Все просто

Открываю глаза. Едва занимается день. Гейша по-прежнему рядом. Ресницы чуть трепещут, волосы колышутся на ветру. Подрагивает от холода. Убираю прядку волос с ее лица. Чувствую, как оно горит. Это не от холода. У нее жар. Лисичка просыпается. Секунду фокусирует взгляд на моем лице. Словно обжегшись, отнимает руки от моего тела, смущается. Мы встаем. — Куда дальше? — спрашивает. — Не передумала? — Нет. Что ж. Тогда самое время тебе узнать, кто я, лисичка. — В горы. Ко мне домой. — Молчу, оттягиваю неизбежное. Держу ее взглядом, хочу видеть малейшие изменения в лице. — В деревню клана синоби. Дышит часто-часто. В глазах испуг, осознание. Икебана в ее голове сложилась и превратилась вдруг в пепел. Да, лисичка. Я — убийца. Не хочу больше смотреть. После всего, что было, не хочу. Отвожу взгляд. — О ниндзя ходит много слухов… И все связаны со смертью. Хочешь ли ты еще идти со мной, красивая? Не гляжу на нее, думаю. Пешком до клана идти далеко будет. И тяжело. Нужно найти лодку. Если память мне не изменяет, здесь недалеко есть деревня. Они живут близко к реке, лодки там наверняка есть. Пойдет ли со мной теперь лисичка? Оставлю ее, пусть подумает, хочет ли продолжить путь в компании убийцы. — Отсюда вниз по реке. Затем поднимемся в горы. — Все еще не смотрю на нее, гляжу на воду. — Идти далеко. Я ранен, ты больна. Рядом деревня. Нужна лодка. Жди здесь, я вернусь до полудня. Смотрю на нее. Задумалась, не слышит меня. — Мэй? — Поняла. — Плохо выглядишь, — бледные тени под глазами, лихорадочный румянец, дрожь пальцев. — Не лучшие слова от мужчины. Я не то имел в виду, лисичка. Как извиниться? Провожу пальцами по рукаву ее кимоно, едва касаясь. — Не обижайся, строгая. Я спрашивал, как чувствуешь себя? — Сносно. Усмехаюсь. Сильная. Кажется, смирилась с тем, кто я. Или умело скрыла правду? Все же гейша. Отворачиваюсь от нее и иду по берегу реки, не оглядываясь. Чувствую спиной взгляд. Скрываюсь за деревьями. Ноги едва идут. Тухло. Выгляжу наверняка ужасающе. Грязное, пропитанное кровью кимоно, волосы, хоть и стянуты в хвост, растрепаны, на губе кровавый след, глаза наверняка такие, какими помню их при последнем взгляде в отражение блестящего ножа. Колкие, как этот нож. Взглянешь в них пристально — порежешься до крови. Или уже другие? Какими видит их гейша? В этих мыслях дохожу до деревни. Далеко идти не стану, только народ вспугну, еще кинется кто. За себя не волнуюсь, за других боюсь. Не хотелось бы наследить. Возле покосившегося домишки на краю реки останавливаюсь. Вокруг ни души — слишком рано. Спросить хозяина или просто взять? Спросонья может испугаться и помощь позвать, тогда придется взять силой, хотя есть чем заплатить. К тому же, если вдруг погоня, могут сболтнуть стражникам о странном путнике. Решаюсь. Иду за дом, вижу на воде мерно покачивающуюся лодку. Голову пронзает воспоминание о матери с отцом. Чуть качаю головой, сбрасывая видение. Подхожу ближе. Видимо, сегодня хотели рыбачить, приготовили с вечера. На дне лодки веревка с крючком, немного еды. Надо спешить, бедняки рыбачат ранним утром. Быстро, насколько позволяет неудобное сейчас тело, возвращаюсь к крыльцу. Вытаскиваю из мешка монеты, кладу у двери. Дом на окраине, вряд ли простой прохожий заберет их. По пути к лодке замечаю у дома грушевое дерево. Надо же, еще плодоносит. Интересно, лисички любят груши? Улыбаюсь этой мысли, срываю самый крупный плод, иду к воде. Поднимаю весла. Тяжело. Течение подхватывает лодку. Уже легче. Пронзает мысль: ждет ли меня гейша? Что в ней сильнее — страх перед убийцей или желание узнать о себе больше? Смотрю на только что сорванный плод, словно впервые его увидев. Синоби, ворующий груши для гейши. Заставляю себя не оборачиваться на берег, где оставил лисичку. Оттягиваю момент тяжелой правды. Вижу деревья, за которыми был наш привал. Теперь можно. Оборачиваюсь. Ждёт. Вихрь чувств и ощущений внутри. В лице — ничего. Лодка тихо целует берег. Ступаю на землю. Лисичке хуже. Добраться бы до Чонгана поскорей. Он поможет. — Иди, помогу сесть. Камни мокрые, скользко. Подаю ей руку. Придерживая за локоть, усаживаю в лодку. — Удобно? Кивает. Толкаю лодку на воду, запрыгивая в нее. Подаю гейше рисовый шарик из мешка, найденного на дне. Откусываю такой же. Пресно, но сытно. Мэй смотрит на воду, задумавшись. Вспоминаю про грушу. Достаю ее из того же мешка, набираю воды в ладонь, чтобы помыть. Протягиваю гейше. Задумчиво берет грушу у меня из руки, смотрит на нее. — Ты только из тюрьмы… В тайнике были деньги? Откуда это все? — спрашивает. Я шпион, а не вор. Нет. Это будет не лучшим ответом. — Уверена, что я заплатил? — Не думаю, что ты обокрал рыбака, — смотрит пристально. — Почему? — Ты синоби. Про вас такое рассказывают… Кража лодки — как-то мелко для тебя. Зато кража груши — в самый раз. Удивляюсь ее точному ответу. — Всё так, — говорю. — В мешке были деньги. Течение быстрое. Можно не грести. Складываю весла, ложусь на дно, закрываю глаза: — Устанешь или увидишь кого-то, разбуди. И все же приятно, что не верит в то, что способен украсть. — Умная, — бросаю ей, не открывая глаз. — Сложно тебе жить будет. К вечеру мы остановились возле небольшого острова. Могли бы плыть и ночью, но Мэй заметно хуже. На воде холод, лисичке надо согреться. — До утра останемся здесь, — говорю ей. — Холодно, ты простужена. Нужен огонь. Кивает без сил. Опускается на землю. Развожу костер. Ей бы поесть. Припасы из лодки кончились. Попробую что-нибудь найти. — Грейся, — смотрю на отрешенное лицо. Ухожу вдоль берега к краю вытянутого острова. Здесь должны водиться мидии. Разматываю пояс своего кимоно, скидываю одежду на берег. Наматываю пояс на руку. Осторожно захожу в реку по колено. Холодно. Ногами вожу по дну, пытаюсь нащупать мидии. — С-с-с… — укололся о край. Опускаю перемотанную руку в воду, захватываю сразу две раковины. Выхожу на берег, ищу, во что положить. Рядом растет широкий лопух. Подойдет. Складываю туда, возвращаюсь в воду. Неожиданно быстро собираю небольшую горку мидий. Должно хватить. Захожу в воду еще раз, прикладываю мокрую руку к шее. Окунуться бы целиком да постирать одежду. Холодно. Потом не отогреюсь. С отвращением на лице накидываю грязное кимоно, повязываю мокрый пояс назад, забираю улов. При виде мидий Мэй чуть оживилась. — Будем жарить? — Да. Умеешь? — Я гейша, а не кухарка, — строгая. Но не обиделась, улыбнулась. Киваю. — Тофу хотела научиться делать, — неожиданно признается. — Нравится очень. Только в окия все время была занята чем-то. Секунду смотрю на нее. — Все кицунэ любят тофу. Любой ребенок знает. — Смущается. — К слову, превратись ты в лису, меньше бы мерзла. — И быстрей бы исчез этот лихорадочный румянец на твоих щеках. — Я не знаю, как это сделать. Не докучаю больше. Высыпаю мидии в огонь, смотрю, как они раскрываются. — Ты знаешь, почему на свадьбах подают суп из мидий? — произносит вдруг. Неожиданно. Свадьбы. Я бывал на нескольких. В качестве шпиона. Суп из мидий не видел. Наверное, все заканчивалось до него. Качаю головой. Мэй подсаживается ближе к костру. Ближе ко мне. Смотрит на мидии. — Они считаются символом любви, — указывает изящной рукой на закрытую раковину. — Створки плотно соединены, словно двое влюбленных, которых невозможно разлучить. Умолкает. Поворачивает голову ко мне: — Тебе интересно? — Да. Мне нравится твой голос, лисичка. Хотел бы, чтобы рассказала что-нибудь еще. Достаю из своего мешка нож, подвигаю раскрывшиеся мидии ближе, складываю их на лист. Гейша, словно прочитав мои мысли, начала рассказывать легенду за легендой. Её хорошо обучали. Так легко льется её речь, увлекая, заставляя забыться. Если бы не кашель, то и дело проскальзывающий меж ее слов, и не моя саднившая рана, при каждом движении напоминающая о себе, можно было бы представить, что мы в чайном доме. Протягиваю ей подстывшие мидии. — Осторожнее, не поранься, — берет с неохотой. — Сейчас не хочется, но путь еще долгий. Послушно ест. После еды отхожу от костра, оставляю гейшу наедине с собой. Обнимет ли меня лисичка теперь, когда знает, кто я? Надеяться не смею. Ложусь, глядя сбоку на лицо сидящей у огня гейши. Отблеск пламени рисует на ней причудливые узоры, и кажется, что она управляет огнем, что он ей подвластен. Колдунья. Закрываю глаза. Чувствую, ложится рядом, но не прикасается. Понимаю, красивая. Наутро снова просыпаюсь первым. У Мэй жар. Легко касаюсь ее плеча. Не просыпается. Смотрю на бледное лицо. Едва шевелит губами. Бредит. Нужно спешить. Подхватываю ее на руки, бережно опускаю в лодку. Нужно подложить мешок ей под голову — наверняка будет метаться в бреду. Отталкиваюсь от берега. Течение не такое сильное, как вчера, нужны весла. Лисичка бредит. Урывками слышу ее слова: — Нет, это не я… В порядке… Не ведьма! Нет… Кто ты… Кто ты… Держись, красивая, скоро прибудем. Налегаю на весла, игнорируя разболевшийся бок. Вдруг чувствую на себе ее взгляд. Смотрит осознанно, с мольбой в черных жемчужинах глаз: — Не бросай меня. — Не бойся. Не брошу, Мэй. Теперь точно не брошу.