Волшебство есть, если ты в него веришь

От Андрей Петровича Долгорукого

отцу Петру Михайловичу Долгорукому

Батюшка, желаю доброго здравия и передаю нижайшую благодарность за твое извечное великодушие и помощь в расстроенных финансовых делах моих. Обещаю проявлять большую осмотрительность в карточных забавах, тем более, что само провидение предоставляет такую возможность, отвращая наши с Володей устремления от обычного времяпрепровождения офицеров Эриванского полка. Но не столько мои дела побудили меня сегодня взяться за перо. Обстоятельства, заставившие писать Вам в надежде на отеческую помощь, касаются Владимира. Но обо всем подробнее. Весна, вступившая в свои права в Тифлисе, сделала город, окаймленный цветущими садами, с грядой белоснежных вершин на горизонте, с темно-голубым небом над головой, местом, краше которого я ничего не знал, да и не желал бы знать. Когда у нас в Двугорском робкое весеннее солнышко заставляет таять и плакать по прошедшей зиме сосульки за окном, здесь все уже насквозь пронизано запахом и цветом цветущих абрикосов, слив, анисов и олеандров и буквально дышит теплом и уютом грузинской старины. Дабы освежить голову на чистом воздухе и освободиться от пыли, которую денно глотали наши легкие в канцелярии, по настоянию Владимира, мы завели привычку до или после службы прогуливаться по городу, наслаждаясь тенью и красой местных деревьев. Весь правый берег Куры за Елизаветпольскою рогаткой, papa, представляет одну сплошную массу садов, где над тенистыми сводами широколистой лозы гранат, персик и миндаль раскидывают роскошь блестящей зелени, чередуясь с вековыми объемистыми орехами и пирамидальными тополями, высоко к облакам возносящими свои гордые вершины. Понимаю твое недоверие такому времяпрепровождению для молодых офицеров, отец. Действительно, весна − пора богини любви Венеры, и такой преданный служитель ее, как Володя, не мог остаться в стороне. Наш опальный подпоручик наделал много шума в тифлисском обществе. Не менее яркая, но столь отличная от местных кавалеров внешность, непринужденность и легкая небрежность в общении с дамами, образование и лоск придворных манер, репутация записного дуэлянта и волокиты, − все это произвело неизгладимое впечатление на местных красавиц, не избалованных великосветским обществом и лишенных здравомыслия и осмотрительности наших цариц петербургских салонов. Владимира многие узнавали. Господа раскланивались с нами, некоторые барышни, укрытые чадрой, хихикали, встречаясь взглядом с сероглазым офицером, а дамы же томно-понимающе улыбались. Почти каждый день я наблюдал, как во время нашего променада бойкие грузинские мальчишки, носившиеся по улицам Тифлиса в надежде заработать лишнюю копейку семье, передавали моему другу записочки. Белые бумажные лепестки моментально исчезали из вида, едва коснувшись руки моего друга. А потом темными ночами, засидевшись над бессмертными трудами великого английского классика, я слышал легкий скрип садовой калитки и шелест дамского платья. Торопясь укрыть лицо очередной красавицы даже от нескромных взглядов ночного светила, Владимир быстро препровождал очередную даму сердца к себе в комнаты. Отпускал же насытившуюся ласками и утомленную возлюбленную только в темно-серых утренних сумерках за пару часов до рассвета. Но было и немало случаев, когда извиняющийся баритон моего друга что-то быстро шептал не способной сдержать слезы девушке, отказывая очередной романтичной дурочке, решившейся заплатить за ночь любви с красавцем-бароном слишком высокую цену. Эти несчастные наивные глупышки, воображали себя героинями романов или нянюшкиных историй. Им грезилось, что сказочный принц, после ночи любви, непременно предложит руку и сердце и увезет прекрасную принцессу в свое волшебное королевство. Девицы не понимали, что в реальной жизни несколько часов постельных утех с героем их романтических грез будут стоить им чести, а иногда и жизни. Но Корф умеет быть убедительным и, успокоившись, барышни отправлялись к себе, оставшись столь же невинными, как и при рождении. Осмотрительность и щепетильность барона в отношениях с прекрасным полом играла ему на руку. Даже завидовавшие молодому выскочке из-за расположения к нему главноуправляющего и полковника, офицеры Эриванского полка как ни старались, не смогли добиться ни от пьяного, ни от трезвого барона ничего, что позволило бы подтвердить роман Владимира с той или иной красавицей, озарявшей тифлисский небосвод. На приемах у баронессы Розен подпоручик был неизменно любезен и галантен со всеми дамами и не позволял себе ничего выходящего за пределы легкого флирта ни с одной благородной особой в обществе. И только я, встречая утром Володю, мог по его довольной улыбке и сытому прищуру невыспавшихся глаз догадаться, что очередная теплая южная ночь доставила массу удовольствия моему беспутному приятелю. Порой мне казалось, что я узнал коня или карету приехавшей гостьи, но, опасаясь за жизнь барона, предпочитал оставлять свои догадки при себе, отговариваясь от любопытных крепким, с кадетских времен, сном. Но отблески гроз, бушевавших за высокими оградами, за крепкими, всегда затворенными воротами, ревниво укрывавшими домашний быт грузинских или, тем более, армянских семейств от чужого любопытства, доходили и до штаба. Не раз Войковский, вызвав Владимира, начинал свою обвинительную речь, имевшую цель усовестить или охладить пыл сластолюбивого юнца, чьи беспутные похождения могут закончиться кривым ножом в тесных улочках старого Тифлиса или шальной пулей от оскорбленных родственников. Но все заготовленные речи разбивались о спокойную уверенность манер моего друга. Да и как можно ругать за слухи и домыслы, то ли реальные, то ли надуманные, когда для обвинений нет ни капли оснований, кроме внешности и репутации подпоручика. Отчитывать за правильные черты лица, за глаза цвета переменчивого серого столичного неба, за бархатистый голос − откровенно нелепо и недостойно генерала, тем более, что к выполнению профессиональных обязанностей Владимиром нарицаний не было. Да и подпоручику благоволил сам главноуправляющий, великодушно позволявший барону заботиться о дочери, со снисходительного разрешения ее жениха. Володя обещал Дмитрию обеспечить помощь и покровительство сестре и честно выполнял обязательства верного рыцаря, не разрешая себе с баронессой ни малейшей вольности под прицелом сотен внимательных пристрастных глаз. И каждый четверг, когда солнце только задевало верхушки деревьев, а небо постепенно теряло рассветный румянец, уступая новому дню, мы сопровождали Лидию Григорьевну и ее спутниц. Занятно, папенька, наблюдать, как еще до рассвета на пустых улицах начинают со всех сторон собираться чадроносицы, как число их, умножаясь, сливается в одну непрерывную белую ленту, движущуюся вверх по крутой дороге к Святому Давиду. Местные жительницы, по обету сняв обувь, идут в гору к святому со своими просьбами и чаяниями. Девицы просят суженого по сердцу, женщины бездетные молятся о чадородии, беременные – о счастливом разрешении, покинутые – о новом счастье. Удобство молитвы этому святому заключается и в том, что просительницам не надо долго томиться неизвестностью, исполнится их заветное желание или нет. Достаточно по окончанию службы приложить к сырому фундаменту церкви камешек, поднятый на горной тропинке: прилипнет он, − значит, желание исполнится; упадет, – нечего и надеяться на удачный исход задуманного. Сколько прекрасных лукавых черных глаз, сколько гибких станов и нежных лиц, батюшка, удавалось нам охватить взором в одно мгновение из-под распахнувшейся чадры. Все грузинки, молодые и в возрасте, ловко умеют драпироваться в свою белую материю, скрывающую все, кроме очей. Однако у молодых и хорошеньких она не держится так плотно, как у старух, и нередко слегка раскрывается при встрече. Пусть ненадолго, на одно волшебное мгновение, но и этих сладостных секунд было нам достаточно для удостоверения, что чадрой прикрывались не старость и уродливость. Да и в бане я не единожды замечал колыхание занавески, приводимой в движение изящной маленькой ручкой, когда темные девичьи глаза наблюдали за моим приятелем, обливавшимся холодной водой после купания в горячих источниках. Владимир заставил и меня гордо и без стеснения прогуливаться в бане в наряде Адама, утверждая, что только моя скромность мешает прекрасным дамам разглядеть достоинства князя Долгорукого. Peut-être (фр. пожалуй), и здесь я пошел на поводу своего effronté (фр. бесстыдный) друга. Так, в скором времени я обзавелся maîtresse (фр. любовницей) − пышнотелой хохотушкой Майко, служанкой графини Симонич. Обворожительная, не смотря на возраст, графиня, скучая из-за длительного расставания с мужем, в вечернее время поразительно часто на мое счастье стала отпускать своих дворовых, предпочитая сон привычным ранее занятиям. О чем Майко говорила с лукавством, намекая на моего соседа снизу, также нередко практикующего ранний отход ко сну. Но период почти еженощной занятости моего друга быстро прошел. В город приехало семейство Чавчавадзе, и барон всерьез увлекся Черной Розой Тифлиса. Вольховский, старинный приятель их отца, князя Александра Герсевановича, на приеме у главноуправляющего лично подвел нас к его супруге княгине Саломе и к дочерям и представил нас, охарактеризовав Владимира, как одного из героев хунзахской экспедиции. Не знаю, насколько эта оговорка надбавила интересу к моему другу, помню только, что Чавчавадзевы своею добродушною встречей возбудили в нас смелость на другой же день явиться к ним на поклон. Не прошло месяца, и мы стали бывать ежедневно. Любой живущий в Тифлисе подтвердит, что даже в сонме южных красавиц наиболее ярко, как солнце Грузии, сияют Катенька и старшая сестра ее, вдова Нина Александровна. Быстро сойдясь с отцом семейства Александром Герсевановичем на почве изучения языка и местных обычаев, Володя сделался постоянным посетителем и верным оруженосцем двух его прелестных дочерей. Корф примкнул к многочисленному блистательному сонму ревностных обожателей их красоты и душевных качеств. Для меня стало неожиданностью, что яркой, остроумной, веселой и прекрасной, как майское утро, Катерине Александровне барон предпочел спокойную, томную красоту и хрупкую нежность ее старшей сестры. Владимир сделался задумчив, расстался с любовницами, отобрал у меня Шекспира и начал делать переводы Нине Александровне, оставляя на ее балконе с рождением каждого нового дня сонет с букетом цветов. Часто барон, общаясь с дамой своего сердца на совместных прогулках, высказывал ей свои чувства полусерьезно, полушутливо, но в таких богато-цветистых выражениях, что она не могла слышать без смеха его объяснения в вечной преданности. Этот смех, отказавшейся в 16 лет от мирских утех, вместе с трагической смертью мужа и ребенка, вдовы стоил очень дорого. Теплые лучи симпатии и заботы Владимира заставили красавицу постепенно вернуться к привычным радостям, на счастье родных, опасавшихся, что, потеряв горячо любимого супруга, княжна обречет себя на вечное одиночество. Наш безумец даже говорил с Вольховским, прося у начальства разрешение на брак, без которого барон, как благородный человек, не смел обратиться за разрешением ухаживать за княжной к ее родителям. Разумеется, Корфу было отказано. Двадцатилетний опальный подпоручик слишком молод, и по военному уставу еще несколько лет не будет иметь право жениться. Тем более, стесненные обстоятельства Чавчавадзе и самого барона не позволяют надеяться, что юноша, нарушив волю отца, сможет прокормить будущую семью. В отчаянии упрямец даже задумался о переходе в таможню, к симпатизирующему ему князю Орбелиани. Конечно, подобный труд гораздо менее почетен, чем служба в генштабе, зато, судя по договоренностям, весьма выгоден. Но приказ Императора о тройном обхождении в чине никто не отменял, и Владимиру еще раз указали, что прошение об отставке будет принято только у поручика Корфа, когда своими трудами на благо родины и Государя юноша докажет свою преданность и полезность престолу. Беда не приходит одна: крушение любовных надежд совпало с проблемами в семье и на службе. Мой упрямый друг в извечной своей щепетильности изволил отписать Иван Ивановичу с просьбой разрешить ухаживать за милой его сердцу княжной Чавчавадзе, на что закономерно получил строжайший запрет с лишением всякой поддержки до той поры, пока упрямый и неблагодарный сын не одумается. Одновременно в Петербурге были составлены новые штаты для генерального штаба, воспрещавшие в малом чине подпоручика занимать должность начальника отделения. И хотя меня и моих инженеров данное распоряжение не касалось, Володя должен был лишиться места. Предложение же Вольховского заведовать вместо другого, который бы номинально пользовался этим званием, мой гордый друг отклонил, не видя в том проку ни для себя, ни для службы. Так Корф остался на распутье без должности и средств к существованию. Отдельно отмечу, что охлаждение отношений барона с полковником Дадиани, связанное с недопустимой, по мнению моего товарища, хоть и весьма распространенной на Кавказе практикой использования солдат на работах, не имеющих отношения к присяге и их служебным обязанностям, лишило его возможности перейти и в Эриванский полк. Отчаянно не желая покидать Тифлис и расставаться с Ниной, Владимир, благодаря моим настойчивым увещеваниям, все-таки смирил гордыню и отписался в Санкт-Петербург своим прежним покровителям − военному министру Чернышеву и управляющему иностранной коллегией графу Нессельроде с предложением своих услуг, впрочем, слабо надеясь на расположение приближенных к трону сиятельных царедворцев к находящемуся в немилости у Государя подпоручику. Но оказалось, что господа не забыли своего бывшего protégé и, неожиданно для Владимира, на оба прошения пришел положительный ответ. Теперь сношения с турецким и персидским двором, а также отчеты по военному ведомству генеральному штабу в Тифлисе надлежало вести через Корфа. Вольховский сначала вознегодовал на нахального юнца за вопиющее нарушение субординации. Для обычного подпоручика прямое обращение в столь высшие инстанции нельзя было и помыслить. Но с моим посредничеством дело удалось быстро замять, и Владимир Дмитриевич вновь стал давать нашему упрямому барону работу от себя, позволив исполнять на квартире, минуя штабную канцелярию. Так, постепенно все писари его отделения перекочевали к нам в дом, работая в непогоду в комнатах барона, а в погожее время за столами под навесом. И пусть бумажной работы стало гораздо больше, но возможность сидеть не в душной и пыльной зале под носом у штабного начальства, а в наполненном запахом трав и цветов саду, да еще и с горячим завтраком и обедом, заказываемым за свой счет моим другом у немецких колонистов, перевешивали в глазах клерков все вынужденные трудности, связанные со служением трем господам Владимира. Теперь нередко, провожая ранним утром свою нежную Майко, я заставал друга спящим за столом в окружении сгоревших свечей и в ворохе очередных донесений, касающихся снабжения Кавказской линии или, даже, качества Кахетинских вин, информация о которых особенно интересовала занимавшегося поставкой водки в регион Нессельроде. Гордец тащил тройную лямку, упорно отказываясь от помощи. Но, хотя бы, за счет тройного довольствия, проходящего, слава богу, по бюджетам разных ведомств, теперь финансовая несостоятельность Владимиру не грозит. К Пасхе прошли награждения. Полученный за гражданские заслуги орден Анны 3 степени примирил барона с Вольховским, выхлопотавшим также для своего упрямого и своевольного сотрудника исключение в штатном расписании. Но влюбленному безрассудному мальчишке, как часто называл генерал моего друга, этого оказалось мало. В начале лета в Тифлис было доставлено Высочайшее распоряжение немедленно организовать работы по устройству береговой линии. Император требовал открыть военные действия против черкесов с Кубани и Абхазии для пополнения сведений о береге между Гаграми и Геленджиком. Государь устал слушать доклады о неэффективности блокады черкесского берега. Несмотря на все усилия флота и постоянное крейсерство, торговля османских контрабандистов с местными племенами, основанная на обмене соли и военных припасов на женщин и на мальчиков, продолжала процветать. Увы, батюшка, наши парусные килевые суда вынуждены держаться в некотором отдалении от берегов и, в случае бури, уходить от берега в открытую воду, в то время как юркие плоскодонные турецкие чектермы легко заплывают на мелководье или, спасаясь от погони, прячутся в устьях бесчисленных речек, впадающих в Черное море. Малый успех морской блокады привел Императора к логичному заключению, что сношения турков с черкесским берегом прекратятся только в том случае, когда все пункты, которые они привыкли посещать, будут заняты русскими укреплениями. Эта мысль, казавшаяся в Санкт-Петербурге весьма основательной и исполнимой, для людей, знающих местную специфику, виделась бессмысленной и невозможной. Для производства десантных рекогносцировок на протяжении сорока географических миль совершенно незнакомого гористого берега, покрытого сплошным лесом, требовалось употребить несколько тысяч человек и около двадцати военных и транспортных судов. Площадки пришлось бы занимать наудачу, платя жизнью десятков солдат за каждый клочок земли. Все потери и издержки, понесенные во время разведки боем, должны были повториться при окончательном занятии пунктов, избранных для постройки укреплений. Кроме того, рекогносцировки, без сомнения, привлекли бы внимание горцев и побудили бы усилить их оборону искусственными средствами, сверх природных препятствий. При этом самые важные сведения о дорогах внутри гор, о количестве народонаселения, о его средствах к жизни и готовности к войне оставались бы совершенно недоступными для войск. Так, жертвы людьми и деньгами, которые должны были понести войска в случае полномасштабных военных действий, многократно превышали выгоды, какие могла принести подобная операция. Оставалось одно средство: поручить достаточно сведущему офицеру тайным образом осмотреть морской берег. Для этих целей в начале июня с пробной экспедицией уже был послан поручик Торнау для обзора пространства на север от Гагр. Но рассерженный, как ему казалось, бездеятельностью местных властей, Император требовал немедленно провести разведку всей прибрежной полосы от Геленджика до Сухума для построения укреплений на морском побережье. Узнав об ультиматуме Николая Павловича, главноуправляющий срочно организовал сбор старших офицеров, на который мы с Владимиром попали в качестве доверенных лиц, ведущих протокол максимально секретного заседания. Обсуждение предсказуемо зашло в тупик. Неэффективность и бессмысленность рекогносцировок признавали все. С другой стороны, посланному на разведку офицеру потребовалось бы проникнуть в середину самых густонаселенных черкесских поселений, тайно осмотреть весь морской берег, жить и путешествовать долгое время между враждебными даже друг другу племенами, взаимная недоверчивость которых уступала только ненависти к российским захватчикам. Разумеется, большинство участников совещания считали подобного рода путешествие делом совершенно несбыточным. Вице-адмирал Михаил Петрович Лазарев, командир Черноморского флота и портов, военный губернатор Николаева и Севастополя, предлагал проверку морем. Но предыдущие три попытки выявления наиболее удобных для торговли с местным населением мест с моря были безуспешны. Черкесы умели хранить тайны, надежно защищая свой берег от вражеских глаз. Вельяминов подтверждал готовность начать военную кампанию и выдвинуть войска с Кавказской линии до Геленджика и потом двинуться вглубь территории. Это был самый разумный и реалистичный план из имевшихся. Но на подготовку и проведение столь масштабной кампании никак не хватало отмеренных Государем трех месяцев. Положение представлялось совершенно тупиковым − либо бессмысленная смерть сотен и тысяч людей, либо разжалование за бездействие. В комнате повисло тягостное молчание, когда внезапно поднялся Владимир. Барон глубоко вздохнул, будто принимая какое-то решение, и начал говорить: − Григорий Владимирович, прошу разрешения высказаться. Главноуправляющий дозволил подпоручику говорить. − Господа, как докладывают наши источники в Константинополе, Дэвид Уркварт − автор антироссийского пасквиля “England, France, Russia and Turkey” (анг.«Англия, Франция, Россия и Турция»), наделав много шума в Европе, вернулся в дипломатическую миссию в Константинополе и активно ищет сношений с Черкессией в попытке противодействовать российским намерениям. Дадиани, нахмурившись, нетерпеливо прервал Владимира: − Я не понимаю, к чему Вы клоните, барон. Мы здесь собрались обсуждать не Ваши политические сводки в Санкт-Петербург. Владимир поморщился, но Розен резким взмахом руки прервал полковника и кивком разрешил Корфу продолжить. − Наши моряки изъяли у пойманных турецких контрабандистов листовки, обещающие помощь Лондона, если черкесы продолжат освободительную борьбу против русского ″медведя″, −начал объяснять Корф. До Вольховского постепенно начал доходить замысел моего безумно храброго друга: − Владимир Иванович, вы хотите высадиться на берег под видом английского шпиона? Корф позволил себе улыбнуться: − Ну зачем же шпиона? Помилуйте, генерал! Посланника, особоуполномоченного специального посла, который от имени турецкого султана и английского парламента должен будет в рамках секретной миссии найти союзников в местных племенах и определить наиболее удобные места для стоянки более вместительных, чем контрабандистские плоскодонки, судов, для организации дальнейшей торговли и военных поставок. Что-что, а подделать вверительные письма, имея в руках собственноручную подпись Махмуда II и копию листовок англичан, моим писарям большого труда не составит. Я не мог стоять в стороне, пока мой друг подписывал себе смертный приговор и, наплевав на нарушение устава, попытался воззвать к разуму упрямца и окружавших нас офицеров, оживившихся перспективой решения вопроса малой кровью: − Господа, одумайтесь! На нормальную подготовку экспедиции нет времени. Барон не умеет говорить по-турецки, плохо знает татарский, а его явно немецкий акцент в английской речи сразу выдаст чужака. Володя, взяв меня за руку и заставив замолчать, мягко продолжил: − Андрэ, я очень ценю твою заботу, но риск раскрытия моей couverture (фр. легенды) невысок. Если я, по невероятному стечению обстоятельств, столкнусь с настоящим англичанином, представлюсь поляком − искателем приключений, вынужденным покинуть родину после провалившегося мятежа. Это объяснит и мое знание русского языка. Я нашел в себе силы возмутиться, несмотря на гул одобрительных голосов: − Барон, ваш разговорный польский еще более ужасен, чем арабский. Koń by się uśmiał (пол. ″Курам на смех″). Корф, улыбаясь, возразил: − Obrazić pana, nie tak mój polski i zły (пол. Обижаете, господин, не так уж и плох мой польский). Некоторые фрейлины Александры Федоровны считали его весьма…. бойким. Я с трудом подавил ехидное, но недопустимое в приличном обществе замечание, что конкретно у Владимира считали...... бойким.... придворные дамы. Особенно графиня Красинская, столь часто нуждавшаяся, судя по слухам, в утешении со стороны барона, что была вынуждена сочетаться весьма скоропалительным браком с Казимиром Любенским. Хотя это могла быть и ехидная и язвительная графиня Мостовская или даже богомольная скромница графиня Хрептович, которая тоже, по словам столичных сплетниц, весьма снисходительно относилась к красивым молодым офицерам. Задумавшись, перебирая темпераментных польских красавиц, украшавших российский двор, я пропустил момент, когда от размышлений о потенциальной возможности операции господа перешли к практическим деталям и условиям участия Владимира. Барон Розен обязался предоставить Корфу право вступать в сношения с черкесами, не стесняясь существующими правилами, и обещать им награды или прощение за различные преступления, если кто-либо из них станет помогать офицеру. На радостях от принятого решения, главноуправляющий даже пообещался лично просить Императора о переводе подпоручика в следующий чин в случае успешного завершения операции, а также похлопотать о разрешении юноши на брак. Вечером я взял кахетинское и спустился к Владимиру. Барон давал указания денщику. В комнатах были разбросаны вещи. Везде лежала печать скорых и немного хаотичных сборов. Разлив вино, барон передал мне бокал. Корф улыбнулся своей грустной кривой улыбкой, запивая предстоящее расставание: − Dziękuję mój drogi przyjacielu (пол. Спасибо, мой дорогой друг). Нервно вцепившись в стеклянную ножку, решаясь, возможно, на главную авантюру своей жизни, я, наконец, сбивчиво, путаясь в словах, произнес: − Володя, я хочу пойти с тобой. Знаю, я не так уж хорош в стрельбе, но гораздо лучше, чем ты, разбираюсь в картографии и навигации. Да и в ближнем бою с саблей я смогу быть полезным и не посрамлю Государя и Отечество. Я готов умереть, прикрывая твою спину! Корф отвернулся, также нервно крутя бокал в руках. Но его ответ прозвучал приговором: − А я не готов. Мы знаем друг друга с детских лет. Я помню, как твой отец учил нас кататься на лошади, рыбалке, охоте. Помню бесконечные вечера, которые Петр Михайлович проводил со мной за шахматной доской. Свой первый вальс я танцевал с твоей сестрой Лизаветой. После первой неудачной дуэли, когда я лежал в лихорадке из-за воспалившейся, плохо обработанной раны, Марья Алексеевна неделю вытаскивала меня с того света. Андрэ, ты мне как брат, и я никогда не найду смелости смотреть в глаза твоим матушке и отцу, если тебя не станет. Барон еще раз разлил вино по бокалам и серьезно продолжил: − Ты думаешь, что я все тот же беспечный камер-паж, твой друг по детским шалостям и проделкам, но это не так! Я жил как мюрид, я по приказу наиба расстреливал беззащитных мирных жителей, противившихся воле имама. Это я уговорил старейшину Гергебиля сдать аул. Его последний оставшийся в живых сын предпочел смерть плену. А его единственная дочь Патимат через месяц после штурма, в отчаянье бросилась в реку с обрыва, узнав, что я не правоверный, а предатель. Сражаясь в ущелье с защитниками Гоцатля, я убивал и женщин, и детей. Пусть мои руки по локоть в крови, и мне придется отвечать за свои преступления перед Господом, но в моих силах не подвергать опасности твою жизнь и не позволить тебе взять грех на душу. По крайней мере, пока я отвечаю за успех мероприятия. Володя давно уехал прощаться с Нино, а я взялся за перо. Papà, я прошу твоей помощи. Мой гордый и упрямый друг, зажатый в угол обстоятельствами, будет снова и снова идти на безумный риск и может сложить голову, пытаясь добиться права жениться на избраннице. Отказы и запреты приведут лишь к тому, что наш упрямец утвердится в своем опрометчивом решении, также как сталь, закаленная огнем и водой, превращается в клинок. Прошу, отец, уговори Ивана Ивановича отступиться, не лишать поддержки единственное чадо, разрешить сыну самому выбирать невесту, в обмен на подчинение уставу и отказ от самоубийственных авантюр. Ибо, как сказано в Библии: “Понеже кто есть, иже приобщается ко всем живым? Есть надежда, яко пес живый, той благ паче льва мертва”. (старорус. “У каждого, кто жив, есть надежда. И эти слова правдивы: живая собака лучше мёртвого льва”). А пока, как говорили древние: Dum spiro spero (лат. пока живем, надеемся). Поставьте в ближайшее воскресенье, papà, свечки за здравие вашего сына и его беспутного отчаянного друга. И пожалуйста, пришлите мне денег, милый батюшка − на прожитье здесь мне пока достает, но, в отсутствие барона мне придется платить за весь дом самому, а это coûte une fortune (фр. будет дорого стоить). Передайте мои искренние пожелания здоровья и благополучия всему нашему семейству и Корфам, целую ручки маменьке и сестричкам, прошу вашего благословения и остаюсь ваш вечно преданный, любящий и покорный сын, Андрей Долгорукий.