Верхом на звезде

      Оставшись одна, Катя ещё долго оцепенело смотрела в окно, за которым разыгралась настоящая предновогодняя метель. Надо же… скоро праздник. Люди сновали по улицам с большими сумками, накупив подарков и деликатесов, повсюду горели красивые гирлянды и фонари, город сиял в волшебной новогодней атмосфере. Кате всегда нравилось, что ее день рождения выпал на последние дни уходящего года — прямо праздник перед праздниками. Несмотря на то, что у неё никогда не было друзей, кроме Коли, конечно, дни рождения были весёлыми — сама атмосфера новогоднего чуда дарила радость, а загаданные желания, казалось, должны были непременно сбыться.       Она никогда не загадывала что-то специально для себя. Помнится однажды, просила Деда Мороза, чтобы он вернул Коле маму, чтобы Антонина Фёдоровна, его бабушка, не болела, чтобы у отца на службе былое поменьше хлопот, чтобы ее мама всегда была здорова и рядом как можно дольше. А для себя Катя обычно ничего не загадывала. Ей было уже хорошо, когда родные и близкие были счастливы.       За дверью кабинета послышался шум и звонкие голоса Маши и Татьяны. Девочки громко спорили о том, кто из них будет стучать и звать Катерину.       Пушкарева притаилась, закрыв ладонями воспалённые от слез глаза. Сейчас ей никого не хотелось видеть. Слишком пусто и больно было на душе.       Через пару мгновений девочки резко замолкли, и она услышала громогласное возмущение Жданова. Он выпроводил женсоветчиц, а сам оставался стоять за дверью. Хоть он и не подавал никаких звуков, Катя чувствовала — он там. И как ей теперь смотреть ему в глаза? Андрей ведь наверняка подумает, что она первая, кто был замешан в этом деле с ограблением. Все было слишком очевидно и слишком против неё. Все улики говорили, что она — алчная преступница, попавшая в Зималетто по наводке своего подельника. Отбросив весь патетичный флёр, все выглядело именно так. Теперь понятно, почему Малиновский так ее ненавидел. Вероятно, что он посвящён в расследование больше, чем Андрей, и давно уже сложил в своей голове пазлы. Теперь он уверен, что она — мошенница, начавшая обрабатывать старшего Жданова ещё будучи сотрудницей Ллойд Моррис. Все выглядело настолько логично и четко, что становилось страшно, ведь сколько не оправдывайся — не поверят. Даже Андрей.       — Катюш, иди сюда. Сядь. Что он наговорил тебе? — Андрей подошёл незаметно, взял Катю за руку и посадил на диван. — Ты вся дрожишь. Иди ко мне, — он нежно обнял ее, отчаянно прижимая к груди. Стало немного легче, только вот слёзы снова неконтролируемо покатились по щекам.       — Андрей, я клянусь тебе! Я не знаю, как это все могло произойти! Я клянусь! — она рыдала, содрогаясь в его руках, а Жданов все больше убеждался — надо увозить ее. Сначала к себе, потом, возможно, из страны. Подальше, где бы никто никогда не настиг их и не помешал их хрупкому счастью.       — Поехали, — твёрдо проговорил Жданов. — Я не оставлю тебя здесь.

***

      В квартире Андрея было тепло, но Катя все равно дрожала всем телом, беспрестанно кутаясь в старенький шерстяной кардиган. Глядя на это, Жданов решил растопить камин и приготовить глинтвейн. Готовил он его отменно, а рецепт урвал случайно — на одной из тусовок в Осло.       Пока Жданов возился на кухне, Катерина задремала, устроившись в мягком уютном кресле у огня. Проснулась она от пряного тёплого аромата у самого носа. Рядом стоял Андрей и улыбался.       — Ты похожа на ангела, когда спишь, — прошептал он, протягивая ей чашку с горячим глинтвейном.       — Ммм… Вино, корица, имбирь, мускат и….       — Мёд, — подсказал Жданов. — А ещё цедра лимона и немного гибискуса.       — У меня голова кружится. Очень крепко, — она, наконец, непринуждённо улыбнулась и сама потянула к нему руку, которую Жданов тут же перехватил, чтобы поцеловать.       — Кать, я хочу, чтобы ты знала — я с тобой. Мне плевать, что они говорят. Я тебе верю. Слышишь меня? Ты — самое лучшее, что случалось со мной. Ты изменила мою жизнь. Катя, ты спасла меня. Я стал совершенно другим человеком. И мне кажется… — Андрей сделал паузу и тяжело вздохнул, — если бы не ты, меня уже не было бы на этом свете. Катя нахмурилась и отрицательно покачала головой.       — Я с самого начала видела, что ты другой, что это все напускное. Ты очень тонкий, ранимый, глубокий. Я вижу тебя чуть иначе, поэтому я здесь.       — Ты единственная, кто видит меня таким, каков я на самом деле. И единственная, кто полюбил меня именно таким.       — Андрей, ты преувеличиваешь. Твои родители очень любили тебя.       — Мама да, но не Павел! — возразил Андрей, горько усмехнувшись. — Я даже отцом его называть не хочу. Он никогда нас не любил. Жил с матерью только из-за денег и связей деда Рудольфа.       Катя подвинулась, глазами приглашая его присесть. Она чувствовала, что что-то надломилось в Андрее, и теперь ему хотелось кому-то выговориться. Возможно, он редко делился этими деталями своей биографии, а, может, и вообще никому никогда об этом не рассказывал.       — Он всю жизнь любил другую женщину. Ее звали Софья. Она работала в Зималетто манекенщицей, и у них с отцом быстро завязался роман. Мне тогда было два года. Мать через какое-то время обо всем узнала, разразился большой скандал. Она очень переживала, даже покончить с собой пыталась, но не смогла. Знаешь, у меня до сих пор стоит перед глазами картина, как я въезжаю из прихожей в гостиную на своём детском велосипеде, а на подоконнике стоит мама. Десятый этаж — разбилась бы, совершенно точно, но, при виде меня, она молча слезла и рухнула в истерике на пол, — Андрей отвернулся к огню, едва сдерживая слёзы. Катя понимала, ему было больно поднимать из памяти похороненное прошлое, но иногда необходимо выбрасывать такие воспоминания, прожить их и развеять, чтобы больше они не тяготили и не жгли изнутри. — Потом обо всем узнал дедушка. Я мало что помню. Бабушка Эльза отца не любила, поэтому потом часто рассказывала мне эту историю во всех подробностях. Для них он был человеком второго сорта — обычный инженер на швейной фабрике, который очаровал их юную дочь, вытащив тем самым счастливый билет. Дед тогда рвал и метал. Софью уволили с позором. С волчьим билетом, как принято было тогда говорить, а отец, вероятно, не хотел прекращать их встречи. Иногда уходил из дома на несколько дней, пока однажды у мамы не случился нервный срыв. Тогда дед решил положить всему конец. Я не знаю, что у них произошло, но с тех пор отец стал на какое-то время шёлковым. Потом, правда, опять сорвался. Вот тогда уже исчезла Соня. Просто испарилась. Квартира, в которой она жила с пожилой мамой, была продана, а сама она уехала в неизвестном направлении. Соседи тоже ничего не знали. Видимо, дед решил раз и навсегда поставить точку в их истории. Даже письмо подкинул отцу, якобы от Софьи, в котором та говорила, что встретила мужчину и уехала к нему в Чехию. Просила не искать ее и возвращаться к жене. Странно, но отец поверил каждой строчке. Он потом ещё долго страдал, пил и срывался. Однажды даже кабинет свой разнёс. Но со временем все утихло. С мамой они начали жизнь с чистого листа, но я все равно чувствовал на себе каждый день его холод и отчуждение. Он хотел видеть рядом не меня и не маму, а другую женщину и другого сына, который бы не портил красками бумагу, не бренчал на гитаре, а был, к примеру, каким-нибудь финансовым гением!       Андрей встал и нервно замаячил по комнате. Катя понимала — ему плохо, лучше в таком состоянии человека не трогать, но и оставить его она не могла, подошла и крепко обняла, а он, словно этого и ждал. Прижал ее к себе со всей силой и трепетом, в считанные секунды нашёл ее губы и поцеловал. Его поцелуй с каждым мгновением становился все жарче и настойчивее, губы уже нежно скользили по шее, а горячие руки ласкали плечи, стягивая с неё кардиган.       — Я не могу! — она одним рывком оттолкнула его. В испуганных глазах плескалась тревога и непонимание. — Не надо, я не хочу, — несвязно проговорила Катя и бросилась к выходу.