1.
До летних каникул дело Киры так и не было раскрыто, и L было совершенно не до нас. Преемника он тоже не выбрал, оставив нам с Ниа равные шансы. Я вернулся на вторую строку триместрового рейтинга, стал вторым в общегодовом и наконец почувствовал себя комфортно. Теперь мне хотелось всё время проводить с Мэттом. А вот Мэтт, похоже, слегка ко мне перегорел. Вместо того чтобы целыми днями меня ласкать и обсуждать со мной разные новости, он всё чаще зависал в своих играх. Когда я пытался выяснить отношения, он говорил: – Михаэль, не злись. Я люблю тебя. Но не будем же мы всю жизнь посвящать досуг только друг другу! У меня есть хобби, у тебя есть хобби. Я не могу всё время общаться. Я интроверт. Мне нужно бывать наедине с собой. Интроверсия всегда была для меня загадкой природы. Конечно, постоянно с кем-то трепаться надоедает, но чтобы вот так отгородиться от любимого человека и зависать часами в воображаемых мирах?.. С досады на Мэтта я снова начал издеваться над Ниа. Но Ниа, неожиданно для меня, впервые в жизни показал когти. – Если у тебя какие-то проблемы на личном фронте, меня это не касается. Я тебе не мальчик для битья, Мелло. Иди к своему Мэтту и поговори с ним нормально. Может, так вы сможете помириться, и ты перестанешь сеять хаос по всему приюту. Слова Ниа и его тон привели меня в такой шок, что я даже смутился. – Ты знаешь про Мэтта? – Все знают уже. – Ты наверно и камеры у нас в комнате поставил, чтобы посмотреть подробности? – Мне это неинтересно. Первое время после разговора с Ниа я пытался понять, как остальные относятся к тому, что мы с Мэттом больше, чем просто друзья. Когда выяснилось, что всем в целом без разницы, я одновременно обрадовался и обиделся. Оказалось, что личная жизнь такого офигенного парня, как я, никого не волнует. Ниа в конце августа исполнялось 13, и он постепенно взрослел, хотя и медленнее, чем мы. Ниа по-прежнему делал кукол и играл в них, собирал однотонные пазлы, строил башни из игральных кубиков и домино. При этом его отношение ко многим вещам становилось более жёстким. Под маской милого ребёнка формировался новый сыщик, который, возможно, однажды изменит мир.2.
Будни протекали примерно одинаково. Утром я вставал первым, умывался, укладывал волосы и съедал немного шоколада. Потом залезал прямо на Мэтта и разными способами стряхивал с него сон. Потом мы вместе шли на занятия либо отдыхали. На выходных я всегда пытался вытянуть Мэтта в город, чтобы посидеть там в кафешке или покататься на аттракционах. Если кому-то не нравилась наша однополая пара, я начинал задираться, провоцировал незнакомых людей ввязаться в конфликт. Мне казалось, что это поможет мне научиться правильно действовать в опасных ситуациях. К сожалению, я не всегда мог рассчитать степень ярости и физподготовки оппонентов, и иногда Мэтту приходилось везти в приют мою полубесчувственную тушку. Самому Мэтту тоже доставалось, и он был очень зол на мои «бессмысленные выкрутасы».3.
Когда я вспоминаю, как мы с Мэттом проводили последние месяцы вместе, мне хочется плакать. Если бы я мог повернуть время вспять, я вёл бы себя иначе. Если Мэтт не оказывал мне достаточно внимания, я устраивал ему сцены, делал всё назло, иногда ломал вещи. Из верного понимающего друга я превратился в торнадо гормонов. Я ревновал Мэтта к друзьям, к компьютеру, к книгам. Мы ссорились, мирились и снова ссорились. В какой-то момент Мэтт сказал, что больше не может это терпеть, и переселился в гостиную. Все жалели бедного Мэтта и осуждали меня. Поначалу я просто всех ненавидел, потом пошёл просить прощения. Мне было холодно без Мэтта и в то же время недостаточно тепло с ним. В периоды ссор я пытался приучить себя к одиночеству и самостоятельности. В хорошие периоды зарекался не требовать больше, чем Мэтт может дать – и каждый раз нарушал зарок. Когда самостоятельность Мэтта бесила меня слишком сильно, я развлекался разрушением. Мне удалось добыть в городе материалы для изготовления взрывчатки, и я с мрачным удовольствием пробовал разные варианты бомб. Эксперименты проводились на старых заброшенных сооружениях. Я взрывал сараи, недостроенные склады, разный металлолом. Опасность щекотала нервы, помогала гармонизировать раздрай в моей душе. Для защиты я использовал огнеупорный шлем, толстые перчатки, тяжёлый фартук. Взрывы не всегда происходили так, как я рассчитывал, но я ни разу не получил серьёзных повреждений. Мои проделки показывали по новостям, однако всерьёз заниматься делом «взрывающего хлам» полиция не стала.