Верхом на звезде

      — Коленьку я с детства знаю. Хороший он мальчик, добрый. Только натерпелся от судьбы. Мы всегда жалели его, прикармливали, помочь старались. Елена Александровна поставила напротив Жданова чашку чая, приятно пахнущего ромашкой и чабрецом, и блюдо с румяной выпечкой. По ней было видно, что женщина она была гостеприимная, и несмотря на переживания за дочь, радушно порхала перед гостем, подсовывая ему разные угощения.       — Коленька сиротой рос. Я маму его в живых уже не застала. Только бабушку, Антонину Фёдоровну. Знаю, что мать его тяжело болела и сгорела быстро. Рак, он такой… Не щадит никого, — женщина полезла в карман передника за цветастым носовым платком и, шмыгнув носом, продолжила рассказ. Андрей ловил каждое слово, как заворожённый. Он никогда не отличался особо развитой дедукцией, но ему почему-то казалось, что именно в этом странном и загадочном Николае Зорькине крылся ключ ко всем тайнам.       — Они с Катей вместе учились?       — Да, учились в одном классе. Мы когда переехали из Забайкалья, Катенька в пятый пошла. Друзей у неё не водилось. Она у нас тихая росла, молчаливая. А Колька, он такой же был. Они и сошлись на том, что оба учились на отлично, оба читать любили, в библиотеке вместе засиживались допоздна. Коля тогда Катеньку очень поддержал в новой школе. Ну, и мы в долгу не оставались. Он нам как родной сын стал, — вдруг Пушкарёва встала и второпях убежала из кухни, а вернулась уже с большим фотоальбомом в руках.       — Посмотрите, Андрей. Здесь наши фотографии. Вот они с нашим папой на рыбалке, вот Коля с Катериной на речке плескаются, вот на лыжах в бору, возле нашей дачи. А это Коля папе нашему гараж помогает строить. Мы в то время только землю в кооперативе купили, а Валера с Колькой сами гараж построили: солидный такой, крепкий, с погребом. Коля тогда всё лето там провозился. Знаете, мы уже давно не считаем его чужим. Он для нас — родной сын. Жданов остановил взгляд на старой потертой фотокарточке, с которой ему улыбался щуплый подросток. В какой-то момент по спине побежали мурашки. Что-то было до боли знакомое в этих правильных, заострённых чертах. Будто он знал раньше этого мальчишку или видел когда-то похожее фото. Память напряглась на максимум, но кроме бессмысленных обрывков воображения, в голове ничего не возникало.       — Я вижу, Николай был полноправно вхож в вашу семью, — вполголоса констатировал Жданов, внимательно разглядывая пожелтевшие фотографии. — А Вы никогда не замечали, были ли у Кати и Коли отношения… — тут он замялся и затих под тяжелым вздохом Пушкарёвой. Подозрительный взгляд женщины пронзил его немым укором. Елена Александровна обидчиво поджала губы и отвернулась, дав понять, что подобные умозаключения были ей глубоко неприятны.       — Нет, Андрей. Никаких других отношений кроме дружеских у Кати и Коли никогда не было! Вам ли этого не знать? Стало стыдно и неловко. Андрей пожалел, что начал эту тему именно сейчас. Но видит Бог, что им двигала в тот момент отнюдь не ревность. Родители Кати не могли не заметить между детьми особенных чувств, и тогда можно было судить наверняка, в сговоре были эти двое, или Катя сейчас находилась в опасности.       — Простите, Елена Александровна. Я повторюсь, я полностью на Катиной стороне и хочу помочь.       — Я знаю, — протяжно охнула женщина. — И я верю вам. Верю!       — А вы говорите, что Коля рос с бабушкой. А как же его отец? Они с матерью развелись? — Жданов снова окунулся в альбом с фотографиями, попутно задавая вопросы.       — Отца он не знал. Антонина Фёдоровна однажды была у нас в гостях и рассказывала, что дочка ее, Соня, манекенщицей работала. Она очень красивая была. Я ее на фотографии только видела, но видно, что была писаная красавица. Так вот, Соня забеременела от своего начальника. Тот очень любил её, даже из семьи собирался уходить. Я, конечно, осуждаю такое, но пути Господни неисповедимы. Всякое случается. А тут Соне неизвестные угрожать стали. Они с матерью наскоро квартиру продали и в наш район переехали. Она, говорят, с тем мужчиной порвала и беременность от него скрыла, а когда мальчик родился, дала ему отчество и фамилию своего отца. А сама она фамилию матери носила — Вернигора. Та ей более звучной казалась. Жданов затаил дыхание. Он мог бы сейчас поклясться, что слышал эту фамилию и ни раз. Воспоминания резко унесли его в далёкое детство. Перед глазами мелькало заплаканное лицо матери, в ушах стояли её истошные крики. Отец хладнокровно глядел на неё, стоя возле стола в гостиной, и что-то чеканно говорил, а мать, захлебываясь слезами, бросалась ему на шею. Стало вдруг нечем дышать, бросило в липкий пот. Призрачные ощущения из прошлого, казалось, сдавили горло. Он снова ощутил себя беспомощным ребёнком, залезающим в шкаф, чтобы ничего не видеть и не слышать. Хотелось даже уши закрыть, потому что рыдания матери доносились до него как на яву. Софья Вернигора — то и дело всплывало в памяти рваным осколком и продолжало царапать сердце даже сейчас, спустя столько лет.       — Извините, Елена Александровна. Мне пора. Если узнаете что-то о Кате, сообщите мне, прошу Вас! Андрей резко встал и, приобняв хозяйку за плечи, быстрым шагом направился в прихожую. Схватив с вешалки пальто, он стремглав бросился из квартиры, прыгнул за руль и, не дав машине опомниться, выжал до отказа педаль газа. Мотор взвыл, и автомобиль помчался по занесённому снегом проспекту. Куда он сейчас ехал, Андрей не понимал. Что-то подсказывало ему, что Зорькин был как-то связан с теми дурными воспоминаниями из детства. Спустя некоторое время, не понимая как, Жданов оказался во дворе высотки, в которой в последние годы жили родители. Достав из кармана связку ключей, он немного помешкал. После смерти отца и гибели матери он ещё ни разу не был в их квартире, да и сейчас не был уверен, что выдержит, но ноги сами несли его к подъезду. По наитию Андрей прямиком бросился в кабинет отца и принялся хаотично открывать ящик за ящиком. Что он искал и должен ли был что-то найти, он не понимал, но невидимая сила толкала его, заставляя переворачивать каждый уголок отцовского рабочего стола. В какой-то момент он нашарил в дальнем углу одной из тумбочек массивный ключ. Вероятно, это был ключ от сейфа, но самого потайного ящика нигде не было видно. Жданов обшарил все стены, отодвинул каждую картину — ничего. И тут он заприметил полку с книгами — вот оно. Аккуратно вынимая книгу за книгой, Андрей приближался к манящему замку. Под ложечкой предательски щекотало. Даже страшно было представить, что скрывалось в этом замаскированном тайнике. Жданов решительно вставил ключ в отверстие и повернул, дверца легко поддалась, распахнув перед ним ящик Пандоры. Как ни странно, сейф был почти пустым. Только маленькая стопка писем сиротливо покоилась в его чёрной пустоте. Жадно вдыхая воздух, Андрей достал их и опустился на пол. На конвертах не было ни имени, ни адреса, и все они были намертво запечатаны. Имел ли он право открывать их? Имел ли право бесцеремонно вторгаться в душу к отцу после его смерти, но что-то подталкивало его надорвать конверт, заставляя совесть беспомощно постанывать внутри. Дорогая моя Сонечка, пишу тебе это письмо безо всякой надежды на твой ответ. Да что там… я его даже не отправлю, наверное. Во-первых, я не знаю, где ты сейчас живёшь, а во-вторых, нужно ли тебе это всё теперь, когда ты, наконец, избавилась от меня? Твои подруги сказали, что ты встретила другого мужчину и переехала с ним в Чехословакию. Что ж, я рад за тебя. Я желаю вам семейного счастья, но не проси меня тебя забыть. В последнюю нашу встречу ты сказала мне, что никогда меня не любила и жалеешь обо всём, что между нами произошло. Это твоё право так чувствовать, но я… Я схожу с ума, Сонь. Я ложусь и встаю с мыслями о тебе. Я люблю тебя! Ни одна женщина в мире не заменит мне твоих спокойных зелёных глаз, твоих мягких губ, твоей нежной улыбки. Мне снятся ямочки на твоих щеках и блестящие, русые локоны. Я слышу твой смех, слышу голос, будто ты зовёшь меня по имени. Я не могу жить с Марго, она раздражает меня одним лишь присутствием. Я столько раз порывался уйти от неё, но остаюсь из-за угроз и ультиматумов ее отца. Да и Андрюшка ещё совсем маленький. Сонь, как же я мечтаю, что однажды ты вернёшься ко мне, и всё будет как прежде. Если бы ты только вернулась, я бы ушёл от Риты в ту же секунду… Я бы наплевал на всё! Я готов, но мне нужна твоя поддержка. Без тебя я — бессильный трус. Мы бы сбежали, уехали далеко и зажили бы дружной семьей. Ты родила бы мне сына. Я помню, однажды ты пошутила, что хочешь от меня ребёнка, что назвала бы его Ильёй… Я тогда не придал твоим словам значения, а сейчас молю Бога, чтобы когда-нибудь это осуществилось. Я не могу без тебя, Сонь. Я медленно умираю… На этом письмо обрывалось. Скорее всего отец и не собирался его никому отправлять. Это был своеобразный способ выплеснуть чувства, разрывающие его изнутри. Другие письма Андрей читать не стал. Слишком больно давалось ему каждое слово. Самым болезненным и страшным было осознание того, что он и так подозревал все эти годы. Отец никогда их не любил, жил с ними, но грезил о другой женщине, другой семье. Андрей и раньше это понимал, но одно дело предполагать, а совсем другое — знать наверняка. А в том, что эта самая Сонечка была матерью Зорькина, Жданов даже не сомневался. Таких совпадений просто не бывает. Совсем некстати в кармане затрезвонил мобильник. Надрывался Малиновский. Пошёл бы он к черту. Хотя, может, удалось узнать что-то о Кате.       — Где ты, Жданов? — завопила трубка. — Егор сказал, чтобы ты никуда не совался без нашего ведома.       — Я дома у родителей, — бесстрастно произнёс Андрей. Голоса почти не было, он откашлялся, и набрав воздуха в лёгкие, спросил: — Есть новости? Катю ищут?       — Ищут! Всё нормально. Только ты пока без самодеятельности. Мы хотя бы знаем мотив — месть! Катенька мстит тебе за папашу.       — Малиновский, — резко оборвал его Андрей, — мне мстит не Катя, а Зорькин.       — Ты и его отца завалил по пьяни? Ну ты и маньяк, дружище! — нервно расхохотался Роман. — Не вижу смысла!       — Его отец — Павел Олегович Жданов. Зорькин — мой брат! — выдавил Андрей, едва перебирая оцепеневшими губами. Похолодевшие руки нашарили кнопку отбоя. Телефон полетел в угол комнаты и с грохотом замер в углу. Жданов достал из бара бутылку виски и, откупорив ее одним рывком, жадно припал к горлышку. Что теперь скажет ему этот следак? Если за целых два дня наша доблестная полиция ничего не смогла сделать, значит, он всё сделает сам.