Волшебство есть, если ты в него веришь

20 июля От князя Андрея Долгорукого отцу его Петру Михайловичу Долгорукому лично в руки. Спасибо, papà, за отеческие наставления, а более всего за извечную твою доброту к непутевому сыну. Передаю тебе нижайший поклон и обещаю в дальнейшем не забывать о необходимости быть умеренным в служении Бахусу. Но сейчас рука сама тянется к бутылке, ибо неприглядная история, о которой я рассказал в прошлом письме, имела самые désagréable (фр.неприятные) последствия. Как ты помнишь, наш гордец, не пожелав объясниться и уступив опрометчивым требованиям, обратился к директору с demande de d'intercession (фр.просьбой о заступничестве). С учетом недавней размолвки, необходимость идти на поклон к генералу, с которым у Кавелина des tensions (фр.напряженные отношения), вывела Александра Александровича из себя. Засим обычно весьма терпимый к проделкам своего protégé (фр.протеже) директор отправил барона до выступления на маневры в карцер. Как только в корпусе стало известно о пребывании Владимира под арестом, наше неприглядное поведение удостоилось всеобщего осуждения. Остальные курсы сочли нас малодушными трусами, возмутившись очевидной неблагодарностью и легкостью, с которой дававшие присягу будущие офицеры позволили себе переложить на ближнего обязанности по спасению собственных мундиров. Да что там младшие пажи, если даже наши одноклассники, по счастливой случайности бывшие во время злополучного судилища на службе или в отпуску, перестали отдавать нам честь при встрече. Бедняге Линдфорсу приходится особенно тяжело. Из уважаемого meilleur étudiant (фр.лучший студент), на которого равняются воспитанники, он в один день превратился в изгоя. Сидеть за одним столом с Николя̀ отказываются не только кадеты, но даже и офицеры. Все его приказы нарочито быстро выполняются, но пажи говорят с ним только в третьем лице: “...Передайте господину фельдфебелю, что…” Да и я получил свои 30 серебренников. На следующий день после ареста Корфа камер-паж Баранов, подойдя ко мне в столовой, публично вернул выигранные у меня в карты 300 рублей. Поверь, отец, этот нахал заявил, что, если я могу забыть свой долг чести перед бароном, не стоит быть таким уж щепетильным и перед графом. Легко швыряться ассигнациями, когда ты сын директора Коммерческого банка. Я даже хотел вызвать Петра, но Мишель удержал меня. Ты знаешь, граф Баранов – любимый племянник министра Императорского двора и уделов графа Адлерберга. Так что за подобный вызов я могу попасть в Петропавловку, не дойдя до барьера. Еще раз благодарю небо, пославшее мне Мишу для поддержки и утешения в тяжелую минуту. Репнин хоть и расстроен нашим недостойным поступком, но считает, что и Корф обязан был прежде всего объясниться со своими боевыми товарищами. Увы, ждать от гордеца разумного поведения, когда, по мнению Володи, задета его честь, не приходится. Теперь посеянный промеж нами la discorde (фр.разлад) вряд ли удастся легко исправить. Но самое обидное для меня, батюшка, что усердные наши попытки скрыть происшествие от власть предержащих оказались тщетными. На очередном дворцовом выходе Государь, получив срочную депешу от графа Орлова по результатам турецкой кампании, с приложенным текстом Кютахийской конвенции, немедленно послал за Корфом, чей арабский в последнее время, благодаря общению с бухарцами, сильно улучшился. Конечно, понимая неизбежность открытия правды, директор вынужден был сознаться, что камер-паж отсутствует в Зимнем, поелику сидит в карцере, а также открыть Николаю Павловичу причины нахождения Владимира под арестом. Государь, согласившись с правильностью наложенного на барона le châtiment (фр.взыскания), предложил таким же образом наказать и остальных участников проделки. Ибо должно “воздаться каждому по делам его". Тем более генерал Клингеберг видел нарушителей в лицо и сможет опознать их в корпусе. Николай Павлович при этом, обращаясь к Кавелину, добавил:″Скажи, однако, чтобы не губили карьеру молодых людей″. Засим мне, ожидавшему рядом с троном возвращения Ее Величества, пришлось первому открыться и подтвердить, что все нарушители готовы добровольно сдаться и без унизительной процедуры опознания. До выступления в Петергоф запасной лазарет в корпусе, разделенный на ряд карцеров, превратился в место для наказаний. Отпускали нас, батюшка, только на завтрак или обед в столовую. А пажи младшего специального класса, вместо необременительных приготовлений к маневрам, вынуждены были круглосуточно стоять в карауле перед местами нашего временного заключения во всей амуниции, с туго набитыми ранцами, что, уверяю тебя, совсем не прибавило нам уважения в глазах наших младших товарищей. C'est pourquoi (фр.поэтому) поход в лагерь и последующее размещение проходило в печальной обстановке. Не так, совсем не так я представлял себе выпускные маневры. Но, памятуя о мудром твоем совете, papà, я многократно пытался улучить момент и объясниться с другом en privée (фр.наедине). Mais hélas (фр.но увы), кажется, решительно всё противится нашему примирению. Я вижу Володю только на общих repas (фр.трапезах) при Пажеском бараке, где он с Мишелем и группой не замешанных в суде чести кадетов сидит за отдельным столом с офицерами-воспитателями, отгородившись от нас барьером из младшего специального класса. В остальное время Корф появляется только на обязательных сборах, стрельбах и маневрах. Барон часто пропадает в гвардейской бригаде конной артиллерии, с офицерами которой после “retrouvailles” (фр.представление) сделался весьма дружен. Отец, я даже вижу, как, читая эти строки, ты улыбаешься. Тебе тоже прекрасно знаком этот старинный обычай, когда кадеты представляются офицерскому составу своих будущих полков за ранним лагерным обедом, сопровождающимся неумеренными возлияниями. Хотя, по моему мнению, составлять суждение об офицере на основе его стойкости к спиртным напиткам, считая винный разгул признаком военного молодечества, vraiment dépassé (фр.совсем устарело). Лично я до представления в полк в свои 19 лет не пил водки, с которой начиналась эта церемония. Но отказываться было нельзя. Первые рюмки глотались не без усилия, как лекарство. Однако привычка появлялась весьма скоро! Je remercie Dieu (фр.благодарю Бога), что добрые воспитатели наши, предвидя печальные результаты церемонии, разрешили вернуться обратно на другое утро, когда мы проспимся. Из рассказов других пажей я знаю, что они с Володей и еще парой приятелей наняли в складчину на окраине Дудергофа небольшую дачу и часто за дружескими пирушками принимают там офицеров и кадетов, в том числе и Павловского военного училища. Я сам удивляюсь, papà, как наш спесивый гордец Корф якшается с бедными сиротами. А в его внезапном благорасположении к этому Goliath (фр.Голиаф) Дмитрию Бобылеву, помогавшему нам год назад в штурме фонтанов Петергофа, я вижу только корыстный расчет. Да-да, не удивляйся, отец, именно корысть! Ведь на территории павловцев находится сарай с лодками. А Вольдемар с Мишелем и, представь себе, этим нелепым Бобылевым, пользуясь стоящими здесь прекрасными погодами, постоянно в часы досуга катают дам, приезжающих проведать своих héros militaire (фр.военных героев) − то Натали Репнину с ее подружками-фрейлинами, то знакомых Корфу актерок из Александринки. Что может быть общего у приближенных ко двору представителей знатнейших фамилий и этого нищего павлона? Знаю, что ты скажешь мне, отец. Возможно, во мне говорит ревность и обида, но смотреть на то, как быстро друзья, с которыми мы жили в одной комнате, делили все тяготы учебы и придворной службы, так легко забывают о тебе, совершенно невыносимо. -------------------- Начало этого письма уже было написано, papà, когда случилось неожиданное и очень серьезное происшествие. Но мне не хотелось бы тебя пугать, и, пожалуйста, не волнуйся! Я хоть и пишу из лазарета, но жив и скоро буду здоров. Новость, которую я должен тебе сообщить, касается также и Владимира. Прошу, не читай дальнейших строк нашей Лизаньке. Довольно ей знать, что мы живы и до вакации полностью оправимся. Вчера мы готовились после маневров к куделю (парадное построение) на Красносельском военном поле. На общее парадное расположение войск ожидался приезд Императрицы, послов и всего двора в экипажах. Настроение наше было весьма бодрым, под стать безоблачному небу и яркому, но не жаркому солнцу. Ветер доносил до нас приказы, Государь сам своим звучным голосом командовал движениями на соседнем краю плаца. Кирасирская бригада, к которой прикомандировали нашу роту, приостановила построение развернутым фронтом, ожидая, пока проскачет сквозь интервал в строю конная батарея. Сквозь просветы между проезжающими конниками и орудиями я видел, как Корф спешился, дабы поприветствовать остановившегося рядом Бобылева, приписанного к головной роте Семеновского полка, также остановившихся дожидаясь проезда артиллерии. Я находился на другой стороне интервала; помню даже, как дал шенкель кобыле, чтобы посторониться от орудия; помню, как посмотрел на соседа, поручика Дьяконского, боровшегося с норовистой лошадью. А потом раздался сильный взрыв. Очнулся я уже впереди строя в шагах 10 от места, где лежала несчастная мертвая лошадь. Когда пороховой дым рассеялся, мой взор непроизвольно обратился к месту взрыва. Мне открылась страшная картина: трупы лошадей, опрокинутое и врывшееся в землю орудие, передка которого уже не существовало, обгоревшая и изувеченная артиллерийская прислуга, в страшных мучениях катающаяся на земле, мертвые солдаты. Несколько кирасир и лошадей моего взвода тоже были ранены и контужены. Когда спешившиеся Репнин и Линдфорс подбежали ко мне помочь снять кирасу и колет, оказалось, что рука и правое плечо вздулись, вероятно, от удара осколком шины от передка. Дальнейшие события я помню немного смутно. От боли и слабости меня мутило, сам стоять я, увы, не мог. Помню, что немедленно прискакал со всею свитой к месту происшествия сам Император. На земле лежал Дьяконский с совершенно обгорелыми волосами. Государь, обратившись к своему доктору Мандту, сказал, что ″надобно ему пустить кровь″. Поручик встал и, грозя пальцем Государю, возразил: ″Нет, Николай Павлович, этому уж не бывать″. По-видимому, от сотрясения мозга у офицера сделалось временное расстройство ума. Едва Его Величество заметил меня, он поменялся в лице, побледнел и громко потребовал у сопровождающего в свите Кавелина немедленно провести перекличку камер-пажей и привести Корфа. Почему Владимира, спросишь ты? Возможно, хотел, чтобы Володя, как будущий флигель-адъютант, хорошо известный при дворе, направился остановить кортеж подъезжающей Императрицы, дабы Государь успел выдвинуть вперед войска и закрыть от ее глаз ужасающее зрелище трагедии. Впрочем Владимир нашелся сам, он помогал раненым артиллеристам. Несмотря на мокрый от крови колет и близость взрыва, наш chanceux (фр.везунчик), не считая легкой контузии от ранения в голову, почти не пострадал. Его успел закрыть собой погибший кадет Бобылев. Какая героическая смерть! Государь повелел доктору Мандту осмотреть нас и немедленно оказать помощь. Он очень милостиво и заботливо расспросил нас о случившемся, после чего назначил Линдфорса и камер-пажей проводить до Красного Села повозки с ранеными. До сих пор, закрывая глаза, я воочию вижу те жуткие сцены рокового дня, papà! У большей части артиллеристов были выжжены глаза, а у фейерверкера, когда его подняли, совершенно отделилась рука и он тут же умер. Но, Слава Богу, у пажей и кирасир были в основном только легкие контузии. Мы с Володей попали в одну повозку, когда Мишель подмигнув мне, заставил-таки entêté (фр.упрямца) под предлогом отсутствия свободной лошади сесть в телегу. Когда подвода тронулась, Владимир повернулся ко мне и необычно серьезно сказал: − Я по милости провидения потерял одного друга, а мог и двоих. Прости меня, Андрэ! Я должен был сдержать гнев и заставить себя juste m'expliquer (фр.просто объясниться), как это приличествует дворянину и офицеру. Не сразу я нашел, что сказать барону, − слезы застилали глаза мои. Но я дотянулся и обнял его. Затем Владимир громко принес извинения всем участникам суда чести, показав пример христианского всепрощения и истинного благородства. Конечно, l' excuse (фр.извинение) тотчас было принято. Особенно счастлив был Николай Линдфорс, тут же публично покаявшийся за свои глупые неосторожные слова и проявленное малодушие. Ибо фельдфебель, как старший по званию, должен был сам просить директора за своих провинившихся товарищей. Так этот бесконечный кошмарный день принес нам не только горечь, но и радость, позволив отпустить обиды и осознать то, что для нас ценно по-настоящему. Впервые за время учений мне казалось, что все плохое позади. Вокруг меня на конях ехали мои товарищи. Беседа текла свободно, а ехидную пикировку Репнина и Корфа, с периодически вставляющим едкое словцо Барановым, разбавлял своими примирительными замечаниями Николя Линдфорс. Под ставшую за многие годы привычной болтовню веки закрылись, и я провалился в сон. Проснулся уже в лазарете. За окном было темно, а на соседней лавке тихо переговаривались оставшиеся дежурить с ранеными Линдфорс и Репнин. Ждали Володю с перевязки и допроса. Корф вернулся bout de nerfs (фр. взвинченный) и сразу припал к бутылке. Благо и тут маркитанты за деньги бесперебойно снабжают страждущих едой и питием. Выпив, барон начал говорить, как он зол, что из-за смотрового, а не военного отношения к делу погибли люди, а “строжайшее” следствие, разумеется, ничего не откроет. Конечно, кто найдет в себе смелость доложить Самодержцу, что для столь ценимой Государем быстроты стрельбы из орудий, в передке держались снаряды не в шуфлах, как требовалось по уставу, а в простых мешках для увеличения быстроты стрельбы. Володя предположил, что, вероятно, крышка передка от сильного движения треснула, и пороховая пыль пробилась наружу, а артиллерийский номер с фитилем, заронил искру на крышу. Корфа было уже не остановить: − Военное ремесло для Государя заключается лишь в несносно-педантичном, убивающем всякую умственную деятельность парадировании. Глубокое изучение ремешков, правил вытягивания носков − вот в чем верх непогрешимости! И подлинно, относительно равнения рядов и выделывания приемов на парадах наша армия бесспорно превосходит все прочие. Будто бы войско обучается не для войны, но исключительно для мирных экзерциций на Марсовом поле. Солдаты не приучены к стрельбе, но зато каждый умеет быстро почистить амуницию. Конечно, ведь за неаккуратность форменной одежды положено 100 ударов палками. А людей банально не кормят! Зачем набирать рекрутов не ниже 2 аршин 3¾ вершков , чтобы потом держать их впроголодь, запугивая розгами или фухтелями. Император любит игру ″в солдатики″, но цена его развлечений − человеческие жизни. Не дай Боже убедиться нашей Родине на опыте, что не в одной механической формалистике заключается залог всякого военного успеха! Барон продолжал, язвительно передразнивая унтер-офицера Суманеева, объяснявшему нам маршировку: − Держитесь на бедрах, подымайте ногу со всевозможною великатностью¹, опускайте ее, как будто люта зверя придавить хотите, возьмите наклон корпуса на точку, не упираясь на оную, идите! Да что вообще может понять солдат из этой галиматьи?! Мишель, понимая, что разгоряченный выпитым Володя начинает закипать, постарался успокоить барона: − В чем смысл ругать то, что не можешь исправить? Я знаю, что Дмитрий был твоим другом. Спокойный, доверчивый, честный и верный долгу, он стал бы прекрасным офицером. Бобылев выполнил завет Суворова − “Сам погибай, а товарища выручай”. Но сейчас твой гнев ничего не изменит, Бобылев мертв, а мы здесь и мы вместе. Давай помянем Дмитрия и возрадуемся, что вы с Андрэ живы, − Репнин забрал у барона бутылку и сделал большой глоток из горла, передавая ее Линдфорсу. Утреннее пробуждение наше было весьма ранним из-за переполоха под окнами. Из избы хорошо проглядывался двор временного лазарета, погрузившийся во внезапную суету и заполнившийся большим количеством мундиров, сопровождавших, по-видимому, высокую персону. Оказалось, Государь, в извечной своей заботе, tout à coup (фр.внезапно) пожелал лично посетить госпиталь, дабы убедиться в достаточности предпринятых мер для скорейшего выздоровления солдат и офицеров. Император пожаловал с небольшой свитой и в окружении жандармов. Занятая нами изба стояла в некотором отдалении от основных построек, и, мучимые последствиями вчерашних возлияний, мы малодушно понадеялись, что нас минует бремя Высочайшего визита. Но надежды, увы, не оправдались. После посещения основного корпуса Государь решительно направился к нашим скромным пенатам. Конечно, мы с товарищами постарались максимально быстро привести себя в порядок, но запыленные, испачканные мундиры и помятые физиономии никак не годились для встречи Августейшей особы. Когда Император со свитой вошел в избу, мы четверо моментально вытянулись во фрунт. Николай Павлович оглядел комнату, оценил наши походные условия, в том числе и пустые бутылки, которые мы не успели спрятать, и, усмехнувшись, попросил сопровождающих удалиться, оставив только нашего директора и Бенкендорфа. Государь махнул рукой, дозволив стоять вольно и присел на ближайшую переделанную из лавки койку: − Мне донесли не только про раны, но также и про ваши крамольные беседы. Так кто же из вас, господа камер-пажи, дал себе право заявить, что любимое мною "пехотное наслаждение"² − это "игра в солдатики" живыми людьми? Мы переглянулись. По-видимому, начальник III отделения нашел-таки способ поквитаться с нахальным камер-пажом, так долго водившим его за нос. Вчерашние резкие слова Владимира, продиктованные болью от потери друга и разочарованием в собственном бессилии убедить дознавателей принять его версию, теперь, благодаря искусной подаче хитроумного Бенкендорфа, могут стоить барону карьеры. Володя, как был, с замотанной головой выступил вперед и покаянно сознался: − Ваше Величество, это слова, сказанные мною в минуту гнева и печали, за которые я глубоко раскаиваюсь. Друзья пытались остановить меня и удержать от опрометчивых речей. В крамоле повинен только я один и готов понести наказание, которое сочтет нужным назначить Ваше Величество. Когда барон склонил голову, Николай Павлович, как мне показалось, был искренне удивлен. Видимо, шеф жандармов позволил себе слукавить, не назвав имя вольнодумца, дабы Государь из-за снисхождения к раненому и извечной благосклонности к нашему enfant terrible (фр. человек, доставляющий массу проблем, предмет тревоги и беспокойства) не отпустил виновнику грехи заранее. Казалось, что покаянные слова Владимира произвели магическое действие. Император позволил себе расслабиться и даже улыбнуться: − Я сожалею о вашей утрате, Владимир. Казна позаботится о семье кадета Бобылева. Тем более, помятуя о контузии, я готов закрыть глаза на сказанные в запале слова. Уверен, что вы на самом деле так не думаете, не так ли? Заданный вопрос повис в воздухе. Государь был готов в очередной раз простить ослушника, давая очевидную возможность уйти от наказания. Мне даже показалось, что гроза миновала. Но, papà, это же Корф, щепетильный и этим безумный во всем, что он делает. Барон поднял голову и начал говорить, пытаясь искренностью смягчить смысл сказанного: − Ваше Величество, я действительно раскаиваюсь, что мои слова могли показаться неблагодарностию и супротивлением воле того, кто доныне был более моим благодетелем, нежели Государем.. Столь резкие и необдуманные фразы недостойны офицера, приносившего присягу. Если бы я мог, я бы взял обратно сказанное….. но в нем нет ни слова лжи. Государь, Ваши солдаты умеют тянуть носок, но не умеют стрелять. Заветы Суворова забыты, а постоянные наказания делают из солдата животное, а из офицера − палача. Внешнее великолепие скрывает неприглядную изнанку. Солдаты и без столкновений с противником умирают от побоев, голода, ужасной формы. Конечно, можно бесконечно набирать рекрутов, но как быстро они смогут стать солдатами? Я верю, что с учетом постоянной Вашей неусыпной заботы о боеспособности армии, в силах Вашего Величества, при желании, разорвать этот circulus vitiosus (фр.порочный круг). Император в гневе встал, лицо и шея его покрылись сильным румянцем, и без того на выкате глаза царя неимоверно расширились, и мне казалось, он выпускал из них настоящие молнии. Государь, не терпевший даже кажущегося инакомыслия, в порыве охватившего его гнева решительно не постеснялся в выражениях, в том числе и непечатных, и кричал долго и много, все время сильно жестикулируя и беспрестанно грозя пальцем, без устали приговаривая: "Я отправлю тебя туда, где солнце никогда не всходит!" Когда Николай Павлович на прервался вздохнуть воздуха, то Корф продолжил: − Покорно жду решения участи моей, но, во всяком случае, ничто не изменит чувства преданности к царю и сыновней благодарности за прежние милости. Все время пока российский Зевс метал в нас громы и молнии, мы стояли навытяжку ни живы ни мертвы. Самодержцу вид нашего неприкрытого страха, видимо, приносил удовлетворение, ибо после слов барона он немного успокоился и смягчился. Император обратил взор на Мишеля: − А вы, князь, тоже разделяете мнение этого нахала и поедете за ним на Кавказ? Стоя рука к руке, я чувствовал дрожь князя, но Репнин, как обычно, спокойно и по-военному четко ответил: − Куда направите, Государь. Я уже привык к походной жизни рядом с Владимиром. Государь обратился ко мне: − А Вы, Долгорукий, кажется, планировали продолжить карьеру в столице? И я, обычно осторожный и аккуратный, старающийся d'apaiser les choses (фр.сгладить острые углы), поднял голову и громко произнес: − Уверен, что и мне найдется место при штабе Отдельного Кавказского корпуса в Тифлисе! Николай Павлович, ошеломленный нашей дерзостью, перевел взгляд на Николя: − Ну вы-то, Линдфорс, согласитесь занять место моего флигель -адъютанта? На что наш вечно правильный зануда и отличник вытянулся и браво, как на плацу, отчеканил: ″Как будет угодно Его Императорскому Величеству! − И добавил после небольшой паузы: ″Хотя позволю себе заметить, что я тоже не любитель изящной ремешковой службы″. Трагедия стремительно превращалась в фарс. Наш директор не смог сдержать смешок. Даже Государь позволил себе улыбнуться, обернувшись к Кавелину: − А ведь это все Вы, Александр Александрович. Вот плоды Вашей обучающей методы и излишней снисходительности к вверенным Вам пажам. Неожиданно для нас генерал-лейтенант, встав по стойке смирно, ответил: − И я горжусь ими! Николай Павлович поднял брови в театральном изумлении и, вздохнув, вынес окончательный приговор: − Ну что ж, господа, да будет так. Корф, вы вместе с Репниным и Долгоруким отправитесь служить на Кавказ. И барон, вас ждет тройное обхождение в чине – извольте делом доказать свою верность Государю и Отечеству. Покажите нам, как должно сражаться настоящему дворянину и офицеру. А теперь выздоравливайте, господа. Александр Христофорович, пойдемте. Император и Бенкендорф, простоявший все объяснение с каменным лицом, вышли. Когда государь покинул избу, мне показалось, что я снова обрел возможность дышать. Кавелин устало опустился на лавку и жестом предложил нам сесть. Мы без сил опустились на койки, только Владимир остался стоять. Корф заговорил: − Я et je vous ai laissé tomber (фр. я подвел вас), Александр Александрович. Друзья, я всех подвел и не знаю, как это исправить. Но я не смог сказать неправду Государю. Директор грустно улыбнулся: − Ты доставил неприятности прежде всего самому себе, Володя, лишившись возможности стать флигель-адъютантом Его Величества. Но ведь именно этой высокой чести ты и мечтал избежать. Теперь, вдали от интриг двора, ты сможешь в настоящем бою доказать, что достоин своей фамилии и славы своего отца. Разве не этого ты хотел? Владимир подтвердил: − Да, но это я… Генерал перебил воспитанника: − Корф, позвольте нам самим отвечать за свой выбор. Но от себя могу сказать, то что мои воспитанники, камер-пажи, посчитали товарищеский долг и честь офицера превыше всего, наполняет мою душу радостью. Я вижу что труды мои были не напрасными. Я горжусь Вами и верю, что это только начало Вашего славного пути служения во благо родины и Государя. А теперь, не обессудьте, но я вынужден откланяться, ибо должен следовать в свите Николая Павловича. Выздоравливайте, Господа. Генерал отдал честь и вышел из комнаты. Оставшись одни, мы облегченно рассмеялись. Линдфорс вытащил из-под лавки бутылку шампанского, спрятанную в спешке перед приходом Императора, и выстрелил в потолок. Гроза прошла над нами, почти не задев. Но я хочу чтобы ты знал papa - и когда я очнулся на земле после взрыва и потом, стоя навытяжку перед Государем, мои первые мысли были только о доме и нашей фамилии. Поэтому, papà, прошу тебя, в свободную от хозяйственных хлопот минуту обними за меня маменьку и передай ей, что, хотя и совсем взрослый, драгоценный сыночек Андрюшенька любит ее по-прежнему. Поцелуй милых моих сестричек – проказницу Лизаньку и малышку Сонечку. Передай поклон Ивану Ивановичу и милой воспитаннице его Аннушке. И на словах обязательно скажи, что старший барон должен гордиться своим храбрым и благородным сыном. Не каждый способен признавать свои ошибки и каяться в них, особенно публично. Ну а тебе, папенька, своему главному конфиденту, я сознаюсь в вечной благодарности за твои мудрые советы, снисходительность к моим молодым летам, а также тепло и уют, которые Ваша с маменькой любовь создает нам с сестрами. Хотел бы я быть похожим на тебя, отец, когда придет время и мне обзавестись семьей. Как сказал доктор, до конца маневров мы с Володей останемся в лазарете. А потом, батюшка, ждите подпоручиков на вакацию перед отправкой на Кавказ. Обнимаю тебя, твой преданный сын Андрей. 1 Как правильно произнести слово "деликатность" унтер-офицер не знает ²"Пехотное наслаждение - это “семейное" выражение Николая и Михаила Романовых для обозначения получаемого ими удовольствие от удачно проведенных военных смотров