Возжигатель

      — Эрдис!       Мне вообще в кои-то веки удастся нормально поспать?       Я спустился по лестнице, даже почти не открывая глаз. Каждая ступенька была мне знакома на ощупь, и споткнуться мог бы, только если бы действительно уж слишком сильно спешил. Но даже так, с каждым таким разом я всё больше и больше склонялся к мысли, что спальню следовало бы оборудовать на первом этаже.       В этот раз меня, что удивительно, разбудила даже не Киаран. Арториас стоял прямо за дверью, а его глаза горели таким ярким возбуждением, что я слегка опешил.       — Ты вообще ночью ложился? — вот и всё, что я мог сказать вместо приветствия.       — Я от Гвинедда, — он, похоже, вовсе пропустил мой вопрос мимо ушей. — Там… у него…       Я не мог понять, чего в выражении лица Арториаса больше — восторга или растерянности. Будучи совсем не в силах подобрать слова, он начал ещё и взмахивать руками, но помогало это ему мало.       — Идём, — он схватил меня за руку так сильно, что я слегка поморщился от боли. — Тебе понравится!       — Да постой же ты минутку!       Арт всё так и не мог понять, что именно я ему говорю, так что я мягко снял со своего запястья его руку и отвёл её в сторону.       — Совсем немного подожди. Я сейчас оденусь и вернусь к тебе.       Рыцарь, чуть помедлив, кивнул. Похоже, он начинал понемногу приходить в себя.       Я же тем временем сам начал понемногу впадать в странное смятение. Даже после того, как Арториас ощутил на своей шкуре, что такое есть огненная метка — в её противоположной форме — Гвинедда он сторонился и старался не оставаться с ним наедине. Сложно его в чём-то винить; я бы наверняка делал так же. Но… что вообще такое должно было произойти, чтобы он прибежал ко мне с ошалевшим лицом? Наверняка что-то совсем из ряда вон выходящее.       Когда я выскочил наружу, на ходу завязывая рукава рубахи, Арт всё ещё стоял у двери. Он чуть прикрыл глаза, но в них всё ещё плескался тот же безумный восторг.       — Так ты объяснишь мне, что вообще произошло?       — Нет, — рыцарь наконец сказал первое осмысленное слово за сегодняшнее утро. — Ты сам должен увидеть.       — Даже если сильно попрошу?       — Хоть на колени становись.       Я тихо фыркнул. Насколько я мог знать Арторисаса — наверное, лучше любого не только в Лордране, но и во всём мире — в таком состоянии с ним было спорить бесполезно.       — А куда мы хоть идём-то? — решил я задать последний вопрос.       — К архивам, — кратко ответил Арт.              Подъём на холм, где располагались эти самые архивы, в этот раз показался неожиданно тяжёлым. То ли это я так давно не бывал здесь, то ли… Наверное, какая-то часть меня даже просто приближаться не хотела к тому месту, где обитает Сит. Любая мысль о нагом драконе вызывала такое раздражение, что хотелось громко заскрипеть зубами.       Потому, увидев Гвинедда, стоящего прямо наверху холма, я сразу же ощутил некоторое облегчение. По крайней мере, не нужно было заходить внутрь — по крайней мере, сейчас. Рядом с ним, по его правую руку, стоял Орнштейн — как всегда, целиком закованный в свой бронзово-золотистый доспех. И… больше никого.       — Здравствуй, Эрдис! — в голосе принца звучало веселье, которого я не слышал уже давно. — Готов к сюрпризам?       — Нет, мой принц, — я склонился в шутливом поклоне. — Терпеть их не могу.       — Этот тебе понравится, — он улыбнулся самыми краешками губ. — Идём?       Арториас, шедший впереди меня, недоумённо наклонил голову.       — А ты… — он слегка запнулся — Гвинедд, разве ты не хотел, чтобы Сит показал?..       — Я знаю, как туда добраться, — принц пожал плечами. — И мне кажется, Эрдису будет приятнее увидеть всё своими глазами.       Чистая правда. Хотя бы потому, что не придётся в лишний раз смотреть на эту серовато-синюю кожу мертвеца, облегающую его костлявое тело.       — А куда мы вообще направляемся? — уже второй раз решил уточнить я.       — В сторону Дейтбурга, а потом чуть дальше, — ответил Гвинедд. — Возьмём лошадей.              Я давно не чувствовал себя так странно. С одной стороны, память о поступке Гвина была ещё слишком свежа; и те минуты, когда я уже был готов посчитать Арта предателем, всё никак не хотели забываться. Но свежий ветер и палящее солнце, то и дело сменяющееся слегка влажной тенью от листвы, выбивали из головы всё напрочь, оставляя там только мягкую умиротворённую пустоту. Пустоту, которая бы мне не позволила провалиться в пучину терзаний, из которых Киаран меня вытянула всего пару дней назад.       За Арториасом я сейчас не слишком следил, но даже Гвинедд выглядел неожиданно посвежевшим. И… сложно сказать, почему. То ли его печаль настолько велика, что сама собой потускнела и смазалась, когда стала невыносимой — или же, действительно, именно такие мелочи сейчас и были нужны истосковавшейся душе.       Орнштейн за всё время, прошедшее с нашей встречи, не проронил и слова. Но я уже умел различать оттенки его молчания; сегодняшнее, например, было слегка встревоженным. И выжидающе оживлённым — как будто ему самому не терпелось увидеть то нечто, которое ожидало нас в конце пути.       Мы выехали на широкую дорогу как раз ровно перед воротами, ведущими в гвинеддову крепость. Пока стражи открывали их, он всё больше и больше хмурился — то ли из-за задержки, то ли по какой-то совершенно иной причине. Лишь только когда мы наконец въехали, его лицо несколько расслабилось — и совсем принц успокоился уже после того, как другие ворота закрылись за нами, ровно с противоположной стороны крепости.       Я не стал задавать вопросов. Вряд ли время было подходящим.       Дорога на север, сворачивающая потом чуть восточнее, повела бы нас как раз прямо в Дейтбург. Гвинедд же направил своего коня сразу на восток.       — Ещё полпути, — кратко бросил он.       Слова принца смазал ветер, но даже так мне удалось их разобрать. Непонятно: что же такое неожиданное могло находиться в самой середине Лордрана? Я упорно перебирал у себя в голове все самые знаменательные места, о которых только мог вспомнить. Поле какой-то битвы? Памятник? Клад, в конце концов? В итоге всё же пришлось остановиться: воображение разыгралось настолько, что начало создавать уж чересчур странные картины: целые города на деревьях, полностью заметённые снегом.       Широкая дорога вскоре сменилась узкой лесной тропой. Вряд ли это что-то изменило для лошадей, но мне пришлось пригнуться к самой шее коня: низко свешивающиеся ветви то и дело норовили то запутаться в волосах, то ткнуться прямо в глаз. И ладно я, а вот пышная грива Гвинедда — учитывая ещё и его немалый рост — страдала больше всех прочих.       — Кажется, вот оно, — Гвинедд в очередной раз чуть приподнял голову и снова согнулся.       Я обернулся к Орнштейну, но он лишь пожал плечами. Как я ни силился, впереди не получалось рассмотреть ничего, кроме бесконечно сменяющих друг друга деревьев и густой завесы из шумящей листвы.       Стоило проехать ещё немного, чтобы я наконец начал понимать, что́ принц имел в виду. Ствол одного из деревьев, виднеющегося вдали, был как-то подозрительно толст — или мне просто так казалось? Но крона его точно возвышалась над землёй не меньше, чем на добрых две сотни футов — судя по тому, что я мог разглядеть в редких клочках света, которые кое-как пробивались через зелёный заслон.       Когда мы подъехали ещё ближе, а Гвинедд перешёл на шаг, я понял, что ни разу не ошибся. С этой громадиной, которую я видел впереди, могли сравниться только древние деревья, которые я ещё успел застать в первые десятилетия своей жизни. Но роднила их только бледно-серая кора — если те были холодны и безжизненны, то это будто бы источало мягкое тепло — не осязаемое, но успокаивающее.       Принц спешился; мы — вслед за ним. С каждым шагом я всё больше убеждался, что это — не что иное, как одно из чудом выживших и сохранившихся древних деревьев, неожиданным образом приспособившееся под эту, новую эру. В нём будто бы пылала частица Пламени — та же, что и в душах моих спутников.       — Впечатляет, бесспорно, — сказал я, когда мы наконец остановились. — Но вряд ли же Арториас пришёл в такой восторг от одного лишь дерева?..       Гвинедд только хмыкнул и сделал ещё один шаг — теперь он стоял к стволу почти вплотную. С такого расстояния его матово-гладкая кора несколько напоминала человеческую кожу.       — Видишь, корней нет?       Он коснулся поверхности ствола самыми кончиками пальцев — и в тот же миг они провалились сквозь него, а сам принц еле удержался на ногах. Через пару коротких секунд иллюзия рассеялась, открыв нам узкий проход — будто специально выдолбленный для таких, как мы.       — Идём?       Не дожидаясь нашего ответа, Гвинедд шагнул в проход, а мне уже не оставалось ничего, кроме как последовать за ним.       Честно говоря, не припоминаю, чтобы когда-либо ходил бродил по внутренностям дерева. И никогда не думал, что здесь может быть так уютно. Проход, по которому мы шли, то сужался, то расширялся — и петлял так, что всего через пару десятков шагов я совсем перестал понимать, с какой стороны мы вообще пришли. Стенки его уже немного поросли мхом, и его буроватая зелень придавала внутренностям ствола какой-то совсем домашний вид.       Принц вдруг резко остановился — а я чуть не налетел на него. И, заглянув вперёд через его плечо, я шумно выдохнул: мы дошли до широченной полости, которую насквозь пронизывали закручивающиеся вверх толстые побеги. В самой середине её росло будто бы ещё одно дерево, на этот раз вполне нормальной толщины — но ещё чуть высунувшись и задрав голову, я так и не понял, где оно заканчивается.       И, что самое странное, внутри было неожиданно светло. Свет снаружи как будто проникал через внешний слой дерева, освещая его со всех сторон и почти не создавая теней.       — Вниз, — коротко скомандовал Гвинедд.       Нам не пришлось карабкаться: побеги, расходящиеся во все стороны, были настолько толсты, что по ним можно было идти почти как по ровной поверхности. Но… раньше, давным-давно, когда мы вместе с Арториасом лазили по горам, мне казалось, что я не слишком боюсь высоты. Здесь же не было ни ветра, ни скользких уступов… и всё равно колени всё норовили предательски задрожать.       Наверное, потому, что я не видел, где же находится дно у этого странного дерева.       Когда мы спустились вниз на пару десятков футов, стало хуже: нужно было перепрыгивать с одного побега на другой. Один неверный шаг — и кости одного из нас пришлось бы собирать где-то далеко внизу. Я всё ещё не мог понять, как далеко пришлось бы лететь, но выжить при таком падении… очень сомнительно. Вряд ли даже принц смог бы.       Со временем я уже даже потерял счёт этим прыжкам. Хотелось просто побыстрее закончить всё это; уже даже этот «сюрприз», ради которого меня разбудил Арт, потерял всякий интерес. Сейчас в первую очередь хотелось сохранить в целости все свои конечности.       Гвинедд вдруг ускорился, перейдя чуть ли не на бег — и я понял, почему. Внизу наконец начало виднеться нечто, похожее на землю. И, что самое главное, — ровное и плоское.       Как бы я ни старался, за ним угнаться у меня не получалось; если бы я начал прыгать такими же громадными шагами, то наверняка бы оступился и сломал что-то. Какой-то очередной подвернувшийся под руку побег — в лучшем случае. Но мне не померещилось — земля внизу действительно находилась, и спрыгнув на неё наконец, я облегчённо выдохнул. Арториас с Орнштейном промолчали, но я был готов поклясться, что они испытывали то же самое.       — Идём дальше?       Я проследил за рукой Гвинедда; он указывал на очередной проход. Дальше так дальше.       Совсем немного времени прошло — и проход вдруг расщепился наверху. Теперь стало понятно, что мы идём прямо внутри огромнейшего полого корня; но вот снаружи…       В своей жизни я успел повидать многое, но это место не переставало меня поражать. Вокруг нас во все стороны раскинулось громаднейшее озеро; воды его были черны настолько, что казалось, будто в них плавает угольная взвесь. Повсюду вверх вздымались такие же деревья, как и то, по которому мы только что спустились. И свет… его источал, похоже, то ли светло-серый, то ли слегка бирюзовый песок, на который Гвинедд только что ступил.       Что самое удивительное, это место не пахло ничем. Даже влага, скопившаяся в воздухе, не отдавала ни речным илом, ни озёрной тиной, ни морской солью. Здесь было не затхло и не свежо; здесь было не светло и не темно. Жизнь в этом месте будто остановилась — или уснула так глубоко, что вряд ли мы бы смогли её разбудить.       — Почти как тогда… — прошептал Арториас.       Он сказал именно то, что вертелось и у меня в голове. Эпоха Огня так и не добралась сюда. Что-то — или кто-то — не пустило её. Решило, что здесь ей не место.       Мы шли по узкой косе, вьющейся между чёрными берегами. Вода была спокойна; лишь только изредка по ней пробегала рябь, и тогда озеро чуть расступалось в стороны, открывая взгляду обрывы, уходившие дальше вниз и вглубь. Деревья уходили вверх так далеко, что не то, что верхушки — даже начало их крон отсюда было невозможно рассмотреть.       — Смотри внимательно, — бросил Гвинедд через плечо, лишь еле обернувшись.       Коса сузилась так, что даже двое на ней вряд ли бы разминулись. Деревья обступили нас со всех сторон; они собрались так плотно и ровно, что будто бы всем своим видом указывали нам дорогу. Единственную, которая здесь вообще была.       Я не сразу понял, что именно увидел. Громадная, немного расплывчатая фигура возвышалась вдали между корнями, еле различимая в тускло-матовом свете. Но стоило нам лишь немного приблизиться — лишь сделать ещё несколько шагов — как она расправила крылья.       Все свои невообразимо широких четыре крыла.       Я замер в молчаливом изумлении. Вот, вот что произошло с Арториасом! Вот почему он не мог вымолвить ни единого слова, встретившись со мною утром. И шаги его за моей спиной тоже утихли; я не знаю, как именно Сит показал ему это место, но… вживую оно поражало воображение. Лишало возможности мыслить.       Вернее, нет, не место — дракон, сидевший перед нами. Я многих видел в своей жизни и сражался с большинством из увиденных, но этот… Прежде всего я никак не мог уместить в голове его размер. Одной лишь передней лапой дракон мог схватить Гвинедда, и тот бы уместился в ней целиком. Даже когда он настолько медленно расправил крылья, я ощутил лёгкое дуновение — что бы стало, если бы он взмахнул ими?       Гвинедд сделал ещё один шаг — и в тот же миг дракон чуть склонил голову. Мои ноги задрожали, когда я взглянул в его небольшие и одновременно жутко глубокие глаза. Чернота, плескавшаяся в них, была старше, чем любой из нас. Она видела, как поднимались из земли первые деревья; она видела бесконечно-серую пелену тумана… она видела рождение Пламени — и души, появившиеся на свет вместе с ним.       Я упал на колени. Стоять ровно было выше моих сил. Никто из тех, кого я знал, не смог бы сравняться в мощи с этим существом. Он даже не пытался давить на нас — одного лишь его присутствия было достаточно, чтобы крохотный тёмный огонёк внутри меня начал биться, как птица, пойманная в сети. Вспыхивать и вспыхивать снова — то ли от восторга, то ли от глубочайшего ужаса.       Гвинедд попытался шагнуть ещё раз — и тоже не смог удержаться на ногах. Медленно, очень осторожно, он опустился на одно колено — но не склонил головы, а продолжал смотреть дракону в глаза. Тот же не шевелился больше. Всё его тело как будто снова окаменело; в неровной игре теней мне даже почудилась на нём сетка тонких трещин.       — Я пришёл просить тебя о помощи.       Слова принца упали будто в бездонный колодец. Они заметались эхом между деревьями — и сразу же растворились.       — Мы знаем, что причинили много зла твоему роду, — Гвинедд говорил медленно, будто каждое новое слово давалось ему с усилием, — и понимаем, что искать прощения уже слишком поздно. Но жив ещё тот, чьё имя тебе известно — Гвин, один из четырёх Великих.       Дракон не двинул ни единой частью тела, но я сразу же понял: да, безусловно, Гвина он помнит очень хорошо.       — Власть извратила его и наполнила сердце страхом. Вещи, которые творит он, одержимый стремлением остаться на троне, ужасны уже сейчас; кто знает, насколько ещё он погрузится в пучину безумия? Его жажда сохранить Пламя во что бы то ни стало… не станет ли она гибелью для нашего мира, а не спасением?       Снова тишина в ответ. И… любопытство?       — Мне известно, что вам ведомо многое. Вы можете жить как без Пламени, так и в его присутствии, и не нам просить тебя о помощи, но… — Гвинедд, кажется, вздохнул, — мы вряд ли справимся без вас. И может ли быть так, что если мы вместе одолеем Гвина, то сможем потом жить в мире? Глупо — глупо и наивно, но вдруг мы сможем изменить нынешний порядок вещей?       Я не понимал, что происходит в глубине этих чёрных пристальных глаз. Чувства дракона были почти невесомы — и в то же время так сложны, что я не мог разобрать ни одно из них. Вот бы он мог просто сказать нам, о чём думает!       Но его присутствие вдруг начало ослабевать. Сперва он поднял голову и прикрыл глаза — а после сложил крылья ровно так же, как они были сложены до этого. Ещё мгновение — и теперь он действительно напоминал старую, потрёпанную долгими годами, каменную статую.       Поднявшись на ноги, я отряхнул колени от налипшего было песка. Это место… опустело. Древние деревья, окружавшие нас, теперь казались мёртвыми и высохшими, а чёрные воды — ещё более безжизненными, чем раньше.       — Он что-то сказал? — наконец подал голос Орнштейн.       — Я не… — Гвинедд осёкся и развернулся к нам, — я не понимаю. Он то ли ответил, то ли…       — Он понял, что мы от него просим, — я пришёл принцу на помощь. — Наверняка понял. Но вот мы по сравнению с ним — сущие муравьи.       Гвинедд криво усмехнулся.       — Лучше и не скажешь. Одно скажу точно, — он напоследок обернулся и окинул дракона взглядом, — больше он нам не скажет ничего. Сит немного рассказывал мне о нём, и сейчас — сейчас даже если отрубить ему хвост, он вряд ли проснётся.       — И был ли смысл в том, что мы пришли сюда?.. — задумчиво протянул Арториас.       — Был, — ответил Орнштейн. — То, что мы дали знать о себе, — уже немало.       Мы не стали задерживаться там надолго. С каждой секундой это место становилось всё более чужеродным; всё в нём будто бы говорило: «вам здесь не место». И я с этим был согласен целиком и полностью.       Подъём оказался легче, чем спуск — как это обычно и бывает. Я же даже не особо смотрел себе под ноги: все мои мысли занимал только дракон. Если бы разложить тот всплеск чувств по частям — если разложить его на отдельные мысли, упорядочить их и связать между собой, я бы наверняка смог понять его ответ. Но мне, увы, это было не по силам. И я не знал ни единого живущего, кто мог бы.       Солнце, ударившее в глаза, когда мы поднялись на поверхность, вызвало на лице широченную улыбку. Никогда бы и не подумал, что всего-то за час можно настолько соскучиться по высокому небу и по-настоящему яркому дню. И забыть, к тому же, как это же самое солнце порою докучало мне раньше.       Коней, правда, явно что-то встревожило. Возможно, даже от близости к месту, из которого мы только что вернулись, им было не по себе; я не стал задумываться об этом, а вместо этого вскочил в седло и направил коня прямо за Гвинеддом, который снова двинулся во главе.       Лес закончился быстро — и на самой его границе уже и я начал что-то ощущать. Те мысли, которые я так упорно старался переварить, начали складываться в некий узор — пока ещё не до конца доступный моему пониманию, но намного более ясный и разумный. Одна из его деталей начала всплывать на поверхность — так быстро, что…       Я запрокинул голову и всмотрелся в небо. И глядел в него так долго, что переносица начала ныть, а на глаза навернулись слёзы.       «Неужели ошибся?..»       — За спиной!       Мы все обернулись на возглас Орнштейна так быстро, как могли. Ярко-белое пушистое облако оттеняло четыре бледно-алые точки, которые словно падали на нас. Я понимал — я уже знал наверняка, кто это такие, но всё равно продолжал смотреть, убеждая себя ещё больше с каждой секундой. Длинный хвост — мощные когтистые лапы — огромные кожистые крылья — и треугольные головы на тонких шеях.       Львиный Рыцарь уже поднял копья, но Гвинедд, подъехавший к нему, сразу же его осадил. Арториас же смотрел на небо как заворожённой — и я мог его понять. Теперь, когда эти существа не были врагами нам… теперь я мог видеть, насколько же они красивы на самом деле.       С еле слышным шумом они приземлились всего в десятке футов от нас — и волна горячего воздуха сразу же обдала моё лицо. Виверны же не спешили подходить — напротив, они замерли, ожидая чего-то.       Гвинедд решился первым. Он спрыгнул с коня, который сразу же опасливо отошёл подальше, и быстрым шагом направился к той виверне, которая была ближе всего к нам. Она же, стоило принцу только приблизиться к ней, покорно опустила голову и прижалась к земле.       Гвинедд взлетел на её спину одним прыжком, устроившись между шипов, выраставших из её хребта, и окинул нас долгим взглядом.       — Ну же, чего вы ждёте?       Я помню, как на негнущихся ногах шёл к виверне, которая почему-то приглянулась мне больше всех. Помню, как взобрался на неё и крепко прижался к шее.       А после всё моё тело затопил невообразимый восторг. Прохладный ветер свистел в ушах, а спину грело яркое ласковое солнце. И я больше не думал ни о чём.              Я отказался думать.