Возжигатель

      — Гвин в городе! Король Гвин вернулся!       Двери хлопали и скрипели, замки лязгали, а улицы полнились топотом ног. Весь Анор Лондо высыпал из домов, непрестанно гудя всё об одном и том же: король Гвин наконец вернулся из своего долгого путешествия. И сейчас созывает всех на главной площади.       «Вернулся с дарами», — промелькнула у меня в голове неприятная догадка, а перед глазами сразу же возникло обеспокоенное лицо Киаран.       С тех пор, как Арториас навестил меня тогда вместе с Гвинеддом, прошло два не слишком долгих, но и не коротких месяца. Уже на следующее утро моему другу стало лучше; телом он всё ещё напоминал изрядно измождённый скелет, но лицо вновь приобрело обычное собранное и волевое выражение. Он долго благодарил меня и всё порывался как-то помочь по хозяйству, но я только смеялся и отмахивался: его душевный покой был мне лучшей наградой.       Пока он завтракал, я сбегал к Киаран — так быстро, как только мог. Она — благодарение Всеотцу — была дома; только одного лишь имени Арториаса хватило, чтобы она накинула на себя первую попавшуюся одежду и так же бегом отправилась со мной назад. Когда мы вернулись, я их оставил в столовой, а сам пошёл в кузню: и латами Арта нужно было заняться, и вообще не хотелось им мешать.       Удивительно, что в самом начале — имею в виду, тогда, когда они только познакомились — я ревновал Арториаса жутко, прямо до скрежета зубов. Наверное, я считал его вещью, которая должна принадлежать только мне. Ну или чем-то в таком роде. Не знаю, приходит ли с возрастом мудрость, но я точно научился смотреть на близких мне людей несколько трезвее. И уважать их желания и стремления, в конце концов.       А дальше… дальше стало очень хорошо. На третий же день после того из недолгого похода вернулся Гох Соколиный Глаз, и наконец-то мы все были в сборе. Где-то далеко, правда, в самой глуби мыслей, копошилась одна мелкая, но настырная и неприятная: «что же будет делать Гвинедд?» Каждый раз, стоило только ей появиться, я безжалостно отбрасывал её в сторону и заменял на что-то более приятное — что-то, связанное с друзьями. По-детски и недальновидно? Возможно; но слишком редко мне выпадали такие тихие и беззаботные часы.       И вот они, кажется, и закончились. Все дурные мысли, на которые я раньше старался не обращать внимания, насели теперь одновременно. Мне не нравилось ни то, что Гвин вернулся, ни то, что он созывает жителей города, ни то, что говорила раньше Киаран… А ещё больше не нравилось то, что последнюю неделю (судя по тому, что мне говорили Орнштейн и Арториас) Гвинедд куда-то пропал.       И проклятое солнце, будто выжигающее в тебе всю жизнь.       — Эрдис, здравствуй!       Я вздрогнул и повернул голову влево. Знакомое лицо, до ужаса знакомое — и сразу же я вспоминаю, где видел его. Четвёртая… или пятая дочь Хозяйки?       — И ты здравствуй, Квилана, — поклонился я ей на ходу. — Давно уже не видел тебя.       — Да и я тебя тоже. Зато слышала немало, — звонко рассмеялась она. — Могу уже поздравлять с неожиданным обожествлением или же несколько повременить?       — Ха, — возвёл я глаза к небу. — Смешно. Я что, и правда последний, кто об этом узнал, да?       — Похоже на то, — не прекращая улыбаться, ответила она. — Новость потешная, но не слишком-то радостная, верно?       Квилана всегда отличалась острым умом, даже среди остальных дочерей Квилы. А ещё — умением подбирать точные, хоть и резкие, слова.       — Не люблю известность, — кивнул я в ответ. — Намного проще жить, будучи маленьким и незаметным.       Её улыбка несколько поменялась: из насмешливой стала доброй, понимающей и… слегка обеспокоенной?       — Тебя сложно не заметить, Эрдис. Твой огонь слишком ярок, чтобы скрыть его в тени.       — Мой?.. — я коснулся груди и посмотрел на неё тоже по-новому, с тревогой и подозрением.       — Да, — кивнула она. — Оба. Пока что тёмный сильнее и бросается в глаза первым, но… как знать?       Вот уж верно. Как знать?       Я, кажется, даже придумал, как ответить, но не успел: толпа оттеснила её от меня, и почти сразу же я потерял её из виду. Впрочем, я и так услышал достаточно — более чем.       Так или иначе, всё возвращается к пламени.       Гвин. Ещё даже не видя чётко его очертания, я мог сказать наверняка, что это он: я всем нутром, всем естеством ощущал его присутствие. Оно… его душа была сильна настолько, что она оглушала, подавляла, сминала своим могуществом. Сущая пытка для тех, кто противился ему — и радостное блаженство для всех прочих. Я знал точно, к кому из этих двух отнести себя и… Киаран, на удивление. А вот насчёт Арториаса я не мог сказать наверняка. Мог ли он сам, впрочем?       Король обратил на меня внимание. Всё вокруг горело так ярко, что я мог бы закрыть глаза и всё равно продолжать видеть каждого из собравшихся здесь, на площади. В присутствии воплощённого Солнца зрение не нужно — оно только мешает.       Вот, по его правую руку сидит Гвинедд, его старший сын. Он снова как-то потускнел, но уже не так болезненно, как раньше, а иначе — будто решил приберечь силы для чего-то важного. По левую руку — Гвиневер, и она пылает такой красотой, что даже меня, стоящего в паре сот футов от неё, обдаёт нестерпимым и сладким жаром.       За ними двумя — Гвиндолин и Филианора. Они не унаследовали от отца солнечного света, но вместо него Всеотец решил наделить их мягкой прохладой Луны. Филианоре она шла — шла так же хорошо, как тихий ветер подходит к звёздной безмолвной ночи. Но Гвиндолин… Гвиндолин всегда желал большего.       И все они окружены верными рыцарями и придворными. Моё сердце сразу же тянется к друзьям — да, они тоже там, все четверо. Тревога не отступает, но немного разжимает свои пальцы, и я теперь могу дышать спокойнее. Удивительно, что Смоуга нет среди них, но… это и к лучшему, наверное?       Толпа всё ещё продолжает прибывать, но Гвин решает начать. Удивительно, но только из его уст вырвалось первое слово — и даже топот ног потерял всякий звук и смысл.       — Прежде всего, — он звучит внушительно, глубоко и низко, — прежде чем перейти к делу, я хотел бы поблагодарить своего старшего сына, Гвинедда. Именно он управлял Лордраном в моё отсутствие, и долг свой он выполнил честно и с достойной короля ответственностью.       Анор Лондо загремел ликующими возгласами, а принц поднялся со своего кресла и низко поклонился всем, собравшимся на площади. Затем он повернулся к отцу и, как полагалось, слегка склонив голову, поцеловал ему руку.       — Моя супруга, увы, не смогла присутствовать на нашем торжестве. Со дня на день мы ожидаем рождения нового принца… или, если звёзды не обманывают нас, — он вдруг улыбнулся, — принцессы.       Снова крики и восторг. Меня начинает раздирать нетерпение: ну же! Скажи наконец, чего ты хочешь!       — А теперь я расскажу вам, почему я покинул город на столь долгий срок. Площадь накрыла мёртвая тишина. Так быстро, что я оторопел: разве может такая огромная толпа умолкнуть за мгновение?       — Не все, но многие из вас помнят давнишнюю войну. Которую мы вели против присносущных драконов, защищая своё пламя и сражаясь за место под солнцем. Она была суровой и тяжёлой, и многие из нас полегли, отдав свою жизнь за то, чтобы мы сейчас могли процветать в мире и спокойствии. Их жертва всегда останется с нами — всегда останется в наших сердцах.       Как же много напыщенности! Но раз прочим нравится, то почему бы и нет? Король понимал это ещё лучше меня, а потому и оратором был воистину непревзойдённым.       — На костях и прахе погибших мы основали Лордран. На них же построили города и насадили деревья — те, которым было суждено занять место сгоревших в жаре битв. Но самое важное, — его голос усилился, — именно для вас, мои братья и сёстры по роду, был выстроен весь этот город. Анор Лондо был призван стать садом блаженства, тихим прибежищем для тех, от у кого в сердцах от рождения сияют светлые огоньки душ.       Да. Он начинает клонить как раз к тому, о чём упоминала Киаран. Ну что же…       — Но что же мы скажем о тех, кому повезло меньше нас? — он неспешно обвёл толпу рукой. — Что мы скажем о тех, кому выпало нести в своей груди осколки Тёмной души? Как… как мы посмотрим в глаза людям?       Я нутром уловил встревоженный взгляд Арториаса — а вслед за ним и Орнштейна, и Киаран. Только Гох стоял неподвижно, но… я почти уверен, что свои мысли он тоже обратил на меня.       — Все эти месяцы я странствовал для того, чтобы найти подходящее место. Место, где можно основать новый город, который станет домом для всех тех, кто сражался вместе с нами. Кто тоже доблестно шёл вперёд и проливал свою кровь.       Тишина стала ещё более плотной, чем раньше.       — И я нашёл его! Друзья мои, прошу: узрите Город за Стеной!       Гвин воздел обе руки, и в самом воздухе соткалась лёгкая, невесомая, но тем не менее прекрасная картина. Из сгустившегося белёсого тумана выросли башни, заканчивающиеся острыми шпилями, а рядом с ними — полукруглые купола, арки, лестницы и мосты. Весь этот город чем-то неуловимо напоминал Анор Лондо, но был более… основателен. Словно он пустил корни далеко в землю и укрепился в ней так прочно, как мог.       И весь он был окружён высокой, смыкающейся почти идеальным кольцом каменной стеной.       — Храбрые из храбрейших и великие из величайших поселятся там. И мои верные рыцари станут первыми из них. Прошу, выйдите же вперёд!       Толпа чуть отхлынула назад, и на освободившееся место вышли десятки… сотни рослых и крепких мужей, все как один — в воронёных ребристых латах. Давно уже я их не видел и не встречал; слышал лишь слухи о том, что они обитали сейчас где-то в южной части Лордрана. Наверное, Гвин их решил созвать сюда именно ради этого.       И латы их… я бы очень хотел хотя бы прикоснуться к ним, но ни разу не выпадало случая. Я знал лишь то, что выкованы они были в Бездне (быть может, и самим Праотцем), и из-за этого… они казались живыми. Нет, не казались — они и были живыми, они прямо-таки источали из себя необузданную и ласковую тьму. На лицах некоторых из собравшихся здесь я даже уловил гримасу отвращения и еле сдержал ухмылку — мне-то эта тьма была нипочём. Моя душа ведь была образована из почти такой же.       — Но город — не единственный ваш дар.       Стоит отдать Гвину должное: ни единый мускул на лице не дрогнул, когда всего его окружила настолько густая и плотная Тьма. Напротив, он даже улыбнулся и поднял руки ещё выше — и туманный город сразу же растворился в свежем утреннем воздухе. Но вместо него в раскрытых ладонях короля начало появляться что-то… иное. Что-то такое, от чего у меня прошёл мороз по всей коже, а волосы на голове зашевелились.       — Я подарю вам Огонь, о верные. Тот самый, который пылает в Горниле уже многие сотни лет.       Я подавил в себе желание сделать шаг назад. «Нет! — хотелось завопить мне, когда я с ужасом смотрел на возникший перед лицом Гвина горящий круг. — Ты лжёшь, король! Это не тот огонь!..»       Забыв о том, что Гвин наверняка видит меня, я начал затравленно озираться по сторонам. Кто-нибудь? О, кто-нибудь, скажите же ему!..       Мой взгляд зацепился за Квилу — и я сразу же выпрямился и замер. Её смуглое обычно лицо сейчас было бледно-серым, а глаза распахнуты — так широко, что я мог видеть в них отражение языков пламени.       Она ощутила, что я смотрю на неё, и медленно покачала головой. Совсем коротко и плавно; вряд ли кто-то, кроме меня, заметил.       — Пламя пылает очень ярко, и потому оно скроет от вас часть Бездны. Тьма станет для вас смутной и тусклой, но зато, — его голос возвысился, — зато вы получите во владение силу, которой обладаем все мы, Повелители! Вы станете совершенны, верные!       Мне невыносимо хотелось завыть. Какая гнусная ложь! Какое отвратительное коварство! Почти всю жизнь я изучал огонь, держал его в руках… С первого взгляда я мог отличить подделку!       Но то, что предложил своим рыцарям Гвин, было не просто подделкой. Эта вещь была много страшнее. Я кожей ощущал, как языки его пламени тянутся, ищут той черноты, что была заключена как в доспехах рыцарей, так и их душах. Они страстно желали вкусить тьмы — и сжечь её дотла.       Я знал, что король искал топливо для Пламени. Но я и помыслить не мог, что в своих изысканиях он зайдёт так далеко.       Кто мог подумать, что хворостом и дровами станут души людей?       Тем больнее мне было смотреть сейчас в лица этих несчастных. Конечно, они не разбирались в огне так, как Хозяйка; они не знали даже той малости, которая была известно мне, но… я видел, что они всё равно чувствовали неправильность. Их тёмные души бились у них в груди, с отвращением стараясь скрыться куда подальше от этого проклятого гвинового знака.       — Держись, Эрдис.       Я ладонью ощутил чьё-то прохладное прикосновение. Квилана — она вся дрожала, то ли от страха, то ли от негодования. Но всё равно она решила меня поддержать.       — Держись.       Вот первый из рыцарей подошёл к королю и преклонил колено перед ним. Больше всего мне хотелось закрыть глаза и спрятаться куда-то, но я не мог. Я должен был сохранить хоть какие-то капли достоинства.       Хотя бы ради своих друзей.       Огненный знак лёг на латы рыцаря так же легко, как горячий нож прорезает масло. Он, спешно встав на ноги, развернулся к толпе лицом — и мне еле удалось побороть дрожь. Пылающий оранжевым огненный круг прямо у него на груди, внутри которого зияет непроглядная чернота. Уже даже не тьма Бездны, а… что-то более суровое и мрачное.       Но вместе с тем часть моей души получила некоторое облегчение. Груз, лежавший на моих плечах уже долгие месяцы и годы, словно потерял в весе; даже солнце, отвратительно тягучее, снова воспрянуло. Пламя приняло эту жертву.       Рыцари подходили к Гвину один за другим, и грудь каждого из них он помечал этим огненным знаком. Как бы противно мне не было, насколько бы отвратительным не казалось всё это действо, с каждым рыцарем — с каждым новым рыцарем я чувствовал, как тело наполняется непривычной бодрящей прохладой. Как давно я лишился её? Год? Десяток лет? А может, сотню лет назад?       Ни один из рыцарей не возразил королю. А кто бы вообще смог ему перечить? Я никогда не находился близко к нему, никогда не общался один-на-один, но его мощь ошеломляла даже издалека. Страшно подумать: что же должны были чувствовать эти несчастные?       Но вот, уже последний рыцарь получил свою метку. Сразу же вслед за тем они начали неспешно, так же один за другим, уходить с площади и спускаться вниз по лестнице прямо за возвышением, на котором находился король с приближёнными. Все они скоро пропали из виду, а вместе с ними исчез даже сам аромат Тьмы.       Удушающий? Я бы сказал, освежающий.       — Но не одним только своим верным я предлагаю эти дары. Есть и множество других, чьи заслуги не менее велики, и все они будут вознаграждены сполна!       Мне уже кажется, что каждое его слово звучит всё более и более угрожающе. А Гвин же начал называть имена; некоторые из них были мне известны, а остальные я и не пытался запомнить. Всё равно после этого дня я вряд ли когда их увижу.       Огненный круг же пропал из рук короля, и никого из прочих он больше им не отмечал. Я наконец смог вздохнуть с облегчением… похоже, слишком шумно.       — Эрдис, Неотступный, Алый Коготь!       С неожиданно спокойным изумлением я подметил, что Гвину были известны даже те оба прозвища, которыми меня называли тогда, на войне. А толпа же расступилась в стороны — и вот, ноги сами несут меня к каменным ступеням.       Как так вообще произошло?       Шумела ли толпа вокруг меня — или нет? Дул ли ветер? Пели ли птицы? Я будто разом лишился всех чувств. И подойдя к королю, я сразу же преклонил колено. Дело не только в этикете: если бы я не сделал этого быстро, то просто бы рухнул наземь, подавляемый силой Гвина.       Она была невыносимо велика. Даже ещё больше, чем я представлял себе. Всё моё тело словно сжало в тиски, а мысли… думать не хотелось. Только ползать на животе и пресмыкаться перед ним, как будто бы я — самый жалкий в мире червяк.       — Хоть и не с прочими людьми, но ты сражался доблестно, Эрдис, — голос Гвина врезался мне в уши и оставлял в голове только глухую, грохочущую пустоту. — И мои Четверо, и многие другие не раз отзывались тебе добрыми словами. Ты не меньше других заслужил этот дар.       Я изо всех сил пытался придумать, что ответить ему. Шум в голове усиливался с каждой секундой; о Всеотец! Укрепи меня.       — Прошу прощения за дерзость, мой король, — хрипло, еле ворочая языков, выдавил я. — Но… вы позволите мне остаться здесь, в Анор Лондо?       Толпа дружно ахнула. О да, я прекрасно представлял, как это выглядело с их стороны. Какой-то несчастный человечишка, решивший перечить Гвину.       — Эрдис, дитя моё, — голос короля зазвучал вдруг участливо и полушутливо. — Никак ты отвергаешь мой дар? Неужто он недостаточно хорош для тебя?       Меня всего окатило стыдом, а лицо залило краской. «Действительно, — вдруг промелькнуло в голове, — почему я отказываюсь? Неужели жизнь там будет хуже жизни здесь?»       «К тому же, — зазвучал теперь другой голос, — может, я смогу помочь там этим несчастным с огненной меткой?»       «Нет! — истошным воплем ответил третий голос. — Уловка! Ложь! Вспомни о Квиле! Вспомни о своих друзьях!»       — Тебя терзают сомнения, дитя моё, — печально вздохнул Гвин. — И я вижу, что ты страшишься оскорбить меня. Гвинедд, сын мой, — вдруг повернулся он к принцу, — ты многие часы и дни проводил с этим добрым мужем. Тебе знакома его душа больше, чем мне — может, скажешь, почему он отбрасывает мой дар?       Я волосами ощутил, насколько долгим и испытывающим был взгляд короля. Неужели сейчас?..       — Скажу, отец, — Гвинедд поднялся на ноги. — Его сердце чисто, и оно ценит друзей намного больше золота и власти, владений и земель. Твой дар не принесёт ему ничего, кроме горя и страданий. Потому… потому я хотел бы предложить ему иной.       Я оставил всякие попытки думать. Два Солнца — малое и большое — направили свой жар друг на друга. Моих сил хватало только на то, чтобы не упасть ниц.       Гвинедд же подошёл к отцу и стал одесную него, внимательно смотря на меня.       — Мало того, что он смел и силён духом, он мудр и умён. Не каждый — а тем более не каждый человек — сможет изучать науки у Квилы и стать в итоге одним из первых её учеников. И точно не каждый сможет так быстро вырасти до полководца, вести воинов в бой и возвращаться каждый раз с победой, не лишившись ни единого из солдат. И оставаться при том верным, добрым и скромным.       Принц склонил голову и коснулся моей щеки самыми кончиками пальцев. Тысячи молний пронзили меня одновременно и наполнили тело невыносимым жаром, который сразу же вспыхнул на коже и разлился невероятным блаженством. Я понимал, что происходит, но уже не мог противиться.       Я поднял голову и посмотрел прямо в его оранжево-золотистые глаза. В них можно было утонуть; в них можно было смотреть вечно.       — Эрдис Рассудительный, Неотступный, Алый Коготь, — каждое его слово вновь и вновь ввергало меня в пучину неосязаемой радости. — Ты станешь моим советником?       «Хитрец, — хотелось усмехнуться мне. — Каков хитрец!»       Он наверняка всё продумал ещё раньше. И знал точно, что я не смогу отказать ему.       А я знал, что он знает.       — Да, мой принц, — выдохнул я. — Подчиняюсь вашей воле.       Гвинедд, склонившись чуть ниже, взял меня за обе руки и быстро, но осторожно поставил на ноги. Удостоверившись, что я стою ровно, он отошёл немного назад и сложил ладони в виде чаши. С еле уловимым звоном над ними вырос тонкий, узорчатый венец, сплетающийся ветвями и полупрозрачными буковыми листьями.       Уважительно кивнув, он поднял венец так, чтобы его могли рассмотреть все — а после мягко опустил мне на голову. Я чувствовал его вовсе малый вес, и он был… приятен.       — Я рад, — вдруг улыбнулся принц мне. — Очень рад.       Толпа взревела в ликовании.       Но даже столь яркий светоч, каким был Гвинедд, не мог полностью защитить меня от жара Солнца-короля. Гнев? Безысходность? Горечь? Предательство? В нём смешалось, кажется, всё это — и даже больше. Но принц сразу же отвёл меня к своему креслу и опустился в него — а я встал за ним и крепко ухватился за спинку. Так было хоть самую малость легче.       Поняли ли остальные? Может, некоторые; да и какая разница. На меня навалилась такая усталость, что я уже не мог различать имён, произносимых королём — не уверен, что вообще мог их слышать. Люди подходили и подходили к нему, а я лишь старался стоять ровно и крепко. Смог бы я, если не Гвинедд? И, может, Всеотец?       Сложно сказать, сколько времени прошло, прежде чем имена наконец закончились. Гвин, выйдя чуть вперёд, произнёс ещё какую-то речь — несомненно, громкую и красивую. Она показалась мне невыносимо долгой… но и ей наступил конец.       — Мой принц, — тихо шепнул я Гвинедду, когда он поднялся с кресла и помахал рукой толпе. — Я нужен вам сейчас?       — Прошу, по имени, Эрдис, — слегка поморщился он. — И… нет. Отдохни. Ты мне нужен завтра — но свежим и выспавшимся.       Королевское семейство удалилось обратно — по той же лестнице, по которой поднялось на площадь. Я, отойдя чуть в сторону, внимательно провожал взглядом Гвина. Ни единым своим движением, ни единым жестом он не выдал своего недовольства и… разочарования в сыне. Но я знал, что он этого так не оставит. Точно не такой, как он.       Впрочем, об этом я долго думать тоже не мог. Чтобы как-то справиться с внезапно подступившим головокружением, я повернулся и уставился невидящим взглядом далеко в толпу. Она же, немного поглазев на процессию, тоже вскоре разошлась. Остались лишь немногие зеваки, несколько придворных, которым было поручено убрать всё ненужное, и… четвёрка Гвина.       Они, спустившись с возвышения, внимательно смотрели на меня — а я, из последних сил пытаясь не споткнуться, сделал несколько шагов в их направлении. И ещё несколько. И ещё немного.       Арториас и Киаран обняли меня одновременно, а Орнштейн похлопал по спине — так сильно, что перехватило дух. Гох осторожно коснулся моей головы, а мне показалось, что на макушке у меня очутился целый немалый валун.       — Пойдём куда-то? — приподнял брови я. — Это было очень долгое утро.       — О-о-чень до-о-олгое у-утро, — низко прогудел гигант.       Киаран, задрав голову, посмотрела на его безмятежное лицо и звонко рассмеялась.