Верхом на звезде

      На кухне было жарко от шкворчащих на сковороде румяных пончиков. Елена Александровна с самого утра сновала по квартире, суетливо развешивая воздушные шары и плакаты с поздравлениями для дочери, совмещая это с готовкой Катиных любимых блюд. Поздравить свою малышку Пушкаревы успели еще вчера, то есть, уже ночью, когда день рождения уже наступил. Отец, как всегда, покружил Катерину на руках, как в детстве, а мама пламенно расцеловала в обе любимые щечки, даже ругать ее не стали за позднее возвращение, ведь сегодня была особенная для всей семьи дата. Но Катины приходы домой заполночь уже весьма настораживали родителей. Дочка лишь отмахивалась — работы много. Но материнское сердце чуяло неладное. Какой-то блеск в глазах появился у их тихой Катерины, словно что-то грело ее, что-то радовало, но девушка ничего не рассказывала. Причины ее заговорщического молчания Пушкаревы не понимали. Расспрашивать смысла не было. Они знали прекрасно, Катя — кремень. Любой секретный агент позавидовал бы ее выдержке. Мама пыталась вывести ее на разговор неоднократно, но Катерина только улыбалась и отбивалась от расспросов односложными ответами. Даже Кольку пытали: и угрозами пугали, и пирогами манили — всё было тщетно. Зорькин как будто бы и сам не был в курсе, что происходило с его самой близкой подругой. Да и стоило признаться, что соседский парень, который вот уже много лет был в семье Пушкаревых как родной, очень изменился: то пропадал, то вновь появлялся и отсиживался в их кухне целыми днями напролет. Сам он стал нервным, смотрел исподлобья, как преступники смотрят. Сердце у Пушкаревых болело за обоих детей, но ничего поделать они не могли. — Теть Лен, а можно пончик? — заспанно пробубнил Коля и, не дожидаясь разрешения, запустил ловкую пятерню в чашку с горячей сдобой. — Можно, Коленька. Ты чего такой невеселый? — Голова болит. Не выспался, — буркнул Зорькин, набив себе полный рот. — Это всё от твоего компьютера. Сидишь за ним сутками! — возмутилась Елена Александровна. — Всем доброе утро, — в кухню вошла Катя и принялась в спешке делать себе чай. — Доброе утро, Катенька. Ты садись, поешь. Всё твое любимое наготовила: пончики, запеканочка творожная, булочки с изюмом. — Доброе утро, Пушкарёва. С днем рождения тебя! — Зорькин похлопал подругу по плечу, но не с умел сдержать порыва и крепко обнял ее, смачно чмокнув в щеку. — Коля! — воскликнула девушка, оторопев от такой пылкости. — Да ладно тебе! Пока дядя Валера не видит. Мы же с тобой уже родные. Будь здорова, Пушкарёва! Красивой быть не желаю. Это в жизни не самое главное, да и природа распорядилась иначе. Принца тоже не желаю, потому что… — А у меня есть принц, — вырвалось у Кати. Она показала Зорькину язык и, осознав, что сболтнула лишнего, быстро засобиралась на выход. — Катенька, а что ты тогда нам с папой ничего о нем не рассказываешь? — растерянно проговорила мать, тревожно нахмурив лоб. — Вот-вот. Тоже мне, партизанка нашлась, — с хохотом подключился Зорькин и, резко побледнев, окинул подругу недоверчивым взглядом. — Да нечего рассказывать. Просто коллега по работе, который мне… нравится. — Катюша, ты бы его к нам позвала, познакомила, — не унималась мать, не отпуская рукав дочери до самой двери. — Мама, ну хватит тебе. Его зовут Андрей. Он тоже работает в Zimaletto. В общем, сегодня не ждите меня к ужину, я поздно буду. И не волнуйтесь за меня. Как-нибудь я вас всех обязательно познакомлю, — зардевшиеся щеки Кати и глупая влюбленная улыбка выдавали ее с потрохами. Мать лишь покачала головой, впав в задумчивость, и перекрестив дочь, поспешила на кухню на истошный свист чайника. Дверной замок звонко щелкнул, но стоило Кате переступить порог, Зорькин дернул ее за руку, с силой затаскивая обратно в квартиру. — Коль, ты чего? — Катя испугалась такому нахрапу со стороны щуплого друга, но выдавив из себя улыбку, вида не подала. — Это ты чего, Пушкарёва? По всей видимости, уже того! Ты скажи мне, ты дура? — Коль… — Катя попыталась начать оправдываться, но Коля не дал. — Ты сама не понимаешь, куда ты лезешь! Ты видела прекрасно, какой он! Наиграется и бросит. Мучиться же будешь, дура! — он нервно хихикал и, путая слова, гневно шипел. Его речь звучала как проклятье, а в глазах чернотой разливался гнев вперемешку с небывалым бешенством. Таким Колю Катя никогда не видела. Да, он мог ее стращать за легкомыслие и раньше, но никогда он не позволял себе такой агрессии. — Хватит лезть в мою жизнь. Займись своей, — девушка спокойно высвободила запястье из-под его хватки и вышла за дверь. Сердце бешено билось, предрекая недоброе, но хотя бы один день в году она могла позволить себе забыться и быть счастливой, а кто из них прав, время обязательно покажет. Андрей был для нее личностью темной, со множеством граней и подводных течений. Уверенности в нем не было, но, между тем, необъяснимо к нему тянуло и верить хотелось…

***

Жданов этим утром встал непривычно рано, ведь сегодня был особенный день — день рождения Кати. Эта девушка проникла в его мутную скомканную жизнь настоящим лучом, озарив его душу чистым светом. Ромкины бредни про ее причастность к мошенничеству его неимоверно раздражали. Любая критика в адрес любимой была как ножом по сердцу. Он так и не научился объективно относиться к людям. Будучи горячим холериком, он отдавался полностью своей страсти и увлечению, ничего поделать с этим не мог. Катя им завладела. Всякий раз, когда он целовал ее или смотрел в ее бесподобные чайные глаза, что так гипнотически усмиряли его буйную натуру, он не мог сопоставить картинку перед глазами со словами следователя и обвинениями в адрес Катерины со стороны Ромки. Не могла она вот так, ради денег… Она была другой: правильной, честной, доброй. И он видел в ее глазах главное — он ей не безразличен. Катя его любит. Андрей чувствовал это особенно остро, когда прижимал ее к себе во время поцелуя, когда наблюдал за ней со стороны, пока она не видит. В этой девушке не было ни капли притворства. Хоть немного, но он разбирался в людях. Тянулись дни, расследование почему-то снова заглохло. Егор казался Андрею толковым опером. Было странно, почему тот медлил, не раскручивал, будто бы усыплял бдительность, на живца ловил. Он часто встречался с Малиновским, они запирались в его кабинете и подолгу беседовали. Жданова это злило, рождая внутри дурацкое предчувствие. Опасность. Возле его Кати витала опасность. Андрей остро ощущал — ей могут навредить, но откуда ждать беды было не ясно, поэтому он старался не выпускать Катю из вида ни на секунду: проводил с ней всё свое время, встречал возле дома утром и отвозил вечером. Была бы его воля — забрал бы ее к себе в квартиру, спрятал, закрыл собой, чтобы никто не посмел даже прикоснуться к его счастью, но девушка медлила и на сближение идти не спешила, позволяла любить себя, но держала на расстоянии. — Тебе нравятся цветы? — Спасибо, они очень красивые, — Катя снова покраснела, зарывшись носом в большой букет нежно-розовых лилий. — Только вот твой подарок. Не надо. Зачем? — Кать… Ты — моя любимая девушка. Я решил сделать тебе на день рождения памятный подарок. В чем дело? — Это очень дорого. Все эти украшения не для меня, — она пожала плечами, снова открыла бархатный футляр, что держала в руках, и с пугливым восхищением посмотрела на золотую подвеску в виде звезды, окантованную маленькими сияющими бриллиантами. Подарок Андрея был невероятно красивым, но такие дорогие украшения сбивали Катю с толку. Ей никто никогда ничего не дарил. Только родители и Коля. Она не знала, как принимать подарки от мужчин, как на них правильно реагировать. — Что значит «не для меня»? Перестань себя недооценивать, пожалуйста! — Андрей сделал небольшую паузу, устремив взгляд на заснеженную дорогу, но на ближайшем светофоре, после череды глубоких неуверенных вдохов, спросил: — Кать, а давай не пойдём вечером в ресторан. Давай проведём время… наедине. — Наедине? — в больших карих глазах мелькнул страх. Катя опустила взгляд в букет, спрятавшись от ответа в лепестках крупных лилий. — Да… Я подумал, что… Прости. Я не должен тебя торопить, — Жданов газанул, невпопад улыбнулся, отругав себя за похабную навязчивость. Раньше ему не составляло никакого труда затащить понравившуюся женщину в постель. Теперь же он чувствовал себя неуверенным в себе мальчишкой. Перед этой девочкой растерянно трепетало все его, испорченное быстрыми связями, существо. Катя была другой. Это манило и пугало одновременно. В своих размышлениях о женщинах и их доступности, Андрей не сразу почувствовал на себе ее ласковый взгляд. — Я поеду с тобой, — произнесла она робко, почти шёпотом. — Катя, если ты не хочешь. — Хочу, — сказала она твёрдо, даже головой качнула для убедительности. Жданов засиял и, наплевав на водителей, что уже яростно сигналили за спиной, притянул Катю к себе, не переставая целовать.

***

— Виктория Аркадьевна, так вы утверждаете, что вы не знакомы с неким Николаем Зорькиным, — Егор навис над сексуальной брюнеткой в алом платье с неприлично глубоким декольте. Девица сверлила его недобрым взглядом и, вызывающе скалясь, жевала жвачку. — Ты что глухой что ли? Я что не по-русски говорю? Не знаю я этого додика! Кто это вообще? И ещё, я ничего не скажу без моего адвоката! — Так, пррру… Тормозим, госпожа Клочкова, — следователь прервал противный визг девушки и достал из кармана еще одну фотографию. — А этого молодого человека вы знаете? Взглянув на фото, Вика изменилась в лице. — Вижу, что знаете. А в каких отношениях вы состоите с этим человеком? — Илья… Он… Он — мой жених! — выпалила Клочкова. — И с господином Зорькиным вы сходства, конечно, не замечаете? — С тем лохматым утырком? Конечно нет! Вы вообще видели его шмотки? Терпеть этот смех было невыносимо, поэтому Егор решил перейти к основному вопросу. — Раз уж господин Громов ваш жених, вы должны знать, где он бы в ночь с двадцать пятого на двадцать шестое октября. — Здесь! У меня! — И что же вы делали? — Трахались! — без доли стеснения отчеканила Вика. — Всю ночь? — Всю ночь! Егор быстро набросал что-то в блокноте и ухмыльнулся, довольно щурясь. — Передайте, пожалуйста, вашему жениху, что игнорировать повестки на допросы некрасиво и невежливо. С его подельницей мы пока разговариваем мирно, но я копаю, Виктория Аркадьевна. И поверьте мне, обязательно выкопаю.