чтобы это было секретом, потому что он правда держал тот блокнот-свидетельство в руках, но все же слышать это сейчас — намного приятнее, чем сказанное в тот день «Я не знаю, почему вытащил тебя из реки, да и вообще — отвали от меня». — Прости, Бак. Мне не надо было лезть в твое личное пространство. На пару секунд взгляд Барнса теплеет. Он даже по-доброму усмехается (Роджерсу кажется, что это — та самая свойственная ему в прошлом усмешка «я-говорю-серьезно-Стив-будь-добр-послушать-меня-внимательно»), но через пару секунд его лицо приобретает суровую сосредоточенность. Смущение снимает, как рукой. — Я пытался тебя убить. Несколько раз. И поэто-… — Но не убил же. — Стив. — Прости. — Все это время я не хотел снова подвергать тебя опасности. Мне было мерзко жить, зная, что в любой момент кто-то может исподтишка продиктовать мне идиотский код, который активирует Зимнего Солдата, и дать мне очередное задание на твое убийство. Я не мог быть уверен, что еще раз смогу остановиться вовремя, и поэтому даже не пытался искать тебя, но ты нашел меня сам. Тем самым ты снова подверг себя риску, и я отчетливо вспомнил, какой упрямой занозой в заднице ты можешь быть. — Ты записал это в свой блокнот? — Даже маркером подчеркнул. Баки расслабленно улыбается уголками губ, и Стив не может не улыбнуться ему в ответ: когда он видит хоть отблеск радости на лице друга, все вокруг перестает существовать, затуманенное лишь одним этим человеком. Роджерс хочет, пускай и неосознанно, заставлять его улыбаться каждый день, начиная с этой секунды, уничтожить к чертям все его кошмары, и плевать, даже если ему самому придется стать их частью. На пару секунд они смотрят друг другу в глаза, внимательно и многозначительно, и каждый бессознательно ищет там что-то желанное, сокровенное для себя; то, в чем даже самому себе признаться не может — просто-напросто стыдно. А потом Баки кладет Стиву руку на плечо: правую, теплую руку, обжигающую своим простым касанием, словно оголенный провод так, что по телу бегут мурашки. — Так вот, к чему это… Я каждый раз пытаюсь избежать возможности навредить тебе, но ты будто ищешь ее сам. Хотя бы сейчас не ввязывайся. И Стив знает, что это самая что ни на есть бесящая правда, но когда дело касается Баки, разве осознанно подвергать себя опасности не стоит свеч? — Но других вариантов у нас нет, — и, если бы Сэм сейчас видел, как после этих слов Роджерс накрывает руку Барнса своей, смущая второго настолько, что он аж незаметно дергается от неожиданности (и снова как девственник-подросток, которому, на минуточку, сто лет), он бы оторопел вовсе не меньше и поспешил бы отпустить какую-нибудь глупую шутку. — Тем более, Шури сказала, что у меня будет браслет с кнопкой, которая сразу же вернет меня в реальность. Риск минимальный, Бак. Все будет хорошо. Баки обессиленно выдыхает, разочарованно убирая руку с плеча Роджерса. Он не хочет всего этого: не хочет, чтобы Стив стал частью его ночных кошмаров, не хочет вспоминать их, не хочет снова слышать мольбы о пощаде, не хочет узнавать, насколько он отвратителен на самом деле, сколько его руки хранят на себе крови, навеки впитавшейся в них, словно едкие чернила, которые не смыть ни мылом, ни пролистанными десятилетиями. Порой ему кажется, что спасение от кода принесет ему больше вреда, чем пользы: от кода можно изолироваться, спрятаться на краю света в той же Ваканде и счастливо жить, играя с беззаботными детьми в солнечном озере, полном пресной воды, а вот от горьких воспоминаний — никогда. Они преследуют его везде, спящего или бодрствующего, и уничтожают изнутри, словно рак всего его земного существования. Но Баки видит глаза Стива, видит горящий в них огонь надежды, которую сам давным-давно уже растерял, и находит в себе силы вступить в свой последний бой только ради того, чтобы эти глаза продолжали светиться так же. Мелочь, на которую он все еще способен, чтобы хоть как-то отдать должное Роджерсу за все, что он поставил на кон ради этого идиота с бионической рукой и беспросветным хаосом в голове. — Готов посмотреть вглубь моей памяти, Роджерс? — Баки задорно задирает подбородок, снова надевая на себя самоуверенную насмешливую маску, которую он всегда очень любил. Она отлично подходила его характеру. По крайней мере, раньше. — Надеюсь, ты не заглянешь в ту часть, где я ходил на свидание с Джессикой в тридцать девятом. Или с Камиллой. Или Джулией… До сих пор помню этих горячих девчонок. — А что я про них не знал? После своих похождений ты мне весь мозг выносил подробностями, о которых я тебя даже не просил. И они гордо смеются над этим, по-детски довольные, что хоть как-то укололи друг друга после всех телячьих нежностей и чувственных слов, которыми, кажется, пропиталась вся лаборатория. В ночь перед первыми испытаниями не спится им обоим: всеобъемлющее волнение неудержимо берет свое, заставляя пульс прерывисто увеличиваться от нарастающих переживаний: вдруг не выйдет? Вдруг этот чип просто за секунду взорвет их мозги? Вдруг они не смогут вернуться в реальность? Ведь несмотря на стопроцентное доверие Шури и ее разработкам, некоторые предубеждения и вполне оправданное беспокойство в неравном бою со здравомыслием берут свое, лишая отдыха перегруженные головы перед столь важным днем. Стив ворочается в мягкой кровати в просторной комнате, будто специально (хотя, почему же будто) расположенной в том же коридоре, где находится комната Баки, всячески сдерживая себя от желания взять свой старый ноутбук и чипсы, ворваться к нему, с шумом разбудив, и сказать: «Бак, давай посмотрим «Хоббита»! В этом веке они сняли по книгам нашего времени клевые фильмы, представляешь?» Однако он держит себя в руках, успокаивая себя тем, что Барнс наверняка уже сладко спит и точно не ожидает непрошенного гостя. Роджерс, к своей глупости, даже не утруждается предположить, что через несколько помещений от его комнаты Баки также сидит без сна, в открытое настежь окно скуривая единственную стрелянную у Уилсона сигарету. Привычки прошлых лет. Догадываются о своем невольно общем ночном досуге они только с утра в лаборатории, заметив сияющие от бессонницы синяки под глазами друг у друга. — Ну что, готовы? — с напускной веселостью спрашивает Шури у всех присутствующих, наконец презентуя перед ними ту самую машину для путешествий по чужому сознанию. Стив с легким смущением понимает (судя по лицам Наташи и Баки, стоящим рядом с ним, он не один сейчас немного ошарашен), что ожидал увидеть какое-нибудь массивное оборудование с кучей проводов и экранов, гремящее непрерывной работой встроенных механизмов, однако на столе у принцессы стоит лишь маленький компьютер, похожий на ноутбук, с лишь одним светящимся дисплеем. — Как вам? Здорово, правда? — и принцесса буквально сияет от гордости, нежно проводя рукой по гладкой механической поверхности. — На самом деле разработки этой штуковины начались еще до появления Белого Волка в Ваканде, однако у меня не были ни сил, ни мотивации продолжать. Пока она не появилась в Вашем лице, сержант Барнс! — она весело указала на него рукой, будто хотела обрадовать его тем, что до его появления в этой стране у вакандцев еще не было повода нагло лезть кому-то в голову. Баки несколько наигранно улыбается, и Стив незаметно пинает его в плечо. — Что ты будешь видеть через экран этого компьютера, Шури? — подает голос Романофф, насмешливо подмигивая Барнсу. По его лицу рыжая так и видит, как он волнуется (кроме всем понятного страха за Стива, конечно), что сейчас все увидят его самые грязные секреты, словно какой-то дешевый андеграундный фильм, показанный на этом небольшом экранчике для группы сумасшедших любителей. Баки со смешком отводит глаза, пытаясь всем видом показать, что ответ будет ему полностью безразличен, однако про себя молча благодарит надоедливую девчонку за действительно полезный вопрос. — Лишь активность мозга Капитана Роджерса и мистера Барнса, больше ничего, — она расцветает в прекрасной белоснежной улыбке, беспечно нажимая какие-то кнопки на поверхности компьютера, и поэтому не замечает, как Баки облегченно выдыхает. Шури садит Стива и Баки на два величественных белых мягких кресла, расположенных рядом друг с другом. В ее руках — маленькая аккуратная коробочка с двумя металлическими пластинками диаметром в сантиметр, которые она незаметно прикрепляет к правому виску каждого. Чипы практически неощутимо присоединяются к коже за считанные секунды с чувством очень нежного быстрого укола, не оставляющего за собой никаких негативных последствий. Затем она закрепляет на руке Стива аккуратный черный механический браслет с одной-единственной красной кнопкой на поверхности. — Этот браслет — ваша связь с реальностью, Капитан. Я надену его Вам уже сейчас, чтобы Вам было проще материализовать его, когда Вы окажетесь в воспоминании мистера Барнса. По сути, он подаст сигнал отключения в Ваш чип в любой момент, как только вы нажмете кнопку, и Вы просто вернетесь в реальность. Если почувствуете опасность — жмите ее сразу же. Стив лишь уверенно кивает ей в ответ, напряженно глядя куда-то в стену, и Баки вылавливает эти несколько секунд, когда может посмотреть на него без страха быть увиденным. Несмотря на дружественную обстановку, в глубине души вся эта возня напоминает ему прожитые пытки в ГИДРЕ: шумящее оборудование и дурацкие кресла, из которых хочется просто-напросто выскочить, содрав металлический чип прямо с поверхности кожи, и убежать куда глаза глядят. Однако якорь Барнса сидит здесь, у него — прекрасные голубые глаза и точеный профиль, он — свет в его темном туннеле, его маяк, который спасает его от погибели каждый раз. И поэтому Баки впервые за всю сознательную жизнь сейчас мысленно обращается к Богу, прося у него лишь одну-единственную вещь: «Делай со мной все, что угодно, старик, но пусть со Стивом все будет в порядке». Для самого сержанта браслет не полагается — он априори является участником своих воспоминаний, поэтому его возвращение в реальность берет на себя Шури, которая сделает это сразу же вслед за возвращением Стива. Все звучит просто и безопасно, не считая одного момента: никто не знает, в какое вообще воспоминание попадет Роджерс, но все равно надо было с чего-то начинать. «Считайте это тестовым запуском, — говорит Шури. — Я не рассчитываю получить принципиально новые данные прямо сегодня и не обещаю Вам избавление от кода». И теперь, когда все готово к началу, она дает им еще пару секунд, чтобы настроиться. — Роджерс, — не сдерживается и зовет его Баки в самый последний момент, снова кладя руку на сильное плечо рядом. Их взгляды буквально сталкиваются: опаленная ярким пламенем уверенность Стива в своем желании спасти друга от чертового кода и затапливающий, словно наводнение, страх Баки за жизнь самого дорогого, что у него было за эти сто с лишним лет. — Только не делай глупостей. «Да ладно. Глупость — это твои тупые шутки про тех девчонок. Вообще не к месту». Однако внешне Стив лишь согласно кивает, поборов в себе желание взять Баки за руку, и поэтому лишь аккуратно убирает его ладонь со своего плеча, незаметно и ласково проводя по все еще покрасневшим костяшкам большим пальцем. «Все будет хорошо, Бак. Я тебя спасу». — Начинаем, — говорит Шури. — На раз, два, три… И Стив падает во всеобъемлющую темноту.