Возжигатель

      Королева родила!       У Гвина родилась дочь!       Новая принцесса появилась на свет!       Весь город гудел так громко, что у меня с самого утра разболелась голова. Я ненавидел подобные события: они были настолько ярки, настолько звонки, насколько же и пусты. Гвин наверняка устроит какое-то торжество, на котором будет долго и несомненно красиво вещать о том, как его переполняет радость и гордость. О том, как хочет разделить свой восторг со всем городом, со всем Анор Лондо — а жители его будут вопить, кричать и рыдать в ни с чем не сравнимой эйфории и с обожанием смотреть на своего короля.       Просто отвратительно.       Гвинедд должен был отменить свои дела в такой день — хоть я и был в этом уверен, всё равно пришёл к нему в назначенное время. Он действительно находился в своём кабинете и приветственно кивнул мне, когда я вошёл.       — Устало выглядишь, — усмехнулся он, поднимаясь с кресла.       Я не сдержал ответной улыбки. Его красивое белое лицо сейчас выглядело скорее серым, а кожа на нём — стянутой. Глаза были полуприкрыты, а в самой их глубине неярко горели два уголька — на самом деле, так тускло, как будто они вот-вот погаснут.       — Не могу спать, — ответил он на мой немой вопрос. — Слишком много всего вокруг.       Я не мог не согласиться. Уже больше недели прошло с той нашей охоты на виверн, но не прояснилось совершенно ничего. Почти каждый вечер, после всех этих навевающих скуку государственных дел, мы ввосьмером садились за стол: Четвёрка, я, Гвинедд и обе принцессы — и заводили длинный разговор. Точнее, более верно было бы «пытались заводить»: все наши предположения и мысли каждый раз иссякали совсем скоро, и оставалось только молча сидеть и мрачно рассматривать древесные узоры на столешнице.       Они, впрочем, никогда ничего не подсказывали.       Однажды у меня появилось подозрение, что произошедшее с нами могло быть как-то связано с драконами и изысканиями Гвинедда, совета по поводу которых он просил. Когда в очередной раз мы остались наедине, я напрямую спросил у него, но он лишь покачал головой: принца настолько завалило государственными вопросами, что на большее времени у него почти не оставалось. Так что моя догадка была неплохой, но — увы — не оправдалась.       И, как будто всего этого было мало… принцесса Гвиневер порой бросала на меня такие взгляды, что всё тело словно окаменевало. А что ещё хуже, я был почти уверен, что смотрю — в те немногие мгновения, когда поднимал голову от стола — на неё так же. Происходившее между нами рождало ещё больше вопросов и неопределённости, чем виверны, пускай даже и говорящие.       — Король должен скоро объявить праздник, — Гвинедд передёрнул плечами, выводя меня из задумчивости. — Народ и так уже празднует, впрочем. И ты тоже отдохни… если сможешь, конечно.       Я вздохнул и покачал головой, а потом подошёл к нему.       — Гвинедд, — я мягко положил руки ему на плечи и посмотрел прямо в глаза, — прошу, перестань так мучить себя. Лордрану нужен здоровый и крепкий правитель… выспавшийся и живой, в первую очередь.       Он слегка улыбнулся шутке и осторожно убрал с плеч мои ладони — почти ласково, я бы сказал.       — Только ли Лордрану?       — Нам всем, — я снова вздохнул. — Ты себе же сейчас делаешь медвежью услугу.       Принц просто покачал головой.       — Это всё для меня — как твоя работа в кузне. Понимаешь?       Я понимал. Но смотреть на него в таком состоянии было неприятно, и это мягко говоря. Почти больно.       — Ладно, — он, похоже, сдался. — Так и быть, постараюсь чуть отвлечься.       Я недоверчиво посмотрел на Гвинедда. Как-то слишком быстро он согласился.       — Правда! — принц тихо и немного хрипло засмеялся. — Можешь прийти вечером проверить, если хочешь.       — Ловлю на слове, — я полушутя поклонился. — До встречи, Гвинедд.       — Пламя да направит, — кивнул он в ответ.       Я знал, куда мне пойти, чтобы спрятаться от криков, шума и суеты. Так много недель прошло с тех пор, как я был там в последний раз… постоянно не хватало времени. Или желания. Наверное, скорее первого, чем второго.       Собор меня встретил спокойной прохладой. Она, плавно огибая колонны, поднималась к самым верхушкам острых шпилей, и даже яркое солнце, пробивавшееся через витражи, не могло её рассеять. Его лучи пронзали мелкую рассыпчатую пыль, зависшую словно неподвижно, и играли на ней тысячами незаметных отблесков.       Низко поклонившись статуе Всеотца, стоявшей в самом отдалении, я направился в левый притвор, спрятанный за полупрозрачной и почти незаметной ширмой. Теперь оставалось только повернуть направо, пройти в невысокую арку, и вот — я уже в небольшом помещении, весь пол которого засыпан начинающими увядать цветами. Мраморное изваяние посередине — жена, голова которой укрыта глубоким капюшоном. Она стоит на коленях, одной рукой прижимая к груди книгу, а другую — протягивает мне.       Велка, Богиня Греха.       Я подошёл к ней и опустился на колени — почти так же, как и она. Свечи, расставленные по кругу у стен, тихо мерцали; я вздохнул и прикрыл глаза. Слишком много за что мне стоило просить прощения. Я знал, что именно Богиня определяет степень греха и присуждает каждому плату за него, но… никогда не понимал, как можно покупать себе милость. Так делали многие, и Велка отпускала им грехи, а я… никогда не мог пересилить свою гордость.       Наверное, именно потому до сих пор так много всего лежит у меня на душе.       Ширма позади неслышно колыхнулась. Я качнул головой, но не стал ни подниматься, ни открывать глаз.       — Я думал, госпожа, — негромко проговорил я, — много думал о том, что… может ли быть такое, что наши Боги для нас — всего лишь то же самое, что мы — для простых людей? Очередные живые существа, которые на каждом шагу ошибаются и падают, но в наших глазах окружены ужасающим величием — просто потому, что обладают огромной и пугающей нас силой?       Кажется, я даже услышал, как Квила улыбнулась.       — И я тоже. Наверное, даже больше, чем ты.       Она мягко коснулась моего плеча; огонь, таившийся в её жёстких, покрытых рубцами пальцах, напоминал тепло очага в морозную зимнюю ночь.       — Не стоит тебе молиться той, которая торгует прощением. Оно мнимое; она лишь ждёт и следит, когда ты снова споткнёшься.       — Но кому же тогда?       Я поднялся на ноги, но не повернулся к Квиле.       — Никому. Или Всеотцу — на то он и Всеотец, не находишь?       Я уловил улыбку в её голосе — и на этот раз всё же не удержался и развернулся к ней. Она смотрела куда-то далеко в пространство; на лице Квилы появилось несколько новых морщин, но они ничуть не портили её красоту. Просто оттеняли ещё больше, чем раньше.       — Пойдём, — она взяла меня за руку. — Пойдём туда, где проще дышать.       Я понял, о чём она говорила, только тогда, когда мы вернулись в основную часть храма. Старая и одновременно свежая прохлада укрыла нас двоих, полностью выветрив из памяти и затхлый спёртый воздух, и гнилостный запах начинающих увядать цветов.       Мы сели на самую ближнюю ко входу скамью.       — Вы искали меня, госпожа?       — Искала, — Квила почему-то вздохнула. — Хотела поговорить с тобой… о многом.       Об одном из этого многого я уже догадывался.       — То, что король сделал со своими рыцарями, — преступление. Не только по отношению к ним, но и к самому Пламени. Сам Гвин ровно так же мог просто начать питаться человечиной — пожалуй, даже это было бы лучше. Но ты и сам понимаешь, я в этом уверена.       Я кивнул. Конечно, я понимал; слова Квилы даже показались мне чересчур мягкими.       — Можешь даже назвать меня безумной, но… я же даже попыталась поговорить с ним после того. Надеялась, что он меня послушает.       — Конечно же, не послушал, — даже не спросил я.       — Не послушал. И добавил, чтобы я даже не смела больше заговаривать с ним об этом. Ведь пока я сидела в Анор Лондо и набирала себе учеников, он странствовал — и узнал о Пламени столько всего, сколько не знали, пожалуй, и драконы.       — Самоуверенно, — вздохнул я.       — Да, — Квила вздохнула вслед за мной. — И меня пугает даже не это. Чем больше времени проходит, тем больше мне начинает казаться, что всё это было не пустое хвастовство. И знания его… я боюсь их.       Её признание не было постыдным. Любой, кто знал об огне так же много, как она, пришёл в ужас бы от одного лишь созерцания той неестественной, извращённой картины. Огненный круг, внутри которого зияет мрачная пустота, до сих пор иногда появляется у меня перед глазами.       — Анор Лондо перестал быть безопасным местом, — Квила еле заметно опустила голову и сжала ладони в кулаки. — Мы с дочерьми возвращаемся в Изалит. Наш дом — там.       — А что ваши ученики? — я внимательно посмотрел на неё.       — Разбредутся по миру. Большая их часть, впрочем, хочет уйти далеко на север, в Великую Топь. Города их удручают; пиромантия сложно даётся в этом шуме и бестолковой суете.       Очень мудрое решение. Болота, луга, леса, бескрайние степи — всё это успокаивало душу и помогало ей сосредоточиться на необходимом. Именно поэтому я так любил ковать: молот, стоило только взять его в руки, разбивал в голове все ненужные и посторонние мысли.       — Когда вы собираетесь уходить, госпожа?       — Завтра утром. Не хочу дожидаться очередного выступления Гвина и очередного его безумия. Я ведь… — она прикрыла глаза, — я ведь тоже хотела бы сохранить Пламя. Вся моя жизнь, в самом деле, — это Огонь. Но точно не такой ценой. Как-то иначе.       Квила могла и не выделять последнее слово — я понял и так.       — Тогда пусть будет на то воля Всеотца, — я улыбнулся одними краешками губ. — И прошу, госпожа, не утруждайте сильно своих дочерей. Особенно Квилану — она и так исхудала уже вся.       Она тепло улыбнулась мне в ответ.       — Я бы позвала и тебя, Эрдис, с собой. Но ты же не согласишься.       — Не соглашусь, — я развёл руками. — Я… не смогу оставить так много всего.       — И не нужно.       Квила взяла мои ладони в свои и крепко сжала их.       — Твоё место здесь. Анор Лондо нужен хотя бы кто-то, кто ещё в силах рассуждать трезво.       — И принцу, — еле слышно выдохнул я.       — Ему — в первую очередь. Даже за эти пару недель ты снял с его плеч добрую часть ноши. И с плеч Орнштейна тоже, к слову.       Я, чуть помедлив, кивнул. Действительно; даже тогда, когда мы выезжали на охоту, Львиный Рыцарь был намного менее суров, чем обычно. А за прошедшую с тех пор неделю, хоть и был раздосадован исходом не меньше Гвинедда, словно сбросил целый десяток лет.       — Мы вряд ли ещё увидимся сегодня, потому… хочешь получить небольшой совет от старой и страшной ведьмы?       — Спрашиваете, госпожа! — засмеялся я.       — Не бойся того, кем ты есть. Темнота, которая у тебя здесь, — она положила мою ладонь мне же на сердце, — драгоценна. Тебе нельзя её терять.       Квила вдруг придвинулась чуть ближе и обняла меня — так крепко, что у меня даже перехватило дыхание.       — Береги себя, Эрдис.       Я прижал её к себе в ответ. От Хозяйки пахло теплом и уютом — лёгким и по-домашнему простым. Как будто она…       Я быстро вытер рукавом выступившие на глазах слёзы. Квила же негромко засмеялась, быстро коснулась губами моего лба и сразу же поднялась на ноги. Последний прощальный взгляд, короткий поклон статуе Всеотца — и она уже уходит.       — До встречи, Хозяйка, — тихо шепнул я.       Когда и шаги её стихли вдали, я сам встал со скамьи и медленно — неожиданно медленно даже для себя — направился к статуе Всеотца. Искусно вырезанные волосы на его голове ровными волнами ниспадали на плечи, а изящный высокий венец почти не приминал их, и из-за этого казался почти невесомым. По правде, я всегда боялся смотреть ему в глаза. То ли мастерство скульптора, то ли неизвестное мне волшебство сделало их живыми и неожиданно глубокими; мне всё время казалось, что они смотрят в самую мою душу и видят в ней всё, что я скрываю от других. Как на ладони.       И я бы понял, если бы в них сквозило осуждение. Гнев, ненависть, презрение, в конце концов — я бы принял всё как данность. Но его взгляд был свободен от этих чувств. Как я ни старался, всё, что мог рассмотреть, было добротой, печалью и глубоким состраданием.       — Gueraldis Allafather, — мои губы сами проговорили первые слова молитвы, когда я опустился перед Ним на колени. — Thu ise an himminammas…       Я не помню, на каком слове сбился и уткнулся лицом в ладони. Наверное, Он ждал, что я расскажу Ему всё — всё, что отяготило моё сердце за эти долгие сотни лет. Но я не находил слов. И мне кажется, Он понимал и это. И не просил сверх того, что я мог Ему дать.       Шаги там далеко, у входа, были до безумия знакомы. Они, отдавшись звонким эхом под сводами храма, сразу же замерли: мой друг не хотел мне мешать.       Я, глубоко вдохнув, поднялся на ноги. К штанам на коленях прилипла сероватая пыль, но сейчас меня она беспокоила меньше всего. Арториас ждал меня почти у самой двери, облокотившись на стену и слегка склонив голову — так, как будто дремал.       — Я знал, где тебя можно найти, — улыбнулся он мне, когда я подошёл к нему.       — Не прогадал, — я бережно хлопнул его по по плечу. — Что-то срочное? Меня повысили до повивальной бабки?       Арт тихо засмеялся и протянул раскрытую ладонь. На ней лежали два гладких серых камешка — совершенно невзрачных, если бы от них так остро не пахло морем. Я поднял голову и посмотрел рыцарю прямо в лицо. На его лице красовалась довольная улыбка; я честно пытался сдержать свою, но прямо-таки чувствовал, как рот растягивается от одного уха до другого.       — Где достал?       — У Орнштейна. У него таких чуть ли не целый ящик.       Наверное, стоило бы сказать ещё что-то — хоть бы просто из приличия — но я уже не мог ждать. Бережно, самыми кончиками пальцев я взял один из камней — и разломил его надвое.       Зов был сильным и… мгновенным. Я не успел даже толком моргнуть, а уже стоял на самом берегу моря. Солнце здесь было иным, не таким, как в Анор Лондо. Более тихим и… мягким, я бы сказал. Оно красило небо, укрытое рваными облаками, в сумасшедшие цвета, и где-то вдалеке, среди этой бесконечной синевы, заунывно кричали чайки.       Как же я скучал!       Не прошло и секунды, как Арториас возник рядом, по мою левую руку. Я бросил на него быстрый взгляд — готов поклясться, в нём читалось обожание, смешанное с невыразимой благодарностью — и начал раздеваться. Первым делом в сторону полетели сапоги, а мои стопы ощутили мелкий острый песок, прокравшийся между ровными камушками. Штаны, рубаха и короткий камзол оказались там же, и по коже забегали мурашки от несильного, но прохладного ветра.       Мне хотелось задержать эти мгновения как можно дольше, но… у Арта на них были свои планы. Я и не успел опомниться, как мне в поясницу врезалось его худое плечо, а ноги оторвались от земли. Он даже не стал заносить меня в воду, а просто бросил вперёд — с такой силой, что я пролетел не меньше десятка футов, а потом ушёл под воду с головой.       Когда я вынырнул, откашливаясь и отплёвываясь, он уже бежал ко мне, разбрызгивая руками солёную воду во все стороны. Я сразу понял, что сейчас последует, и попытался отплыть в сторону хоть немного, но было слишком поздно: Арториас, высоко подпрыгнув, приземлился прямо на меня. Я снова ушёл под воду, но изловчился перевернуться и схватить его за лодыжку. Арт задёргался — почти уверен, что от щекотки — но я держал крепко. Теперь уже он находился под водой, а я каким-то чудом умудрился всплыть и обхватить его ногами поперёк живота.       — Сдаюсь! — закричал он, вынырнув и кашляя то ли от воды, попавшей в горло, то ли от смеха. — Отпускай!       Мы плескались в море до тех пор, пока совсем не продрогли. Кожа Арториаса, и так белая, опасно посинела, а я же чувствовал, как у меня непроизвольно начинают постукивать зубы. Когда мы вышли на берег, нас обдало прохладным ветром, от которого у меня все волосы на коже встали дыбом. Но солнце грело так же тепло, как и прежде, и совсем скоро стало уже не холодно и не прохладно, а даже жарко. И мы, не сговариваясь, одновременно легли на горячие камни и вытянулись во весь рост. Почти как…       — Сколько времени уже прошло, Арт? — негромко спросил я его. — Больше, чем полгода?       — Больше, — подтвердил он. — А кажется, будто вчера.       Я повернул к нему голову. Болезненная худоба ещё не до конца оставила его, но он выглядел уже намного крепче и свежее, чем раньше. Если чуть прикрыть глаза и забыться, то можно было поверить, что дальше всё будет хорошо. Тихо и спокойно.       — Я сохранил частицу твоей души, Эрд, — неожиданно сказал Арториас, посмотрев на меня. — Если хочешь, то… могу вернуть её тебе.       Я протянул руку и коснулся его груди самыми кончиками пальцев. Сталь и бронза — такие звонкие и блестящие, что от игры света на них замирало дыхание. И за прочной оболочкой из металла, там, далеко в самой глубине, горел небольшой тёмный огонёк. Он неярко мерцал, свернувшись в клубок и… чувствовал себя в безопасности. На своём месте.       — Нет, — качнул я головой, слегка улыбнувшись. — Она идёт тебе.       — А тебе — моя, — он улыбнулся в ответ, дотронувшись до моей руки. — Как пламя свечи тихой звёздной ночью.       Мы долго лежали вместе и молчали, глядя на высокое небо. Ветер гнал облака по нему, свивая их в невероятные клубящиеся фигуры, а затем одним резким порывом разрывал на части, оставляя от них лишь редкие пушистые клочки. Солнце брело по нему так тихо и уверенно, как это может делать только солнце; зенит оно уже давно прошло, и теперь начало понемногу клониться к горизонту. День подходил к концу.       — Пойдём?       Мы повернули головы друг к другу почти одновременно и после короткой тишины засмеялись. Действительно, пора было возвращаться домой. Влезть в одежду, найти в кармане потрёпанное перо, которое должно было отнести нас в Анор Лондо — и всё, мы уже готовы. Короткий вдох — и зов несёт нас обратно, в ставший родным за столько десятков лет город.       Вот мы и здесь, у меня в кабинете. Снаружи через приоткрытое окно долетали звуки музыки и голоса, но сейчас они не тревожили и не раздражали. Мирная память о море была слишком свежа, и вряд ли что-то могло её сейчас сломать.       — Я пойду к Киаран, — взмахнул Арториас рукой, — обещал прокатиться с ней по реке.       — А я забегу к Гвинедду, — согласно кивнул я в ответ. — Он мне обещал, что в кои-то веки отвлечётся от государственных дел. Нужно же взглянуть на такое чудо!       — Расскажешь мне потом, — засмеялся рыцарь. — И спасибо тебе за этот день.       Я, ничего не говоря, подошёл к нему и крепко его обнял. От Арта остро пахло железом, солью и невероятно уютным теплом.       — Береги себя.       Он уже сбежал вниз по ступеням, а я всё медлил. Почему-то совсем не хотелось никуда идти, но… раз пообещал, то надо! Опостылевший за день камзол я быстро снял и повесил на спинку стула — вряд ли кто-то сейчас будет смотреть, как я одет.       Зайдя во дворец, я сразу же свернул в один из боковых узких коридоров и быстро зашагал по нему. Мне совсем не хотелось пробираться через толпы людей, а на дороге, которую я выбрал, мне вряд ли кто-то может встретиться. Кроме…       — Здравствуй, Орнштейн! — машинально выпалил я, когда рыцарь вдруг вылетел на меня из-за угла.       — И ты, Эрдис, — он, похоже, удивился не меньше моего. — С чего это ты вдруг решил побродить по дворцу так поздно?       — Могу спросить тебя о том же! А вообще — иду к принцу: уж очень любопытно посмотреть, как он там отдыхает.       Впрочем, отчасти я уже понял. Орнштейн сейчас был без шлема; его глаза чуть покраснели, а запах вина, исходивший от него, можно было бы уловить, наверное, и с другого конца коридора.       — А, — кивнул он. — Он сейчас… что, так сильно пахнет, да? — вдруг замешался он, почти виновато посмотрев на меня.       — Не то слово, — покачал я головой. — Тебе ведь… ох, — я потёр лоб. — Хочешь, дам ключи от дома? Тебе так будет ближе и вряд ли кому на глаза попадёшься.       — Нет, Эрдис, — он решительно взмахнул рукой. — Это некрасиво, неприлично и… ладно, — сдался он, когда я настойчиво протянул ключи ему уже в третий раз. — Я у тебя в долгу.       — Отдашь потом.       Я проводил его взглядом. Потрясающая выправка: если бы не запах и немного заплетающийся язык, в жизни бы не сказал, что он пьян.       По пути к кабинету принца я больше никого не встретил. Дверь его была почему-то немного приоткрыта; я не стал стучать, а просто толкнул её и вошёл внутрь.       Пары вина здесь были настолько густы, что одной небольшой искры хватило бы, пожалуй, чтобы разнести весь кабинет. Но в остальном всё выглядело на удивление прилично; даже пустые бутылки, стоявшие под столом, будто бы находились на своём месте. Единственное, что выбивалось из здешней изысканной строгости, — Гвинедд. Он лежал на диване, закинув ноги на подлокотник. Обуви на нём вовсе не было — как и не было ничего выше пояса, если не считать высокого золотого венца, который почти забавно съехал ему на лоб.       — А я уж думал, что ты не придёшь!       Мне невыносимо хотелось засмеяться, но я сдерживал себя изо всех сил. По большому счёту, такое обычно и случается, когда пытаешься отдыхать, не совсем умея это делать.       — И потому не оставил мне даже одной чаши? Ваши подданные недовольны, принц!       Он громко и хрипло засмеялся, а потом резко посерьёзнел.       — Прости. Но я рад, что ты пришёл. Я… хотел бы поговорить с тобой кое о чём.       Гвинедд попытался сесть так быстро, что чуть сразу же не завалился в противоположную сторону, но быстро выровнялся — и даже поправил венец на голове. Я же взял стул, на котором принц обычно сидел раньше, и поставил прямо напротив него.       — Что ты скажешь о Гвиневер?       — Она прекрасна, — я ответил на удивление быстро, несмотря на то, что вопрос застал меня врасплох. — Умна и… словно светится изнутри.       — Тогда ответь мне, — Гвинедд склонился ближе ко мне и опёрся локтями на колени, — почему ты не даёшь ей ни единой возможности?       Вот теперь я уже точно не знал, что ответить. И голос принца вдруг зазвучал на удивление жёстко. Даже… гневливо?       — Гвинедд, — я вскинул руки в примирительном жесте, — почему ты…       — Эрдис, — перебил он меня, посмотрев прямо в глаза. — Ты представляешь, что она чувствует? Ты видел, как она на тебя смотрит? Почему ты не можешь быть мужчиной и ответить ей хоть как-то?       Я пришёл в полнейшее замешательство. Гвинедд же теперь поднялся на ноги и нависал прямо надо мной, то и дело немного покачиваясь.       — Встань.       В таком состоянии ему точно лучше было не перечить.       — Ты представляешь, что она… мы все ощущаем, когда до нас лишь доносится твой запах? Понимаешь или нет?       Я осторожно покачал головой.       — Хорошо. Тогда смотри!       Я помнил лишь то, что Гвинедд шагнул ко мне и взялся обеими руками за мою шею. Его пальцы легли мне на затылок и подбородок; от пронзительного золотого взгляда негде было укрыться. Сначала щёки и скулы, а потом всё остальное тело обожгло огнём — таким горячим, что я невольно вскрикнул. Но боль сразу же отступила, а на её место пришла тянущая, сковывающая все конечности непереносимая сладость. Я не сдержался уже второй раз — и тихо застонал.       Теперь передо мной находился не Гвинедд, а целый тёмный океан безбрежной воды. Его гладь манила меня дымящейся прохладой; бурлила и извивалась, вспыхивала языками белого пламени и рассыпалась искрами в лучах полной луны. Мне хотелось нырнуть в него; плавать и кружиться вместе с волнами, играть в водоворотах, а затем остановиться на миг и… испить из него. Столько, сколько смогу. Выпить его до дна!       Когда я пришёл в себя, то увидел, что держу Гвинедда так же, как он меня, только я ещё и разодрал ему ногтями в кровь всю шею. Через рубаху, целиком мокрую от пота, я слышал, как медленно бьётся его сердце.       Я отпустил его — а он меня — и я сразу же рухнул на стул, чуть не промахнувшись мимо сиденья. И ноги, и руки била крупная дрожь; мне не было ни стыдно, ни даже неловко. На это уже просто не было сил.       Принц тоже опустился на диван и спрятал лицо в ладонях. Он дышал тихо, но очень тяжело.       — Это она… Гвиневер ощущает такое?       — Нет, — Гвинедд хрипло вздохнул. — Я ощущаю. Она же — ещё больше моего.       Я попытался унять дрожь в пальцах и сцепил их в замок. Вот я и узнал ответ на вопрос, который мучил меня уже так давно. Они чувствуют меня не так, как я их — а намного, намного ярче.       — Эрдис, — принц поднял голову и посмотрел на меня, — если бы я был на её месте… если бы я хотя бы был не принцем этого проклятого места, ты бы от меня так легко не отделался. Ты был бы моим, Эрд. Целиком.       От его слов меня пробрал мороз. Неужели он?.. Но нет: он изучал меня взглядом ещё всего немного, а потом снова уткнулся лицом в ладони.       — Но я — всё ещё принц. И не на месте Гвиневер. Мне сложно даже представить, как она умудряется держать себя в руках.       Гвинедд чуть помедлил, а потом чуть передвинулся и лёг — так же, как когда я увидел его, забросив ноги на подлокотник.       — Вот что делает с нами твоя Тёмная Душа, Эрдис. Потому, если ты можешь осчастливить хотя бы одну из нас… сделай это. Мне больно смотреть на то, как Гвиневер страдает.       Он закрыл глаза и сложил руки на груди, показывая, что разговор окончен. Я поднялся со стула, коротко поклонился ему и на негнущихся ногах вышел из кабинета. Усталость навалилась на меня такая, будто я не стоял просто сейчас рядом с принцем, а сражался без отдыха — самое малое несколько часов подряд. Хорошо, что до дома было идти недолго.       Я не помню, встречался ли мне хоть кто-то по дороге — да и, по большому счёту, на это было плевать. Дверь дома была открыта: видимо, Орнштейн всё же воспользовался моим предложением. Зайдя, я закрыл её на засов, свернул сразу же направо, в гостиную и… если бы у меня оставались силы, то я бы засмеялся. Прямо посреди ковра на спине лежал сам Орнштейн и тихо посапывал во сне. Весь его доспех был аккуратно сложен рядом; даже в таком состоянии он не изменял своим привычкам.       У меня же никаких привычек уже не оставалось, а потому я просто рухнул рядом с ним и закрыл глаза. Подниматься по ступеням я уже не мог… да и не хотел. И угольки в камине трещали уж слишком уютно.