Все просто

Наутро решаю не ходить к ней. Недоволен собой. Давил на нее. Смутил. Не должен был целовать. У нее и так жизнь перевернулась, пытается найтись, понять себя. Незачем добавлять сложностей. Нельзя привязываться. Сколько запретов… Иду к Сатоши и Хонгу. Сатоши опять медитирует на террасе. Открывает глаза, смотрит вопросительно. — Пришел за вами, чтобы тренироваться, — отвечаю на немой вопрос. Обычно мы тренируемся втроем почти каждый день, если только кто-то не на задании или недавно вернулся с него. — Чонган будет злиться, ты еще не восстановился, — синоби закрывает глаза, возвращается к медитации. Звон сюрикена, врезающегося в стену в двух миллиметрах от его головы. Сатоши открывает глаза. — Ты так считаешь? — спрашиваю. Хмыкает. Вытаскивает из стены звездочку, идет в дом за Хонгом. Вместе идем на площадку за домами. Расставляю глиняные горшки — препятствия. Берём в руки боккэны. Двое против меня, так обычно проходит тренировка. Выпад, уклонение, поворот, корпус вниз, прыжок. Задеваю один из горшков. Хмурюсь. Еще раз. Сатоши нападет слева, Хонг сзади. Прыгаю вперед, вставляю боккэн вертикально в землю, подбрасываю корпус вверх и влево, ногами прохожусь по груди одного, затем второго синоби, отталкивая от себя, и спрыгиваю на землю, вытаскивая боккэн. Хонг хмурится. Сатоши, напротив, доволен: — Возьми-ка, — кидает мне повязку. Ловлю, завязываю глаза. Обращаюсь в слух. Тренировка длится до обеда. Рана почти не дает о себе знать — это хорошо. Стягиваю повязку с глаз. Вижу Такао и Мэй на пути к дому Чонгана. С лисичкой что-то не так. Кимоно! Капли воды с рукавов. Смотрю на Такао — почувствовал мой вопрошающий взгляд, едва заметно повел плечом. Перевожу взгляд на Мэй, она смущенно улыбается и заходит в дом. Жди меня сегодня на разговор, дзёнин. Надеваю повязку на глаза. Темнота. Шорох. Удар. Темнота. Порыв воздуха. Удар…

***

После заката иду к колдуну. Тихо стучусь в сёдзи. — Входи, Кадзу, — знал, что приду. Прохожу внутрь. Такао сидит за столом, на столе карта. Колдун смотрит на нее, в задумчивости закручивает назад сползший с руки бинт. Сажусь к столу, наблюдаю за ним. — Дай сюда, — не выдерживаю медленности его движений, перехватываю руку, заученными движениями в несколько секунд накладываю повязку. — Что случилось сегодня? Морщится. — Мэй упала в воду. — Это я понял. — Пыталась колдовать. — Пыталась? — переспрашиваю хмуро. Такао чуть щурится, затем вдруг улыбается. — У нее получается. Завтра будем пробовать еще. Умная. Молодец, что привел, — смотрит на меня своими проницательными глазами. — Трудно будет. — Что? — Отпустить. Коротко выдыхаю. Разгадал. Наверняка это было не сложно. Я никогда раньше не приводил никого в клан. И мое беспокойство, подарок… Хмурюсь. Погруженный в свои мысли не слышу, что дзёнин говорит. Колдун видит это, прерывается. Не сердится. — Кадзу, — перевожу на него глаза. — Как только восстановишься, вам с Сатоши нужно будет поехать на юг. — Задание? — Да. — Убить? — почему-то это стало важно. Колдун в задумчивости качает головой. Нет. Киваю ему. Подробности получим потом, вместе с Сатоши. Поднимаюсь на ноги. Медлю. — Такао, — бросаю колдуну. Синие глаза следят за мной. — Осторожнее с ней. — Ты тоже. Задерживаю дыхание. Секунду смотрю на него, поворачиваюсь и выхожу на улицу. Такао видит меня насквозь. Слишком хорошо меня знает. С тех пор, как синоби обнаружили меня в лесу, Такао, тогда еще черноволосый, всегда был рядом. Поначалу его приставили следить за мной как старшего. Он должен был докладывать дзёнину о том, как я вел себя с другими детьми клана, как проявлял себя на тренировках. Синоби опасались, что из-за произошедшего в деревне они не смогут сделать из меня хладнокровного шпиона, что ненависть и жажда мести захватят меня целиком. Я был слишком мал, чтобы понимать их опасения тогда, но следящего за мной Такао замечал. Слежка раздражала. Однажды после трудной тренировки, когда у меня не получилось отразить несколько ударов подряд, я ушел в лес. Почти все свободное время, а его было мало, я проводил там. Меня предупреждали о ёкаях. Но в тот раз, ослепленный злобой на себя, я не заметил, что зашел дальше обычного. Уловил шорох сзади. Уже наученный слышать мельчайшие звуки, я обернулся. Цутигумо — огромный паук — вылез из земляной пещеры. У меня всегда был с собой нож, но он вряд ли мог мне помочь. Раньше я с ёкаями не встречался. Мне говорили не проявлять агрессии, если нет прямой угрозы для жизни. Потому я просто стоял и ждал, что будет. Цутигумо обходил меня кругом, постепенно приближаясь. Клацнули челюсти. Я выхватил нож. Мне, в отличие от многих детей, не был присущ страх. Не после того, что случилось в деревне. Я не успел подскочить к пауку, как увидел странную вспышку синего света. Цутигумо замер, отпрянув. Я обернулся. Из-за деревьев показался бледный Такао. Проследил. Одной рукой он обхватывал запястье другой. Казалось, он тоже не понял, что произошло. Цутигумо снова зашевелился, быстро перебирая конечностями, приблизился ко мне. Короткий росчерк ножа, одна из его ног упала на землю. Я не заметил, как приблизился Такао. Он интуитивно вскинул руку, странно сжав пальцы. Снова вспышка света. Колдовство! Цутигумо отшвырнуло назад. Он не осмелился больше подходить, зарылся назад в свою пещеру, жалобно стеная. Победно улыбаясь, я оглянулся на Такао. Тот осел на землю, теряя последние силы, хватая ртом воздух. Я подскочил ближе, заставил опереться на себя, помог ему встать. — Ты колдун? — Кажется. Такао открыл свои способности, пытаясь защитить меня. Человека, который даже не был потомственным синоби. Человека, который почти ни разу с ним не разговаривал. Теперь он был рядом не потому, что следил. А потому, что этот случай, показавший бесстрашие обоих, сделал нас друзьями. Правда, после того, как в деревне узнали о способностях Такао, мы стали видеться реже — каждый обучался своему ремеслу. Такао больше не был простым ниндзя, его тренировали отдельно. Но изредка, в основном ночами, так как времени днем у обоих не было, мы практиковались вместе. Я учился уклоняться от магии, а он от быстрого ножа. Мы похожи. Оба всегда молчаливые, строгие, скрытные. Даже в обществе друг друга. Наша дружба незнающему человеку могла бы показаться холодной отстраненностью, возможно, даже открытой неприязнью. Но мы никогда не лезли друг другу в душу. И никогда не переделывали себя ради другого. Природная проницательность и долгие годы жизни практически бок о бок давали нам возможность читать друг друга, как открытую книгу. Иногда это играло с нами злую шутку. Как сейчас… Погруженный в эти мысли, иду мимо фонарей, наколдованных дзёнином, мимо дома Чонгана. Огонь не горит. Лисичка спит. Отворачиваюсь от закрытых сёдзи, продолжаю путь. У дома меня ждут. Останавливаюсь и смотрю на куноити. Устал. Не хочу бессмысленных ссор. Все уже давно сказано. — Мы так и не поговорили с тех пор, как ты вернулся, — Азуми смотрит, словно впитывает глазами мое лицо. — Не о чем говорить, неусидчивая, — отвечаю кратко, желая остаться один. — Почему нарушил тайну клана? Она околдовала тебя? — Жадно спрашивает. Подходит ближе, хочет увидеть в глазах правду. — Она не ведьма, — холодно бросаю. Хмыкает. Не верит. — Я бы на ее месте не стала привыкать к деревне — ей здесь не место, — говорит мне с едкой улыбкой. Смотрю на нее, подхожу ближе. Пятится от меня. От моих глаз. — Только тронь, — мои слова как два сюрикэна — один в грудь, второй в голову. Вздрогнула. Улыбка сошла с лица. Оставляю ее одну и ухожу к себе, не оглянувшись.