Все просто

Прикосновение. Невесомое, едва ощутимое. Открываю глаза. Жемчужины глаз взволнованно следят. Уже не лисица. Так близко. — Колдуешь? Улыбается, но вымученно. — Нет, я не… — Помню. — Голос у гейши хриплый. Вожу глазами вокруг. Мы в овраге. Мое тело под сухими листьями. — Мы еще на свободе. Почему не бросила? Хмурюсь. Могла не уйти от охранников. Им бы ничего не стоило подстрелить редкого окраса лисицу, чтобы как-то сгладить свою оплошность. Гейша отвела взгляд в сторону, молчит. Посмотри на меня, Мэй. Глаза скажут больше, чем слова. Осторожно касаюсь ее плеча, тут же вскидывает жемчужины на меня, ресницы чуть дрожат. Во взгляде читаю — не бросила, потому что я не бросил. Не убежал от ёкая, помог. Сама еще не знает, кто такая, сама себя боится. А я не побоялся. Благодарна. И я благодарен, лисичка. — Не надо слов, они будут излишними, — говорит. Я знаю, Мэй. И ты знаешь. — Давай рану осмотрю. Только я в этом ничего не смыслю. Я осторожно приподнял свое тело, стряхивая движением листья. Левой рукой, чтобы не тревожить правую сторону, где были две раны, скинул с плеч испачканное кровью кимоно. Задев стрелу, скривился. Грязная от крови и пыли перевязка предстала перед глазами изумленной гейши. Тут же умело скрыла свое изумление, посерьезнела. — Тут рана разошлась и что-то торчит, — неуверенно протянула руку и сразу же себя одернула. Закашлялась. — Стрела, я обломил ее. Всплеснула руками, глядя на меня: — Как же ты шел? — Плохо и недолго. — Изучаю ее лицо. Она смотрит на рану, на стрелу. На меня. Думаю, до этого так близко мужчину она видела лишь раз — в день, когда перестала быть майко. Неприятно об этом думать. — Не противно? — Нет. — Смотрит в глаза. — Я сочувствую. Как тебе в голову такое пришло? Ты гейша. Самое кровавое, что ты видела в своей жизни — пораненный о жесткую струну сямисэна палец. — Мэй… — кажется, я впервые назвал ее по имени. Вздрогнула. Прислушалась к себе. Так понравилось, как оно звучит из моих уст, что задумалась, не слушает меня. Хмурюсь. — Ты слушаешь? — Да, я слушаю. Ну конечно. — Нужно вытащить стрелу, — говорю. — Вот мой мешок, там нитки, игла, бинты. Зашьешь раны. Ничего сложного. Как вышивать цветы на оби, — через силу улыбаюсь. — Я могу потерять сознание, но это ерунда. Сможешь? Гейша выглядит напуганной, но кивает. Смелая. Подвигаюсь ближе к свету, опираюсь спиной на каменистый край оврага, чтобы и ей, и мне было удобнее. Пока вдевает нитку в иголку, осторожно разматываю грязную ткань перевязки, разрывая ее возле стрелы. Да, кисло, может быть заражение. Дотягиваюсь до мешка рукой, достаю бутылек с водой. Хоть что-то. Слышу треск ткани. Не успеваю ничего понять, как рука гейши мягко отнимает у меня бутылек, льет немного воды на что-то белое — похоже, часть дзюбана, ее нижней одежды — и, посмотрев на меня, словно спрашивая разрешения, нежно касается запекшейся крови. Закусываю губу и закрываю глаза от пронзившей все тело боли. На мгновение останавливается, видя мою реакцию. Открываю глаза и киваю ей, чтобы продолжала. Гейша действует бережно, словно я из фарфора. Воды слишком мало, чтобы смыть всю кровь и промыть рану. Вынужденно останавливается, кладет на колени уже почти бордовую ткань. Аккуратно касается древка стрелы. Смотрит на меня испуганно. — Не бойся, красивая. Мой голос придал ей решимости. Берется за древко одной рукой, второй упирается в мой живот. Каким бы приятным было это прикосновение в других обстоятельствах. Вдох. Вспышка. Стискиваю зубы. Проваливаюсь во тьму. Чувствую на лице ее тонкие пальцы, не дающие уйти в небытие. — Кадзу! Кадзу! — зовет. Открываю глаза. — Смотри на меня, слышишь? — Слышу, Мэй. Облегченно выдыхает. Смотрю на свою рану — стрелы нет, крови почти тоже. Осталось немного. Гейша взяла в руки иголку. Сквозь ушко с сомнением посмотрела на меня. Боится, что снова потеряю сознание. Боится остаться одна. Беру ее руку в свою, сжав зубы, делаю первый прокол возле свежей раны. — Если в этот раз упаду, не спасай. Сначала доделай, — строго бросаю ей. Кивает. Оглядываюсь, беру в руки твердую ветку, вставляю в зубы и киваю Мэй. Признаться, не думал, что выдержу так много. Гейша успела дошить рану от стрелы, но едва она сделала первый стежок на старой ране, я снова упал во мрак. Очнулся, когда кицунэ завязывала концы бинта и заправляла их за свежую перевязку. Представляю, как ей было тяжело держать на весу мое тело. Я остановил ее руку. Такую мягкую, такую тонкую. Обрадованная тем, что я еще жив, она даже не смутилась, не выпустила руку из моей. — Спасибо, — говорю ей. Не дожидаясь ответных слов, беру в руки лежащую рядом длинную палку, которую приметил еще до операций. Встаю, на ходу натягивая грязное кимоно. Мы сравняли счеты по разглядыванию друг друга, лисичка. Поворачиваюсь к ней. В глазах восхищение. Да, Мэй. Я не абы кто. Ты уже поняла это, красивая. Не знаешь только всей правды. — Сможешь идти? Уверен? — спрашивает. Киваю, берегу силы. Делаю шаг. Тяжело, но терпимо. Второй. Вполне сносно. Гейша подстраивается под мои медленные шаги. — Почему говоришь, что не ведьма? — Я… я не знаю, почему это произошло. И верно, не знает. — Я не кицунэ, обычная девушка из деревни, почти всю жизнь провела в окия. — Но ведь это не первый раз? Этот разговор ей явно не нравится. Кивает: — Второй. Оно само. Как и обратно. Помолчали. — Тебя магия не пугает? — спрашивает. — А должна? — Другие боятся. Ухмыляюсь. — Мне довелось разное… видеть. И убивать. — Где ты видел магию? — спросила быстро, даже жадно. — Есть один колдун… знакомый, — Такао разозлится, если приведу ее в клан. И разозлится, если не приведу. Выход очевиден. Но не предложу, пусть примет решение сама. — Ты обещал проводить меня в безопасное место. Только пока не пойму, что со мной, я не найду такого места. Отведи меня к нему. — Не факт, что он примет приветливо, — чистая правда. Не отговариваю тебя, гейша. Но из-за моего долгого отсутствия в клане он мог сильно рассердиться, а тут еще тебя приведу. — Все равно, — смелая. И упрямая. Восхищен. — Тогда нужно сворачивать к реке. Из-за моей медленной ходьбы к воде вышли только к позднему вечеру. Я тяжело привалился к земляному выступу, который скрывал берег от лишних глаз. Позволил Мэй самой собрать хворост. Как она разводила костер, я уже не видел. Мне снилась родная деревня. Вишневые деревья в цвету. Дом с повязанными на колонны красными лентами. Я сидел на траве возле крыльца, отец поручил мне залатать рыбацкую сеть. Сам он вот-вот должен был вернуться с рыбалки. Шуршание кимоно. Мама. Ласково коснувшись моей головы рукой, улыбнулась, ушла к реке за домом встречать отца. Пальцы не слушались, нитки никак не хотели завязываться в узелки. Отбросил сеть в сторону, быстро вскочил на ноги, побежал к реке. Увидел мать. Она стояла возле отца, который вытаскивал из едва держащейся на воде дырявой лодки две рыбины, и о чем-то живо говорила ему. Я смотрел на ее лицо, освещенное улыбкой. Она повернулась ко мне. Улыбка сползла с лица. Я что-то сделал? Мама? Сделал шаг к ней, но вдруг почувствовал на своем плече чью-то руку. Увидел, как мама бежит ко мне с каким-то отчаянным криком. В страхе обернулся. Мужчина в доспехах откинул меня в сторону, вытаскивая катану. Мать закрыла меня собой, сильно толкнула назад, к отцу. Катана рассекает ее тело от плеча до бока. Кровь. — Нет! — кричу. Мать осела на колени. В ужасе пячусь назад. Еще один взмах оружия. — Хватит! Меня подхватывают чьи-то руки. От страха я бью куда попало, пытаясь вырваться. Руки сажают меня в лодку. Это отец. — Спасайся, — короткий шепот. Сильный толчок руками, лодка легко скользнула по воде, подхватываемая сильным в это время года течением. Сквозь слезы вижу, как катана взмывает в воздух. — Не надо! — вижу, как падает отец, глядя на меня встревоженными, но уже пустыми глазами. За ним стоит самурай, раздраженно смотрит на лодку, которая уже далеко. За самураем видно других. Жителей деревни и их палачей. Минуту назад спокойная, деревня вдруг оказалась объята пламенем. Опаленные жаром вишневые деревья роняют обуглившиеся цветы на воду. Стискиваю кулаки, вытираю слезы, которые мешают рассмотреть лица. Запоминаю черты, сам не замечаю, как губы произносят: — Убью… убью.

***

Холодное прикосновение. Не открываю глаз, чувствую присутствие лисички. Уже в который раз возвращаюсь из небытия от ее прикосновений. Уверена, что не ведьма? Похоже, только твои руки способны поддерживать во мне жизнь. Осенний ветер гуляет по моему торсу, оказавшемуся вдруг без одежды. Гейша водит мокрой тканью по шее, ключицам. Тонкими пальчиками трогает мышцы на руке, словно задумывается. Рассматривает татуировку. Отнимает руку. Встает. Только не уходи! Уходит. Слышу плеск воды. Шаги. Она здесь. Вытирает мне грудь. Как приятны ее прикосновения. Как отзывается на них мое тело. Как захватывает дух от ее близости. Как хочу прикоснуться к ней. Не посмею. Руки гейши приближаются к бинтам. Пора заканчивать эту сказку. Открываю глаза. — Даже если ты очень постараешься… — смотрит напряженно. — Боюсь, у нас сейчас ничего не выйдет. Ты волнуешь меня, красивая. Глупо отрицать. Улыбается открыто. Рада, что очнулся. — Если я вот здесь посильней надавлю, ты потеряешь сознание? — язвит. Улыбаюсь. — Ты и перед смертью ёрничать будешь… Я закончу? Таково мое единственное желание. — Спасибо, — говорю ей. — Повернись спиной. Поворачиваюсь на здоровый бок. Думал, что раз я в сознании, захочет сделать все поскорее. Нет. Так же медлительна. Изучает. Придерживает пальчиками плечо, стирает пыль со спины. Какая же ты после этого гейша, Мэй? Усмехаюсь про себя. Ты видела слишком много. Лисичка отложила тряпку. Сказка окончена. Ложусь на спину, она помогает мне надеть кимоно, запахивает его на мне, завязывая пояс. Забота приятна. Закрываю глаза, послушно принимая тот факт, что этот момент, который, уверен, навсегда останется в моей памяти как один из самых светлых в жизни, ушел безвозвратно. Еще мгновение, и я чувствую, как ее руки обвивают меня. Боязливо. Нежно. Ох, лисичка, надеюсь, что в этом жесте скрыто не только желание согреться. А если да? Не стану трогать, не хочу спугнуть. Слишком хорошо. Слишком спокойно.