Волшебство есть, если ты в него веришь

В Двугорское, наконец, на Сретение Господне пришла настоящая зима. Снега внезапно стало невероятно много. Он кружился за стеклами оранжереи, скрипел под полозьями, бился в окна вместе с ветром, окутывая все вокруг белым покровом, будто саваном. Зябко было даже в натопленной с вечера поместной церкви, заполненной в честь праздника светом горящих свечей. Из-за внезапной тяжелой болезни хозяина новогодние гулянья прошли в имении неожиданно тихо. На Рождество у Долгоруких, хвастаясь здоровьем и ловкостью, барон изволил кататься в расстегнутом тулупе на коньках по застывшему льду реки с деревенскими и сильно застудился. Немало огорчения хозяину принесло и очередное послание, доставленное нарочным из Санкт-Петербурга. Все активные осенние хлопоты Ивана Ивановича оказались тщетны. Подпоручику Корфу, несмотря на очередной орден, боевые заслуги и бесчисленные прошения отца, вновь отказано в переводе в столицу. Анне казалось, что время, обострившиеся хвори и разлука что-то меняли в барине. Теперь хозяин часто просил ее перечитывать письма Владимира, снова и снова смеясь над немудреными шутками или восхищаясь скупыми описаниями местных красот и нравов. Но были и бумаги, которые девушка читала тайком, несмотря на запрет хозяина. В них боевые товарищи и знакомцы Ивана Ивановича писали без прикрас грустную историю о нелегкой доле его сына, об арестах, дуэлях, опасных операциях, тяжелых ранениях, безрассудной храбрости и служебных злоключениях Владимира. Уже не раз смерть следовала за подпоручиком по пятам, лишь в последний момент меняя свое решение или довольствуясь иной жертвой. А теперь новое назначение в Персию. Увы, это совсем не то волшебное место из восточных сказок, рассказанных Лизе Владимиром в свой последний приезд. Подпоручик едет в далекий враждебный Тегеран. Туда, где при молчаливом попустительстве шаха было зверски перебито все русское посольство. Туда, где каждое неверное слово может стоить головы слишком прямому и вспыльчивому юноше. Стоя на коленях перед иконой Богородицы, хрупкая маленькая девушка истово молилась о возвращении живым молодого барона. Пляшущее пламя свечей играло искрами в золоте волос и сверкало бриллиантами в слезах юной красавицы. А в сумрачном сером зимнем Санкт-Петербурге о том же безмолвно просил Господа, стоя на праздничной службе, Император и Самодержец Всероссийский. Пронзительный ветер дует с Невы, белый снег бьется в окна… Холодный и безупречный, как и решения Государя…. Но кого обманывать грешнику наедине с Богом? Сколько еще он будет наказывать сына за то, что мальчишка сказал правду? За то, что играя в солдатики, гонясь за красивым фасадом, Николай Павлович не обращал внимание на потребности живых людей? Сотни раз, обсуждая солдатскую форму, проводя инспекцию или обедая в очередном полку, Самодержец невольно выискивал подтверждения правоты камер-пажа, раз за разом убеждаясь в обоснованности давних дерзких слов. Государь покосился на стоящего рядом со свечой в руках Наследника. Как же быстро вырастают дети! Вот и Александру уже почти 17. Теперь уже о шалостях Цесаревича и его друзей докладывает столичный губернатор... Но все равно, слушая о школярских или офицерских проделках, Николай Павлович почему-то снова и снова надеется услышать другое имя. Настойчивые прошения старшего Корфа лишь возмутили Государя... Как старый барон посмел, напоминая о былых заслугах и подступающей старости, опять и опять нижайше просить о снисхождении к единственному наследнику! Императору было откровенно неприятно, что приемный отец милосерднее к кукушонку, чем он сам к первенцу. Хотя, в свете очередного покушения на Владимира, недавнее предложение министра иностранных дел Нессельроде по усилению персидской миссии, связанное с прибытием в Тегеран специального уполномоченного английского посла, казалось Самодержцу прекрасным выбором. Мальчишка знает русский и английский, понимает фарси, метко стреляет и может служить полномочному министру одновременно и секретарем, и охраной. Но сейчас, перед старинными грозными ликами святых в пламени свечей, отъезд подпоручика в Тегеран для организации переговоров о возврате изменников российской присяги – батальона Багадерана (перс. ″Богатырский″ - отдельный батальон, состоящий из русских перебежчиков на службе у персидского шаха) – воспринимался иначе. Его Sohn (нем. сын) вполне может не вернуться, ведь никто не возвращался с успехом. Гибель Владимира, раньше казавшаяся невозможной, теперь пугала своей реальностью. А виноват будет только он сам, злопамятный и спесивый владыка великой империи, хозяин всему, но только не самому себе. Ведь губы снова привычно беззвучно шепчут слова молитвы: «Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Спаси и сохрани раба твоего Владимира, позволь ему dass sicher nach Hause (нем. Вернуться домой) gesund und munter (нем. Живым и невредимым). Bitte Gott, nimm ihn mir nicht weg (нем. Пожалуйста, Господи, не забирай его).... ------------------------- Тегеран 1835, февраль. Далекий и совершенно чуждый враждебный мир. Сквозняк доносит обрывки занудных призывов муэдзина с минарета близлежащей мечети. Ферраши (арабск. слуги в знатных домах) окружают молодого правителя облаком со всех сторон. Сбоку золотым невозмутимым Наполеоном стоит первый министр Каем-Макама . Застыли министры в многоэтажных джуббе (араб. вид мужской одежды), красных и коричневых, одетых одна на другую, похожих на фризовые шинели. Мальцов незаметно переступил с ноги на ногу. Вяло тянулась очередная скучная и бессмысленная аудиенция у шаха. Зачем простаивать часами на приемах во дворце, когда все решает Мирза Абдол Касем, первый министр, всесильный Каем-Макам (прозвище, перс. “заместитель”, “преемник”)? А тот, увы, все чаще прислушивается к английской лести. И пусть на площади у дворца сарбазы (перс. солдат) берут на караул по-русски, но каждый шаг посла российского Императора и его советников пристально оценивает двор, в надежде увидеть признаки малейшей слабости. Внезапно заволновались карлики шаха в пестрых одеждах. Возбужденно перешептываются толпящиеся у трона красноногими птицами англичане: хитроумный глава ост-индийской компании в Персии Макнил, много лет служащий врачом английской миссии, первый и второй секретари посольства, наемники на службе в персидской армии − капитан артиллерии Маккракен, майор Ферранд, полковник Сохейл, полковник Стоддарт. Полуденное солнце отражается в бликах приподнятых в удивлении очков английского посла Эллиса … Сквозь шепот слышался приближающийся звон шпор и стук тяжелых сапог. Мальцов вспомнил, что с 1817 года русские, с легкой руки Ермолова, избавлены были от мелочей этикета, в том числе от необходимости снимать обувь. Но времена меняются, и об этих уступках успели забыть. И теперь кто-то дерзновенный шел сквозь краснобородую толпу сановников, приближаясь к трону. Нахал вошел в залу приемов, как-то миновав кешик-ханэ − палатку телохранителей, где снимали сапоги с послов и облачали в красные носки. Там же, исполняя древний обычай, прикасался персиянин к иностранному мундиру, проводя обыск и забирая оружие. Мальцов поморщился и незаметно опять переступил с ноги на ногу. Ивану Сергеевичу уже почти тридцать лет. Давно вырос тонкошеий “архивный” мальчик, которого лишь провидение божье холодным февральским днем спасло от мученической смерти. Тогда, вдыхая пыль старого ковра, он, секретарь русского посольства в Тегеране, мечтал лишь о скорейшем прекращении резни. Слушая предсмертные крики и выстрелы, Ваня малодушно, даже в молитвах, забывал о своих товарищах, встречавших последний час с оружием в руках. И только одна мысль, помимо страстного желания выжить, пульсировала в его голове − радость, что жена Вазир-мухтара (перс. полномочный министр, в данном случае Грибоедов А.С.), прекрасная Нино Грибоедова, в полной безопасности в Тебризе. Юную красавицу не достанут сабли Багадерана и палки обманутой черни. Незаметно пролетели годы с того страшного дня. Иван Сергеевич уже камергер, член Совета Министерства иностранных дел. Но зачем предприимчивому человеку просиживать панталоны на службе? Гусевско̀е стекло и хрусталь с его заводов гремят по всей Империи. Скоро и строящаяся в столице бумагопрядильная фабрика, судя по подсчетам, начнет приносить прибыль. Пора прекратить обманывать себя, убеждая, что только дела «Закавказского общества» и настойчивые просьбы нового вазир-мухтара Симонича, не знающего толком ни персидского, ни русского, держат его в Тегеране. Разве так уж важно добиться поставок в Персию посуды, ваз и оплетенных серебряной вязью стеклянных кальянов? Vanitas vanitatum, dixit Ecclesiastes, omnia vanitas vanitatum et adflictio spiritus ( лат. «Суета сует, сказал Екклесиаст, все суета сует и томление духа»). Деньги - тлен. А больная, выстраданная правда в том, что сменяющиеся дни так и не смогли стереть из памяти немой укор в заплаканных черных очах совсем наивной нежной девочки, потерявшей за день и мужа, и сына. Смешная ирония! Иван Сергеевич − уже давно не тот наивный школяр, но так и не встретил никого прекраснее молодой грузинской вдовы. Как он был молод, как близок к счастью! Мальцов путешествовал по миру и повидал много красавиц − жеманных столичных кокеток, неловких юных московских дебютанток, заграничных миссис, мамзелей и фрау. Но увлечь богача, находящегося в фаворе у Нессельроде и Императора, не удалось никому. Холодное сердце расчетливого фабриканта молчало. И лишь наивное восхищение, однажды поселившееся в груди юного Вани при виде робкой девочки Нино Чавчавадзе, продолжало сидеть занозой, так и не погибшим прекрасным цветком подлинных душевных волнений. Возвращаясь раз за разом тупой болью в груди, дымом несбывшихся надежд, часами бесплодных мечтаний, повторяющимися попытками хоть что-то исправить. Увы, для молодой вдовы у предательства не существовало срока давности. Раз за разом, по любой оказии приезжая в Грузию, Иван Сергеевич пытался добиться личного свидания, но так и не был принят. “Черная роза Тифлиса” не простила Мальцову его донесения об «опрометчивых порывах усердия покойного Грибоедова, не соображавшего поведение свое с грубыми обычаями черни тегеранской». Замкнувшись в своем горе, красавица не желала понять, что тогда обвинение Вазир-мухтара было единственным шансом юноши выжить и спастись после учиненной резни. Опять, как и семь лет назад, тяжелеют ноги у Мальцова, стоящего весь прием за креслом вазир-мухтара Симонича. Опять он, лишь переводчик и советник, внутренне морщась, позволяет себе только незаметно переносить вес с ноги на ногу. Ибо для влиятельного и занятого камергера российского двора уже не важно, сколько раз взойдет и закатится солнце. И пусть дни будут перетекать в недели. Гость российского посла будет снова и снова наносить визиты персидским министрам и просить, уговаривать о назначении содержания прекрасной вдове. Ибо только так можно добиться признания вины персидского двора и снять пятно с имени Грибоедова. Велика сила надежды, пусть не на ответное чувство − хотя бы на искреннее прощение той, которая ему дороже всего времени и денег мира. Той, к ногам которой Мальцов был бы счастлив сложить все свои богатства и сердце в придачу. Иван Сергеевич, задумавшись, пропустил момент, когда наглец остановился рядом. Глубокий звучный голос заполнил зал. После церемониальных приветствий гость произнес с немецким акцентом на вполне понятном фарси (персидский язык): − Шах-ин-шах (Царь Царей), Зилли-Аллах (Тень Аллаха), Кибле-и-алем (Сосредоточие Вселенной), прошу нижайшего соизволения выразить свое почтение, а также передать Вазир-мухтару не терпящую отлагательств депешу от моего Государя, императора Всероссийского, царя Польского и великого князя Финляндского. Растерянный молодой правитель Мохаммед-шах, стоящий на древнем троне в новом парадном мундире, расшитом жемчугами, бриллиантами, изумрудами и рубинами, и оттого весившем не менее полутора пудов, мог только кивнуть, забыв от удивления даже оглянуться на первого министра. Мальцов поморщился − неизвестный офицер этим уже нажил себе врага в лице злопамятного первого министра Каем-Макама. Хотя, позвольте, может и не такой уж неизвестный! Голос показался Мальцову знакомым, и советник незаметно повернул голову. Так и есть! По другую сторону кресла российского вазир-мухтара стоял, гордо подняв голову, подпоручик Корф, бывший блистательный камер-паж при особе его Императорского Величества. Иван Сергеевич изо всех сил старался удержать спокойное выражение на лице и не показать свое удивление и растерянность, которую иностранные послы и персидские вельможи могли растолковать как слабость. Но брови его непроизвольно поднялись. Мысли носились в голове заполошными птицами. Что делает при персидском дворе опальный барон, сосланный пару лет назад умирать в военной мясорубке на Кавказе? Может, это приказ Нессельроде, когда-то желавшего дать дельному мальчишке место в Азиатском департаменте? Непроизвольно взгляд его задержался на мундире, сверкающем золотом наград. Пожалуй, не так уж прост подпоручик, коль вся грудь в орденах. Не раздает Император опальным наглецам милостей без заслуг… Чем же занимался барон там, в мятежной Черкессии, дабы получить Анну второй степени? Мальцов ревниво покосился на свой мундир… Пусть и без звезды, без золота и бриллиантов, но на шее у мальчишки висел такой же новехонький знак отличия. В общем замешательстве толпы послов и придворных никто не обратил внимания на радостную улыбку узнавания у афганского посла − второго сына кандагарского эмира − Акбар-хана из рода Баракзаев, старого знакомого барона еще по Петербургу. ------------------------- С приездом подпоручика нарушилась однообразная привычная жизнь Мальцова в российской миссии. Вот и сегодня, поднявшись поработать с корреспонденцией до завтрака, Иван Сергеевич взял у ферраша чай и подошел к окну. Солнце ласково светило, маня открыть раму и впустить свежий воздух, наполненный предвкушением весны. Посольство размещалось в зимнее время в Арке (цитадели), недалеко от ворот Довлет-Дервасси. На огороженном пространстве вдоль четырех просторных дворов, два из которых были обсажены платанами, с бассейнами в центре, привольно расположились несколько зданий. Мальцову отвели самую престижную и уютную квартиру на первом этаже того же дома, в котором жил и граф Симонич. По персидскому обычаю, стены помещения были расписаны пестрыми арабесками, цветами и золотом, как и потолок с изображением двух медальонов. В комнате имелись камин с заслонкой и два маленьких чулана для хранения вещей и для слуги. В стенах таились небольшие ниши − для книг, например, и любых других предметов. Судя по убранству, вероятно, в этих апартаментах обитали раньше женщины, ведь весь комплекс зданий, предоставленный шахом русской миссии на зимнее время, принадлежал ранее одному персидскому хану, жившему здесь с семьей. Распахнув створки, Мальцов, наконец, вдохнул полной грудью, наслаждаясь красотой просыпающегося дня. Но, увы, его одиночество было быстро нарушено самым наглым образом. В тишину раннего утра ворвались звуки скрещивающихся клинков. Вскоре показались и сражающиеся. Не смотря на холод, господа изволили фехтовать во дворе в одних рубашках. Афганец нападал, а подпоручик защищался, стараясь приспособиться к новому для него оружию − непривычно длинной, тяжелой и изогнутой афганской сабле. Наконец, Владимир заметил Мальцова и сделал знак прекратить бой. Господа подошли к окну и, обменявшись приветствиями, барон начал беседу по-английски: − Чудесный день, Иван Сергеевич. Акбар учит меня обращению с пульваром, хотя европейское оружие мне пока милее. Не желаете ли присоединиться? Афганец сверкнул белозубой ехидной улыбкой. Наглецы знали, что камергер не любит оружия, во всем предпочитая мирный диалог бряцанью железом. Увидев отрицательный жест, барон поспешил откланялся: − Позвольте тогда нам продолжить. Встретимся au petit-déjeuner (фр. на завтраке). Юноши снова скрестили клинки, добавив к саблям еще и кинжалы. На шум прибежал красивый мальчик двенадцати лет, сын вазир-мухтара Симонича. Николенька внимательно наблюдал круглыми от восхищения глазами за схваткой. А во время завтрака, когда собрались товарищи по службе − барон Боде, Ивановский, доктор Иениш, второй секретарь миссии Гутт, ну и барон Корф с извечным гостем Акбар-ханом, ребенок потребовал научить его так же драться. Николай быстро уговорил отца разрешить заменить традиционный урок с Мальцовым на упражнения с оружием в компании подпоручика и его друга. А ведь только по личной просьбе посла Иван Сергеевич ежедневно тратил несколько своих драгоценных часов на занятия с юным графом, которого весьма мало влекло к математике, истории и географии! Отец излишне рисковал, разрешая мальчику проводить время с опасными для неокрепшего ума личностями. Мальцов уже не раз ставил на вид вазир-мухтару Симоничу, что Акбар-хан, этот опасный туземец, безжалостный убийца, чьи руки по локоть в крови, имеет свободный доступ в российское посольство. Афганец даже поселился у Корфа! Неважно, какие у них отношения с бароном. То, что они давние друзья с подпоручиком, совершенно не повод. И не принципиально, что посол европейски образован и сведущ в придворной персидской дипломатии. Чем Акбар-хан может помочь в переговорах с Багадераном? Вряд ли генерал персидской армии, возглавляющий личный конвой и гвардию шаха − Самсон Макинцев (Самсон-хан − бывший вахмистр в Российской империи, а теперь генерал персидской армии, советник шаха, создатель батальона Багадеран из русских перебежчиков) послушает чужеземного княжича. Да и вечные совместные ночные вылазки Акбара и Владимира не выглядят безопасными. А если хозяин гарема обнаружит незваных гостей? К кому придут за сатисфакцией? Иван Сергеевич очень сомневался, что к афганцам. Опасения Мальцова, увы, не принимались Симоничем всерьез. У Вазир-мухтара было слишком много других причин для волнений. Казалось, всесильный первый министр Мирза Абдол Касем все больше прислушивался к английской партии. А ведь его власть над шахом была почти абсолютной. Этот человек вмешивался во все мелочи личной жизни правителя и контролировал самые незначительные поступки своего Государя! Так однажды на встрече с послами ему доложили, что шах собирается сесть в седло и совершить прогулку. Видимо, Каем-Макам не был об этом предупрежден, потому что ответил докладывавшему, что этого не может быть. Тот, в свою очередь, возразил, что лошадь готова, и эскорт уже ожидает его величество. Тогда первый министр велел своему сыну пойти сказать шаху, что сегодня тот не может сесть в седло, и прогулка была отменена. Мирза Абдол Касем был выходцем из одного из знатнейших, приближенных ко двору персидских кланов, ведущих свой род от Пророка. Его дед, Мирза Хосейн, министр при Джафар-хан Зенде, был известен своей мудростью и популярностью в народе. Его отец Мирза Бозорг занимал ту же должность, которая после смерти перешла к сыну, служившему Аббас-мирзе, отцу нынешнего правителя Персии. Природа наделила Каем-Макама живым умом и необыкновенной памятью. Любезный и красноречивый, когда он хотел кого-нибудь очаровать, он был невозмутим в споре. Крайне недоверчивый, он не поддавался ничьему влиянию, презирал людей и считал их орудием, предназначенным служить его капризам. Ленивый от природы и любивший пожить в свое удовольствие, наслаждаясь ласками гаремных женщин, он тем не менее предпочитал все делать сам, не доверяя никому даже самые ничтожные дела. От мусульманства в нем осталось только отвращение к вину и нелюбовь к христианам. До недавнего времени Мирза Абдол Касем одинаково ненавидел русских, англичан, французов и лишь по необходимости поддерживал отношения с теми из них, в ком видел пользу. Но после коронации персидский двор остро нуждался в деньгах... А в Тегеран прибыла толпа алчных принцев, сыновей, внуков, правнуков недавно умершего Фатх Али-шаха (шах Ирана династии Каджаров), возмущенных тем, что новый правитель - Мохаммед, не желает более содержать их на государственные средства. Теперь родственникам умершего правителя не осмеливались доверять управление, но они сохранили тем не менее всю свою спесь и непомерные претензии. В толпе недовольных были и евнухи, игравшие большую роль при прежнем шахе, но совершенно ненужные новому правителю, и многочисленные жены покойного, остававшиеся, благодаря своим семейным узам, грозной силой, имеющей опору по всей империи. Другую группу жаждущих прибиться к потоку милостей составляли лица, служившие вместе с Каем-Макама у Аббас-мирзы. Как это всегда бывает, они придавали этому большое значение и ожидали соответствующее вознаграждение за прошлые дела. Пользуясь большими финансовыми затруднениями персидского двора, Сент-Джеймский кабинет направил чрезвычайную миссию во главе с сэром Генри Эллисом для выдвижения новых предложений, которые господин Эллис вскоре после своего прибытия поторопился вручить шаху. Переговоры о заключении торгового соглашения длились уже два месяца. Англия давно испытывала необходимость иметь стоянку для кораблей в Персидском заливе. Ост-Индийская компания предлагала еще прежнему шаху сдать в аренду Карек, имеющий удобную бухту, хорошую воду и здоровый климат. Теперь Генри Эллис рассчитывал на то, что молодой правитель, не имевший в данный момент почти никаких доходов, согласится принять предложенную ежегодную сумму за остров и заключить торговый договор. Пока переговоры были безрезультатными: Мохаммед-шах не желал идти на уступку, ибо знал, какая опасность грозит Персии, если позволить англичанам укрепиться внутри страны. Ведь именно с помощью создания торговых факторий и заключения договоров аренды англичане сумели завладеть всей Индией. Требования английского правительства не могли быть безразличны и русскому посольству. Ведь речь шла об основании факторий и об открытии судоходства по Каспийскому морю. Поэтому русский Вазир-мухтар прикладывал множество усилий, чтобы помешать заключению такого соглашения. Однако позиция графа Симонича была не слишком сильной: приближался срок выплаты очередной части долга (курура) − военной контрибуции, наложенной Российской Империей на Персию по Туркманчайскому договору. Так что российскому полномочному министру хватало и своих забот, чтобы не тратить время на решение проблем Корфа с возвращением изменников присяги из Багадерана на родину. Но, что удивительно, упрямый мальчишка и не просил помощи. Да и первоначально казавшаяся невероятно глупой метода барона по общению с нижними чинами начинала приносить плоды. Владимир почти каждый день пропадал в части или за городом на зимних квартирах батальона. Корф помогал чинить пушки, решать бытовые споры, крестил детей или писал письма на далекую родину оставшимся в живых родным. Сарбазы (перс. солдат, рядовой) полюбили слушать рассказы подпоручика про опасную, но привольную жизнь казаков. Ведь с Дона выдачи нет… Сладко рассказывал барон, приглашая в свидетели своего старого денщика Степаныча. Часто Владимира сопровождал и Акбар-хан, зачем-то оставшийся погостить у друга, после неудачных переговоров и спешного отъезда Кабульского посольства. Увы, шах не желал влезать в запутанный клубок афганских противоречий, пока его позиции в собственном государстве были шаткими. Но больше дневных отлучек Корфа Ивана Сергеевича волновали ночные. Пусть барон, чисто выбритый по петербургской моде, и не соответствовал местным канонам красоты, значительно уступая в глазах местных скрытых чадрами прелестниц, своему бородатому афганскому другу. Но в гаремах было достаточно скучающих бывших обитательниц российской империи, способных оценить мужественные черты лица, военную выправку и, главное, дерзость и нахальство российского офицера. Все-таки мужественный подпоручик даже близко не походил на местных евнухов, щеголявших свободными от растительности лицами. И гром не замедлил грянуть. В одно сумрачное мартовское утро, после утреннего намаза фатжр (араб. Предрассветная молитва в исламе) Иван Сергеевич проснулся от толчков испуганного ферраша. Во дворе бряцали оружием, и везде слышались разговоры на фарси. Слуга, убедившись в бодрствовании господина, отошел от кровати, с поклоном сообщив, что его срочно ожидает к себе вазир-мухтар. Мальцов, посмотрев в окно, обомлел. Повторялся его самый страшный кошмар. Однажды он уже просидел более трех часов в ежеминутном ожидании жестокой смерти. Тогда Иван Сергеевич видел, как сарбазы и шахские ферраши спокойно прогуливались среди неистовой черни и грабили находившиеся в нижних комнатах вещи. И вот история повторяется… Но теперь советнику негде укрыться, а в коридоре явственно слышался звон оружия. Иван Сергеевич завязал халат и последовал за слугой. В обеденной зале было людно: захватчики, набившись в помещение, еще и согнали в него почти всех офицеров посольства. Напротив сидящего в кресле вазир-мухтара - у камина удобно, по-хозяйски, разместился Каем-Макама. Мальцов встал за креслом графа Симонича и приготовился переводить. Граф был бледен, но спокоен. Внешне казалось, что подобные вооруженные визиты ему не в диковинку. Мирза Абдул Касем, выждав приличную паузу и, не дождавшись вопросов посла, вынужден был начать: − Сегодня случилось прискорбное событие. В мой гарем пробрался вор, покусившийся на самое дорогое, на цветы моего сердца − честь жен и наложниц. Негодяй украл покой моей души, ибо, глядя в прекрасные лица своих женщин, я теперь сомневаюсь в их преданности и любви. По нашим законам прелюбодей карается смертью. И пусть мой евнух не смог задержать преступника, но сумел незаметно проследить за ним до ворот российского посольства. Иван Сергеевич переводил, стараясь не выдать волнения, хотя полностью скрыть дрожь в руках ему не удалось. Вазир-мухтар спросил: − Сможет ли опознать евнух преступника? Каем-макам иронично улыбнулся. − Конечно, негодяй был осторожен. Черный плащ и темнота скрыли лицо презренного. Но Аллах не оставил меня без орудия мщения. Прыгая из окна в сад, негодяй повредил ногу, отчего сильно хромал. Только помощь сообщника помогла преступнику скрыться, воспользовавшись моим отсутствием и всеобщей суматохой. Граф Симонич уточнил: − И что же вы собираетесь делать? Очередное нападение на посольство Российской Империи не останется безнаказанным. Персидский вельможа торжествующе улыбнулся: − Не вы ли, граф, говорили о том, что уважаете законы и суверенитет Персии? Сейчас у вас есть возможность продемонстрировать это на деле. Преступник должен быть найден и наказан по всей строгости закона, не так ли? Вазир-мухтар нахмурился и раздраженно произнес: − Я пока не могу помешать вашим действиям, но не сомневайтесь, о каждом шаге вас и ваших людей будет доложено и шаху, и Императору Всероссийскому. Ищите, но знайте, что любые беспочвенные обвинения или арест безвинного я буду расценивать как нападение на российское посольство и оскорбление короны. Вы понимаете, к чему может привести ваше самоуправство? Теперь пришло время в раздражении кривить губы Каем-Макаму, не рассчитывавшему, очевидно, на такой уверенный отпор российского посла. Перс кивнул одному из людей, и его приспешники пошли проверять комнаты, в то время как Мирза Абдул Касем удобно устроился в кресле, приготовившись ждать. − Скажите, граф, все ли офицеры посольства здесь? − уточнил незванный гость, сохраняя на лице вид показного спокойствия и любезности. − Все. Только барон Корф и второй секретарь миссии Гутт сейчас на утренней тренировке. Впрочем, вы можете их видеть, − Симонич указал на окно, где под платанами, шелестевшими молодой листвой, двое фехтовали на саблях, − и лично убедиться, что у сражающихся нет проблем с передвижением. Через пару бесконечных часов захватчики были вынуждены удалиться посрамленными. Никто из офицеров гарнизона не испытывал проблем с передвижением на двух ногах. Персы покинули двор, и большинство сотрудников миссии привычно разбрелись по служебным делам. Откланявшись, Мальцов также хотел идти к себе, но Симонич, загадочно улыбнувшись, поманил его и доктора Йениша за собой. Небольшая процессия вышла во двор и дошла до площадки под платанами: спокойный и флегматичный поляк Гутт сидел под деревом, жуя травинку и отхлебывая из фляжки, пока вторая фигура тренировалась в обращении с пульваром…. Мальцов не успел спросить, к чему афганский клинок вместо привычной европейской сабли, когда тренирующийся повернулся к Ивану Сергеевичу лицом… Сомнения развеялись − напротив российского камергера смеялись карие лукавые глаза афганца. Правильные и красивые черты лица гладко выбритого Акбар-хана, облаченного в европейское платье, легко можно было спутать с российским офицером. Граф Симонич громко произнес: − Корф, спускайтесь, гроза миновала! Послышался шум в ветвях – и с могучего раскидистого платана спрыгнул барон и, встав на ногу, охнул, уцепившись за Акбара, будучи не способным от боли даже стоять ровно. Но у нахала хватило сил улыбнуться: − Когда-то я был грозой всех соседских помещичьих садов. Вот и пригодилась сноровка. При помощи приятеля Корф с облегчением опустился на траву, вытянув ногу для осмотра. Мальцов не мог сдержать возмущение и строго отчеканил: − Гораздо сильнее пригодилось бы, если бы Ваш досточтимый батюшка больше времени уделял Вашему воспитанию, не жалея розги для пресечения преступных наклонностей. Неожиданно барон очень грустно и искренне улыбнулся: − Возможно, Вы правы, Иван Сергеевич. Пожалуй, внимания отца мне не доставало. Хотя наказаний мы с Аней за проказы получали изрядно. Но ведь то, что сегодня произошло, должно пойти на пользу вашим хлопотам, не так ли, Иван Осипович? Мальцов перевел возмущенный взгляд на Вазир-мухтара. Как подобная безрассудная выходка, поставившая миссию под угрозу, может пойти на пользу?! Граф Симонич задумался. Очевидно, что частые вечерние кальянные посиделки с афганцем и бароном, от которых Иван Сергеевич всегда отказывался, что-то поменяли и в графе. Вместо ожидаемой резкой отповеди он услышал озвученный по-немецки, дабы избежать лишних ушей, приказ: − А может быть Вы и правы, Корф. Теперь Каем-Макаму сложно будет называть себя непредвзятой стороной. И в раздражении он ошибется. Но Вы поклянитесь более не создавать причин для моего расстройства. И впредь эскорт казаков будет везде следовать за вами. Мальцов внутренне порадовался, увидев вытянувшуюся от огорчения физиономию барона, явно надеявшегося на продолжение ночной вольницы. Детали произошедшего в посольстве быстро стали известны при дворе. А появление в городе неразлучной пары друзей − прихрамывающего барона и гладковыбритого хана − позволили посвященным легко догадаться, что же произошло в гареме в роковую ночь. А также кто был тем таинственным спасителем, чья своевременная помощь позволила незваному ночному гостю дважды скрыться от карающей длани Каем-Макама. Но хоть формального повода привлечь к ответу Корфа Мирза Абдол Касем лишился, почти никто не сомневался, что первый министр найдет способ отомстить. Из-за безрассудной выходки подпоручика резиденция русского посланника стала местом сбора всех недовольных первым министром. Сюда направлялись немногочисленные истинные друзья молодого правителя Мохаммед-шаха, чтобы посетовать на тиранию первого министра Каем-Макама; сюда же приходили жаловаться те, кто считал, что недостаточно вознагражден за оказанные услуги. В приемной вазир-мухтара можно было встретить слуг умершего прежнего правителя - Фатх Али-шаха, скомпрометировавших себя и опасавшихся за свое будущее. Жены и дочери покойного властителя посылали гонцов с мольбами о помощи и протекции, − словом, российское посольство стало напоминать караван-сарай, куда направляются толпы путешественников, бегущих от урагана. Англичане также решили воспользоваться обстоятельствами. Раз за разом натыкаясь на уклончивые ответы, бритты все настойчивее намекали шаху, что срок платежа российскому императору приближается, предлагая финансовую помощь Великобритании. Молодой властитель, как мог, избегал прямого разговора, не скрывая, впрочем, нежелания обсуждать данный вопрос. Однако, английский посол неоднократно возвращался к теме контрибуций, чем довел шаха до того, что однажды тот сказал ему почти в гневе: − Почему именно вы вмешиваетесь в это, когда русский посланник не сказал мне об этом еще ни слова?! Тогда г-н Эллис, который только и ждал от шаха этого вопроса, раскрыл свои карты, ответив: − Молчание посла России является не чем иным, как хитростью. Он молчит, чтобы выиграть время, а затем внезапно, когда Вы меньше всего этого ждете, потребует уплаты. И если Вы сразу не сможете этого сделать, русские войска, стоящие на границе в полной боевой готовности, овладеют провинцией Хой. И все будет кончено! Навязчивая мысль об опасном вероломстве северного соседа постоянно преследовала еще отца правителя - покойного Аббас-мирзу. Царствующий сын не менее, чем отец, был предупрежден о так называемой жадности России и не мог полностью игнорировать угрозу. Тучи собирались вокруг российского посольства, тревожное ожидание развязки становилась все более осязаемой, оседая вкусом крови на губах. Снова и снова граф Симонич и Мальцов возвращались из дворца или с бесплодных визитов раздраженными. Волнение передавалось казакам, которые теперь несли караул или сопровождали сотрудников миссии в полной боевой амуниции. Серьезность положения ощущалась даже беспечными юнцами. Теперь гораздо чаще стал слышен звон стали во время тренировок во дворе, чем обычные смех и шутки барона и его приятеля в библиотеке. ------------------------- Пользуясь необычно теплыми мартовскими днями, шах устроил прием, чтобы насладиться цветением королевских садов летнего дворца Нагаристан. Были приглашены российские дипломаты вместе с афганским принцем Акбар-Ханом из рода Баракзаев. Российская кавалькада, выбравшись из переплетения тесных городских улочек, выехала из города. Обычно окрестности Тегерана не так уж живописны: вокруг, куда ни кинь глаз, простирается гладкая равнина. Но чистое голубое небо, теряющиеся в голубой дымке Эльбрусские горы, весеннее богатство красок деревьев и цветов в золотых лучах утреннего солнца, заставляло всех восхищаться красой Божьего замысла. Вдоль всей дороги, уступая русской миссии кланялись дикханы (перс. крестьяне), гнавшие в город бесчисленные караваны ослов с поклажей. День обещал быть ясным, хотя пронизывающие до костей холодные дуновения шамала заставляли всадников и сидевшего с Вазир-мухтаром в коляске Мальцова ежиться. Возможно, этот сильный ветер зародился там, в далеком, заваленном снегом российском севере, на берегах холодного, вечно серого моря, где ночь может длиться полгода. Там, где способны выжить только очень упрямые люди. Хотя, пожалуй, упрямые люди могут выжить везде. Иван Сергеевич всегда уважал способность добиваться des objectifs (фр. целей). Поэтому во взгляде на громко смеющегося рядом над шуткой друга конного подпоручика проскользнуло уже не недовольство, но уважение. У Корфа сегодня были существенные причины для радости, ведь его упорство было вознаграждено. Многократные настойчивые доклады и прошения к Нессельроде достигли цели. В письме, подписанном самим Государем, всем дезертирам, чьи руки не были обагрены кровью русских солдат, объявлялась амнистия. Мало того, Корф как-то добился, чтобы годы, проведенные в Багадеране, засчитали солдатам как выслугу лет и в русской армии. Теперь Владимиру точно было что показать Самсон-хану. Во дворце русские дипломаты встретили английскую миссию, принцев, придворных и министров. Шах еще не прибыл. Гости разбрелись по залу, любуясь фресками или наслаждаясь легкой беседой. По сложившейся традиции, Иван Сергеевич предпочел роль стороннего наблюдателя рядом с вазир-мухтаром, увлекшимся разговором с Каем-Макама и послом Великобритании Генри Эллисом. Опытный взгляд подметил, как один из феррашей незаметно передал записку Акбару, пока Корф беседовал с Самсон-ханом. После непродолжительной беседы Самсон Макинцев отошел, а барон начал искать глазами пропавшего друга. Мальцов хотел было подойти и подсказать Владимиру направление, куда ушел афганец, но его опередили. Английский капитан и советник шаха, отвечавший в персидской армии за артиллерию, подошел к барону и громко попросил подпоручика оказать ему услугу − проверить вместе замбуреки (перс. маленькая пушка, перевозимая на верблюде), которые будут залпами приветствовать появление его величества. Молодой ирландец весьма часто составлял компанию барону как в поездках к Багадерану, так и за кальяном и вечерним бокалом вина. Не сдержав любопытства, Мальцов незаметно проследовал за господами и сумел подслушать весьма занимательный разговор двух джентльменов. Первым не выдержал Владимир, обернувшись к собеседнику: − Джон, вы же не о пушках хотели со мной поговорить. Огненно-рыжий ирландец криво ухмыльнулся: − Waldemar, этот предлог не хуже любого другого. Но я прошу вас не возвращаться в зал и не предпринимать попыток разыскивать своего друга. Акбару уже не помочь. Лицо и голос барона оставались спокойными, но выразительные глаза на красивом лице не могли скрыть подступающего гнева: − Значит, не желая ссориться с Российским Императором, Мирза Абдол Касем выбрал объектом мести Баракзая? − Барон, Акбар всего лишь один из многочисленных наследников афганского эмира. Принц оставался в Тегеране как частное лицо, а потому не может рассчитывать на привилегии, которые дает посольский статус, − пожал плечами капитан, затем продолжил, − Вы же понимали, Waldemar, что ваша выходка не могла остаться безнаказанной. Поэтому сейчас убийцы расправляются на глазах у всего двора с Вашим другом. А Вам стоит пока подождать здесь. В словах Корфа звучала ирония: − А потом вместе с Вами вернуться и услышать о подписании соглашения персидского двора с Британской Ост-Индийской компанией? Капитан лукаво улыбнулся: − Возможно, вы правы. Но fortune is fickle (англ. Фортуна капризна) – возможно, Моххамед-шах еще продолжает упорствовать, и объявление отложится. Вопрос барона прозвучал рассеянно, казалось, темноволосого подпоручика не интересует ответ, а он решает для себя какую-то сложную задачу: − Джон, Вы позвали меня сюда, дабы сохранить мою жизнь и репутацию? Чем же я заслужил подобную милость от английской миссии? − Waldemar, Вы можете мне не верить, но я считаю вас другом. Также воспринимайте это знаком уважения лично от сэра Генри Эллиса. Ваш черкесский вояж весьма повредил репутации авантюриста Уркварта, упрочив позиции партии вигов, к которой принадлежу я, секретарь по иностранным делам виконт Пальмерстон и сам господин посол, − продолжил ирландец увещевания, взяв барона за руку и вглядываясь в лицо собеседника. − Нам совсем не обязательно враждовать. Барон, Вы же немец. You have to think with your head, not with your heart (англ. Руководствуйтесь разумом, а не эмоциями). Признайте, вам не сделать карьеру в Российской империи. А Британия умеет ценить умных и смелых офицеров. Но Корф неожиданно улыбнулся своей задорной мальчишеской улыбкой и хлопнул собеседника по плечу: − Джон, я благодарен Вам за помощь, но, увы, не смогу воспользоваться Вашим предложением. Видимо, я все-таки недостаточно немец, − Владимир развернулся и побежал к выходу. Когда Иван Сергеевич, пройдя многочисленные кардоны из сарбазов и феррашей, смог вернуться в зал приемов, то застал собравшихся прильнувшим к окнам и жадно наблюдающих, как на площади перед дворцом двое юношей спиной к спине ожесточенно сражались против окруживших их тесным кольцом толпы наемных убийц. Симонич и Мальцов растеряно переглянулись. Собственная беспомощность убивала. Российские казаки из охранения не были допущены во внутренние помещения, а оружие у дипломатических миссий отбиралось на входе. Удивительно, как Корф смог получить свою саблю. Акбар дрался, как загнанный в ловушку лев. С каждой невероятной атакой афганца, танцующего безумную пляску со смертью, нападавшие падали убитыми или ранеными. Барон был гораздо более сдержан. Экономные, скупые движения Корфа казались простой школярской работой на фоне блистательного искусства афганца. Но, пожалуй, барон и не стремился нападать, держа оборону и прикрывая спину своего яростно атакующего товарища. В одну кучу смешались стоны умирающих, выкрики подбадривающих друг друга убийц и звон оружия. Раненный в плечо Корф дернулся и удвоил усилия, прикрывая ринувшегося в бешеную атаку Акбара... И грубую какофонию звуков перекрыл глубокий голос и слова молитвы: − С нами Бог.. Краем глаза Мальцов заметил, как и Самсон-хан, наблюдая за сражением, повторяет слова молитвы за смертником: «С на́ми Бог, разуме́йте язы́цы, и покаря́йтеся. Я́ко с на́ми Бог. Услы́шите до после́дних земли́: Я́ко с на́ми Бог. Сла́ва: С на́ми Бог……..И ны́не: С на́ми Бог: Я́ко с на́ми Бог». Иван Сергеевич поморщился. Какая же глупость! И подумалось, что это уж точно последняя бессмысленная бравада красивого мальчишки. Но сарбазы думали иначе. Среди стоявших на часах воинов давно шло шевеление, казавшееся из окон мелкой рябью, пока внезапно кто-то не выкрикнул: − Ребятки! Не дадим православных в обиду!... Внезапно, стоявший на часах караул плотно сомкнул ряды и двинулся на убийц. Мальцову вдруг на минуту показалось, что многолетняя служба в Персии ничего не изменила в этих людях, идущих спасать попавшего в беду бывшего единоверца под раскатистое русское “ура”. Английская делегация и придворные, прильнувшие к окнам и увлеченные развернувшейся во дворе кровавой драмой, пропустили даже появление в зале государя. Изменники русской присяги нарушали приказ теперь новой родины. Расстановка сил во дворе быстро менялась: теперь уже нанятые убийцы отступали, теснимые стражей, впереди которой, надежно прикрытые русскими штыками, сражались афганский княжич и немецкий барон. Свободный от необходимости оберегать друга, Владимир на деле показывал, что и его атакующее искусство может быть взрывным, ярким и смертоносным. Его русская сабля почти каждым ударом собирала смертельную жатву. С наемниками было быстро покончено. На площади, усеянной телами в черных тюрбанах и длинных аба из верблюжей шерсти, Владимир Корф − посланник российского Императора − благодарил главу караула − полковника персидской армии Евстафия Скрыплева. А во дворце рядом с шахом довольно улыбался военный советник Самсон-хан, молча принимая льстивые комплименты придворных о выучке его солдат. Правитель пожелал лично принять храбрецов и распорядился о немедленной аудиенции. Теперь Каем-Макама и англичане могли только бессильно наблюдать, как мимо, окруженные почетным караулом из сарбазов, идут, поддерживая друг друга окровавленные, но все же отчаянно живые друзья. ------------------------- Менее чем за месяц многое поменялось при персидском дворе. Теперь барона чаще можно было застать во дворце, сопровождающим Акбар-хана или молодого правителя. Афганцу с почестями был возвращен статус посла, а переговоры Барказаев о возврате иранским шахам власти над гератским владением возобновились. Отец и дядя Акбар-хана из рода Баракзаев, правители Кабула и Кандагара, были готовы согласиться с утверждением суверенитета Тегерана, лишь бы добиться окончательной ликвидации враждебной им садозайской династии, контролировавшей Герат. Арестовали Каем-Макама и обоих его сыновей; их бумаги и имущество было конфисковано казной, а через шесть дней мучительных страданий некогда всесильный министр был предан казни. Захватив всю полноту власти в свои руки, молодой шах решительно отказался удовлетворить просьбы Англии. После ареста Каем-Макама граф Симонич развил бурную деятельность. Курьеры метались между Тегераном и Тавризом (один из самых крупных пограничных с Российской империей городов Персии (Ирана). Почти каждый день в посольство доставлялись газеты, письма, книги, но ждали таинственную срочную депешу из столицы. Наконец, дождливым апрельским вечером долгожданный ответ был получен, и граф через ферраша получил просьбу срочно зайти. Поднявшись к графу, Иван Сергеевич обнаружил уже привычную картину. Симонич сидел у камина, наблюдая за танцем огня с бокалом вина. Акбар-хан с кальяном удобно расположился на диване, а у окна смотрел на стену дождя, крутя бокал в руках у доски с неоконченной партией в шахматы Корф. Граф дождался, когда слуга нальет вина и удалится, плотно закрыв за собой дверь. Вазир-мухтар передал Мальцову письмо: − Прочитайте, Иван Сергеевич, нам очень важно мнение опытного дипломата. Подойдя к огню, Мальцов надел очки и быстро пробежался по строчкам депеши, запечатанной личной печатью Карла Васильевича Нессельроде, и неверяще поднял голову: − Полное прощение долга эмира за союзнические услуги? Да что вы задумали, господа? Штурм Герата − это и так безумие! Но официальный союз Персии и Афганистана) под протекторатом Российского императора? Это немыслимо… Сент-джеймский кабинет никогда не допустит подобного. Да и шах, опасаясь воинственного северного соседа, на это никогда не пойдет. Avec tout mon respect, ce n'est pas possible. (фр. При всем уважении, это невозможно). Граф удовлетворенно кивнул и протянул еще один лист бумаги: − Иван Сергеевич, я думал точно так же, пока не прочитал эти бумаги. Послание от Кабульского эмира графу Нессельроде содержало лишь протокольные уверения в дружбе, желание установить торговые связи с Россией, а также подтверждение полномочий Акбар-хана. Насмешливый и нахальный афганец, внезапно столь возвышенный и обласканный при персидском дворе, и здесь осмелился вмешаться со своим ценным мнением: − Я на словах смогу передать то, что не смог доверить бумаге мой отец. Мальцов поморщился. Притязания Акбар-хана были понятны. Получив союз с Персией и Российской Империей, он значительно упрочил бы свое положение и мог претендовать на звание наследника, аи даже, при поддержке племен, и на кабульский трон. − Желания, если и не мнимого, Кабула очень мало. Без согласия Персии ваши планы Ce n’est pas dans la poche (фр. Вилами по воде). Шах просто так не допустит угрозы своему правлению, − раздраженно заметил камергер. Вазир-мухтар продолжал: − Вы снова правы, Иван Сергеевич. За просто так − конечно нет. Но не забывайте, что казна шаха почти пуста. Требовать от него выплатить долг по Туркманчайскому договору сейчас − значит полностью его разорить. Также опасно для молодого правителя остаться без личной гвардии, если поддавшись уговорам Корфа, большинство солдат Багадерана решит воспользоваться амнистией и вернуться в Россию, на родину. А наше предложение дает шаху возможность организовать военный поход, о котором мечтал еще его отец. Слава персидского оружия вновь разнесется далеко по Центральной Азии, внутренние враги и завистники будут посрамлены. А молодой правитель после блистательной победы получит славу нового Надир-шаха и возможность решить финансовый вопрос с Россией за счет проигравших. Неплохо для недавно взошедшего на престол правителя? Мальцов очередной раз сдержал свое желание непечатным словом обозвать, пусть даже и царствующих, спесивых юнцов, легко играющих своими и чужими жизнями. Глубоко вздохнув, он продолжил увещевания: − Господа, будем реалистами. Зачем так рисковать? Для Баракзаев - эмиров Кабула и Кандагара - подобный шаг может кончиться войной с Великобританией. Афганцы − храбрые воины, но против англичан им не выстоять. А персидское войско без помощи и контроля английских офицеров не слишком боеспособно. Граф наконец отвлекся от огня и, повернув голову, обратился к барону: − Что скажете, Владимир? Черная тень наконец оторвалась от окна, и барон вышел в центр комнаты: − Я признаю обоснованность сомнений Ивана Сергеевича. Конечно, наш план во многом авантюра, успех которой весьма сомнителен. Но в случае выигрыша все стороны получают то, чего хотят. Баракзаи − свободу от английского давления и возможность разобраться с союзниками бриттов − сикхами. Моххамед-шах вернет под власть Персии Гератский оазис, решив по пути финансовые затруднения. Мальцов в раздражении перебил барона: − А Россия, барон? Интересы Ваших новых друзей мне понятны, но что, кроме ухудшения отношений с английской короной, получит Россия? Спесивый гордец сжал кулаки, пытаясь успокоиться. Очередной намек на обвинение в измене больно ударил по самолюбию подпоручика. Но, к счастью для Иван Сергеевича, барон быстро взял себя в руки: − Россия за помощь военных советников получит досрочно два курура, союз дружественных держав и свободу действий в Закавказье и Средней Азии. − А в случае провала? Что будет, если в этот раз чуда не произойдет, и ваш план провалится? − уточнил Мальцов. Барон развел руками: − Кроме пары угрожающих нот от виконта Пальмерстона и нескольких обвинительных статей про русского медведя в The Times − не знаю. Но, возможно, англичане поумерят пыл относительно торговой экспансии в ханства Средней Азии. Мальцов задумался, подошел к стоявшему на столе графину, налил исфаханского вина, плеснул в бокал воды, выпил залпом и деловито уточнил: − В требованиях к шаху необходимо предусмотреть и обязательную выплату содержания жене невинно убиенного вазир-мухтара Грибоедова Нино Чавчавадзе. Да, и переговоры должны проводиться в условиях полной секретности. О совместной поездке Корфа и афганского посла в Россию никто не должен узнать. А о поддержке ваших планов Карлом Васильевичем я позабочусь. Уверен, многопытный граф Нессельроде сможет убедить Государя. Корф обменялся с приятелем радостными улыбками. Симонич довольно кивнул и, подойдя к стоящему на столе графину с вином, произнес: − Акбар-хан, ваш названный отец, эмир Бухары, не откажет в гостеприимстве Вам и Вашей свите? А Вам, Корф, я подготовлю письмо с инструкциями к генералу Перовскому в Оренбурге. Передавайте бокалы господа, давайте выпьем за успех задуманного. Сэр Генри Эллис выехал в начале мая, увозя с собой не торговое соглашение, а всего лишь фирман, подтверждающий, что за английскими коммерсантами, торгующими в Персии, сохраняются преимущества, предоставленные им Аббас-мирзой. Сопровождая посла, с большой охраной отправился в Тебриз и успешно завершивший коммерческие дела камергер Мальцов. А через несколько часов, скрываясь под покровом ночи, несколько всадников покинули Тегеран, направляясь в противоположную сторону.