***
Такао не рассказывает всего. Говорит лишь о цели. О заказчике нет. Я никогда не спрашивал. Сатоши пытался. Бесполезно. Да и незачем. — Рассорить?.. — хмыкает Сатоши. Мы в доме Такао. Колдун говорил о задании. Слежу за дзёнином. Смотрит на синоби. Молчание тягуче. — Справишься? — как удар хлыстом. Губы Сатоши — в тонкую линию. Негодование сквозит в прищуренных глазах. Больше ничего не выдает раздражения. Это уже слишком много. Понимает. Расслабляется, кивает. Такао поворачивается ко мне: — Тебя не должны видеть, — прикрывать Сатоши, не приближаясь. Будут думать, из-за чего все произошло — смогут вспомнить лишь одного. И то под другой личиной. Понимаю. — Указания? — спрашиваю колдуна. Качает головой: — Информации мало. Придется узнавать самим. И действовать на месте. — Пожалуй, начнем с чайных домов, — Сатоши смотрит на меня. Напрасно ждет изменений в лице. Мысль проносится вихрем. В глазах не отразится. Губы колдуна на мгновение дергаются вверх. Доволен. — Сколько времени вам нужно на подготовку? — спрашивает у Сатоши, отвлекая его от меня. — Соберусь за день, — отвечает. Быстрый. Придется везти много грима и одежды. Не знаем, что ждет на юге, нужно подготовиться ко всему. Такао кивает, отпускает Сатоши. Встаю следом. — Кадзу, — нетерпеливый жест приглашает сесть назад. Опускаюсь на циновку. Лицо его не выражает ничего. Ничего не выдает внутренней борьбы. Но знаю этот отстраненный взгляд. Поднимаю бровь в немом вопросе. Решается. — Я должен тебе кое в чем признаться, — не смотрит на меня, уводит взгляд в сторону. — Мэй хотела поблагодарить меня за уроки магии. Перед вашим уходом я попросил ее зайти к себе… вечером. Если бы из нас двоих я был колдуном, Такао уже был бы пеплом. Вот, что скрыл тогда. Шипящий голос выдал мой гнев: — Больше ничего в голову не пришло? — Успокойся, — дзёнин недовольно морщится. — Я всего лишь попросил ее развлечь меня беседой. — Уже когда она пришла? Смотрит в глаза. Шумно выпускаю воздух из легких. Могу только представить, что чувствовала гейша весь день до прихода к Такао. Какие мысли передумала, пока, уверен, ходила из угла в угол по дому Чонгана. И все же пришла. Благодарная. Складываю руки на груди. — Почему решил сказать? — спрашиваю. Мог умолчать, я бы не узнал. Вздернутая бровь. Удивлен вопросу? Что ж. Друзья. — Это было не ради развлечения. — Склоняет голову, изучая меня взглядом. — В основном. Аккуратнее, Такао. Тонкий лёд под тобой. Ненароком провалишься. — Для чего тогда? — бросаю. — Я отвечу на твой вопрос, но не сейчас. Хитрый. Хмурюсь. Дзёнин смотрит, ждет моих слов. Прощение? Сказать легко, почувствовать сложнее. — Уже неважно, — говорю ему наконец. В сверкнувших холодом глазах вижу — не нравится мой ответ. Другого дать не могу. Понимает, не держит. Ухожу собираться в дорогу.***
Города под столицей малы и грязны. Этот — не исключение. Выпавший недавно снег превратился в слякотную кашу. На воротах стража. Путников не проверяют, но мы с Сатоши все равно разделились. Еще в пути он, не слезая с лошади, наложил привычный, открывающий почти все двери грим старого чиновника. Оставляю его возмущаться мятой одежде и уезжаю вперед. Спрыгиваю с лошади, едва завидев крыши, и захожу в город пешком — незаметнее. У клана здесь есть свои люди. Немой крестьянин — хозяин дома в бедном квартале. Не нужно заботиться о жилье. Но ночевать с Сатоши под одной крышей нельзя. Риск. Увидят, соединят узор в голове. Решили, он остановится в постоялом дворе в богатом районе, я — среди крестьян. Больше узнаем. Оставляю лошадь у дома немого. Иду на рынок. Прохожу мимо ворот, вижу громко ругающегося со стражей Сатоши. Эффектное появление в городе. Несколько зевак наблюдают. Как бы не перестарался. Слежу краем глаза. — Что ты там бормочешь? Я спрашиваю, где тут у вас подают лучший саке? — грозно выкрикивает переодетый синоби. Теперь полгорода будет знать, что приехал кто-то важный. Любопытство приведет людей в чайный дом. Не слышу ответа стражи, в какой именно. К лучшему. Не пойду проверять. Оставляю Сатоши за спиной и ныряю в узкий проулок. Петляя, выхожу к рынку. Запах рыбы ударяет в нос. До самого вечера — ничего. Пустые сплетни. Всего один день. Ждали и месяцами. Смеркается. Торговцы начинают сворачиваться. Издалека слежу за исчезающей в корзинах рыбой. Возле одной лавки двое людей. Просят задержаться, не собирать товар. Всматриваюсь. Узнаю вышитый на одежде мон — герб, который показывал Такао. Пятилистный цветок айвы. Люди рода Ода. Подкрадываюсь ближе, сливаюсь с чернотой. Торговец уходит за лавку, видимо, ищет лучший товар. — …он совсем обленился! — слышу возмущенный шепот одного из людей. — Тише, болван! Нельзя же посреди улицы самураев господина ругать, — голоса стихли. Озираются. Не видят. — Он, говорят, писать-то почти не умеет, и читает плохо. — Будто ты лучше! — короткий хриплый смех. — И все равно — так, чтобы прислали слугу… Видно, совсем непонятные письма шлет. — Слышал, он еще не приехал… Торговец возвращается. Несет в руках большую рыбину. — Другое дело, — довольный голос. Расплатившись, уходят. Неслышно иду следом. Ничего больше. Скрываются в большом доме. В первый же день — большая удача. Возвращаться на рынок нет смысла. Сатоши уже должен быть в чайном доме. Укол под ребрами. Нельзя. Иду к дому, где оставил лошадь. Несколько часов можно отдыхать. Потом — к Сатоши.***
Постоялый двор обнесен высоким узорным забором. Глухая ночь. Ни звезды на небе. Тенью скольжу вдоль забора, ищу знакомое по рассказам место. Синоби клана уже останавливались здесь. Выступ. Хватаюсь рукой, запрыгиваю на тихо звякнувшую черепицу. Осматриваюсь. Никого. Спускаюсь вниз, подхожу к обратной стороне дома. Едва различимый во мраке свет от свечи в верхних этажах. Дергается на ветру, клонится книзу — окно открыто. Резные балки украшают богатый дом. Глупо. Легче проникнуть внутрь. Сатоши спит. Как был — в гриме. Не спускаюсь с окна. Чуть слышно стучу по дереву костяшками пальцев. Открывает глаза, спросонья выхватывает нож из рукава. Видит меня. Зевает. — Думал, не придешь уже, решил подремать, — говорит мне. Прохожу в комнату, сажусь на циновку. Сатоши — у зеркала, смывает слои грима под неровным светом догорающей свечи. Смотрю на него, жадно ловлю каждый выдох. Отчего молчит? Знает, что жду. Вдруг усмехается. — Не видел я твою ведьму. Сердце падает вниз. Быть может, это к лучшему. Нечего ей здесь делать. — Она не ведьма. Сатоши пожимает плечами. Выдыхаю. К делу. — Что узнал? — спрашиваю. — Сначала ты, смою пока, — отвечает. Рассказываю про рынок. Про слугу. Сатоши кивает. — То же самое слышал, — говорит. — Узнал, когда? — может, ему повезло больше. — Послезавтра. Вечером, — смотрю на синоби. Рука его под моим взглядом застывает в воздухе. — Я? Усмехаюсь. Кто еще? Сатоши всегда примеряет роли. Это его стихия. Возмущается для вида. — Перехватить нужно за городом, — бросаю. Слуга наверняка будет один. Сатоши кивает. Встаю с циновки, подхожу к окну. — Выезжай так же громко. — Где встретимся? — В лесу, где грим накладывал, — бесшумно прыгаю в ночь.***
Лесная дорога пуста. Мы на развилке. Повезло, что вечер. Сатоши ёжится от холода. Такой слой грима — неужели не спасает? Усмешка трогает губы. Стоим на ветру уже долго. — Вдруг не сегодня? — говорит мне. Поворачиваю голову к нему. — Вдруг что-то в дороге случилось? Смотрит на меня, согревает руки в складках расшитого кимоно. Нельзя предусмотреть все. Добытая информация бывает ложной. Хмурюсь. — Ждём, — отвечаю, переводя взгляд на дорогу. На случай перехвата у нас всегда один и тот же план. Сатоши — заблудившийся старик с нерадивым слугой. Я мало похож на слугу, зато Сатоши отлично играет свою роль. Усыпляет бдительность. Что происходит потом — известно. Информация, смерть. Щека дергается вверх. Не избежать. От себя не уйти. Как и обещал, вернулся тем, кем уходил на север. Убийцей уходил. Убийцей вернулся. Убийцей стою здесь. Всегда им был. Теперь уж поздно быть другим. Изменила меня, говорил?.. Стук копыт вдалеке заглушает мысли. Ветер искажает звуки, не дает узнать больше. Гляжу на Сатоши — тоже услышал. Забирается на коня. Обычно отпускающий шутки, на задании синоби всегда серьезен. Разительная перемена. Уже могу различить человека в седле. Не торопится. Видно, к службе должен приступить завтра. Ждем еще мгновение. Сатоши выпрямляется в седле. Склоняю голову вниз. Так начинается наш кровавый спектакль. — И что мне с тобой, дураком таким, делать? — кричит на меня старый чиновник, грозясь кулаком. — Простите, господин, — виновато отвечаю. — Как доберемся — велю тебя высечь! Вот едут хорошие люди… — прикладывает ладонь к глазам, словно пытается рассмотреть. — …человек, надеюсь, поможет добраться-таки до места. Сатоши направляет лошадь путнику навстречу. Иду следом, как и положено слуге. Украдкой смотрю на путника. В напряжении глядит на синоби, рассматривает в нем старика, смягчается. — Добрый человек, помогите нам доехать до города, — обращается к нему Сатоши. — Слуга мой — дурак, каких мало, потерял карту, плутаем тут уже который час. — Можете со мной ехать, туда же путь держу, — неожиданно приветливо отвечает. Снова удача. Мог оказаться гордецом, пришлось бы по-другому разговаривать. — Вот спасибо… — Сатоши долго рассыпается в утомляющих благодарностях. Путник скользнул по мне взглядом и тут же потерял интерес. Усмехаюсь про себя. Слуга слуге рознь. Иду следом за лошадьми. Сатоши узнаёт всё. Имя, зачем едет в город, к кому приставят, что будет делать. Издали наблюдаю недоступное мне мастерство. Долгой их беседе скоро придет конец. Синоби узнал достаточно. Понимает это, подает знак. Тихим звоном стенает выпущенный из руки сюрикэн. Врезается в шею. Туда, где легко обездвижить все тело. Парализованный, путник падает с лошади лицом вниз. Животное чувствует страх, встает на дыбы. Сатоши ловит упряжь, держит крепко. Пока иду к слуге, спешивается. Переворачиваю не могущее пошевелиться тело. Так просто закончить. Так легко… Смотрю в лицо. Смотрю — и не могу отвести взгляд. Ужас мечется в его темных глазах, исходит криком. Вижу в них тот же страх, тот самый жгучий страх — не его, но Мэй. Как в день, когда узнала, кто я. Рука, сжимающая нож, вдруг словно не моя — не в силах подняться. Сатоши рядом. Мгновение изучает. В раздражении дергается, сверкнувшим в темноте клинком прерывает мучения. Чьи?.. Глаза слуги закатились. Смотрю на тонкую струйку крови из навеки закрытых губ. — Ты на что здесь? — Сатоши сердится. Не любит марать руки. Стряхиваю оцепенение. Пусть не мной, но сделано. — Не кипи, — бросаю. — Бумаги ищи, я одежду сниму. Крови на одежде почти нет. Сатоши переодевается. По лицу вижу — брезгует. Пока счищает и накладывает новый грим, прячу тело в овраге в глубине леса. — Встретимся через два дня. Найду сам. Езжай вперед, — говорю синоби. Молчит. Удивительно. Смотрит пристально, выискивает ответ недавнему промедлению. Хмурюсь. — Ну! Уезжает. Смотрю вслед. Приблизились к источнику информации, насколько могли. Теперь за ним дело. Ждать, что узнает. Ему — долгое притворство. Мне же — только обрывки слухов.***
На груди Сатоши — цветок айвы. Смотрю на лепестки, изучаю изгибы. Слушаю. — …дорогая катана, сёгун лично подарил. Никто не знает, где спрятана. По слухам — в верхних этажах, в покоях жены господина Ода Ямасиро, — говорит мне. Чуть морщусь. Любой, кто так привязан к вещи, — уязвим. — Твой хозяин?.. — Один из самураев господина Ода Исэ. Один род. Две ветви. Крепкие семейные связи. Вскоре разорвутся, ополчатся друг на друга. Если выполним заказ. Всегда выполняли. — Хозяин выделяется? Есть особые черты? — Всегда пьян, — усмехается Сатоши. Задумался. — И зеленый пояс. Много кого видел, только у него — такой. — Бледно, — бросаю в раздумьях. — Узнаю еще. — Много самураев в доме? — У Ямасиро? Не знаю, — Сатоши разводит руками. — Если как у Исэ, то человек шестьдесят на весь дом. Здесь в первом этаже живут слуги, дети. Во втором — самураи и сам господин. Но Ямасиро богаче. Киваю. — Займусь катаной, — говорю. Прощаемся. Иду к дому, куда приходил следом за людьми с рынка. Дом Ода Ямасиро. Острые углы крыши рассекают черное небо. Самураи у ворот — охраняют. На крыше нет. Сзади еще одни ворота, тоже со стражей. Во дворе один самурай, ходит вдоль стен. Успел изучить, пока Сатоши узнавал все внутри дома Исэ. Тревожить стражу нельзя, должен быть тенью, отблеском тени. Серая маска скрывает лицо. Забор высокий — как и в постоялом дворе. Уже давно не преграда. Ноги опускаются в жухлую траву умершего на зиму сада. Проникнуть в дом — проще, чем казалось. По узорчатым балкам и скользкой от сырости черепице пробираюсь к окнам второго этажа. Здесь должен быть коридор. Чуть отодвигаю створку до маленькой щели. Смотрю внутрь. Никого. Не может быть. Самураи не охраняют покои? Значит, Ямасиро в верхнем этаже. Отодвинув створку сильнее, скольжу внутрь. Широкая лестница начинается и заканчивается колоннами. Прислоняюсь к одной, смотрю вверх. Две двери. Два самурая. Ходят из угла в угол, охраняют чужой сон. Слежу в кромешной тьме, думаю. Проверять покои господина и его жены — бессмысленно. Наверняка слухи распустили сами, хотели запутать, если кто захочет выкрасть. Стражу поставили на этот случай. Проверять стоит нижний этаж — никто не подумает искать драгоценность среди слуг и детей. Самураи отворачиваются. Сейчас. Бесшумно пробираюсь к лестнице, ведущей вниз. На первый взгляд — никого. Мягкий шаг не тревожит деревянных ступеней. Коридор. В конце — еще один стражник. Стоит спиной. Замираю на лестнице. Был прав. Никто не будет охранять слуг. Мгновение смотрю на самурая. Дежурит у определенной двери. Нужно действовать, пока не видит. Тело — пружина. Перила, колонна, потолочная балка. Ни шороха. В лесу у деревни клана есть широкая поляна. Деревья там ветвистые, льнут к земле. Забирались наверх, часами висели вниз головой. Падали больно, поднимались, снова висели. Стали старше — учились ходить. Ноги переносили с ветки на ветку, держа равновесие. Поначалу было тяжело, помогали себе руками. Затем легче. Бегать не получилось бы, но перемещаться вниз головой — могли. Обходили поляну кругом. Потолки здесь не такие высокие. Придется задействовать руки. Медленно продвигаюсь по потолочным балкам к двери, где охраняет. Самурай не слышит, наверх не глядит. Достаю из кармана маленький камень, кидаю во второй этаж. Едва слышно ударяется где-то у лестницы. Спящего — не разбудит. Смотрю на самурая сверху вниз. Встревожен. Проверит? Идет к лестнице. Нельзя ждать. Бесшумно прыгаю вниз, приоткрываю дверь и проскальзываю внутрь. Ребёнок. Спит крепко, видит яркие сны. Тенью перемещаюсь по стенам, ищу глазами тайник. В углу, возле кровати, большой сундук. Ключ в скважине. Должно быть, игрушки. Открываю — и верно. Рука скользит вдоль стенки сквозь толщу тканей. Натыкается на преграду. Слишком рано, до дна еще далеко. Осторожно вытаскиваю из сундука все игрушки. Тайник. Секрет, который нужно разгадать. Видел такое однажды. Смещаю гладкое дерево. Неудачно. Изучаю узор. Еще раз. Вправо, вниз, вправо, вниз, влево, вниз, влево, вверх. Дно поддается, словно разламывается надвое. В неровном свете звезд сверкнула сталь. Катана Ямасиро. То, что рассорит род Ода. Исчезновение такой дорогой вещи не пройдет даром. Но взять ее сейчас — глупость. Должны увидеть людей Исэ рядом. Смотрю на спящего ребенка. Прости, беззаботный, нужно будет прийти сюда еще раз. Но не потревожу твой сон. Как же все-таки глупо — прятать дорогую вещь здесь, рискуя собственным сыном. Закрываю тайник, складываю назад все тряпичные игрушки. Иду к окну, приоткрываю. Свежий воздух пьянит. Дежурящего возле дома самурая не видно. Дождусь, как появится. Так буду знать точно, когда будет за домом. Наконец, проходит мимо. Выхожу в темноту, пересекаю площадку. Сад, забор, улица, свобода.***
— Нашел? — Сатоши устал. Притворство выматывает. Даже мастеров. — Да. Узнал про хозяина? — Завтра идет к куртизанкам, — вскидываю взгляд на синоби. Такое слугам не рассказывают. Тяжело усмехается. — Сболтнул спьяну. Жалел сильно, умолял не выдавать. — Значит, завтра. Продумай отъезд слуги. Сатоши кивает. Нам повезло. Подставить хозяина теперь легко. Самурай ни за что не признается, что был у куртизанок, слишком высок чин. — Одежду, как у хозяина, уже собрал. И зеленый пояс, — говорит Сатоши. Подготовился. — После останемся в городе, — бросаю. Нужно будет спрятать катану, пока самураи выясняют, как она пропала. После того, как они перероют оба дома и не найдут ее, начнут подозревать друг друга. Через какое-то время, когда самураи обоих ветвей рода Ода ополчатся один на другого, оружие нужно будет подкинуть в дом господина Исэ. Тогда Ямасиро будет считать себя правым и ссора разгорится сильнее. — Прослежу, чтобы пошли слухи о том, что ее украл хозяин, — отвечает синоби. Сатоши в обличье его хозяина должны увидеть в доме Ямасиро, когда исчезнет катана. Только так могут поползти слухи. Киваю. Оставляю Сатоши и ухожу отдыхать. На пороге дома встречаю владельца — немого крестьянина. Жестами показывает, что отлучится на день в столицу. Ложусь на кровать, закрываю глаза. Сон неожиданно крепок. Пока не вижу лисицу. Снова. И снова мертва. Открываю глаза. Что бы я ни делал, как бы ни старался заглушить в себе этот страх, он все равно рвется наружу. Лисичка. Цела ли? Ночью следующего дня приводим план в исполнение. Все проходит так, как должно. Сатоши в другом гриме, в одежде с зеленым поясом. Я — снова тень. Проникаю в тайник, забираю катану и ухожу в ночь. В условленном месте поджидаю Сатоши. — Видели два самурая. Окликнули, сразу скрылся, — докладывает, стягивая с себя пояс и верхнюю одежду с цветком айвы на груди. Чисто сработал. Самураи Ямасиро узнали в нем человека из дома Исэ. Идем к дому немого крестьянина. Теперь — затаиться и ждать. Среди ночи просыпаюсь от тихих шагов. Крестьянин вернулся из столицы. Ехал ночью? Случилось что? В руках что-то белеет. Смотрю в его лицо. Уже знаю, что. Волнение сковывает всего, мертвой хваткой цепляет шею, не дает вздохнуть. Разворачиваю тонкую бумагу. Неровный росчерк черной туши решает мою судьбу. На север. К ней.