Все просто

— Остановимся здесь, — Сатоши пытается перекричать ветер. — Нет, — не смотрю на него, и так знаю, что недоволен. Второй день в седле. Он — не по своей воле. Но остановиться нельзя. Слишком много могло случиться за те дни, что шло ее письмо. Чувствую бумагу сквозь слои одежды. Там, в ней — средоточие мыслей. На севере — стража. На севере — ищут. Нашли… Нет. Не смогла бы тогда написать. Или… Заставить могли. Но как? Как узнали, что связана с кланом? Пытали?.. Меж лопаток холод — тягучий, липкий. Пальцы немеют, уколами жгутся. Так нельзя. Нужно успокоиться. Нужно думать, как вызволить, если в неволе. Сорвались так быстро, Сатоши едва успел грим наложить. Смотрю на синоби. Клонит голову к гриве, пытается отдохнуть на полном ходу. Всю дорогу ворчал что-то про ведьм. Пусть. Я благодарен. Лошади вязнут в снежной грязи, замедляются. Тухло. Успеть бы к утру. Ветер бьет в лицо, треплет волосы. Ледяной, безжалостный. Не остужает лишь кипящую тревогой кровь. Как попала на север? Так тяжело выбирались… Что такого могла узнать от отца, что вернулась? Могла ли написать сама? Если да… Цветком распускается в груди надежда. Обрываю мысль. Едем всю ночь. «Белая цапля». Сколько воды утекло с момента, как был здесь пленником. Едем мимо — лучше, чтобы не видели. Поодаль небольшая рощица. Там спрыгиваю с лошади. Сатоши мешком падает оземь, нарочито громко стонет, потирая поясницу. — Не переиграй, — бросаю. Злой взгляд в мою сторону. Смотрю вокруг — никого. Кидаю Сатоши чиновничью одежду. Со вздохом, достойным истых страдальцев, облачается в шелк, накладывает грим. Медленно. Хмурю брови. Видит, отмахивается. — Все равно в городе придется выслеживать, вдруг засада, — озвучивает мои мысли, орудуя кисточкой. — Не получится сразу на адрес поехать. Он прав. Знаю, что прав. Но не усмирить бег сердца. Сатоши накладывает последний слой. Запрыгиваю в седло. Гляжу в сторону города. Мы уже близко, лисичка. Привожу мысли в порядок. Выдыхаю. — Пойдем через окия, — говорю синоби. Так больше узнаем о том, что происходит в городе. Сатоши кивает, забирается на лошадь. Городские ворота. Оставляем лошадей за стеной. Въезд не проверяют. Выезд?.. Стража кажется расслабленной. А вот я напряжен. Если колдунью-лисицу не ищут, значит, схватили. Чуть задерживаюсь в воротах, Сатоши уходит вперед. Навстречу две девушки. Стража пропускает, не глядя. Бескровные вдруг губы выпускают воздух. Прикладываю руку к груди, где спрятанное за воротом письмо. Как же тогда написала, Мэй?.. Идем к окия. Раннее утро. Народ слоняется по улицам, легко затеряться. Сатоши-чиновник вдруг останавливается, словно любуется пейзажем. Что-то услышал. Имена?.. Вижу двух крестьян. Прислушиваюсь. Убит Такума Годо. Тот самый, что искал кицунэ? Крестьяне уходят переулками. На смену приходят другие. — …несчастье за несчастьем прямо! — сетует одна женщина другой. — Бедные девочки госпожи Кинуё. Столько смертей: сначала Сумико, потом Наоки, потом еще и Чико… — Уверена, это все та колдунья виновата. И сбежала ведь, так и не нашли! — Мико, ты меня удивляешь, не было никакой колдуньи!.. Оставляем женщин препираться дальше. Иду следом за Сатоши, склонив голову, пряча улыбку. Не нашли. И все же здесь, здесь! За поворотом — окия. Синоби-чиновник важно вышагивает из безлюдного переулка. Вдруг вижу впереди смутно знакомый силуэт. Хватаю Сатоши за локоть и тяну назад, в темноту улиц. Открывает было рот, чтобы обругать наглого слугу, но ловит мой взгляд и затихает. Ронин из «Белой цапли». Ошибки быть не может. Увидь я его где угодно — спустил бы дело на случай. Но он возле окия Мэй. Не похоже, что просто прогуливается. Лучше прослежу один. Вдвоем, еще и в чиновничьей одежде — слишком заметно. — Иди к адресу, — тихо бросаю Сатоши. — Я — за тем ронином. — Зачем? — Ловлю непонимающий взгляд. — Предчувствие, — говорю. Объяснять долго. Сатоши бесшумно скрывается за поворотом. Тенью следую за силуэтом. Не торопится. Не опасается. Смотрит на окия. Слежу за взглядом. Мягко качаются белые траурные ленты, вторят движению ветра. Что ты знаешь об этих лентах, ронин? Огибает окия, идет к рынку. Останавливается у лавок, но ничего не покупает. Ловит слухи? Так же, как мы? Зачем?.. Так поглощен, не видит слежки. Наконец, уходит с рынка. Здесь поворот на ту улицу. Ту самую, что указала Мэй. Если повернет — они связаны. Не знаю, как. Не знаю, чем. Мысль отзывается глухой болью. Поворачивает. Беспощадный, не тело свое поворачивает, но холодное лезвие в моей груди. Непослушные вдруг ноги идут за ним. Останавливаюсь в начале улицы. Идет к адресу, который я запомнил, кажется, быстрее, чем свое имя. До последнего жду, что окажусь неправым. Скрывается в неприметном доме. Там, где она. Закрываю глаза. Прислоняюсь затылком к холодному столбу. Пленил? Уговорил? Сама ли пошла, Мэй? Следовала ли сердцу? Какой ответ мне желанней?.. Шуршат рядом одежды. Сатоши. Вскидываю глаза на него. Наверняка увидел ронина. Заметный. — Не выходила, — говорит мне. — Иди к рынку, послушай еще, — бросаю, глядя на дом. — Здесь буду. Медлит. — Не ходи туда один, — говорит вдруг. Вихрем поднимается в груди злость. Хочу увидеть. С каждым вздохом сильнее. Но знаю, что нельзя. Неизвестно, что там. Засада, плен… Отгоняю другие мысли. Смотрю на Сатоши. Отблеск волнения в глазах. — Не пойду, беспокойный, — смягчаюсь. — Прослежу. Уходит. Осматриваюсь. Людей на улице почти нет. Бедняцкий квартал. В любой момент могут выйти из дома. Должен знать, если это случится. Смотрю на заснеженные крыши. Обзор там получше. Еще раз гляжу по сторонам, выжидаю, когда улица опустеет. Можно. В два резких движения оказываюсь наверху. Скользя по черепице, подхожу ближе к дому. Сажусь за выступом. Теперь — наблюдать. Не смыкая глаз. Не задумываясь. Извести себя, придумать то, чего нет — слишком легко. Не поддамся. Сатоши приходит ближе к обеду. Оглядывается, ловко забирается на крышу, не задев дорогие одежды. Достает из рукава мешочек с едой. — Думал, статуя на крыше, да слишком богато для бедняцкого квартала… Ехидство его, хорошо — тихое, обрывается с появлением ронина. Рассматриваю лицо. Благороден, как и запомнил у «Белой цапли». Обманчива внешность. Хмурю брови. Ронин пеший, ведет лошадь. — Останься, — бросаю Сатоши. Сам следую за ним по крышам. В начале улицы пропускаю его вперед, спрыгиваю на землю. Выходит из города, садится на лошадь и уезжает. Возвращаюсь. — Тут ничего. Сейчас пойдем? — спрашивает Сатоши. Желание пойти пронзает насквозь. Сейчас бы — спуститься, проникнуть, найти, вызволить, узнать. Нет. Мутно. Если не силой — зачем написала? Если силой… Лучше еще наблюдать. Снег леденит руки. Вытираю холодом лицо. Ожидание — му́ка. Лисичка так близко — в трех ударах сердца. И так далеко. Закрываю глаза, качаю головой. — Ждем ночи, — говорю Сатоши. Вытаскиваю нож из рукава. Послушный мыслям, скользит в ладонь, переливается бликами на тусклом солнце. — Хочу ронина расспросить. Сатоши хмыкает. Опускается рядом. Ронин вместе с лошадью возвращается к вечеру. Заходит в дом. О Мэй за весь день — ничего. Так и не вышла. Наступившая ночь глушит звуки. Не слышно уже выкриков торговцев, не слышно песен перебравших саке. И звуков борьбы, криков из дома — тоже не слышно. В свете фонарей можно узнать больше. Зажглись. Дом небольшой, старый. По крышам обхожу его вокруг. Похож на другие в бедняцком квартале. Если похож и внутри, тогда там просторная общая и хотя бы две отдельных спальни. Тогда двери, куда вошел ронин, скрывают общую комнату, за ней, вдалеке — одна спальня. Если… Если она всего одна? Стряхиваю мысль. Ни одной тени на сёдзи. Что там, за ними, Мэй? Гаснут фонари. Ждем еще. Еще. Теперь. Спускаемся. Мне нужно найти ронина. Щека дергается вверх. — Зайди слева, — говорю Сатоши. Поворачивает голову ко мне. Хмурюсь. Не знаю, что там. Возможно, общая комната. Возможно, спальня. С Мэй или пустая?.. — Аккуратнее. Кивает. Бесшумно открываю сёдзи. В общей комнате еще теплится очаг. Как и предполагал, в глубине — спальня. Иду туда. Мягко крадутся напряженные ступни. Перегородка. Ронин. Один. Спит, безмятежный, не слышит. Катана близко. Не поможет. Делаю шаг. Открывает глаза. Поздно. Звенит вдалеке откинутое ногой оружие. Ронин вскакивает, выхватывает вакидзаси. Скольжу под рукой, избегая острого лезвия. Под звон коротких клинков оказываемся в общей комнате. Двигаемся точно, уворачиваясь, изгибаясь. Мой нож скользит из руки в руку — легче запутать. В краткие секунды промедления изучаю противника. Ловкий, несмотря на недавний сон. Сильный, пусть на вид и не скажешь. Быстрый… Но я быстрее. Обманом заставляю его сделать выпад, тенью скольжу за спину и, наконец, прикладываю нож к его горлу. Пустить тебе крови, ронин? Вдруг чувствую остро у бока. Хитёр. Поглощенный боем, не слышу звуков. Из-за перегородки напротив вдруг падает Сатоши, мелькает что-то серебристое, останавливается напротив. Короткий выдох. Лисичка.