История одной смерти

      Холодок прошёлся по оголённой коже рук. Неприятное чувство беззащитности. Рукава и ворот свитера всегда скрывали уязвимые части тела, но не теперь.       Арина открыла глаза. Лазурное небо раскинулось бескрайним полотном над головой. Слишком красивое, чтобы быть реальным. Значит, она всё-таки...       — И снова здравствуй.       Знакомый низкий голос заставил вскинуть голову и тут же начать искать его владельца взглядом. Тот обнаружился сидящим напротив. Ложка в костлявых пальцах слегка позвякивала каждый раз, как ударялась о позолоченный фарфор.       — С каких это пор ты перешёл на чай? — насмешливо спросила девушка, вновь запрокидывая голову. Бледное лицо Достоевского не вызывало ничего, кроме жуткого отвращения и подступающей к горлу тошноты. Удивления не было. В глубине души она ожидала чего-то подобного. Слишком лёгкая смерть была бы, хоть и в стиле Главы Крысиного Дома.       Зря только Осаму звонила.       — Решил попробовать. В Японии, как оказалось, к этому напитку относятся с куда большим уважением, нежели чем на нашей Родине, — его вкрадчивый тембр только подбрасывал дров в начинающее разгораться пламя ненависти. Арина с трудом подавила желание схватить чашку и плеснуть кипятком в каменную физиономию.       — И зачем нужен был весь этот спектакль, раз я до сих пор не рядом с папенькой?       — На то было множество причин. Опережу следующий вопрос, так как временем не располагаю: тебя спасли, поблагодари Горького и его связи.       — Правда? Какая жалость. А я-то думала, ты похитишь меня и запрёшь в подвале, как в каком-нибудь второсортном любовном романе, — усмехнулась девушка, наблюдая, как над головой медленно проплывают облака: огромные белые замки, окидывающие равнодушным взглядом двух давно потерявших человеческий облик существ под собой.       — Это в крайнем случае, — странные интонации в голосе Достоевского заставили Арину отвлечься от собственных мыслей и растерянно посмотреть на него. На лице эспера была привычная маска непроницаемости, а вот глаза... Пальцы инстинктивно схватились за край белого платья, зубы сжались до такой степени, что стало больно. Арине совершенно не понравилось то, что она увидела в них. Ох, как не понравилось.       — Ты зашёл слишком далеко.       — Отнюдь. Я просто спасаю тебя.       — Спасаешь? — от такого заявления она звонко расхохоталась. — О, спасибо, мой герой! Погоди, как только очухаюсь — побешу к тебе на руки!       — Я так понимаю, это был сарказм?       — В яблочко! Наконец-то научился различать! — девушка, не переставая хохотать, вытянула руки над головой и издевательски похлопала. — Даже Гоголь оказался бессилен, а мне удалось. Тащите вино, райские гурии, это достойно великого пиршества!       — Перестань, — Достоевский и бровью не повёл в ответ на такое, не отрываясь от своей импровизированной чайной церемонии.       — А что, не нравится, когда я улыбаюсь?! — его спокойствие вкупе с размеренными движениями выводили из себя. Ярость и жгучая ненависть смешались в один коктейль, разрывая голову и вытесняя все остальные чувства и мысли. — Любишь только, когда в ногах ползаю?!       — Леди не пристало...       — ЗАКРОЙ СВОЙ ПОГАНЫЙ РОТ! — руки сами схватили стол и опрокинули на Достоевского. Чай выплеснулся на рубашку, но вместо светлых пятен на белой ткани проступили тёмные, кроваво-бардовые, от которых тут же побежало вниз несколько дорожек. Словно огромные красные пауки забрались на грудь Главы Крысиного Дома, решив зачем-то поселиться там. — Ты столько времени не давал мне покоя, а теперь решил показательную порку на площади устроить?! Ещё и Лермонтова сюда втянул! ЗАЧЕМ?!       — Это был его выбор, — Фёдор даже бровью не повёл в ответ. Неторопливым движением, эспер выудил платок и промокнул салфеткой пятна на одежде. Та вновь стала белой.       — НЕ ВРИ! Я видела ту записку! Ты предложил сам!       — Тогда почему ничего не предприняла? — Глава Крысиного Дома с наблюдал за беснующейся девушкой с явным интересом.       — Потому что из-за тебя в дуру полную превратилась с дырой в башке! Доволен?! Что тебе ещё нужно?! ЧТО?!       Гнев взял контроль над телом и затуманил сознание, не давая голосу разума достучаться до своей хозяйки. Та никак не желала угомониться, срывая голос до хрипоты и высказывая Достоевскому всё, что накопилось за долгие ночи, проведённые в страхе и одиночестве. Его лицо, его движения, всё его существо вызывали лишь одно желание — убить, выпотрошить, разодрать, измельчить на мелкие кусочки. Стереть, наконец, эту ухмылку. И она сдалась. Кинулась, как дикий зверь, забыв о прошлой попытке, закончившейся только очередным провалом. Пальцы потянулись к ненавистному лицу, уже предвкушая, как ногти войдут в податливые белки глаз, вырывая их из орбит. Лишь бы только эти кровавые огни перестали прожигать её взглядом каждую ночь.       Но фантазиям не дано было осуществиться. Резкая боль заставила вскрикнуть и споткнуться. Фёдор равнодушно глядел за Арину, крепко держа за запястье. Девушка попыталась вырваться и пнуть эспера, но тот лишь усилил хватку, чем вызвал сдавленный стон. Она вскинула на него полный ненависти и злобы взгляд.       — Ты мерзок и жалок! Считаешь себя всевластным Господом Богом, а всех остальных тварями! Так вот знай — ты ничем не отличаешься от тех, кого сам и ненавидишь!       — Это всё?       — Нет!       От бессилия в голову пришла безумная идея — терять ведь всё равно было уже нечего. Почему бы и не повеселиться перед смертью? Или что он там для неё приготовил. Арина набрала побольше слюней, чувствуя, как кровь закипает, но уже не от гнева. Голос в голове надрывался, умоляя успокоиться и попытаться решить всё мирно, но она только отмахнулась. Разговоры с Достоевским никогда ни к чему не приводили, так зачем попусту сотрясать воздух? Эспер открыл рот, явно собираясь сказать что-нибудь мудрое и правильное — по его мнению, конечно же — но так и застыл. Его глаза расширились в немом изумлении, а Арина победоносно улыбнулась, с огромным удовольствием наблюдая, как по щеке Главы Крысиного Дома стекает продукт деятельности её слюнных желёз.       — Сдачи не надо, — девушка издевательски рассмеялась, наблюдая, как лицо Фёдора сперва бледнеет, а затем слегка розовеет. Он промолчал. Достал платок и нарочито медленно промокнул слюну, всем своим видом изображая равнодушие. Затем вновь повернулся к ней и...       Раздался звонкий удар. Голова Арины отлетела в сторону. Судорожно хватая ртом воздух, она дотронулась до лица, ощущая, как кожа под пальцами горит, будто к ней приложилась не рука, а раскалённый металл.       — Ты сама вынудила меня, — голос эспера стал стальным, обдав холодом, — видит Бог, я многое тебе прощал.       — Да ты охренел что ли совсем? — гнев затих, вытеснившись крайним изумлением. После всех моральных пыток он ещё и телесные собирается устраивать? Не впервой, конечно, побои сносить, но отсюда даже сбежать некуда. И чёрт знает, когда она очнётся. Если вообще очнётся. Способности способностями, а Фёдор по-прежнему оставался мужчиной, пусть даже не самым развитым в физическом плане, а она — женщиной. И перевес в силе в случае чего будет явно не на её стороне.       — Не переживай, бить тебя я больше не собираюсь. Если, конечно, сумеешь совладать со своим дурным нравом, — в багровых глазах играли языки холодной ярости, — нам предстоит долгая и очень увлекательная беседа, так что не трать силы зря.       «Не думала, что когда-нибудь окажусь с ним по разные стороны баррикад», — возникла в голове отчуждённая мысль. Свыкнуться с этим до сих пор было тяжело. В суматохе не было времени думать ни о прошлом, ни о настоящем, ни уж тем более о будущем. Всё перемешалось, и попробуй разбери, где здесь правда, а где ложь. Враг стал другом, друг — врагом, а тот, кто последние четыре года прикрывал спину, теперь без зазрения совести обменял твою шкуру на... Кстати, а на что?       — Зачем тебе нужен Лермонтов? Он же всего лишь взбалмошный идиот.       Вопрос застал Достоевского врасплох. Он явно ожидал нового приступа ярости с последующим размахиванием кулаками, молчаливого бойкота или же истерики с соплями и слезами. Однако Арина решила приберечь всё это на потом. Пар она в любом случае уже выпустила, настало время получать ответы, раз уж предоставился такой случай.       — Это наше дело.       — Какое к чертям «наше дело»?! Ты хоть понимаешь, что Горький теперь его в живых не оставит?!       — Почему тебя это так волнует? Вы же с детства не ладили.       — Это не повод обрекать человека на смерть!       — Даже если его стараниями ты сейчас оказалась здесь?       — Да!       Фёдор ничего не ответил и разжал пальцы. Арина плюхнулась на траву, шипя от боли. Запястье противно ныло, обещая на утро приличных размеров браслет из лиловых синяков.       «Так и хочешь, чтобы все узнали, как ты, бедняга, страдаешь, да? Показушница», — послышался ехидной голосок.       Всё, что происходит в мире Достоевского тут и остаётся. Стоит очнуться, и раны исчезнут. Но только телесные.       — Оставим ненужные разговоры и перейдём к сути, — на лице Фёдора появилась лёгкая улыбка, — твоё сознание — настоящий бездонный омут, к тому же так ревностно охраняемый. Пришлось ждать, когда ты очнёшься, ибо дальше инцидента с самоубийством я забраться не смог. Кое-какую информацию всё же удалось добыть, однако у меня ещё остался ряд вопросов.       — Ч-что? — слова эспера гулким эхом отозвались в голове, отчего девушке не сразу удалось понять смысл сказанного. Бездонный омут? Информация? Арина замерла, чувствуя, как леденеют конечности. Он копался в...       — Нет ничего краше ужаса на твоём лице.       Прикосновение тонких пальцев к скулам вызвало дрожь по всему телу. Девушка инстинктивно отпрянула, тяжело задышав. Застрявшая в голове мысль, точно огромная заноза, впивалась глубже и глубже, вызывая всё больший ужас.       «...ся в мо...»...       «Он к...».       «...ей...».       «ПАМЯТИ».       — Ты... ты... — дыхание стало таким частым и рваным, что мешало говорить. Приходилось едва ли не выталкивать каждое слово, — рылся в...       — Ну-ну, что так грубо? — Фёдор медленно покачал головой. — Не «рылся», а ознакомился. Будь же благоразумна, я заслужил награду за все свои старания. Ты ведь не посчитала должным поделиться со мной своими приключениями и судьбой отца. Обидно, знаешь ли.       Арина с трудом сдержала порыв очистить желудок, закрыв рот ладонью. Вторжение в память было сродни копанию в нижнем белье.       Отвратительно.       — Всё это, — Глава Крысиного Дома по-хозяйски широким жестом обвёл пространство вокруг себя, — по большей части было устроено ради тебя. Далеко не каждый удостаивается такой чести, а ты так неблагодарна. Однако была и ещё одна причина, которая пока пусть останется небольшим секретом.       — З-зачем? — Арина вскинула на него полный немого ужаса взгляд. — Что в-во мне такого? Что?       — А ты не поняла до сих пор? — Достоевский вновь покачал головой. — Досадно.       — Что я должна понять? Что ты псих? Поверь, я всегда это знала! С тех пор, как ты мне кошачью голову приволок!       Эспер вздрогнул. В его глазах промелькнула растерянность, затем сменившаяся проблеском воспоминания. Однако по контролю над эмоциями Главе Крысиного Дома равных не было, и на бледное вновь лицо вернулась привычная маска непроницаемости.       — Так ты и это помнишь?       — Как такое вообще забыть можно?! Мне потом до десяти лет кошмары снились!       — Что ж, я сожалею, что эта детская шалость принесла тебе...       — Хватит! Прекрати трепаться попусту и покончи уже со мной, наконец, либо показывай, что хотел!       Фёдор умолк, явно размышляя и прикидывая в голове что-то. Воспользовавшись небольшой паузой,       Арина наспех обвела взглядом местность. Ничего нового или полезного, всё то же ромашковое поле, только в этот раз «дружок детства» решил притащить сюда ещё стол со стульями. Романтик чёртов. Челюсть сама сжалась, и девушка с огромным трудом подавила очередной приступ ярости и тошноты.       Она поднялась, стараясь не смотреть на эспера. Инстинкты и без того во всю глотку трубили о неминуемой трагедии. И от количества вариаций последних голова кругом шла. Теперь, когда даже воспоминания могли обернуться против собственной же хозяйки, становилось страшно. Долгие годы, проведённые в мучительных попытках замуровать чуланы, залатать все дыры и выстроить себя по частям заново, теперь могли в одночасье оказаться напрасно прожитыми. Но больше всего пугало даже не это.       — Хорошо, прислушаюсь к твоей просьбе. Прошу.       Арина рассеянно уставилась на оказавшуюся прямо перед ней ладонь, услужливо протянутую Фёдором. Затем скривилась от отвращения и занесла руку. Прозвучавший звонкий шлёпок эхом разнёсся вдаль. Ветерок прошёлся по полю, всколыхнув цветы.       — Не смей меня трогать! — рыкнула девушка, однако Фёдор лишь улыбнулся, потирая покрасневшие от удара пальцы.       — Как пожелаешь.       Он щёлкнул, и пространство вокруг исказилось, точно изображение на уже давно отжившим своей век, но всё ещё почему-то работающем телевизоре. Замелькали смутно знакомые дома и дороги, размытые лица и едва различимые голоса, пока, наконец, всё не застыло.       — Что? — из груди вырвался удивлённый вздох, и Арина оглянулась. Небо окрасилось в глубокий тёмно-синий цвет, у самого горизонта которого ещё остался небольшой красно-оранжевый участок.       — Куда ты м... — хотела спросить девушка, но осеклась.       Фёдора нигде не было видно. Растворился, видимо, решив понаблюдать со стороны. Впрочем, как и всегда.       Арина неуверенно шагнула вперёд. Судя по очертаниям, было похоже на крышу высотного здания, но из-за отсутствия света разглядеть детали было тяжело. В груди что-то неприятно шевельнулось.       — Привет, — около ограждения вдруг показались смутные очертания силуэта в плаще. Внезапно зажглись фонари внизу, разгоняя вечерний полумрак. Словно по щелчку пальцев.       Дазай хмуро смотрел на неё, не отрываясь. Свободный от бинтов левый глаз был слегка прищурен.       — Я хотел поговорить с тобой кой о чём, — голос бывшего напарника звучал приглушённо.       — Нет, — тихо пробормотала Арина, медленно качая головой, — нет, нет, нет.       Сзади послышался топот и крики, а спустя мгновение металлическая дверь, отделявшая крышу от жилого дома, распахнулась. Запыхавшийся мужчина вскинул руку, что-то яростно выкрикнув. Раздались выстрелы. Осаму вздрогнул и пошатнулся, отступая. Арина бросилась вперёд, словно в замедленной съёмке наблюдая, как тот переваливается через ограждение.       «Зачем? Это же всё равно не он», — зазвучал равнодушный голос в голове, но девушка не слышала. Ноги сами неслись вперёд.       — НЕТ!       Пальцы скользнули по краю чёрного плаща, ладонь сжалась в кулак, хватая воздух. Тихий всплеск спустя несколько секунд, и Йокогама вновь погрузилась в тишину, так ей несвойственную.       — Великолепное представление, должен признать, — размеренные хлопки позади возвестили о возвращении Достоевского, — я и сам бы поверил, окажись на его месте. Жаль, что не довелось лицезреть всё собственными глазами. Пришлось ориентироваться на его эмоции.       Воздуха стало катастрофически мало, колени предательски задрожали, и девушка медленно осела на твёрдую поверхность, наблюдая, как тёмные круги на воде постепенно сходят на нет.       — Не хочешь ли поделиться впечатлениями? Вопрос эспера точно кипятком обдал, и Арина тут же обернулась, не веря собственным ушам.       — Зачем ты это делаешь? Зачем?! Что тебе нужно?!       Крик разнёсся неестественно громким эхом, отражаясь от пустых домов. Никого. Ни единой души. Раньше она пряталась ото всех, а теперь все спрятались от неё. Даже в воображаемом мире.       — Ты так ничего и не поняла? — судя по голосу, Фёдор был огорчён.       — И не хочу! Отпусти или убей!       Но он не сделал ни того, ни другого. Ещё один щелчок, и Арина вновь стояла, глядя на Дазая.       — Привет. Я...       Девушка сорвалась с места, не дожидаясь стрелка. В этот-то раз точно успеет. Успеет же? Сзади хлопнула дверь, засвистели пули, руки уже потянулись вперёд и...       Пальцы снова ухватили лишь пустоту. Что происходит?       — Ещё раз, — раздалось прямо возле уха, отчего Арина резко развернулась. Никого. Очередной щелчок вернул всё обратно.       Осаму снова был на месте. Стоял, как изваяние. Только полы плаща, слегка колыхались на ветру выдавая в нём человека. Или, скорее, тот образ, что от него остался. Далёкий и навсегда оставшиеся в потаённых уголках памяти.       На сей раз Арина решила не предпринимать ничего. Замерла в ожидании, молча глядя на напарника. Сейчас вновь услышит :«Привет», затем дверь и выстрелы. Где подвох? Что она должна понять? Что виновата? Что поступила, как последняя трусиха, сбежав и бросив вся и всех? Это и без Достоевского понятно, да он бы и не стал ради нравоучений выстраивать такие хитросплетения. Нет, здесь крылось что-то другое.       Минуты шли, а Дазай почему-то не торопился с очередным приветствием. Он вообще не двигался, будто вдруг действительно обратился в статую. Арина нахмурилась и шагнула вперёд.       — Привет.       Вот оно!       Девушка тут же отскочила назад и прислушалась. Шума слышно не было. Она попятилась, не отрывая взгляд от Осаму. Тот вдруг развернулся и облокотился об ограждение, словно любовался ночными красотами города.       — Поздравляю, — снова хлопки, не вызывающие ничего кроме раздражения, — хотелось бы услышать выводы?       — Вывод всего один, — Арина широко улыбнулась, — ты топаешь нахуй!       И расхохоталась, глядя на поражённое лицо Фёдора, болезненно-белым пятном выделяющееся в темноте. Пощёчина, куда ощутимее и сильнее первой, оборвала её смех и повалила на землю.       — И он неверный. Я неоднократно предупреждал тебя. Впредь церемониться не буду.       Арина затихла, сжавшись в комок на ещё тёплой от солнечных лучей крыше. Прежние пытки были куда ужаснее и болезненнее, но на этот раз всё было по-настоящему. Ощущение увесистой руки на щеке не пропадало, а наоборот будто бы усиливалось с каждой секундой, пульсируя и зудя. Беспомощность вместе со страхом сцепились внутри, борясь с отвращением и яростью. Первые молили покорно склонить голову, вторые требовали её поднять.       — Что ж, коли таков твой ответ, придётся мне разъяснить эту небольшую сценку, — Фёдор присел рядом, и спустя мгновение девушка вздрогнула и сжалась сильнее, ощутив, как тонкие пальцы начинают перебирать волосы, — я многое подчерпнул из твоей памяти, особливо покопался в воспоминаниях, где фигурирует этот японец.       Снова эти чёртовы архаизмы. Гнев всколыхнул затуманенное сознание, приводя Арину в чувство. Какого хрена она, как жалкий зверёк, лежит и трясётся?       — Если тебе так не нравится моя манера речи, то...       — ПРЕКРАТИ КОПАТЬСЯ В МОЕЙ ГОЛОВЕ!       Неприятное ощущение чужих рук тут же пропало. Сердце остервенело забилось в грудной клетке, виски начали пульсировать, разгоняя боль по всей черепной коробке. Снова ЭТО.       «Приступные проблемы», как их в шутку называла Аня, не давали покоя даже вне реальности. Впрочем, чему здесь удивляться? От собственной оболочки можно убежать хотя бы ночью, забывшись в сне, а вот от сознания - некуда.       — Кстати, что случилось с Ахматовой? Я не обнаружил ни одного воспоминания с ней за прошедший год, — руки Фёдора вновь коснулись лица, слегка поглаживая лоб.       — М-мертва, — выдавила девушка, стискивая зубы. Лучше сказать самой, чем снова терпеть оплеухи.       «Я могу помочь, если хочешь», — снова чей-то незнакомый голос. Чёткий и ясный.       — Я бы мог помочь, если пожелаешь, — слова Достоевского прозвучали глухо, будто сквозь тонну воды.       — З-зачем спрашиваешь по д-двадцать раз? — с трудом выдавила из себя Арина. Страх и ужас всё продолжали нарастать.       — О чём ты?       «Он не слышит. Тебе нужно просто довериться мне. Всего лишь согласиться».       — Замолчи, замолчи!       Руки потянулись к ушам, зажимая их, но голос не пропал, настойчиво предлагая последовать за собой.       «Я схожу с ума?».       Внезапно всё стало стихать. Мысли улеглись, возвращая прежнюю форму и осмысленность, вместо бессвязного ревущего потока превратившись в тихую речушку. Пульс замедлился, возвращая сердцу привычный ровный ритм.       Арина распахнула глаза, не до конца понимая, что произошло. Этот раз был гораздо сильнее и мучительнее, чем в гостинице или даже вечером перед тем «наваждением». Придётся снова восстанавливать общение с дядей Толей. Девушка невольно рассмеялась, представив вытянувшееся и побелевшее лицо психиатра, заявись она к нему в таком состоянии. После их встреч, тот, кажется, сам начал что-то принимать. Тяжела врачебная доля.       — Как себя чувствуешь?       — Не жди, что кинусь тебе на шею и начну расцеловывать твою отвратную рожу в порыве благодарности. И прекрати мысли читать, — Арина с трудом села, отодвигаясь от Фёдора подальше. Ощущение его прикосновений ко лбу ещё остались. Да и щека продолжала ныть.       — Прости, но ты сама виновата.       — Тогда зачем извиняешься? Можешь не напрягаться, всё равно не поверю, что в тебе внезапно проснулось хоть что-то человеческое.       — Хорошо, — Фёдор, к её удивлению, не рассердился, — коль так, то я спрошу ещё раз. Ты поняла, что я хотел сказать этой небольшой сценкой?       — Держаться подальше от Дазая, — нарочито равнодушным голосом отозвалась Арина, пожимая плечами и стараясь смотреть куда угодно, только не на эспера. Ответ был вполне очевидным и предсказуемым, хоть Достоевский и постарался преподнести всё с вычурным пафосом и помпезностью. Драматург хренов.       — Приятно, что ты оценила мои старания, — он слегка поклонился, приложив руку к груди.       — Хватит рыться в моих мыслях! — кулаки сжались, готовые в любую минуту полететь в сторону нахальной физиономии, но девушка сдержалась. Смысла никакого, а перспектива уже третьей по счёту пощечины не радовала.       — Верно. Вижу, моя помощь пошла тебе на пользу.       — Ты... — Арина осеклась, затем судорожно вдохнула и выдохнула, всеми силами пытаясь успокоить вновь начавшее разрастаться пламя. Хорошо, пусть делает, что хочет. Плевать.       — Благоразумно. Ну что ж, вывод верный. Однако мне бы хотелось добавить больше деталей. С твоего позволения, конечно.       — Это ты так шутить пытаешься про мнимую свободу выбора? Хреново выходит, если что, — девушка демонстративно усмехнулась, вскинув подбородок.       — Учту, — Фёдора, похоже, ничуть не задели её слова.       Он щёлкнул пальцами. Крыша пропала, и в глаза ударил яркий луч. Арина инстинктивно зажмурилась, закрываясь руками.       — Прощу прощения, сейчас всё исправлю.       Снова щелчок. Девушка несмело оторвала ладонь от лица и тут же вытаращилась от удивления. Вокруг не было ничего. Только чистый белый цвет, от котрого резало глаза. Единственными, что выделялось среди этого «белоснежного ничего», был Фёдор. На таком фоне даже он начал приобретать краски, а лицо и вовсе казалось не таким уж и бледным.       — А где рис? — Арина сцепила руки на груди, слегка съёжившись. Если это то, о чём она подумала, то перспектива оказаться в конце на койке в Кащенко теперь уже шуткой не казалась. Эспер растерянно склонил голову, глядя на неё. Проверял мысли, видимо. Затем вдруг произнёс:       — Ох, нет, это не то, о чём ты подумала. Хотя мысль занятная. Значит, «Белая комната», да? Возьму на заметку. Я хотел показать кое-что другое . С этими словами он вскинул руку, указывая куда-то в пустоту. Сперва не было ничего, затем, точно кто-то вдруг провёл огромной невидимой ладонью, смахивая белый налёт, показалось что-то отдаленно напоминавшее большой чёрный монитор. Свет вокруг потух, и на время всё погрузилось в темноту. Наконец, что-то щёлкнуло, и на экране появилось изображение.       Арина застыла, чувствуя, как в груди что-то ёкнуло, а затем разлилось приятное тепло. Лицо Дазая, расплывшееся в несвойственной ему счастливой улыбке, освещали лучи заходящего солнца. Ветер слегка шевелил непослушные пряди волос.       — Таким ты его видишь? — глаза Фёдора потемнели, однако он продолжал улыбаться. — А что если заглянуть в закулисье?       Лицо Дазая пропало. Вместо него появился кабинет Главы Портовой Мафии. Память тут же откликнулась, услужливо выуживая из своих недр нужный фрагмент. Арина помнила тот вечер после очередного задания. Но ничего особенного тогда не произошло. Отчёт и стандартные вопросы по поводу будущего дела. Ничего особенного.       — Верно, но я хочу сакцентировать твоё внимание на другом, — Фёдор вдруг оказался сбоку, так рядом, что Арина невольно вздрогнула, — присмотрись.       Она послушалась, недоверчиво хмурясь и вглядываясь в лицо Огая. Во взгляде последнего читалось неприкрытое презрение и ненависть, однако в этом как раз-таки ничего особенного и не было. Мори, стараясь едва касаться папки с документами, подтолкнул ту в сторону подчинённой. Если ей не изменяет память, то задание было связано с мелкой шайкой ворюг, осмелившихся посягнуть на территорию Портовой Мафии. Но что...       — Чуть правее.       В поле зрения вновь появился палец Фёдора, указывающий на вторую папку, предназначенную для Осаму.       — Что? — Арина шокировано уставилась на досье с фотографией её отца, которое по непонятным причинам оказалось в руках Дазая. Однако тот быстро запихнул его в конец, спрятав между прочими листами.       — Т-ты что, мои воспоминания решил подделать?! — она резко повернулась к Главе Крысиного Дома, отказываясь верить собственным глазам.       — Я знал, что таким тебя не убедить, посему прошу, — его губы расплылись в победоносной ухмылке, и Фёдор вновь жестом указал на импровизированный экран.       На нём вдруг проступило чёрное пятно, быстро расширяясь и захватывая, кабинет Мори, пока тот не исчез в языках пламени, оставив после себя лишь черноту. Сколько пафоса. Даже тут Достоевский без него не обходится. Изображение слегка дёрнулось, а затем посветлело. На экране появились пальцы, медленно водящие по металлической поверхности, оглаживая выгравированные инициалы. Арина криво усмехнулась. Сама «женственность» как всегда. Спустя некоторое время пистолет было заботливо уложено в небольшой футляр и убрано в ящик стола. Слишком непонятно и расплывчато, таких дней было сотни, если не тысячи.       — Подожди немного, — произнёс Фёдор. Руки в кадре уже было надавили на деревянную стенку, как вдруг дёрнулись, будто от удара, и принялись лихорадочно перебирать документы, ручки и прочую канцелярию.       «Письмо!» — подсказал голос в голове.       Ну конечно! Письмо отца, что он отправил ей, будучи в России: Горький попросил помочь по старой дружбе. Лебедев-старший ехать сперва не хотел, целыми вечерами напролёт нервно расхаживая по кабинету и кляня на чём свет Бунина, который якобы надавил на Главу Двадцати Шести, желая разрушить его планы. Какие конкретно Арина не знала. Да и особо не вдавалась в подробности: привыкла уже к играм своего папеньки, который, точно паук, без устали плёл паутину из лжи и интриг, преследуя только ему одному понятные цели. К тому же все попытки разговорить того заканчивались полным крахом, что только укрепляло желание просто подчиниться и не задавать лишних вопросов. Папа знал лучше. Всегда знал.       — Как думаешь, куда оно пропало? — Достоевский прервал мрачные мысли старой знакомой. Та в недоумении нахмурилась. В голову прокрались смутные сомнения, от которых стало не по себе. — Ты абсолютно права.       Руки замерли, прекращая напрасные поиски. Экран опять потемнел на пару секунд. И появилась спина шедшего впереди Осаму. Он как всегда что-то болтал, размахивая перебинтованными руками так, будто отгонял от себя надоедливых насекомых. Изредка оборачивался и обиженно дул щёки, явно недовольный, что его речь оставляют без внимания. Звука не было. Да он и ни к чему. Арина смотрела на кусочек белого конверта, торчащего из кармана чёрного плаща. Смотрела и не верила. Может, другое? Записка от Мори, любовное послание от Чуи. Господи, да что угодно.       «Нет, это оно».       Внутренний голос жестоко и бескомпромиссно обрезал все надежды. Только отец так подгибал край конверта. Именно правый верхний угол. Своеобразная печать и подпись в одном лице для самых близких.       — Мне интересно, что было в том письме? — медленно, будто нарочно растягивая каждое слово, протянул Фёдор. — Я так понимаю, что-то связанное с Бывшим Главой Портовой Мафии?       Арина резко повернулась, шокировано распахнув глаза. Как он догадался?       — Довольно легко, — Достоевский надменно улыбнулся, сверкнув глазами. — Просто наспех просмотрел несколько попавшихся воспоминаний с твоим отцом. У него буквально в каждой фразе читалось очевидное, а ты так и не поняла. Люди глупы, но в одном они правы :«Любовь слепа». Пусть хоть к отцу, хоть к таким, как он.       Эспер кивнул в сторону импровизированного монитора, на котором уже успел появится кабинет Главы Портовой Мафии. Тот восседал на своём неизменном троне, обитом красным бархатом, точно чёрная тень с белым пятном вместо лица.       — Как мне удалось понять, вы в тот день обсуждали неких Овец, верно? Точнее их предводителя, — Арина только кивнула, как заворожённая глядя на монитор. От напряжения и потока мыслей заболела голова, отчего думать стало ещё труднее. — Тот самый, что стал сосудом для Арахабаки впоследствие.       Арина только кивнула, не в силах что либо сказать. Смутные очертания вырисовывающейся картины потихоньку проступили в сознании.       Тем временем на столе вновь оказались документы. Досье на Чую. Пальцы начали перебирать листки, однако Арина этого не заметила. Она сосредоточила взгляд на руках бывшего напарника, слегка расплывающихся из-за угла обзора. Тот раскрыл папку и без колебаний просунул конверт между документами. Тот самый. Теперь сомнений и вовсе не оставалось.       — Продолжать? Хотя, судя по твоему лицу, этого более чем достаточно, однако я всё же позволю себе вкратце описать события. Заодно уточню пару интересующих меня деталей.       Фёдор выжидательно посмотрел на девушку, но та ничего не сказала в ответ, продолжая пустым взглядом смотреть, как руки Дазая снова и снова подкладывают письмо отца в папку с документами.       — Что ж, приму твоё молчание как знак согласия, — Достоевский щёлкнул пальцами, и на мониторе появилось улыбающееся лицо отца. Он смеялся, дурашливо корча рожицы, — Михаил Петрович — истинный гений. Я в восхищении и в глубокой печали, что такой человек не был оценён обществом по достоинству. Он добился бы огромных высот, будь у рода человеческого хоть капля разума. Однако, потерпев неудачу на врачебном поприще, решил попытать счастья в более... так скажем, нечестивых кругах.       — По достоинству? — Арина, продолжавшая тупо пялиться на отца, слабо ухмыльнулась. — Он ставил эксперименты на людях, пока спонсоры давали ему деньги. Кормил всех вокруг пустыми обещаниями о новой практике в психиатрии, что перевернёт весь мир.       — А разве он не был близко к истине? Жаль, что я поздно спохватился. Был глуп и молод, а мог бы посодействовать твоему отцу. Исследование мозга и психики эсперов, не отвлекаясь на всякий гуманный бред, — вот, чем должны быть заняты светлые умы всего земного шара.       — Он их едва ли не в мертвецов ходячих превращал своими «чудо-практиками»! — закричала Арина, резко повернувшись к Фёдору. — Что ты несёшь?! Какая к чёрту истина?! Это живые люди, а не подопытные кролики!       — Все великие открытия требуют жертв.       — Человеческих?!       — И их в том числе.       — Ты чёртов псих! Нет, вы оба психи.       — Тогда почему же ты сама не встала против отца?       — Я... я же пыталась, — неуверенным голосом отозвалась девушка, — но...       — Закрывать глаза на всё — это теперь означает пытаться? Не оправдывайся, я уже успел сделать выводы даже по этим коротким обрывками, — тонкие губы Главы Крысиного Дома расплылись в едкой усмешке. — Но я не осуждаю, поверь. Сложно сопротивляться такому великолепному манипулятору, как Михаил Петрович. Однако продолжим.       Счастливое лицо отца переменилось. Он всё так же продолжал улыбаться, но на сей раз в глазах полыхал огонь безумия. Арина почувствовала, как внутри всё похолодело. Тот момент она помнила едва ли не посекундно.       — Поддержи меня, дорогая, — раздался голос, что убаюкивал перед сном в детстве и рассказывал сказки, — помоги мне, прошу. Одна маленькая услуга, ничего такого. Всю грязную работу я беру на себя. Тебе всего лишь нужно...       — Останови это! — девушка зажмурилась и прижала ладони к ушам. — Я не хочу вспоминать! Убери!       — Как пожелаешь, душа моя.       Очередной щелчок пальцами, и голос отца стих. Экран не исчез, серо-голубые глаза приковывали горящим безумием, но Арина заставила себя отвернуться. Руки снова начали дрожать, а сердце биться, как оголтелое.       — Он хотел использовать этого рыжеволосого в эксперименте, так? Ему нужен был демон. Арахабаки. Только одно пока остаётся загадкой: что же твой отец хотел сделать с ним? Я потратил много сил и времени, но так и не отыскал ответ. Будто кто-то стёр этот важный кусок. Или, быть может, спрятал?       Багровые огни недобро блеснули в полумраке. — Ответишь сама или придётся заняться этим? Будет неприятно, ты же знаешь, но упустить такую возможность я не могу.       Арина только покачала головой, пятясь назад. Слишком много было вложено в то, чтобы забыть. Слишком. Нельзя. Это должно быть похоронено, стёрто.       — Жаль, я надеялся на твоё благоразумие, но раз другого выхода нет, то...       Резкая боль пронзила голову. Тысячи игл словно разом вошли в податливое серое вещество мозга, пробираясь всё глубже и глубже. Сдавленно охнув, Арина осела на пол, чувствуя, как невидимые щупальца проникают в черепную коробку, копошась в памяти и беспардонно отбрасывая ненужное. Перед глазами проносились образы и обрывки разговоров, перемешаясь и превращаясь в один сплошной хаотичный поток.       — НЕТ! — она вдруг с силой ударилась головой об пол. — НЕ СМЕЙ!       — Я давал тебе выбор, и ты приняла решение. Поздно.       Каждое движение щупалец причиняло невыносимую боль, но не это заставляло девушку истязать себя. Достоевский добрался до Двадцати Шести.       — Ох, так вот где оно. Так глубоко, неудивительно, что я не нашёл с первого раза. Все секреты русской мафии хлынули наружу, проносясь перед глазами. В ушах звучали обрывки фраз Горького и Бунина. Арина без сил повалилась на пол, чувствуя, как по лбу бегут кровавые дорожки. Здесь умереть нельзя. Если только по воле Достоевского. Голос внутри отчаянно призывал продолжать бороться, но даже он с каждой минутой становился всё тише и тише.       — Отлично! — расплывчатые очертания Фёдора слегка дрожали. — Я получил даже больше, чем мог бы пожелать! Конечно, придётся пересмотреть планы, но оно того стоило.       Щупальца исчезли, оставляя после себя хаос и пульсирующую тупую боль.       — Умница, — Арина почувствовала прикосновение холодных пальцев, — небольшая передышка в качестве награды.       — З-за что? За ч-что ты меня так н-ненавидишь?       — Ненавижу? Нет же, всё как раз наоборот, — вкрадчивый голос обволакивал, постепенно прогоняя боль и страх. — Я делаю это ради тебя. Только я один всегда желал тебе добра. Забудь про Дазая Осаму, он лишь хочет в очередной раз использовать тебя.       — Нет. Осаму не мог. Он...       — Он предал тебя, — вкрадчивый голос Фёдора обволакивал, успокаивая бурю внутри.       — Нет! Это всё ложь! — Арина оттолкнула холодные руки.       — Так ты отплачиваешь мне за помощь? — голос Фёдора дрогнул.       Девушка ничего не ответила, с трудом заставив себя приподняться на локтях.       — Что ж, ты не оставляешь мне выбора. Снова, — Глава Крысиного Дома хмуро покачал головой и поднял руку.       Раздался очередной щелчок, и в лицо ударил свежий речной запах знакомый с детства. Ладони утонули в песке, на котором тут же образовалось несколько тёмно-красных пятен. Однако Арина не обратила никакого внимания на бежавшие по лицу тёплые струйки крови. Только глядела расширившимися от ужаса глазами на плакучую иву у самой кромки воды. Её длинные ветви свисали, едва касаясь гладкой зеркальной поверхности, придавая дереву вид сгорбленной старухи, оплакивающей кого-то.       — Мне она тоже всегда напоминала мать, что льёт слёзы по погибшему сыну. Своеобразное надгробие, — в голосе Фёдора прозвучали задумчивость и что-то, отдалённо напоминающее печаль. Бред. Ему не дано сопереживание. Только лишь холодность и надменность.       — Право, я не такой уж и бездушный, каким ты меня представляешь. В противном случае давно бы уже убил тебя.       — Так д-давай, — проговорила девушка. Каждое слово давалось с трудом из-за тупой боли в голове, — моё разрешение ты уже давно получил.       — Если ты о нашей небольшой сделке, то смею не согласиться. Условие было другим.       — Я м-меняю ставку.       — Отклоняю. Слишком поздно.       — Сволочь, — она стиснула зубы и опустила взгляд на окровавленный песок. Сердце отозвалось жуткой тоской, вспоминая события давно минувших лет.       — Сестрёнка, пошли! — кто-то вдруг схватил её за рукав и потянул в сторону реки. — Ты обещала, помнишь? Пойдём же!       Арина застыла, чувствуя, как всё внутри обрывается и леденеет. С трудом подавив желание поднять голову, она сжала челюсти и закрыла глаза. Карусель в голове заскрипела и пришла в движение, раскручивая трёх лошадей, каждая из которых несла на себе по мысли. «Это просто наваждение». «Его нет». «Он давно в земле». Старый трюк, которому отец научил ещё в детстве.       «— Когда станет страшно, просто представь, что сидишь на лошадке и постарайся ни о чём не думать».       «— Как тогда в парке?».       «— Да, дорогая, как тогда в парке».       — Вечно ты так! Обманщица! — детские ручки отпустили куртку, и Арина судорожно выдохнула. Топот ног по песку и всхлипы резанули по ушам. Шуршание и горькие слова, брошенные в порыве чувств, вонзились глубоко в сердце. Плеск и отчаянный вопль с корнем вырвали его.       — Не смотри, не смотри, не смотри, — зашептали сухие губы.       Крики стали затихать, превращаясь сперва в тихое бульканье, а затем и вовсе пропали.       — Почему ты не спасла меня? Почему бросила? Детский голос раздался совсем рядом, отчего девушка невольно подняла взгляд. Голубые глаза брата глядели с обидой и укором.       — Это его мысли. Перед смертью, — на плечо мальчика опустилась костлявая ладонь. Достоевский улыбался, чуть приподняв уголки губ.       — Ты ч-что... залез ему в...       — Не смог удержаться. И ты бы не смогла, окажись на моём месте.       Волна отвращения подкатила к горлу. Хотелось выплеснуть наружу всё: желчь, внутренности, эмоции, чувства. Всё, что скопилось, слиплось и сформировалось в омерзительный шар копошащихся червей.       — Какое изумительное сравнение. Красота твоих мыслей поражает. Я даже польщён, что смог вызвать столь бурную реакцию. Снова широкая ухмылка. Снова рубиновые огни, пристально изучающие, выглядывающие каждый изъян, от взгляда которых даже за семью замками не спрятаться.       — Чудовище, — тихо произнесла Арина, отказываясь верить в услышанное.       — И это говоришь мне ты? — эспер вскинул брови.       — Я убиваю только такое отребье, как ты, — гнев вновь забурлил в груди, застилая глаза красной пеленой. Руки сильнее задрожали, зарываясь глубже в песок.       — Как грубо, — красные глаза недобро сощурились, превратившись в две узкие щёлки, и Арина приготовилась к очередному удару. Однако Глава Крысиного дома остался стоять на месте. — Впрочем, меня даже начинает забавлять твоя ярость.       — Что ты хочешь?! Превратить меня в послушную собачку?!       — Нет, так будет слишком легко. Да и мне нужна не пустая оболочка. Мне нужна ты.       — Тогда зачем всё это?! ОТВЕТЬ!       Но Фёдор промолчал. Только вновь улыбнулся и закрыл глаза, поглаживая Юру по пепельным волосам. Арина всхлипнула. Тело задрожало, а солёные слёзы вперемешку с кровью закапали на песок.       — Ф-Федь, с-скажи, — произнесла она вдруг дрожащим голосом, — я з-заслуживаю жизни?       — О чём ты?       — Такое ничтожество, как я, заслуживает дышать, есть, чувствовать? Ответь! Ответь мне, прошу!       — Ты заслуживаешь гораздо большего. Просто пожелай, и я...       — ДА НЕ НУЖНО МНЕ ОТ ТЕБЯ НИЧЕГО! — Арина яростно ударила кулаком в песок. Костяшки противно заныли. — КОГДА ВЫ ВСЕ МЕНЯ В ПОКОЕ ОСТАВИТЕ?! ПО ЧАСТЯМ РАСТАСКИВАЕТЕ, ТОЧНО ПСЫ ГОЛОДНЫЕ!       — Арина.       — И ТЫ ЗАБИРАЙ! НАЧНИ С ГЛАЗ, ОНИ ВСЁ РАВНО КРОМЕ СМЕРТИ БОЛЬШЕ НИЧЕГО НЕ ВИДЯТ!       — Арина!       — ПОТОМ НОГИ ПРИХВАТИТЬ НЕ ЗАБУДЬ — НЕ ХОДЯТ ВЕДЬ УЖЕ ПОЧТИ!       — АРИНА!       Снова пощёчина. В этот раз боли не было. Не было ничего.       Только пустота и холод.       — Хватит, — голос Достоевского обдал холодом. — Раз ты до конца решила строить из себя истеричную дурочку, мне придётся пойти на крайние меры.       Склизкие щупальца вновь заползли в разум, этот раз действуя куда быстрее и безжалостнее. Они устремились в самую глубь. Туда, где было скрыто самое болезненное. То, что давно забылось благодаря многолетним стараниям и ежедневным курсам психотерапии. Крики и мольбы остались без ответа.       — Так ты создала что-то вроде барьера внутри себя? Как интересно!       В щит ударилось что-то тяжёлое, оставляя вмятины. Било и крушило, без устали работая. Хруст и грохот разрывали барабанные перепонки. Очередной удар оставил трещину, паутинкой расползшуюся в мгновение ока.       Ещё.       Ещё!       ЕЩЁ!       Барьер сломался. Разлетелся на мелкие куски, выплёскивая наружу содержимое. Арина хрипло вскрикнула и затихла, глядя пустыми глазами на красные ботинки. Тело продолжало вздрагивать от конвульсий ещё некоторое время.       — Значит, вот, как всё было, — на голове вновь появилось ощущение чужих рук. На сей раз они не обжигали холодом, а дарили тепло, разгоняя боль и мрак. — Сожалею, что тебе пришлось пережить такое.       Мысли проносились, как в тумане. Думать стало совсем тяжело.       — Скоро станет легче, потерпи. Если желаешь, могу сыграть для тебя, как раньше. Ботинки развернулись и пропали. Послышался звук отодвигаемого стула и открытая «Ми». Сердце слабо встрепенулось, откликаясь на знакомую с детства мелодию. Перед глазами мелькнул класс, стёртые до крови пальцы, слёзы на лакированном дереве, разочарованный взгляд отца и слопанный смычок.       — Жаль, что ты забросила скрипку. Из нас бы вышел прекрасный дуэт.       Тело отказывалось слушаться. Каждый вдох отдавался глухой болью в грудной клетке.       «Я могу спрятать тебя. Только попроси», — раздалось где-то на крою сознания.       Голос. Тот самый, что уже предлагал помочь.       Значит, она действительно сходит с ума?       — И почему ты всегда отдавала предпочтение Баху? Русские классики превосходят и его, и Моцарта.       Пальцы внезапно ощутили что-то ворсистое и мягкое. Арина с трудом заставила себя сосредоточить взгляд. Берег исчез, унося с собой запах рыбы и свежести. Вместо них лёгких втянули аромат дерева, пыли и старых книг.       — Пол - не самое лучше место для леди.       Она и не заметила, как оказалась в кресле напротив письменного стола. Через окна проникали утренние лучи, заливая кабинет утренним светом. Фёдор сидел чуть правее, зажав коленями виолончель. Пальцы бегали по струнам, а смычок извлекал красивый и глубокий звук.       Дверь позади скрипнула. Арина судорожно выдохнула.       — Рад тебя видеть, дорогая, — звук шагов по ковру и тихий скрип. — Прекрасная сегодня погода, не находишь?       Отец улыбался. Для дочки у него была своя, особая улыбка. В серо-голубых глазах плескалась нежность.       — Я не смог, моя милая. Не смог. Надеюсь, ты поймёшь и простишь меня. Не сейчас. Когда-нибудь.       Руки отца скрылись под столом, отодвигая ящик и доставая футляр. Арина, как заворожённая смотрела за движениями его пальцев. Ужас сковал конечности, не давая пошевелиться.       — Значит, он хотел забрать Арахабаки для себя? Возжелал стать Богом. Как прекрасно, И в то же время печально, — на тонких губах Достоевского играла улыбка. — Теперь я вдвойне сожалею о его уходе. Мы могли бы добиться столького вместе.       — Нет, — прошептала она, бессильно наблюдая, как отец извлекает наружу пистолет.       — Желания оказались выше возможностей, за что и придётся заплатить. Но ведь за всё в этой жизни приходится платить, да? Так что грех жаловаться, — руки поднесли оружие к виску, пальцы обхватили курок.       «Разреши мне. Пока не поздно, разреши!».       — Я люблю тебя, доченька. Помни об этом.       «Ну же чего ты ждёшь?!»       — НЕТ!       «ДАВАЙ!».       Пальцы надавил на курок.       Девушка закрыла глаза, перестав сопротивляться голосу. Он тут же проник в сознание и обволок его, обрывая звуки виолончели и утягивая за собой.       «Молодец. Теперь отдохни».       Раздалось тихое приятное гудение, а затем по всему телу разлилась теплота и приятная усталость. Веки вдруг стали неожиданно тяжелыми, и Арина уснула, впервые за долгое время чувствуя себя в полной безопасности.