Волшебство есть, если ты в него веришь

Первая личная встреча состоялась в 1832 году, когда летние лагерные сборы в Красном селе должны были почтить вниманием Император с Наследником. Четырнадцатилетний Цесаревич, участвующий в маневрах в под знаменем Пажеского корпуса, лично принимал участие в выпускной церемонии, проходившей в Санкт-Петербурге, перед отбытием 2 специальных курсов на маневры. После общения с воспитанниками, Его Высочество внезапно пожелал сопровождать пешую роту пажей, выступавшую в Красное село. Эта неожиданная выходка, известного своей пылкостью и непредсказуемостью Александра, сначала не сильно впечатлила Венценосного отца, но то, что Наследник продолжил путь и после привала в Красном Кабачке, и даже остался с пажами на ночлег в деревне Кикиники, а потом, по прибытию, проследовал с воспитанниками на легкий завтрак в Пажеский барак, сильно удивило Николая I. На его памяти сын никогда не отличался любовью к аскезе и походной жизни. После по-военному короткого фриштыка, на котором присутствовали директора кадетских корпусов и военных училищ, Император вышел из палатки, разбитой на Царском Валике в центре огромного по размерам военного поля, и достал зрительную трубу. С высокого холма открывался великолепный вид. На востоке был хорошо виден Авангардный лагерь, занимаемый военными училищами и некоторыми частями гвардейской кавалерии и артиллерии. А на другой стороне Дудергофского озера с его купальнями и многочисленными лодками, можно было увидеть Пажеский барак, а за ним и стройные ряды палаток Главного лагеря в котором размещались части 1-й и 2-й гвардейских пехотных дивизий. Внезапно внимание Императора привлекла сцена, происходящая буквально в нескольких десятках метров от насыпи, на которой сейчас находился император и приближенные. Государь разглядел petit, по сравнению с соседствующим пажем, фигурку Цесаревича. Император внимательно пригляделся к сопровождающему Наследника воспитаннику. Высокий, темноволосый худощавый юноша, скорее всего младшеклассник… Уже сейчас Государь мог сказать с уверенностью что, вероятно, уже в самом ближайшем будущем этот слишком смазливый паж разобьет немало женских сердец. Осанка и манеры юноши были весьма свободными, в них не было заметно угодливости или пиетета перед Наследником. Паж что-то пересказывал Цесаревичу на ухо и юноши засмеялись. Смех изменил лицо воспитанника, делая его почти таким же юным, как и четырнадцатилетний Александр Николаевич. Паж подвел Его Высочество к группе других, по виду более взрослых кадетов и завязался активный разговор, по-видимому происходило представление участников маневров будущему Императору. Николай I движением руки подозвал к себе генерал-адъютанта Александра Александровича Кавелина, уже почти год занимавшего должность директора Пажеского корпуса. — Соблаговолите разьяснить мне, что происходит, Александр Александрович. Попросил Император. Генерал прищурился и, внимательно рассмотрев положение на поле, выдохнув, расплылся в улыбке. — Ваше Величество, Корф Владимир Иванович, воспитанник Младшего специального класса, представляет офицеров Старшего специального класса Пажеского корпуса Цесаревичу Александру Николаевичу. Живо доложил директор. — А почему только сейчас представляет? Счел необходимым уточнить Самодержец, ожидавший что близкое знакомство с воспитанниками состоялось еще в Санкт-Петербурге. — Как только возникло желание у Его Высочества! Также браво рапортовал директор. Излишняя бодрость генерала начинала раздражать монарха, не любившего самоуверенность в подчиненных. — То есть Вы оставили моего сына, Наследника Российского Престола, на полное попечение Корфа, этого, судя по кондуитному списку, вольнодумца и забияки? Повысил голос раздраженный Самодержец. — Его Высочество Сам выбирал себе спутников на время перехода. А Владимир - наш Arbiter elegantiae, следящий за сообразностью действий старших классов требованиям чести и хорошего тона. Все жалобы младших курсов проходят через него. Уверяю Вас, барон прекрасно умеет общаться с молодыми людьми возраста Наследника. А успехи Корфа в «дипломации», «политике», иностранных языках и в большинстве военных дисциплин выше всяких похвал. Кавелин сбросил градус оптимизма в голосе, но полностью скрыть свою гордость за воспитанника, сумевшего найти подход к будущему Императору, директору в полной мере не удалось. — А по поведению у этого “арбитра” оценки также выше всяких похвал? Он перестал нарушать правила? добавил толику ехидства в голосе Самодержец. К Николаю I регулярно поступала информация о пажеских забавах в корпусе и за его пределами. Очень часто в описываемых успешных проделках мелькала фамилия Корф. — Скорее перестал попадаться. Генерал быстро постарался перевести внимание Императора на другой предмет. — А, главное, хочу отметить, что Владимир не один опекает наследника. Нижайше прошу обратить Ваш Царственный взор на стоящего слева от Наследника Михаила Репнина, это один из лучших наших студентов, отличник по всем дисциплинам. Я не удивлюсь, если в следующем году он превзойдет Николая Линдфорса и станет лучшим в выпуске. Очень ответственный, верный долгу и обязательный юноша. Отрапортовал директор. А на поле группа кадетов, окружившая Цесаревича, и не думала расходиться, шел какой-то оживленный разговор. Пажи вместе с Цесаревичем снова над чем-то весело смеялись. — А виданное ли это дело, что низший по званию представляет Цесаревича старшим кадетам? Самодержец, все еще не полностью справившийся с недовольством, не смог сдержать раздражения. — Перед Императором и Наследником все равны, мы все Ваши верные слуги. Генерал поклонился. Александр Александрович старался отделаться общими верноподданическими фразами, дабы не погружаться в подробности того, какими именно совместными действиями Корф заслужил столь теплое дружеское отношение со стороны старших товарищей. Император хмыкнул, ухмыльнулся в усы и дал сигнал начинать построение. В последующие дни 14-летний Августейший кадет, вместе с прочими воспитанниками корпуса, принимал участие в различных фрунтовых занятиях, находился в строю во время парадов, разводов и маневров, а в свободное время не чурался и общих игр и проказ, в основном направленных против воспитанников Павловского кадетского корпуса. Антагонизм между пажами и павловцами имел давнюю и богатую историю взаимных обид и издевательств. Кадеты презрительно называли пажей «пижами» и «шаркунами», а пажи «павлонами» и другими менее благозвучными именами. Но численное преимущество и физическая сила всегда оставались на стороне Павловского кадетского корпуса, которых на маневрах насчитывалось 650 человек, супротив 60 воспитанников Пажеского корпуса. Часто во время катания по озеру лодка с пажами бралась в кольцо многочисленными лодками павловцев и безжалостно переворачивалась и затапливалась вместе с гребцами. А в один из жарких июльских дней кадеты опрокинули в воду лодку пажей с неизвестно как оказавшимся в ней Наследником, за что все участники инцидента со стороны Павловского корпуса были жесточайшим образом наказаны и в полном составе отлучены от дворца на все время учений. Одновременно, помогавшие Наследнику выбраться с мелководья на берег выпускник младшего специального класса Михаил Репнин и Андрей Долгорукий, напротив, удостоились личной благодарности Императора. Подозревая за этим случаем злой умысел, кадеты поклялись отомстить пажам, а особенно наглецам, кричавшим обидные ругательства, которые заставили павловцев забыть всякую осторожность. Тем более что барон Корф и камер-паж, князь Дадиани, никогда не отказывали себе в удовольствии при любой оказии публично высмеять соперников. А в умении, используя фигуры речи и тонко обыгрывая слова, поставить человека на место, пажам не было равных среди воспитанников всех кадетских корпусов. Помимо марш-бросков и различных маневров, кадеты упражнялись и в фортификации. В окрестностях Красного села, будущие офицеры самостоятельно возводили типовой бастион, по одинаковому чертежу, выдаваемому лично в руки офицеру-наблюдателю. Для построения профилей барбетов и бойниц школярам приходилось вспоминать пройденные курсы наук, а чтобы определить наклон и сечения различных плоскостей проводить много вычислений. Стройка становилась еще одной наглядной проверкой знаний воспитанников. Всей душой желая помочь своим новым приятелям, Александр, скрываясь от отца, приводил на стройку в качестве сопровождающего своего учителя математики - академика Петербургской Академии Наук Эдуарда Давыдовича Коллинса. Педантичный шотландец, беззаветно влюбленный в математику, по его собственным словам, был настолько удивлен найти в среде будущих гвардейцев светлые головы, что даже вызвался лично руководить, проверять и корректировать работу небольшой группы воспитанников, назначенных товарищами ответственными за расчеты, в которую с радостью вошел Линдфорс и с гораздо меньшим энтузиазмом Репнин, завидовавший сбежавшим на стройку Корфу и Гагарину. Наследник тоже предпочитал проводить время вместе с остальными кадетами в строящемся бастионе, где за веселой беседой, научился мастерски прибивать гвоздями драницу и шесты. Бастион должен был сослужить хорошую службу своим защитникам, ибо по правилам проводившейся в конце июля Grand game кадеты соревновались в штурме крепостей. Нужно было правильно распределить силы, определить местоположение противника, выделить ударную группу, которая будет осуществлять штурм, и оставить достаточное количество защитников в собственном бастионе. Победившей считались та сторона, воспитанники которой первыми взяли в руки вражеский флаг, развевающийся над крепостью условного врага. Разрешалось брать представителей другой стороны в плен, а захваченные кадеты были обязаны беспрекословно выполнять требования противника. Любое отступление или невыполнение требований считалось тяжелейшим нарушением и помимо личного бесчестья могло привести к автоматическому проигрышу и, как результат, исключению кадета. Все корпуса делились по цветам флага и участвующие в игре носили повязки цвета, выпавшего их корпусу. За всеми действиями участников строго следили и контролировали наблюдатели. После успешного выступления старшего класса, когда под руководством умницы - князя Александра Гагарина пажам удалось деревянным тараном снести одну из плохо укрепленных стен крепости противника, ворваться в здание и захватить флаг, теперь дело было за младшими. Собравшись с раннего утра на построение и ожидая решения директоров корпусов по тому с кем придется соперничать, кадеты хмуро мокли под зарядившим с ночи проливным дождем. В этот раз, выступавшим под красным знаменем пажам не повезло. Им в противники достался зеленый Павловский кадетский корпус. Выстроившись друг напротив друга для приветствия, противники обменивались дежурными колкостями, но даже у обычно язвительного Корфа не находилось слов помимо уже несмешных банальностей, в то время как обрадованные павловцы были в ударе и сыпали угрозами и оскорблениями, замаскированными под светскую любезность. У Линдфорса и его товарищей были причины для расстройства. После прошедшей игры старших курсов все места расположения бастионов были известны, лишая пажей преимущества в быстроте ориентации на местности. Из-за дождя таран и другие штурмовые приспособления не гарантировали быстрого результата. Игра становилось состязанием в упорстве, силе и выносливости, а в последних двух 18-летние пажи очень сильно уступали специально отобранным для участия в соревновании 20-22-летним силачам из Павловского корпуса. Даже по росту только 20-летний Линдфорс и рано вытянувшийся 17-летний Корф могли составить хоть какую-то конкуренцию рослым и очень крепким физически противникам. Директор Павловского кадетского корпуса генерал Клингенберг потирал руки. Отслужив гофмейстером в Пажеском корпусе 23 года, генерал прекрасно знал все хитрости и уловки противника. Он уже предвкушал викторию, которая поможет Императору забыть о конфузе с лодкой и купанием в озере Наследника, снять унизительное для Карла Фёдоровича отлучение его кадетов от двора и утереть нос этим “шелкунам”,а особенно наглому молодому Корфу, авторству которого часто приписывались оскорбительные для павловцев остроты и стишки, бывшие на слуху и в лагере и в дворцовых залах Петергофа. Хотя скорей всего настоящим автором сатирических виршей был друг смутьяна, степенный и спокойный отличник и начинающий поэт Михаил Репнин. — Ну что, Александр Александрович, мне кажется, или сейчас капризная Фортуна не на вашей стороне? Думаю Наследник, сегодня вряд ли будет годиться тем, что на нем мундир Пажеского корпуса. Довольно сказал Клингенберг — Посмотрим Карл Федорович, как учит нас Суворов - побеждает тот, кто меньше себя жалеет. Кавелин держал лицо, но решительно не мог придумать чем помочь своим неудачливым воспитанникам. Начало баталии было перенесено на 2 часа пополудни, в надежде на то, что проливной дождь прекратится. Когда после последних приготовлений к игре Александр Александрович с гофмейстером и офицерами-воспитателями зашли в Пажеский барак, было уже около полудня. Директор всю дорогу тщательно обдумывал слова речи. Нужно было поднять боевой дух воспитанников и настроить их на упорное сопротивление. Генерал рассчитывал увидеть расстроенные лица, но к своему изумлению, обнаружил перед собой спины столпившихся тесным кругом в центре комнаты и перекрикивающих друг друга воспитанников. В запале обсуждения, спорщики пропустили даже приход начальства. Это совсем не было похоже на подготовку к поражению. Генерал громко кашлянул и пажи моментально построились для отдания чести. Поскольку времени до начала игры было мало, Александр Александрович решил не заострять внимание на нарушении субординации и предложил без лишних церемоний перейти к делу - изложить ему план баталии. Пока Корф и Гагарин, перебивая друг друга, рассказывали о задуманном, у директора на лице, впервые за несколько последних часов, появилась улыбка. Конечно, успех рискованного мероприятия зависел слишком от многих факторов, но такого его соперник точно не ожидает, да и знаменитая способность барона выпутываться из неприятностей должна была помочь совершить невозможное. — Ну, ну милейший Карл Федорович, Pour vanter un beau jour attends sa fin, или как у нас в Тульской губернии говорят мужики - “Цыплят по осени считают”. Выходя из барака, пробормотал генерал. Репетиция и подготовка к обороне бастиона не заняли много времени. Пажи получили одобрение плана у наблюдателей, приятели обняли Репнина и Корфа, пожелали друг другу удачи и, сопровождаемые одним офицером-наблюдателем, Владимир и Михаил выбежали в дождь. Быстрым бегом преодолев небольшой лесок, друзья легко скатились по грязи со скользкого склона, и притаились в засаде в кустах. Теперь им нужно было ждать соперников. Не прошло и часа как на штурм склона выбежали кадеты с зелеными повязками. Подняться наверх по склону в жидкой грязи было не так-то просто, но павловцы, под громкие подбадривания товарищей упорно стремились вверх, один за другим преодолевая препятствие и скрываясь из вида на вершине. Дождавшись того, что у подножья склона остался последний кадет, Михаил и Владимир переглянулись и кинулись на противника. Приставить деревяный “нож” к шее и произнести контрольную фразу : “теперь Вы наш пленный, соблаговолите выполнять наши распоряжения”, а потом быстро затащить юношу в кусты было минутным делом. Пока Владимир четким, но тихим голосом объяснял захваченному павловцу, что от него требуется, Михаил следил за дорогой и холмом. Через 10 минут можно было выдохнуть - пропажу своего товарища, в запале бега и из-за близости противника “зеленые” не заметили. Партия переходила в эндшпиль, и пажи теперь надеялись на то, что их одноклассники, оставшиеся в обороне, смогут продержаться еще час. Через 50 минут из леса, за несколько километров от места засады, вышли трое. Дежуривший у зеленого флага на крыше бастиона, кадет Бобылев немедленно доложил о приближении потенциального противника Алексею Болотникову, оставленному руководить охранением. При внимательном рассмотрении в зрительную трубку Алексей опознал в одном из идущих к бастиону людей, кадета Василия Бебутова. Второго, почти по уши измазанного в грязи кадета с зеленой повязкой опознать не удалось, поскольку его практически тащил на себе низкорослый офицер в плаще с капюшоном и белой повязкой наблюдателя. Василий постучался в дверь. — Открывайте братцы, беда, наши провалились в яму, когда вырыть только успели шаркуны проклятые, срочно надо людей на подмогу. Алексей, не стой столбом, прикажи открыть, я на карте покажу место где оказия приключилась. Василий кричал и одновременно барабанил кулаком по двери. Павлоны по кивку Алексея открыли дверь и впустили одноклассника. Обстановка внутри бастиона была такой, же как и у пажей. Стол посередине, несколько лавок по бокам. Узкие бойницы почти совсем не пропускают свет и комната освещается свечами, стоящими в подсвечниках на столе. — Давайте я на карте покажу, идите же сюда скорее, сейчас, сейчас…. 7 павловцев сгрудились у склонившегося над картой Бебутова. Кадет взял подсвечник, поднес к карте, якобы высматривая место падения, и внезапно опрокинул его под стол. Второй подсвечник затушил плащом незнакомец в белой повязке, тихо вошедший в бастион вместе с еще одним “павлоном”. Комната погрузилась в темноту, замешательство павловцев усилилось после того, как они поняли что их кто-то толкает и пинает в темноте. А в это время на крышу вбежал по лестнице тот самый, полностью измазанный в грязи, темноволосый высокий юноша с зеленой повязкой на рукаве. — Это нападение, дурья твоя башка, скорее закрывай дверь на крышу. Крикнул незнакомец. Опешивший от приказного тона и замысловатости добавленных для ускорения непечатных выражений, кадет Бобылев поспешил выполнить приказ но, неожиданно для себя, Дмитрий слетел с лестницы, получив крепкий пинок под зад. А Корф, это был он, быстро заложил засов на двери, содрал с рукава зеленую повязку и обмотав древко красной материей, начал размахивать флагом над головой и громко, хоть и немного не в такт, запел: Пойдем, братцы, за границу Бить Отечества врагов. Вспомним матушку-царицу, Вспомним, век ее каков! Славный век Екатерины Нам напомнит каждый шаг, Те поля, леса, долины, Где бежал от русских враг. Вот Суворов где сражался! Там Румянцев где разил! Каждый воин отличался, Путь ко славе находил. С третьего куплета Преображенский марш с улицы подхватил приятный тенор невысокого русоволосого кареглазого юноши, снявшего наконец плащ и белую повязку, чтобы передать их подошедшему офицеру- наблюдателю. Теперь в нем легко можно было узнать Михаила Репнина. Произошедшая оказия заставила мнения генералов разделиться. Часть высших военных чинов поддерживала Клингенберга, считавшего, что пажам надо засчитать поражение, поскольку смена повязок и использование формы наблюдателей не были предусмотрены правилами, а следовательно не разрешены. Тем более, что в бою подобный фокус кончился бы для нападавших плачевно. А другая часть соглашалась с доводами Каверина о том, что в правилах указано - победителем считается та сторона, кадеты которой первыми взяли в руки флаг противника. А методы как это будет сделано, как и способы защиты не регламентировались, поэтому победа должна быть присуждена Пажескому корпусу. Когда информация дошла до Императора, Самодержец приказал на следующий день явиться к нему в палатку директоров обоих корпусов и привести этих «Les Enfants Terribles» - Владимира Корфа и Михаила Репнина. Утром Император с женой принимали вошедших в Императорской палатке, сидя за столом. Цесаревич стоял за креслом отца. Сзади толпилась неожиданно многочисленная свита. Случившееся вызвало в скучающем в Петергофе Малом дворе огромный переполох. Все придворные фрейлины непременно пожелали посмотреть на отчаянных сорвиголов, столь дерзновенно бросивших вызов установленным порядкам, и уговорили Императрицу вместе с Малым двором проследовать в Красносельский лагерь за Венценосным мужем. Самодержец выдерживал паузу, смотря на стоящих перед ним офицеров, и рукой указал директорам сесть за стол. После того как генералы заняли места напротив Государя и Государыни, Царь всея Руси перевел холодный тяжелый взгляд светло голубых глаз, на стоящих на вытяжку кадетов. — Что вы можете сказать в своё оправдание, господа? задал вопрос пажам Император. Придворные застыли, понимая, что, возможно, от ответа зависит дальнейшая будущность этих молодых людей. — Мы выполняли свой военный долг Государь. Начал Михаил Репнин — Ибо никак невозможно опорочить честь мундира проигрышем, пусть и превосходящему в силе противнику, пока этот мундир носит сам Наследник Престола. Громко и четко отчеканил Владимир Корф, встретив Государя таким же прямым и твердым взглядом. Повисла пауза. Николай Павлович первым отвел глаза, когда ладонь жены накрыла его руку. Самодержец наконец огласил свое решение. — Я, Император Всероссийский, Царь Польский и Великий князь Финлядский, рассмотрев обстоятельства дела, объявляю свою волю. Победу в состязании присудить Пажескому корпусу, ибо выполнение приказа любой ценой есть прямая обязанность офицера. Но сама мысль о том, что кому-то позволено по собственному усмотрению менять устоявшийся порядок вещей, крамольна и предерзостна. Поэтому награды за эту победу участвовавшие в игре пажи получат, если смогут доказать свою способность победить противника в “un combat honnête”. А вы, Карл Федорович, потрудитесь доработать правила Grand game, чтобы конфуз с вверенными Вашим заботам кадетами не повторился. Я надеюсь в следующем году увидеть честный поединок достойных противников. На несколько секунд установилась тишина. Потом словно надвигающийся морской прибой, рос гул голосов, перешептывания придворных становились все громче и громче, а на лицах Корфа, Репнина и четырнадцатилетнего Цесаревича расцветали радостные улыбки. Решение казалось невероятной милостью, ибо даже малейшее самовольное отступление от буквы устава или правил, доведенное до Самодержца, обычно имело самые печальные последствия. В сходных ситуациях Император безапелляционно отрубал: "Мне не нужно ученых голов, мне нужно верноподданных!" Когда генерал-адъютант Александр Александрович Кавелин наконец хотел облегченно выдохнуть, как услышал: — Будем счастливы принять награды из рук Вашего Величества в следующем году. Уверенно произнес барон. Директор Пажеского корпуса мог только выругаться про себя, вот дернула же нелегкая Корфа за язык. Резкость в суждениях могла выйти боком даже признанному авторитету, а тут такое явное махание красной тряпкой перед носом Клингенберга, заслуженного генерала, обладающего большими связями и доверием Императора и способного испортить карьеру и молодому барону и самому генерал-адъютанту Кавелину. Также зная, что на память обрусевший немец не жалуется, Александр Александрович понимал, что его визави теперь будет рыть носом землю, дабы в следующем году праздновать викторию. — Придется увеличить количество занятий по строевой подготовке, фехтованию и гимнастике у старшего специального класса. Подумал Кавелин. — Заодно, дай Бог, и времени на разные сумасбродства поубавится. А с Карлом Федоровичем, уж как-нибудь и замиримся. Довольный принятым решением и собой, директор наконец позволил себе улыбнуться. Император повелел пажам удалиться, а за ними, с разрешения отца, убежал и счастливый Александр Николаевич. Самодержец отвлеченно размышлял о том, что же его так задевает в этом Корфе - спесь или дерзость. Шарлотта, за годы совместной жизни научившись понимать не только настроение, но и мысли Венценосного супруга, отвлекла мужа. — Николя, но ты же не будешь слишком жестоким к моим фрейлинам и позволишь этим aux enfants присутствовать на завтрашнем балу? Великий Государь удержал на языке, готовое сорваться "Den Hund nach Bratwürstchen schicken" поскольку припомнил несколько пикантных сплетен, с участием пажей, которые ему за последние полгода пересказывал за чаем Петр Кириллович Эссен, генерал-губернатор Санкт-Петербурга. “Они уже совсем не так молоды, как тебе кажется”- подумал Николай Павлович, но вслух произнес, целуя руку жены. — Конечно дорогая, все что тебе будет угодно. Решив проверить свои предположения в распущенности юноши, Государь по возвращению в Петергоф отдал распоряжение камердинеру проследить за наглым мальчишкой. На следующий день Императорская чета устраивала Малый бал в Танцевальной зале Петергофа для избранного круга приближенных лиц - придворных и офицеров. Поначалу с Корфом все пошло не так, как ожидал Император. Вместо того, чтобы волочиться за фрейлинами, Владимир станцевал тур вальса со своей тетей, грозной стас-дамой, 62-летней Екатериной Фёдоровной Долгорукой (урожденной Барятинской), чья монументальная стать выглядела на фоне тонкого Корфа весьма комично. Благо дама быстро устала и отпустила барона, спасая тем самым и Михаила Репнина, который ловко воспользовался присоединением к компании Екатерины Федоровны, чтобы сбежать от своей собственной двоюродной бабки, гофмейстерины трех императриц, княжны Александры Николаевны Волконской (урожденной Репниной) . Потом Корф битый час о чем-то разговаривал с Кавериным и, судя по виноватому выражению лица мальчишки и жестикуляции, Самодержец решил, что барон оправдывался перед директором за какие-то свои грешки, то ли прошлые, то ли будущие. Далее Каверин представил Корфа Карлу Густавовичу Гегелю, командиру гвардейской бригады конной артиллерии Русской императорской армии, неделю как вернувшемуся из Польши, где генерал отличился при подавлении сопротивления мятежников в сражениях при Старом Якаце, Рудках, Тыкочине, Жолтках, Пясках и при Остроленке. Офицеры долго о чем-то оживленно беседовали между собой. — Да, - подумал Император, - — У Корфа губа не дура, но пробиться в артиллерию на одной наглости у юнца точно не получится. А следующей остановкой ставшей подозрительно неразлучной пары Каверин - Корф, паче чаянья, стал Карл Федорович Клингенберг. Император удивленно поднял брови и продолжил наблюдение в перерывах между танцами. Владимир вел себя подчеркнуто скромно. Стоял за директором с опущенной головой, всем своим видом изображал раскаяние и смирение, держал за зубами язык и только в нужные моменты деликатно поддакивал своему начальнику. Пожалуй в первый раз вид Корфа не вызвал раздражения Самодержца. Император подумал, что если Корф большую часть времени будет выглядеть и вести себя подобным образом - то Государь признает наличие пользы от, по мнению Николая Павловича, слишком либеральной воспитательной методы Каверина. Тем более что задуманный результат явно был успешно достигнут - Клингеберг, который вначале беседы был весьма холоден, к концу уже расплывался в улыбке и даже позволил себе смеяться какой-то шутке, высказанной осмелевшим Корфом. После чего, генералы, увлекшись беседой, отпустили барона, сразу сбежавшего к приятелям по корпусу. Как потом дал характеристику Корфу в разговоре с Самодержцем Карл Федорович - “На товарищей влиять любит, умен, изобретателен и вольнодумен. Но, коли учился бы он лет на 10 пораньше, да под моим командованием, я несомненно сделал из него весьма толкового офицера.” Больше положительной характеристики Николая Павловича поразило явное сожаление, скользившее в словах опытного педагога, вырастившего не одно поколение воспитанников. И вот, наконец, случилось то, что с самого начала предполагал увидеть Император. После мазурки, которую , стараясь не перепутать движения, красный от смущения, танцевал со своей хорошенькой 19-летней кузиной, Наташенькой Оболенской, Михаил Репнин, княжна была представлена Владимиру. Протанцевав кадриль, Владимир и Натали подошли к Михаилу уже совершеннейшими друзьями. И Оболенская, взяв под руку обоих юношей, гордо продефилировала с ними в противоположную часть залы где стайками ярких разноцветных бабочек толпились фрейлины, поглощая мороженое или просто сплетничая. Натали порхала от одной группки к другой, представляя приятелей фрейлинам. Молодые люди выглядели весьма смущенными напором, но вырваться из цепких ручек придворных дам, как и пропустить хотя бы один танец до конца бала пажам уже не удалось. Поскольку на следующий день был запланирован большой марш бросок, то уже около двенадцати генералы поспешили откланяться и забрать кадетов в лагерь. На следующее утро, проснувшись в 6 утра, Николай Павлович сделал гимнастику и, пройдя привычное обследование, отпустил придворных медиков. Далее Император пожелал «откушать чаю» до отъезда в Царское Село. А пока его камердинер помогал ему с мундиром, Самодержец заслушал доклад о вчерашнем бале. Речь дошла и до Корфа. Оказалось что барон, выйдя вместе со всеми пажами из зала, вместо того чтобы проследовать на выход для возвращения в лагерь, задержался во дворце. Он дал 5 рублей лакею и попросил отвести его к комнату ближайшей подруги Государыни Александры Федоровны - фрейлины Екатерины Тизенгаузен, где и провел несколько часов. Потом сел на коня и засветло ускакал в Красное Село. Пикантности ситуации добавляло то, что в этой комнате временно гостила сестра Екатерины Федоровны, жена австрийского посла и хозяйка самого известного литературного салона столицы - Долли Фикельмон. Конечно, еще молодую даму, ищущую любви вне брака, Император легко мог понять. Ее мужу далеко за 50. Но путаться с юнцом, который к тому же на 10 лет ее моложе… Интересно что она в нем нашла, любовь к книгам? Вроде бы, барон, в отличии от ее другого Cher Ami, молодожена Александра Пушкина, к сочинительству страсти не питал. Хотя, стараясь быть объективным, Император не мог отрицать, что Корф сделал очень хороший выбор. Дарья Федоровна слыла дамой пылкой и весьма искусной в альковных играх, но была связана узами брака и искренне уважала своего мужа, всегда заботясь о его репутации. Так что слухов и сплетен, а также угрозы женитьбы молодому барону можно было не опасаться. Подходили к концу сборы. После успешного завершения маневров по организации “встречного” боя с условным неприятелем , Государь давал “Большой обед” на 2 с лишним тысячи персон, в основном, для наиболее отличившихся офицеров и кадетов. Весь двор смотрел встречный бой - и, действительно, это было потрясающее зрелище. Шесть, а то и все восемь кавалерийских полков несутся друг на друга на полном карьере... «Марш-Марш!!!» - кавалергарды ураганом летят вперед, поднимая за собой облака адовой пыли, уступом за ними идет резерв. Гудит земля под тысячами копыт, в ушах свистит ветер, а навстречу налетает неудержимой плотной волной всадников противник, во все горло вопиющий точно такое же победное «ура». На самом деле, конечно, никто не сшибается, ибо командиры полков и эскадронов в самый последний миг останавливают обе стороны в десяти шагах друг от друга. Штаб-трубачи трубят «отбой». Поскольку пажи и павловцы показали большую слаженность действий и высокий уровень взаимовыручки, то в качестве особой милости особо отличившиеся получили приглашение на “Большой обед” Императора. Проходя вместе с Наследником вдоль столов и, заговорив со знакомыми ему офицерами Павловского кадетского корпуса, Николай Павлович заметил боковым зрением как его сын что-то показывает жестами сидящим за соседним столом. Повернувшись, Император не смог сдержать кривую усмешку, конечно же там размещались пажи. Но его улыбка стала гораздо шире когда, подойдя ближе, Государь рассмотрел насколько неважно выглядят воспитанники. Зеленый цвет лица у Долгорукого соседствовал с фингалом под глазом у Репнина, белым как мел лицом Линдфорса и рассеченной бровью, большой ссадиной на скуле и выглядывающей из под воротника мундира россыпью синяков у Корфа. Многие юноши старательно отводили взгляд от расставленной на столах еды. Императору уже доложили, что прошлым вечером кадеты, предположительно Павловского и Пажеского корпусов, были замечены в трактире в Красном Селе далеко заполночь, но попытка арестовать нарушителей режима была неуспешной, поскольку молодые люди оказали весьма упорное сопротивление и, отступая, ушли через окно, захватив с собой “гусь” водки. Правда, насколько было известно Императору, физии Корфу и Репнину разукрасили еще до приключений в трактире. Из донесений директоров обоих корпусов следовало, что с ведома корпусного начальства, парламентеры от Пажеского корпуса в назначенный день пришвартовались к противоположному берегу Дудергофского озера. Когда переговорщики - Корф, Репнин, Линдфорс и Долгорукий попытались сойти с лодки на берег озера, то были встречены весьма недружелюбно. Дмитрий Бобылев, стоявший в охранении лодочного сарая, сразу узнал своего недавнего знакомца, благодаря которому над ним насмехался весь корпус, если не весь лагерь. Обида за ту легкость, с которой его провел Корф, заставила его действовать не задумываясь. Первый удар кулаком в лицо отбросил Владимира в озеро, Бобылев бросился за бароном в воду, утопил и начал душить. Кинувшись на спасение товарища, втроем и с очень большим трудом пажам удалось освободить барона из рук огромного, славящегося своей физической силой павловского кадета, параллельно сами пажи пропустили несколько очень чувствительных ударов. Наконец мокрые, избитые, еле стоящие на ногах и пытающиеся отдышаться пажи были с конвоем приведены в лагерь. Там Долгорукий, как наименее пострадавший в стычке, озвучил предложение о мире. Пажи признавали бесспорное преимущество в физической силе и отдавали долг храбрости и молодецкой удали противника, сознавались что нарушили неписанные правила проведения “Большой игры”, извинялись за маскарад и предлагали пойти на мировую а, в качестве компенсации ущерба и демонстрации мирных намерений, выражали готовность взять на себя расходы на дружескую пирушку. Кадеты поверили пажам не сразу, но перспектива выпить и хорошо провести время перевесила обиды. Гулять решили у костра рядом с палатками Павловского кадетского училища. Но, чтобы не допустить очередной каверзы, Корф и Репнин временно были оставлены аманатами в Авангардном лагере. Посмотреть на пойманных пажей, обеспечивших позорное поражение корпусу, собрались почти все воспитанники. Особенно радовал глаз кадетов связанный и, растерявший весь свой лоск, избитый Корф. Слово за слово, речь зашла о женщинах. Кадеты Павловского училища - сироты или дети бедных, хоть и заслуженных дворян, не могли похвастаться успехами на амурном поприще. Высший свет и доступ к благородным особам был для них закрыт, а дамы полусвета предпочитали деньги, которых у бедных кадетов не было. Поэтому, все что могли делать павловцы, выбирая объектом интереса танцовщицу, актрису или певицу - обсуждать достоинства лица, фигуры, а также цену дам своих грез. И им было интересно услышать мнение Корфа, уже известного своими похождениями, относительно известных дам полусвета, таких как Шурка Зверек, знаменитая своей оригинальностью: она никогда не пользовалась косметикой, или Настя Натурщица – благодаря необыкновенно красивому телу и лицу она часто служила моделью известным художникам и скульпторам. Некоторым нравилась Сонька Комод - она была красива, но довольно полна. Своим французским прозвищем она была обязана не легкости характера, а изгибам фигуры, напоминающим одноименный предмет мебели. Владимир заливался соловьем, но Михаил, прекрасно знавший, что в большинстве рассказанных историй Владимир если и участвовал, то точно не в роли героя-любовника, только иронично хмыкал. Павловцы были в восторге. Пажи не шутили и спешно организованная пирушка прошла вполне мирно. А ближе к 12 вечера офицеры-воспитатели обоих корпусов скомандовали отбой. Но это, конечно, не смогло удержать несколько горячих голов, которым было мало выпитого. Именно их и засек в трактире патруль. Выйдя из палатки на время очередной перемены блюд “Большого обеда”, Император планировал обсудить свои ожидания по заказанным картинам с Адольфом Ладюрнером. Живописец-баталист был приглашен Самодержцем из Франции, в том числе, для запечатления ярких моментов маневров с участием Государя и Цесаревича. Император хотел показать на местности какие сценки ему хотелось бы видеть. Внимание Государя отвлек дружный смех, в котором он различил и голос Цесаревича. Николай Павлович жестом повелел художнику молчать и, желая остаться незамеченным, и завернул за угол Императорской палатки. Его сын стоял в окружении пажей и кадетов Павловского училища. Корф и огромный павловец весьма натуралистично и потешно разыгрывали сцену утопления барона. Цесаревич, смеясь, собственноручно вытащил барона из рук кадета и они вместе заново зашлись хохотом. — Ваше Величество, посмотрите, какое удивительное сходство. Насколько похожи стоящие рядом мальчики. Прошептал живописец, указывая на Цесаревича и барона. — Обратите внимание. Высокий для своего возраста рост, форма головы, удлиненные кисти рук, правильные черты лица, светлые глаза, плавные движения, повелительные интонации и жесты, ямочки на щеках при улыбке. Быстро и тихо шептал художник. Действительно, приглядевшись, Император согласился, что смеющиеся молодые люди, стоя рядом, выглядели очень гармонично. Подошедшие к концу маневры венчались парадом и торжественным вручением приказов о присвоении выпускным кадетским классам воинского звания и офицерских погон. По традиции, Император вручал соответствующий приказ своему камер-пажу, Императрица – своим. Остальным воспитанникам приказы и погоны вручал военный министр. А финальным аккордом стала фонтанная потеха в Петергофе. По традиции, с окончанием летних лагерных учений и маневров воспитанники кадетских корпусов вывозились в Петергоф. В присутствии Императорской фамилии они брали штурмом ступени каскада. Сбиваемые с ног мощными струями воды, кадеты должны были добраться до верхней площадки, где их встречала Императрица и из собственных рук награждала самых успешных памятными призами - небольшими вещицами из сердолика, малахита и других драгоценных камней. Николай I отдал приказ о начале потехи и побежал штурмовать фонтаны вместе с кадетами, самолично подавая пример участникам. Но и в этот раз пажи смогли его удивить. Вместо того, чтобы вместе со всеми шумной толпой со всех ног бежать к фонтану, пажи построились, сомкнули ряды и двинулись на штурм быстрым маршем. А в середине роты, вместе с воспитанниками шел Цесаревич, выпросивший у отца разрешение участвовать в забаве. Сплоченные, идущие ровным строем пажи проходили через разрозненную толпу кадетов как нож сквозь масло, правда и сами на каждой ступени несли большие потери. Выпускники, падая на нижних террасах фонтана, делали все возможное, чтобы младшекурсники с Наследником смогли подняться выше. Когда кадет Бобылев, стряхнувший наконец висевших у него на спине двух рослых молодцов, пытавшихся использовать его как лестницу, сумел влезть на следующую террасу, то еле успел уклониться от проплывшего мимо хохочущего пажа, в котором успел узнать обычно сдержанного и церемонного Николая Линдфорса . Павловец приподнял голову и увидел как Корф аккуратно поднимает на следующую ступень Наследника Престола и передает по цепочке Михаилу Репнину. Юноши встретились взглядами. Корф криво ухмыльнулся, но протянул руку. Дальнейший путь кадеты проделали вместе, страхуя и поддерживая друг друга. Мощь Бобылева оказалась очень кстати, когда на последних ступенях фонтана Александр Николаевич совсем выбился из сил и юношам приходилось тащить Наследника на себе. Государь, поучаствовав в восхождении и сменив мундир, поднялся наверх и застал удивительную картину. Растерявшая всю величественность и, хохоча как девчонка, Императрица помогала Константину и дочерям затаскивать насквозь промокшего Наследника на верхнюю террасу. За Цесаревичем поднялись еще четверо - пажи Долгорукий, Репнин, Корф и, неожиданно, воспитанник Павловского корпуса - богатырь Дмитрий Бобылев. Ожидавшие конца штурма в толпе придворных Карл Федорович Клингенберг и Александр Александрович Кавелин обменялись довольными улыбками. Затея барона с пирушкой дала неплохие плоды. Совместные действия их воспитанников, позволившие Александру Николаевичу победить, несомненно будут восприняты благосклонно гордыми за чадо Венценосными родителями. Прекрасный повод привлечь внимание Императорской четы к своим учебным заведениям и заткнуть за пояс соперников. Под звуки оркестра Императрица вручила памятные сувениры. Дмитрию достался сердоликовый портсигар чудесной работы, Андрею Долгорукому сердоликовая шкатулка для бумаг, а Михаил, Владимир и Цесаревич получили по малахитовому пресс-папье, украшенному переплетенными золотыми вензелями Царствующего Императора и его жены. А внизу под золотой скульптурой Самсона махали руками и кричали “Ура” счастливые от успеха своей задумки пажи и присоединившиеся павловцы. А когда Корф и Бобылев, повернувшись к каскаду лицом подсадили на плечи Наследника, поднявшего свой приз высоко на головой, к восторженным крикам пажей и кадетов Павловского училища добавились голоса и остальных воспитанников. Стоя на верхней террасе в Петергофе с Цесаревичем на плече и слушая приветственные крики, Дмитрий - бедный сирота, попавший в 10 лет в Павловское кадетское училище после смерти родителей, подумал, что ради такого волшебного дня, возможно, стоило перетерпеть любой позор или проигрыш. Поставив на землю Наследника, сразу убежавшего хвастаться подарком перед своими братом и сестрами, Бобылев на этот раз уже сам протянул руку Корфу. Владимир ее принял и, неожиданно для себя, очутился в объятиях растроганного до слез силача. Дмитрий не знал, как еще передать ту признательность и радость, переполнявшую его, но, судя по красному и смущенному лицу барона, тот и сам понял, что хотел сказать кадет. Внезапно по бокам их обняли не менее счастливые Андрэ Долгорукий и Мишель Репнин. Невероятное братание, известных своей непримиримой враждой Пажеского и Павловского кадетских корпусов, продолжалось и в фонтане, где воспитанники также жали друг другу руки, клянясь в дружбе и товариществе. Император и Императрица вместе со свитой под звуки музыки с террасы с интересом наблюдали за происходящим. Именно этот момент выбрал Ладюрнер чтобы привлечь внимание Императора. Николай Павлович склонил ухо к живописцу. — Ваше Величество, позвольте признаться Вам в своей неправоте. Сегодня я имел честь очень внимательно наблюдать за Цесаревичем и бароном. Это не просто совпадение, это un trait de famille. Я опытный портретист и у меня не остается сомнений - эти юноши близкие родственники, возможно даже родные братья. Посмотрите на них - какое совпадение фигур, движений, мимики. Теперь и Император обратил внимание, что жест, которым юноши поднесли руку ко рту, чтобы сдержать смех, был абсолютно одинаковым. Николай I задумался. Он вспомнил о Барятинской, приходящейся сестрой матери Владимира, их краткосрочном романе, ее спешном отъезде для помощи Корфам, своем странном интересе и извечной снисходительности к этому чересчур красивому, самостоятельному и самонадеянному мальчишке. Действительно слишком много совпадений, а - Pas de fumée sans feu - дыма без огня не бывает. Вечером Император вызвал Александра Христофоровича Бенкендорфа и отдал соответствующие поручения.