***
— А Дилюк уронил твой мозг на грязный пол! Ну конечно. Первое, что сделал Венти, стоило Кэйе открыть помутневший слезящийся глаз — наябедничал. Дилюк не стал размениваться на гневные взгляды в сторону несносного бога, вместо этого лишь сжал ослабшую ладонь Кэйи до судорог в пальцах. Перестать смотреть на дышащего, шевелящегося, живого — ни один засранец, будь он хоть трижды божественным, не стоит таких жертв. Кэйа хрипло рассмеялся — больше было похоже на кашель. — То-то я думаю, с какой стати в моей черепушке поселилась целая судостроительная верфь, — еле ворочая языком, заметил он, вялый и податливый сразу после смерти, но уже готовый шутить, пускай в слове «судостроительная» у него и недоставало двух кусков в середине. — Такие колокола, словно я три дня беспробудно п-п-п… ну, это самое… — он раздраженно прикусил нижнюю губу, вспоминая, — пил. Дилюк едва не рассмеялся с облегчением. Помнит слово «верфь», и не помнит слово «пить». Типичный Альберих. Значит, все в порядке. В этот раз Кэйа пришел в себя быстро, намного быстрее, чем когда его пырнул человек в птичьей маске: прежде, чем Дилюк услышал, наконец, первые неуверенные удары ожившего сердца, не прошло и суток. По крайней мере, так утверждал Венти. Для Дилюка же время до возвращения Кэйи колебалось где-то между секундами и столетиями. Оно то тянулось бесконечно, как жабья слизь, то скакало обрывочными, смазанными кусками. По совету архонта он перевязал разрубленную голову Кэйи какой-то тряпицей, чтобы быстрее срослось (именно тогда он… черт, да, да, он действительно уронил его — растерялся, руки дрогнули, вот и… аргх, может хватит?). Приходила какая-то мрачная женщина в вызывающей одежде, и Венти долго и убедительно втолковывал ей что-то, отведя в угол — Дилюк не особенно интересовался. Женщина выглядела опасно, но при этом не представляла опасности для Кэйи — ну и дьявол с ней. Потом она ушла, Дилюк не запомнил, когда именно. Потом Венти своей властью над ветром помог им быстро и аккуратно переместиться на «Каэнри’ю»… Потом Дилюк просто смотрел, и слушал, и ждал. — Как ты? — осторожно спросил он, когда взгляд Кэйи стал сфокусированнее, а смуглая ладонь окрепла достаточно, чтобы стиснуть в ответ его собственную. Кэйа улыбнулся немного виновато, и Дилюк успокаивающе погладил его пальцы своими. — Как будто восстал из мертвых, спасибо, что спросил, — слабо пошутил он, потом обеспокоенно посмотрел на Дилюка. — Я попал, да? Дилюк вскинул брови, чувствуя, как в груди начинает опасно клокотать. Вот как. Сразу к делу. Чует неприятности, подлец. Правильно чует. Неприятности у него точно будут. — Да, ты попал, — подтвердил он, сузив глаза. — Ты попал так, что пожалеешь, что ожил, засранец. Я подожду, пока ты окрепнешь, и придушу тебя сам, собственноручно, клянусь Барбатосом!.. Венти подавился воздухом и закашлялся. — Пожалуйста, воздержись. — О, небеса, Диди, — Кэйа притворно ужаснулся, широко распахнув полный мнимой невинности синий глаз, — разве так встречают любимого брата с того света? Не говоря уже о том, что я, на минуточку, твой спаситель!.. — Спаситель приходит, чтобы «спасти», а не «спасти и умереть, как придурок», — отрезал Дилюк и бесцеремонно цапнул его двумя пальцами свободной руки за нос, игнорируя протестующее хныканье. — Смерть в его компетенцию не входит, насколько мне известно. — Твоя взяла, солнышко, пощади, — жалобно прогнусавил Кэйа, не торопясь, впрочем, самостоятельно освободиться из хватки. Дилюк помучал его еще немножко — чтобы впредь неповадно было — затем все же отпустил и погладил пострадавшее место. Кэйа фыркнул ему в ладонь. Венти, до того с интересом наблюдавший, хмыкнул. — Н-да, уровень сласти меж вами таков, что впору страшиться потери зубов! — Завидуйте молча, ваше святейшество, — ухмыльнулся Кэйа, на миг скосив на него хитрый глаз — но лишь на миг. Дилюк внутренне поежился под альбериховским веселым, но при этом внимательным взглядом, словно тот мог видеть его насквозь. Возможно, так и было, потому что после недолгой паузы Кэйа расплылся в самой масляной из своих улыбок и подмигнул ему. — Вообще-то, Диди, когда я спрашивал, попал ли я, я имел в виду «попал ли я в того ублюдка с топором», но ты так страстно предложил придушить меня… Венти расхохотался так, что едва не сверзился с перил, на которых сидел. Дилюк почувствовал, как начинают гореть уши. Кажется, он догадывался, к чему клонит Альберих, но, черт, эти его методы… — А. Да. Ну да. Попал. Ты попал в него, — выдавил он отрывисто и отвернулся. Кэйа прищурился, как сытый кот, и Дилюк ладонью ощутил коварный изгиб его губ, обжегший, словно клеймо. Этот засранец!.. — Ах, но я буду совсем не против, если ты меня придушишь, — промурлыкал он игриво и лизнул его ладонь. Где-то совсем рядом с «Каэнри’ей» вода взорвалась небольшим гейзером. — Тебе можно все, милый, ты же знаешь… Прежде, чем Дилюк успел открыть рот, Венти — храни небеса его сообразительность! — цокнул языком и спрыгнул с перил. — Все-все, я понял намек, чудовище ты неблагодарное, — хмыкнул он с шутливым укором и отряхнул плащ от невидимой пыли. — Возись тут с ними, хвосты подбирай — и вот тебе вместо спасибо, — наигранно посетовал он. — Между прочим, я уладил все дела с Розарией, она обещала, ммм, пообщаться с боссами «воронят». Кроме того, она вскользь обронила, что около полуночи планирует прогуляться по пляжу возле границы Вольфендома, так что… — бард лукаво поиграл бровями, — не опаздывайте. — Я слышал звон своей благодарности из-под твоего плаща с тех самых пор, как очнулся, — отозвался Кэйа, в отличие от Дилюка явно не испытывая ни малейшего стыда. — Я полагаю, трех коллекционных «спасибо» семидесятилетней выдержки более чем достаточно даже для бога. — Я сделал тебе дружескую скидку, не наглей! — бессовестно засмеялся Венти и помахал рукой, прежде чем раствориться с мимолетным порывом вечернего ветра. Дилюк был благодарен ему за проницательность. (И Кэйе тоже.) — И не подслушивай! — крикнул Кэйа ему вслед и закашлялся. Дилюк осторожно приподнял его голову, собрал в ладони немного пресной воды из бочки, что стояла возле мачты, и поднес к его губам. Кэйа удивленно приподнял брови, но молча выпил все до капли, не забыв благодарно облизать ладонь широким мазком языка. Дилюк покраснел и стукнул его по плечу — слабенько, едва ли вполсилы. — Мы могли просто попросить его уйти, а не устраивать этот пингвиний цирк, — утомленно пожурил он, строго взглянув на довольного Альбериха. — Так неинтересно, — с дурацкой улыбкой заявил Кэйа. — И вообще, не жалуйся, тебе тоже понравилось, я же вижу, — он попытался сесть, и Дилюк помог ему, придержав рукой за плечи. Кэйа тесно прислонился к нему теплым боком, обнял и, посерьезнев, обеспокоенно осмотрел от макушки до кончика хвоста. — Как ты, Диди? Тебя не ранили? Сколько меня не было? Дилюк укрыл хвостом его ноги. На красной чешуе ярким пятном белела повязка, такая же обнаружилась на плече чуть выше локтя — должно быть, дело рук Венти. Русал смутно припомнил, как в самом начале полусознательно рычал и огрызался на него, когда тот дергал его за разные части тела, заставляя отлипнуть от Кэйи. Теперь до него дошло — бард попросту обрабатывал его собственные раны, а он даже не заметил, всецело поглощенный лежавшим на его руках телом. Дилюку стало чуточку стыдно. Наверное, стоит поблагодарить его потом, как полагается. Но Кэйа, проницательная зараза, все понял правильно — сейчас русалу как никогда хотелось побыть наедине. — Я в порядке. Венти помог мне подлататься, — коротко сказал он, снова ощутив тревожащий клекот где-то за грудиной, от которого судорожно сжимались закрытые жабры. Он боролся с этим чувством с того самого момента, когда Кэйа ушел, но сейчас, когда страшное осталось позади, на него накатила слабость. — Тебя… не было меньше дня. Тебя не было вечность. — Прости, — тихо сказал Альберих и крепче стиснул его в объятиях. Лживый ублюдок. Неожиданно даже для себя самого Дилюк остервенело вгрызся в его плечо, обнажившееся под съехавшим воротом замызганной рубахи. Кэйа изумленно ахнул, но вместо протеста зарылся пятерней в волосы на затылке, не отстраняя, лишь осторожно поглаживая. Дилюк беспорядочно кусал снова и снова безо всякой жалости: правее, левее, ниже, выше, затем опять в то же место, затем еще раз, и еще— — Ты обещал мне, — отстранившись, наконец, выплюнул он Кэйе прямо в лицо вместе с запахом его же крови, с ее ненавистным вкусом, скопившимся на языке, как склизкая ржавчина. Он хотел, чтобы это звучало угрожающе, а не обиженно, но не преуспел: голос подвел его, предательски сорвавшись. Кэйа, этот всевидящий и всепонимающий гаденыш, улыбнулся ему виновато-ласково и болезненно-нежно и привлек русала ухом к своей груди, зарывшись носом в макушку. — Прости меня, Диди. Все хорошо. Я живой. Слышишь? Оно бьется. Я живой. Дилюк слышал, о, он слышал. А еще он слышал щекотное дыхание в волосах, чувствовал знакомую соль кожи, тепло тела — наконец-то, наконец-то, наконец-то тепло, — и не выдержал. Ком в груди прорвался наружу уродливым звуком, и русал поспешно закрыл рот ладонью — безуспешно. Снова и снова. Дилюк ненавидел этот звук. Он преследовал его почти полвека, когда-то он дышал этим звуком, — не — жил им. Глаза защипало, и по лицу потекло горячее и густое, застывая прямо на щеках, срываясь дробным перестуком вниз — словно по палубе горстями рассыпали бисер. Хорошо, что они прогнали Венти. — Диди, ну что ты, что же ты… — мягко выдохнул Кэйа, чуть отстранившись, взял его лицо обеими руками в свои, и застыл, ошеломленно распахнув глаз. — Твои слезы… они..? Дилюк поспешно закрылся руками, пытаясь отстраниться, но Кэйа не дал ему этого сделать. Он осторожно обхватил его запястья и отвел руки в стороны. Дилюк захлебнулся рыданиями, мотнул головой и бессильно боднул его лбом в грудь. Альберих не сдался, склонился следом в попытке поймать его взгляд. Как же Дилюк ненавидел его. Как же он его, черт побери, любил. Кэйа выпустил его руки и притиснул к себе — теснее, ближе, глубже. Он касался почти невесомыми поцелуями его виска, лба, век, щек, ловя губами свежие затвердевающие прямо на коже жемчужины, шепча какие-то глупости — Дилюк едва ли разбирал хотя бы часть, все, что осталось — теплые касания ласковых сухих губ. Русал цеплялся когтями за его спину, раздирая в клочья и без того многое пережившую рубаху, обвивал хвостом так, что Кэйе, наверное, было больно, и плакал. Где-то на краю сознания под ударами бушующих волн стонала обшивка «Каэнри’и». Архонты свидетели, такой истерики даже стены его дворца не видели уже очень давно. …Дилюк не знал, сколько времени прошло, когда он, наконец, успокоился, и на палубу корабля перестал сыпаться дурацкий позорный жемчуг. Кэйа все еще держал его в руках, баюкая и ласково поглаживая по спине и чешуйчатым плечам, почесывая основание плавников, и всхлипы постепенно сошли на нет, сменившись судорожными вздохами. Облегчения Дилюк не чувствовал — только пустоту. — Когда умрешь в следующий раз — не возвращайся, — бесцветно сказал он, глядя перед собой невидящим взглядом. — Посмеешь вернуться — я тебя загрызу. Не возвращайся. Спина Кэйи под его пальцами задрожала, и сквозь пелену накатившей усталости русал понял, что тот смеется. Теплый кончик языка дразняще лизнул краешек русалочьего рта, и Дилюк чуть прикусил его — осторожно, не до крови. Смех стал отчетливее — и горчил. — Обещаю, — прошептал Кэйа и коснулся его щеки печальной улыбкой. Впервые Дилюку отчаянно не хотелось ему верить. Не хотелось — но он знал, что, скорее всего, это обещание Альберих сдержит. Не сможет не. В конце концов, на его шее на шнурке висело второе кольцо Алгора Рагнвиндра — русал увидел его мельком в разодранном вороте рубахи, когда сидел, упокоив его рассеченную голову у себя на изгибе хвоста. Конечно, капитан не обладал информацией, которой Моракс поделился с Дилюком, и наверняка был уверен, что им предстоит еще поиск третьего, но Дилюк-то знал. И радости это знание не приносило. Интересно, Моракс уже в курсе? Сколько еще времени им осталось? Дилюк закрыл усталые глаза и позволил себе, наконец, забыться, утонуть в тепле и родном запахе. Каким же он был глупцом, полагая, что сумеет справиться с потерей. События прошедшего дня изрядно пошатнули одну его былую уверенность — и укрепили снова, но уже совсем другую. Это же как сорвать повязку с раны: чем резче, чем больнее, чем кровавее — тем лучше. Нужно закончить уже с этим обоюдным мучением. Как можно быстрее.***
Венти сказал им не опаздывать. Разумеется, они опоздали. Дилюк уснул почти сразу, вымотанный слезами и бессонным бдением. Кэйа, пусть и уставший после воскрешения как черт (смерть вот нисколько не похожа на сон, кто бы там что ни говорил), гладил его по волосам и не мог сомкнуть глаз, но, погруженный в невеселые мысли, благополучно пропустил назначенное время. Справедливости ради, подумать было о чем. В первую очередь — Дилюк. О, да кого он обманывает. И во вторую, и в третью, и в любую очередь — Дилюк. Дилюк, который жался к нему, словно он вернулся из ада (что, в принципе, логично, учитывая, что он, черт возьми, умер), который сидел с ним почти сутки, не выпуская из рук, который плакал. Плакал жемчугом. Кэйа вспоминал, как в Мондштадте русал мимоходом упомянул устланные жемчугом полы в своем дворце, и у него холодело в груди. Он тогда еще почуял, что что-то было не так с этим проклятым жемчугом. Конечно, это могло быть веяние рагнвиндровской моды, но учитывая абсолютно неискренний ответ и нежелание развивать тему, вариант был, прямо скажем, маловероятен. Дилюк плакал — там, у себя во дворце, — годами, так же горько, как и сейчас, если не горше, и от одной мысли об этом у Кэйи болезненно сжималось сердце. Он уже оставил его однажды, и теперь что же, бросит снова? Вот так похоронит под горой никому не нужных жемчужин? Нет. Так нельзя. Так невозможно, просто неприемлемо. Только не с Дилюком. Раньше Альберих был уверен, что русал хочет его смерти, но теперь все изменилось. Если кто-то хочет, чтобы ты умер, то не станет рыдать, не будет льнуть к телу в страхе потерять. В конце концов, не распустит зубы — плечо уже не кровоточило, но все еще побаливало — вполне заслуженно, надо сказать. Дилюк сделал это, чтобы донести до Кэйи некую мысль, и чтобы ее не понять, нужно было быть совершенно безмозглым. Период безмозглости в жизни Кэйи случился не далее как прошлой ночью и длился, хвала небесам, недолго, но теперь его голова была на месте, в целости и сохранности. Позволять себе быть идиотом и дальше — моветон. Может, удастся поговорить с Чжун Ли, разорвать контракт. Кэйа был согласен взять всю ответственность на себя, принять гнев камня, любую небесную кару, лишь бы не допустить подобного вновь. Он найдет способ, сделает все, что Чжун Ли ему скажет. Властелин камня строг, но добр и милосерден, а Кэйа… Кэйа готов был молить на коленях. Увы, в ближайшем будущем молить на коленях предстояло, по-видимому, не Моракса, а сестру Розарию, потому что опомнился Альберих, только когда время слегка перевалило за полночь. Будить уставшего Дилюка не хотелось, но пришлось — иначе из его цепкой даже во сне хватки было не выбраться. Сердитым заспанным взглядом, которым его наградил русал, можно было сжигать города, и это было так хорошо и привычно, что Кэйе стало чуточку легче дышать. Зачем раскисать, когда можно составить план действий. План был нехитрый: поговорить с Розарией, затем через вездесущего Венти попробовать связаться с Чжун Ли и обсудить с ним контракт. А потом— Потом все будет хорошо. …Розария мраморной статуей стояла у кромки прибоя, позволяя волнам лизать окованные металлом каблуки ее сапог, и бесстрастно изучала стальные кольца-когти на пальцах затянутой в перчатку руки. В лунном свете она, и без того бледная, выглядела как зловещий призрак монахини. Сомнительный образ жизни на удивление не оставил следа на ее лице — разве что тени под глазами стали глубже, добавляя чертам потусторонности. Однако, судя по тому, как в складках одежды многообещающе мелькнула пара кинжалов, тумаков от ее руки можно было огрести совсем не призрачных. Кэйа не понаслышке знал, что Розария могла убить дюжиной разных способов, имея всего лишь две секунды времени и одно острое лезвие, и к ней было опасно даже приближаться. Особенно, если опоздал на встречу почти на целый час. — Она выглядит… недовольной, — негромко заметил Дилюк, когда они подплыли ближе. Кэйа ухмыльнулся. — Она всегда недовольна, когда не выспится, а не высыпается она тоже примерно всегда. Я не раз говорил ей, что здоровый сон полезен для кожи, но разве же ее можно в чем-нибудь убедить? — деланно посетовал он, и Дилюк издал очень сочувственное «ох». Кому, как не тебе, понять ее трагедию, соня, с теплой насмешкой подумал Кэйа и, нащупав ногой опору, встал и сделал несколько шагов из воды — так, чтобы держаться поближе к Дилюку. — Не делай глупостей, — предупредил тот, аккуратно подвернув под себя хвост и усевшись поудобнее. Кэйа состроил ему умильные глазки и подмигнул. Дилюк утомленно закатил глаза. — Будешь ли ты так милосердна извинить нам нашу задержку, как истинная служительница божия? Я так соскучился по твоей пресной физиономии, о драгоценная сестра! — радостно заявил Кэйа, небрежно минуя стадию взаимных приветствий. — А знаешь, по чему еще я соскучился? — и, сияя, объявил: — по этому хтоническому ужасу, который ты именуешь макияжем! Краем глаза он заметил, как Дилюк закрыл ладонью лицо. Вопреки ожиданиям, Розария лишь устало вздохнула, такая же мрачная, прекрасная и невыспавшаяся, как и десять лет назад. Кэйа терпеливо ждал минуту, другую, пока улыбка его не стала укоризненной. — Эй, ты должна была сказать что-то вроде: «это не макияж, а мое лицо, а ты не друг, а ублюдок», а потом швырнуть мне в морду какой-нибудь ножичек. Я думал, у нас именно такие отношения! — сказал он деланно-недовольно, скрестив руки на груди. — Ну, знаешь, подходящие для дружеских перебранок с применением холодного оружия. — У нас никакие отношения, капитан, — сухо отрезала Розария и вместо ножичка швырнула ему в голову чистую рубашку. Альберих мог поклясться, что слышал одобрительный тихий хмык со стороны русала. — Приведи себя в благопристойный вид, будь любезен. И нет, за опоздание не извиню, — Кэйа, молча ухмыляясь, кинул ей бутылку дорогого вина, которую до того держал в руках Дилюк, и Розария отточеным жестом поймала ее, мельком глянув на этикетку, положила на песок рядом и продолжила, не меняясь в лице: — …а впрочем, может быть, и извиню. Пути божии неисповедимы. — Аминь, — набожно-смиренно согласился Кэйа и принялся стягивать через голову старые лохмотья. Да, вести дела с Розарией было сплошным удовольствием. — Так что там с нашими проказливыми «воронятами»? — осведомился он, наскоро переодевшись и привычно закатав рукава до локтей. Рубашка была весьма тесна в плечах и чересчур свободна в груди — должно быть, Розария со свойственной ей ироничностью сочла забавным поделиться с ним одной из своих, — впрочем, не то чтобы Кэйа собирался застегивать ее на все-все пуговицы. — Ты пообщалась с Рябчиком? Монахиня равнодушно пожала обнаженными плечами и изящным жестом вытряхнула сигарету из миниатюрного стального портсигара. — Не только с ним — с остальными тоже. Все клянутся, что впервые слышат. Я склонна им верить. Они выглядели весьма искренне удивленными. Кэйа удовлетворенно хмыкнул. В конце концов, неискренность на исповеди — тяжкий грех. На исповеди у сестры Розарии — еще и смертельный. Не смертный. Именно смертельный. — Кроме того, они были не в курсе, о каком «сокровище» идет речь: решили, что это некая ценная вещь. Я взяла на себя смелость не разубеждать их в этом, — продолжила Розария, закуривая. Наметанным глазом Кэйа уловил мимолетный слабозаинтересованный взгляд, который она бросила на Дилюка, но не стал ничего предпринимать. В этом попросту не было необходимости: Розария была не из тех, кто нуждался в предупреждениях, и ей вполне можно было доверять. К тому же, перед встречей он как можно более подробно рассказал русалу, с кем им предстоит встретиться, так что за него тоже можно было не волноваться. Он не утаил ничего, даже их старой интрижки десятилетней давности, единственной ночи, которая была необходима тогда им обоим, и после которой они расстались, конечно, не лучшими друзьями, но как минимум надежными партнерами и хорошими собутыльниками, что, учитывая характеры обоих, было, пожалуй, даже ценнее. Возможно, именно по этой причине сейчас он кожей ощущал осторожное, по-королевски деликатное любопытство русала по отношению к монахине. Любопытство — но не более, и от этого доверия у Альбериха сладко-сладко сворачивалось в груди что-то очень теплое. Всякий раз, когда Кэйа думал, что Дилюка невозможно полюбить сильнее, русал, сам того не ведая, доказывал ему обратное. — Приблизительно этого я и ждал. Приятно, что они так удобно неорганизованны, — задумчиво кивнул он, приложив палец к подбородку. — А как они отнеслись к потере целой когорты усердных разнорабочих? Не сказать, чтобы это его действительно заботило, но лишних проблем не хотелось. С Похитителями сокровищ Кэйа был на короткой ноге — точнее, они были у него на коротком поводке, — и он бы легко с ними справился, если не грубой силой, то более изящными методами. Похитители не имели надежного целостного руководства, по сути, это была одна огромная абсолютно не сплоченная разбойничья банда, состоявшая из различных мелких шаек, в которой царила звериная иерархия: кто сильнее, тот и сверху. Иными словами, ничего сложного, ему даже нравилось дразнить эту свору собак, уж очень они очаровательно бесились. Однако, доставить Дилюку еще большего беспокойства он позволить себе не мог. И так уже отличиться успел, красавец. Лучше было перестраховаться. — Никак, — лаконично ответила Розария и аккуратно стряхнула пепел. — Они и лиц их не знали, не говоря уже об именах. — Замечательно, — Кэйа обаятельно улыбнулся и подмигнул. — Благодарю за помощь, святая сестра. И извини за беспокойство. Монахиня сделала затяжку и потушила окурок закованными в металл пальцами. — Я была бы гораздо меньше обеспокоена, если бы ты вел себя более аккуратно и цивилизованно, — заметила она и наклонилась за бутылкой. — Убирать кровь и вареные трупы было очень… утомительно, а я ненавижу утомляться и работать сверхурочно. О недовольство в ее голосе можно было порезаться. — Но ты же не сама этим занималась, я прав? — возразил Кэйа (Розария притворилась, что не услышала) и чуть наклонил голову: — к тому же, постой, что еще за «вареные трупы»? Розария вскинула брови. — Только не говори, что ты тут ни при чем и по Мондштадту разгуливает маньяк, готовящий супы из разбойничьих трупов, — она прищурилась. — Двое или трое с частичными ожогами, словно от кипятка — это ерунда, но одного как будто сварили целиком, даже белки глаз вылезли, прошу прощения за подробности. Я почти решила, что ты повредился головой. Мои уборщики были в ужасе, капитан. — Я, безусловно, повредился головой, но… — Кэйа недоуменно нахмурился. — Сварили целиком? Кто мог сделать такое?.. Сидевший у его ног Дилюк издал странный звук — не то кашлянул, не то подавился. Альберих застыл, затем очень, очень медленно повернулся и воззрился на него круглыми глазищами. Да нет. Не может этого быть. Что за черт. — Диди?.. — спросил он слабым голосом, все еще не веря. Нет, это просто смехотворно! Дилюк, конечно, невероятно силен и более чем способен за себя постоять, но он же добрая ромашка, морской цветочек, он просто не мог… — Это был тот самый, ну… с топором, — ох. — Ты ранил его не смертельно, а я… рука дрогнула, в общем, — буркнул морской цветочек и — о, архонты, дайте сил! — застенчиво зарумянился, смущенно опустив уши. Кэйа задохнулся абсурдностью ситуации. Покраснел. Этот засранец еще и покраснел! Розария молчала какое-то время, храня непроницаемое выражение лица, затем откупорила бутылку и хлебнула прямо из горла. Мудрая женщина. — Нельзя варить людей, Диди! — беспомощно воскликнул Альберих, всплеснув руками. — Людей можно резать, колоть, душить, топить, в них можно стрелять, на худой конец, бить, но не варить! Мы же в цивилизованном обществе, Диди, ну твою мать!.. Дилюк идеи явно не уловил, но на всякий случай, кажется, устыдился. — Прости? — сказал он неуверенно и робко дотронулся до Кэйиной ноги. — Я нечаянно. Просто… огорчился, вот и… я даже не думал, что река меня послушается! Кэйа опустился рядом с ним на колени и обнял за плечи. Он понимал, почему Дилюк так среагировал и сделал то, что сделал, но все же!.. — А если бы он успел тебе навредить до того, как умер? — укоризненно произнес он. — Хвала небесам, ты его не загрыз! А если бы он был какой-нибудь заразный больной? Как можно быть таким неосторожным? Никогда так больше не делай! Я этого не стою. — Нет, стоишь, — упрямо сказал Дилюк. Розария тактично кашлянула в кулак. — Я никак не стану это комментировать, хотя соблазн велик, — заметила она с толикой вежливого сарказма в прохладном голосе. — Если вопросов ко мне у капитана больше нет, я хотела бы откланяться. У меня есть другие дела, требующие внимания. Вид она сделала такой занятой, что Кэйа со спокойной душой не поверил ей ни на грош. — Конечно, благочестивая сестра, — обворожительно улыбнулся он. — Да хранят тебя архонты. — Да хранит вас владыка, мм… Барсибато, — равнодушно отозвалась Розария, отсалютовала початой бутылкой и ушла, покачивая бедрами. Каблуки ее сапог при этом не увязали в песке — возможно, в этом была своя магия. Кэйа и Дилюк проводили ее взглядом. — И все же, никаких вареных людей больше, договорились? — нарочито строго сказал Кэйа. Дилюк закатил глаза, но кончики ушей слегка покраснели. — Ну я же уже извинился, сколько еще раз ты мне об этом напомнишь? — возмутился он. — Quantum satis, как говорили древние, — Кэйа взъерошил ему волосы. — И вообще, ты солгал мне, сказав, что я попал! Диди, как ты мог? Дилюк фыркнул и аккуратно поймал зубами его палец в шутливой угрозе. — Ну, технически ты действительно попал, — сказал он слегка шепеляво, затем выпустил палец изо рта, лизнув напоследок, отчего у Кэйи на секунду в глазах потемнело, а сердце сбилось с ритма. — В живот. Конечно же, он не умер от такой раны. — А метил в шею, — грустно вздохнул Альберих, быстро придя в себя. — Старею, старею. — Скоро перестанешь, — весело произнес кто-то за их спинами, со стороны моря. Они одновременно обернулись — и увидели Венти, зависшего над водой прямо в воздухе. — О, владыка Барсибато пришел нас хранить, — Кэйа щелкнул языком. — Каков сервис! Бард хитро ухмыльнулся в ответ, и у Кэйи зародилось нехорошее предчувствие. Каждый раз, когда ему казалось, что все идет по плану, все начинало идти по чему угодно, кроме. Что на этот раз? — Коль вы собрали два кольца, лишь шаг остался до конца, — пропел Венти, лукаво поблескивая бирюзовыми глазами. — У меня подарок от Моракса, — он вытащил что-то из кармана и беспечно бросил по дуге прямо Кэйе в руки — и будь Альберих проклят вторично, если он не узнал этот блеск. Третье кольцо, на этот раз белое, подпрыгнуло на ладони и, повинуясь мановению пальца барда, само наделось на указательный палец. Кэйа машинально тряхнул рукой, но кольцо словно вросло, даже не думая соскальзывать. Он тряхнул рукой сильнее — тщетно. Что за нахрен. Кэйа глянул на Дилюка, не сводившего взгляда с белого обруча — лунный контраст на темной коже, — и поразился тому, каким безэмоциональным вдруг стало его лицо — почти мраморным, почти скорбным, как посмертная маска, как удар изнутри об лед… что? Почему? — Владыка Гео передает свои искренние поздравления и выражает надежду, что в скором времени вы приступите к следующему этапу — дойдете до, хе-хе, следующей базы, так сказать, — сообщил Венти с самой засранской своей улыбкой, и подмигнул — почему-то Дилюку, а не ему. Кэйа отмер. — Слушай, Венти, насчет этого… — начал он было, но был прерван теплой ладонью, бесцеремонно запечатавшей рот. — Спасибо, — спокойно произнес Дилюк, обвив Кэйю хвостом за пояс. — Мы отправимся в Рассветное море, как только доберемся до корабля. Владыка Гео может не беспокоиться, особенно теперь, когда у нас есть все три кольца. Ни к чему откладывать неизбежное. Кэйа в смятении захлопал ресницами, слушая и слыша, но отказываясь понимать, о чем тот говорит. «Отправимся в Рассветное море»? Как же, почему же так скоро… «Все три кольца»? Звучало так, словно Дилюк знает, что белое кольцо — фальшивка, но… это же невозможно, верно? «Ни к чему откладывать неизбежное» — а это еще что должно означать?! Он же не собирается сказать, что… Кэйа ощутил, как грудь сдавило холодным обручем страха. Дилюк же не хочет, чтобы он умер, да? Это же невозможно. Русал каждый раз ругал его, когда он рисковал жизнью, всегда спасал, держал на плаву как буквально, так и образно, — в конце концов, он сидел над его бездыханным телом, а потом плакал, черт побери! И все эти объятия, слова, поцелуи и укусы — нельзя ведь делать все это так искренне и любяще, и при этом желать смерти? …Или можно? Дилюк ведь и не говорил, что не хочет, чтобы ты умирал, ядовитой змеей, ползучим гадом зашипело что-то внутри, подколодное, подковерное. Он говорил, что нужно беречь себя, потому что так будет легче. Так будет проще. Так будет не больно. Венти вещал что-то еще, Дилюк держал Кэйю за руку и тоже что-то говорил, но Альберих едва ли вникал в их слова, не в силах даже заткнуть этот мерзкий голос в голове, почему-то ставший похожим на голос дражайшего папочки. Глаз предательски защипало, и он закусил щеку изнутри, растянув губы в как можно более уверенной улыбке. Что ж, да будет так. (Внимательного, нежного и болезненно-виноватого взгляда Дилюка капитан, увы, не заметил.)