Все просто

Темное серое утро. Шаг тяжелый — давит, бьет под дых осознание. Смотрю на деревню ее глазами. Будь моя воля — хотел бы остаться? Будь я свободен — хотел бы уйти? Она свободна, но скована страхом. Незнанием. Ей — разобраться, узнать. Мне — отпустить, исчезнуть. Шерсть жжёт ладонь. Будет кутать тонкие плечи. Дом Чонгана. Крыльцо. Сёдзи. Там — то, чего хочу и чего страшусь. Открываю. Напряжена, сосредоточена. Рядом Чонган, провожает. Протягиваю одежду. — Здесь еще осень, а на перевалах будет снег, — бросаю. — Я быстро, — гейша кивает, забирает из рук ткань. Прикосновение нежных пальцев. Стены комнаты хранят воспоминания. О взглядах. О губах. О ней. Обо мне. Тяжело. — Жду на улице, — выхожу вон. Туман стелется по жухлой траве, льнет, ластится к ногам. Скрывает будущее. Там, вдали — ничего. Первый луч тусклого солнца. Лисичка. Идем к лесу. Сомкнутые губы терзают молчанием. Оборачивается, смотрит. Прощается. Деревня тиха. Лес густеет, туман расползается прочь. Иду вперед — скоро начнутся ловушки, нужно быть аккуратнее. — Мне неловко… — говорит вдруг. — Я не попрощалась с Такао. Мы не прощаемся. Слишком много пришлось бы прощаться. Никогда не знаешь, где. Не знаешь, как. Но точно знаешь — однажды не вернешься. — Дзёнин тратил свое время, помог разобраться с магией. Я так и не поняла, как он ко мне отнёсся. Неудивительно. Колдун хитёр, непроницаем. Даже мне порой тяжело понять. Вдруг вдумываюсь в легко брошенную фразу. Гейша остается гейшей. Хочет нравиться, увлекать. Пусть. — Понравилась. Спину обжигает взглядом. Невысказанная ею мысль скользит по телу, оставляет след. Она сильнее слов. Но как хочу услышать. — Почему не спрашиваешь? — обернуться бы и смотреть, как вдруг красным по белому. Как ресницы вниз, как украдкой выдох с губ. Усмехаюсь. Вижу и так. — О чем? — О чем подумала. Слышу, что сбиваю дыхание. Уголки моих губ выше. Нравится волновать. Неловкий смешок. — Не понимаю, о чем ты. Ну конечно. Усмехаюсь. Скромная. Деревья ближе. Вдали шум ручья. До Окугами несколько дней пути. Хочу знать, куда веду. Если что случится… Хмурюсь. …Смогу найти след. — Твой отец крестьянин? Как зовут? — Он кузнец. Ичиро Накамура. — Братья, сестры есть? — Нет, — не удивлен. Крестьяне на юге с трудом могут прокормить одного ребенка. И для лисички так удобнее. — Славно. Чем меньше людей о тебе знает, тем лучше. Сворачиваем к горам. — Как прошло с превращением? — Наверняка переживает. Колдун не смог напугать. Или не хотел? — Не получилось, — тихий голос сзади. Смотрю через плечо. Превращается, когда сильно пугается? В туннеле — понятно. А в первый раз? Избегала этого разговора. Тогда боялась признаться. Сейчас?.. — В первый раз что случилось? Что напугало? — Спрашиваю, не глядя. Рубит молчанием. Личное, потайное задел. Дотронулся словами так глубоко и так неосторожно. Настаивать не стану… — Знаешь… — вдруг слышу. Задерживаю дыхание. — Мне порой представляется, что это все месяца три назад произошло… Или вообще не со мной… Издалека. Любопытство разъедает. Не оборачиваюсь, не хочу смущать еще больше. Признание дается ей нелегко. — Тогда все вместе было, — продолжает гейша. Слова рвутся, сбиваются в кучу. — Много всяких событий подряд… Потом… Потом мужчина в покоях окия… Вот оно. Каленым железом по сердцу. Незнакомец. Другой. Желал. Касался. Ловил взгляд, видел страх. Но продолжал. Мои пальцы в кулак до дрожи. Знал ведь, что уже не майко. Почему гнев лишь сейчас? — Ты должен знать, как это делается, у меня долг был за обучение, — каждое слово бьет в самое нутро. Обволакивает мысли черной пеленой злобы. — Он… он… и тут я в лису… Хватит! Довольно. Оборачиваюсь резко, порывисто. Бледность, смущение. Беззащитна. Как и тогда. Мои пальцы вверх по предплечью, поднимают рукав, оголяют ножны. Не свожу взгляда с ее удивленных глаз. Тонкий узел поддается. Ножны послушно скользят в ладонь. — Дай левую. Непослушными от смущения руками слой за слоем поднимает ткань. Вижу полупрозрачный дзюбан. Останавливаю хотевшие было поднять его пальцы. Не нужно, нежная. Не открывайся мне настолько. Так уязвима. Не воспользуюсь. Закрепляю ножны на тонкой руке. В голове стучит, отбивает ритм короткое, на выдохе «он… и тут я…». Смотрю в глаза. — Это чтобы к тебе никто не прикасался, если не захочешь. Знал бы раньше — стал бы целовать? Нет, не стал бы. Ждал. Теперь поздно. — Бей в горло, — испуг. Сдвигаю брови. Гнев застил разум. Она ведь не убийца. — Ладно, боишься убить, воткни в ногу. И провернуть не забудь. Все равно, что в горло. Только смерть медленнее. Если кто коснется — туда ему и дорога. Гейша вынимает нож. Смотрю на острое лезвие. На отражающиеся в нем черные жемчужины. Задумчива. — Хватайся за него, когда будешь готова напасть. Иначе он тебе не друг, а враг. Соврет, дав иллюзию преимущества, — наставляю. Мысли ее не здесь. Задумчивый взгляд по мне. Глядит в меня, в самую суть. Словно видит впервые. — Тебе много приходилось?.. — Убивать? — Ловлю сорвавшийся с губ вопрос. Внутри вдруг пусто. Так пусто, так непроглядно темно. Мелькают лица. Глаза и губы, стоны, хрипы. Что-то липкое, черное крадется по позвоночнику, охватывает затылок, пробирается в глаза. Я весь в этой темноте. Я — темнота. — Не считал. Лисичка жалеет, что спросила. Не тревожит больше. Послушно идет следом. Думает. Выходим к пещере. Ныряю в черную пропасть первым. Смотрю через плечо — гейша медлит. Не зря. Чувствует магию. Ёкаев. Делает шаг вперед. Смелая. Приближается на расстояние шага. Идем вглубь. Пещера по-своему красива. Магия всюду. Светится тусклым синим. — Это тоже Такао наколдовал? — наивный вопрос заставляет усмехнуться. — Нет. Соседи. — Ёкаи? Киваю. Лисичка нервничает. Подходит ближе. Звуки шагов. Не наших. Бэто. Гейша слышит. Оглядывается. Тревожная. — Внимания не обращай. Он постоянно тут топочет, — сколько себя помню, в пещере Бэто всегда ходил по пятам. Никогда не показывался. — Если с кем-то из клана, никто не тронет. Кожей чувствую, как напугана. Останавливаюсь. Несмело, осторожно касаюсь пальцами ее руки. Мягкая ладонь отзывается в моей вдруг успокоившейся дрожью. Шаги все громче. Звук их отскакивает от стен, растворяется под ногами. Вдруг стихли. — Кто это был? — Короткий шепот у самого плеча. Снова оглянулась. — Не знаю. Чонган называет его Бэто, — иногда старик рассказывал про ёкая. Говорил, что беззлобен, что всегда только следует за путниками. — Ты никогда не видел?.. — гейша вглядывается в мое лицо. — Нет, — никто не видел. — А что ему нужно? — до чего нервничает. Сколько вопросов. Усмехаюсь про себя. Заметил, еще когда бежали. — Не знаю, — отвечаю. — Ты удивительно безразличен. Привык? — Давно. Он тут поселился задолго до моего рождения. Чонган молодой был. Бэто не опасен. Больше никак себя не проявляет. Скоро покажется подъемник. Шагов больше нет. Как и необходимости держать гейшу за руку. Ослабляю пальцы. Держит. Удивлен. Боится? Украдкой смотрю на нее. Боится… — Что это? — увидела подъемник. — Подъемный механизм. Выпускаю ее руку из своей. Подхожу ближе к спуску, смотрю в зияющую бездну. — Корзина внизу, — придется поднять. — Это нормально? — Да. Сатоши на охоту часто ходит, — перевожу взгляд на нее. — Прекращай. — Что? — Нервничать, — краснеет. — Когда дергаешься, тьму вопросов задаешь. Нехорошо, Кадзу. Нельзя насмехаться над чужими страхами. — Тут будь, я рычаги проверну. Это быстро. Здесь ей ничего не угрожает. Ёкаи видели двоих. Ухожу вглубь пещеры. Поворачиваю рычаг. Слышу, как в глубине заскрипело колесо. Жду, когда звук стихнет. — …Что? Взволнованный голос. Лисичка. Что-то случилось. Срываюсь с места. Тихо звякнул сюрикэн в пальцах. Стоит там же, где оставил. Бледна. Вокруг никого. — Мэй?.. — Здесь кто-то был. Не Бэто. Двигался тихо, и я его видела. Оглядываюсь. Ни тени, ни шороха. Смотрю на гейшу. — Все нормально? — Кажется, да. — Мехом будешь покрываться? — опускаю колкость. — Нет, — улыбка. Неожиданно. И так не к месту. — Оно или он… не пытался навредить. Киваю. Сюрикэн исчезает в рукаве. — Спускаемся. Встает. — В вашу деревню можно попасть только через эту пещеру? — спрашивает. Забывчивая. Принес сюда другим путем. — Нет. Так на юг ближе. В обход несколько дней. Рука скользит в карман, выуживает полоску черной ткани. Гейша не спрашивает, понимает. Выдыхаю. — Тебе придется идти вслепую. Долго, но я буду держать. — Столько, сколько потребуется. И чуть дольше. — Хорошо. Приближаюсь. Ловлю трепет ресниц. Смыкает веки. Доверчива. Тяну момент. Медленной поступью — за спину. Руки с повязкой взмывают вверх. Касаюсь щеки. Позволяю себе дерзость. Моментально красным под пальцами. Особый вид удовольствия — так смущать. Одергиваю себя. Отдаляюсь. Завязываю узел. Такао был бы доволен. Помогаю спуститься в корзину. Пока едем вниз, смотрю на гейшу. Слепа. Я зрячий. Роскошь, подаренная судьбой. Напоследок. Вбираю глазами ее всю. Хочу, чтобы отпечаталось в сердце. Корзина плавно останавливается. Путь через пещеры. Поддерживаю локоть. Здесь обвал. Поднимаю гейшу на руки. От близости захватывает дух. Напрягаю глаза в кромешной тьме. Вижу, что не у меня одного. — Если за шею обнимешь, легче будет, — руки несмело скользят по груди, смыкаются на шее. Переплетает пальцы, задевает вмиг отозвавшуюся невольным трепетом обнаженную кожу. Обманываешься, Кадзу. Легче, сказал?.. Вдруг ярко глазам. Пещеры кончились. Не спускаю гейшу с рук. Любуюсь теперь открыто, жадно. Снежинки на щеках. Миг — и вода. Переливается жемчугом на белой коже. Склоняет голову к плечу. Дыхание опаляет шею. Полуоткрытые губы так близко. Удержусь ли? Воспоминание о ее первом превращении отзывается тоской где-то глубоко. В самой сердцевине. Не посмею. — Потерпи еще немного, — для кого эта фраза на самом деле? Бамбуковая роща. Пора вернуть лисичке зрение. Бережно ставлю ее на землю. Расплетаю тугой черный узел. Ладонь гейши дергается, прижимается к глазам. Белизна вокруг слепит. — Извини. Правила клана, — знает и сама, но слова важны. Не моя прихоть. Хоть и было приятно. — Я понимаю. Снегопад все сильнее. К вечеру почти все покрылось снегом. Тухло. Тяжелее найти место для ночлега. Небо заволокло синевой. Лучше остановиться. Спустя какое-то время вижу подходящее место. Приготовив настил, бросаю гейше: — Лес безопасен. Отдыхай. Ухожу за хворостом. Недалеко, не выпуская поляну из виду. Возвращаюсь. Лисичка уснула. Долгий поход утомил ее. Но ни одной жалобы. Развожу костер, грею руки. Смотрю на гейшу. Так безмятежен, так глубок ее сон. Снова в дороге. Вместе. Кто знал тогда, как все будет?.. А знал бы, хотел изменить? Тоска заполняет всего, плещет через край. Нет, не хотел бы. Пусть боль. Пусть отчаяние. Унесу с собой образ, скрою ото всех. Однажды вспомню, как нежна была улыбка. Для меня одного.